— сокрушенно вымолвил штурман.
Командир молчал; он только иногда тихо двигал рычаг управления и пристально смотрел в окна фюзеляжа. И когда казалось, что искать бесполезно, вдруг увидели на маленькой льдине человека, который греб в сторону берега.
— Вот он! Нашелся!
— Нашелся!
Командир облегченно вздохнул. Экипаж охватила радость.
— Вот ведь куда его занесло. Тридцать километров от берега, — сказал штурман.
Обессиленный Гэмалькот лежал на маленькой льдинке, метра три в диаметре. Очевидно, он пытался переплыть полынью.
— Но как его отсюда достать? Садиться нельзя, а если подлетим близко, то ветер от винтов собьет его и он упадет в море! — воскликнул механик.
— В море не собьет, он там еще не был, — сказал командир и предложил: — Спусти веревку.
— Ну и что?
— Пусть... — но командир не успел договорить, механик радостно воскликнул: «Понял!» — и стремглав бросился к нижнему окну фюзеляжа. Он открыл окно, рри-вязал веревку за скобу, а сам высунулся наружу.
Сначала Гэмалькот их не замечал, но потом, услышав рокот мотора, вскочил.
Вертолет подлетел к Гэмалькоту и повис над ним в воздухе. Но Гэмалькот упал на лед и закрыл глаза, очевидно, приняв вертолет за злого духа моря. Спустя несколько минут он поднял голову и увидел высунувшегося человека. Тот приветливо махал рукой. Тут он понял, что пришло спасение, и снова вскочил. Ему спустили веревку; он попробовал залезть по ней, но не смог. Механик почти весь высунулся из окна и знаками показывал, что надо обвязаться. Наконец Гэмалькот понял. Он два раза обвязал веревку вокруг себя, завязал ее узлом и перекинул через нее ноги.
— Готово! — крикнул механик, и вертолет стал медленно подниматься.
— Полетел наш чукотский Руслан!—засмеялся штурман и продекламировал:
«На бороде герой висит».
— А мы кто? Мы-то ведь Черноморы — выходит так, — только не злые, а добрые! Коля, — обратился он к командиру, — ты же Карла, главный Черномор!
Командир по-прежнему молчал; он только чуть улыбнулся, и в глазах у него была радость.
— Ну, как там? — окликнул механика не унимавшийся штурман.
— Руслан-то? Держится, даже зубами схватился за веревку. Вот что значит человек был у смерти в лапах,— уважительно ответил тот.
Действительно, Гэмалькот для крепости держался за веревку не только руками, но и впился зубами. Гэмалькот в страхе закрыл глаза. До ближайшей кромки льда было километров шесть. Подлетев ко льдам, вертолет опустился на большую льдину. Гэмалькот почувствовал под ногами твердый лед. Он упал, но потом быстро вскочил. Веревку бросили в окно. Вертолет, отлетев метров десять, сел на лед. Открылась дверка, и выбежали люди. Они подбежали к Гэмалькоту и стали его трясти.
— Жив! Ну, молодец! Иди сюда! —Они обняли этого незнакомого им человека.
Не взяло море лучшего охотника поселка — Гэмаль-кота. Люди не дали. Всем было радостно, а потом долго и много смеялись над этим полетом. Вертолетчиков так и прозвали: «добрые Черноморы» — а Василий Федотович прислал в подарок Гэмалькоту новый карабин, взамен потерянного.
— Как замечательно, что свою работу экспедиция начала со спасения человека! — радостно сказал Василий Федотович и, задумавшись на минуту, добавил:—-Скоро Арктика не сможет обходиться без вертолета. Он очень быстро завоюет себе право на жизнь.
ГОРОДКИ „СП"
Основная группа экспедиции сосредоточивалась на Чукотке. Базой был выбран мыс Шмидта. Василий Федотович дал нам новое задание: нужно было выбрать
льдину, на которой будет организована дрейфующая станция. Льдина должна быть такой, чтобы смогла выдержать натиск полярной стихии.
Рано утром, когда на востоке была еще только еле уловимая светлая полоска, мы вылетели курсом на север. Более пятнадцати часов мы находились в воздухе. Под крылом самолета проплывали бесконечные ледяные поля, трещины, разводья, торосы. Была обычная картина, какую наблюдает каждый при полете в центральную Арктику.
В районе, где намечалась дрейфующая станция, подходящих льдов мы не нашли, но дальше, несколько севернее, были великолепные паковые поля, на которых можно было высаживать станцию. Определили размеры отдельных полей, их вид, форму и повели ледовую разведку окружающего района. Результаты полета были хорошими, и теперь можно было начать организацию станции. Моторы ровно гудели, навевая сон. Облокотясь на кресло, дремал будущий начальник этой станции — Евгений Иванович Толстяков. Что-то старательно записывал его помощник — Александр Гаврилович Дралкин. Я смотрел в окошко на расстилающуюся под крылом ледяную пустыню. Сидя на своей скамеечке, дремал и механик, но даже во сне его чуткое ухо всегда улавливало, как работают моторы. Стоило моторам чуть изменить тембр своего гула, как механик открывал глаза и взглядывал на приборы. В самолете была обычная обстановка, которая наступает в конце длительных полетов, когда работа уже закончена и остается только поскорее вернуться на базу.
Под самолетом поплыли сплошные белые облака. Они закрыли лед и двигались под нами, гонимые ветром. Впереди по нашему курсу, напоминая пирамиды, из облаков вырывались вверх остроконечные вершины гор на острове Врангеля. Их раскрасили заходящие солнечные лучи. Картина была великолепна.
Но самолет вдруг стал снижаться. Облака и вершины гор исчезли, и окна заволокла только серая мгла.
— Что случилось? — оторвавшись от окна, спросил я у радиста.
— Идем на посадку; берег не принимает, — садимся на острове.
Самолет «пробил», как говорят летчики, облачность
и выскочил к побережью острова Врангеля; сделав круг, мы сели на лед одной из бухт. На берегу стояло всего три дома, почти до самых крыш занесенных снегом. Нас встретил Иван Иванович Чевыкалов, начальник работавшей здесь гидрографической экспедиции.
— Приглашаю ко мне на огонек, — сказал он приветливо.
Я раньше много о нем слышал, но лично его не знал, и мне было очень приятно с ним познакомиться. Следует уважать полярных гидрографов. Именно им и принадлежит одно из первых мест в освоении этого трудного края. Своим кропотливым трудом они создают карту. А если есть карта, то уже полдела сделано. Сколько я ни встречал гидрографов на севере, всегда это были очень скромные труженики, привыкшие переносить невзгоды и лишения. И если бы мне пришлось строить памятник покорителям Арктики, то одной из главных фигур этого памятника был бы гидрограф, тот, кто первый нанес на карту «незнаемые земли». Вот к таким самоотверженным труженикам и относился Иван Иванович. Он очень много провел на своем веку экспедиций, и люди любили с ним ездить. У него был девиз: «Устраиваться фундаментально» — поэтому, в какое бы пустое место он ни попадал, всегда создавал жилье, собирал выброшенный морем плавник, камни и строил дома, бани, сараи, гаражи. Он умел использовать местные ресурсы; и, если в других экспедициях порой бывало плохо с продуктами, у Ивана Ивановича их было всегда вдоволь. Охотой он добывал мясо, ловил рыбу, отстреливал птицу. Поэтому все его экспедиции всегда проходили хорошо, люди были сыты и не заболевали цингой.
Если пройтись в Арктике по тем местам, где зимовал Иван Иванович, то везде он оставил созданные им пристанища и хорошую славу о себе.
Иван Иванович пригласил нас в столовую.
— Угощу вас традиционными пельменями и строга-нинкой. Достал на Колыме немного нельмы.
После такого долгого полета мы с большим удовольствием приняли предложение Ивана Ивановича. К концу нашего обеда в столовую стали входить эскимосы. Оказывается, сегодня здесь был день кино и показывали картину «Киноконцерт». Местные жители обычно в этот
день приезжали сюда смотреть картину. Узкопленочный киноаппарат устанавливали тут же, в столовой. Вешали на стенку небольшой, сделанный из двух простыней, экран. Тракторист был одновременно и киномехаником.
На дворе послышался громкий говор и смех. Мы вышли посмотреть, в чем дело. Оказывается, приехал председатель колхоза «Красная Яранга» — Вася Анакуль. Он привез в подарок Ивану Ивановичу убитого медведя.
— Вот будем угощаться отбивными; спасибо тебе, Вася, — сказал Иван Иванович приехавшему эскимосу. Тот был рослый мужчина, богатырского сложения, одетый в меховую кухлянку. Глядя на него, подумаешь: «Неизвестно, кто кого испугается: он медведя или медведь его».
Приехавшие гости зашли в кают-компанию. На всех зимовках, подражая морским традициям, столовую принято называть кают-компанией.
Мне хотелось подышать морозным воздухом. Я вышел на крыльцо. Была уже ночь. Снег похрустывал. Из кают-компании сначала неслись мелодичные звуки вальса, а затем их сменил веселый украинский гопак. Все окна были темными, и только в кабинете Ивана Ивановича горел свет. Сквозь ледяные узоры окна виднелся его силуэт. Шел час переклички по радио с полевыми отрядами, разбросанными на десятки верст по побережью острова.
Я смотрел на это освещенное окно и думал, как хорошо, что на земле живет много таких людей, как Иван Иванович, людей, которые, шагая по жизни, создают, строят, делают. С такими людьми теплее в жизни, и к ним всегда можно прийти на огонек.
Мы пробыли в гостеприимном домике Ивана Ивановича до утра и затем улетели на материк, где нас с нетерпением ждал Василий Федотович. Он сразу же стал смотреть карту с результатами разведки. Она ему понравилась. Была дана команда готовиться для высадки станции.
Через несколько часов Василий Федотович сам полетел на место будущей дрейфующей станции. Дальше события нарастали с молниеносной быстротой. На льду была создана промежуточная база. Ящики с продовольствием, палатки, разборные домики, моторы, научное оборудование, уголь, бензин — все это хлынуло огромной
рекой туда, где до сих пор было только «белое молчание». Гул самолетных моторов нарушил эту извечную тишину.
Когда Василий Федотович начинал действовать, то все происходило в совершенно невероятном темпе. Умученный Евгений Иванович носился из конца в конец аэродрома, проверяя поступающие грузы. Все, кто были на льдине, принимали участие в авральных работах. Спали по три часа в сутки. Нас уже качало от дуновения ветра, зато льдина превратилась в огромный склад с горами ящиков, мешков, тюков и палаток. А самолеты все прибывали и прибывали, и казалось, им не было конца.
Мне с Гурием, как уже опытным ледовикам, было поручено окончательно выбрать льдину, на которой будет дрейфовать станция. Надо было провести бурение и установить толщину льдов окружающего района. Забрав буры, мы отправились на разведку, взяв с собой для безопасности по карабину и небольшой запас продовольствия. Мы ходили двое суток, и когда шли к лагерю обратно, то еле передвигали ноги. Подходящую льдину нашли и буры оставили на месте будущей станции, которая находилась в восьми километрах от промежуточной базы. Толщина льда там была больше четырех метров. Льдина была прочная и безусловно должна была выдержать все превратности арктической судьбы.
Евгений Иванович за нас уже сильно беспокоился и хотел высылать подмогу.
— Ну как? — был первый его вопрос. — Нашли?
— Нашли!— ответили мы и рассказали о результатах бурения.
— Молодцы! — похвалил он и распорядился преподнести нам по стакану коньяка. Мы, конечно, с удовольствием выпили, плотно пообедали и, забравшись в мешки, как убитые уснули. А когда через восемь часов проснулись, то на обследованной нами льдине был уже поднят флаг экспедиции.
Дней через десять основная переброска грузов на эту льдину была закончена и станция приступила к научным исследованиям. Жизнь на дрейфующей станции «СП-4» вошла в свой строгий ритм. К этому времени на дрейфующую льдину прилетел доктор. К докторам обычно в таких экспедициях относились как к резервной ра-
бочей силе. Народ в экспедиции был отобран здоровый, и доктор нужен, как говорят, «на всякий случай». Прилетевший доктор был еще довольно молодой человек, всего года три — четыре как окончил институт. К своей специальности он относился очень серьезно, считал медицину главным в жизни человека и не собирался следовать установившейся здесь традиции. Он привез с собой кучу инструментов, лекарств и решил провести очень интересное и важное исследование — «поведение человека и его акклиматизация в высоких широтах». Доктор разработал серию систематических обследований всех зимовщиков. Конечно, его стремления не вызвали особой радости; кому хочется «возиться с медициной, когда тут дела по горло!» Свою атаку доктор повел на Евгения Ивановича. Он потребовал отдельную палатку для амбулатории.
— Что? Отдельную палатку? Нет, это роскошь! — сказал Евгений Иванович и, отмахнувшись, убежал на другой конец городка, где гидрологи собирались рвать лунку.
Другой бы на месте доктора, получив такой ответ от начальника, не стал бы больше приставать. Но он буквально ходил по пятам за Евгением Ивановичем и то требовал, то просил, то умолял дать палатку. Евгений Иванович сначала отбивался, потом сердился, потом, завидя доктора, убегал в сторону. Но в конце концов все же сдался, дал ему отдельную палатку, хотя палаток и не хватало.
Тут произошел довольно забавный случай. Когда городок «СП» стал уже оформляться, решили, что и у него, как и у каждого порядочного города, должны быть площади и улицы. Стали придумывать названия. Центр поля, где установили флаг и трибуну, назвали «Площадью полярных зорь». Палатку, где была баня, назвали «Голубое дно». Ради шутки палатку доктора назвали «Медицинский тупик» и заготовили даже дощечку с надписью. Позвали доктора. Он пришел радостный и сам заявил:
— Место моей палатки надо назвать: «Медицинский проспект».
— Как проспект? — сказали ребята. — Мы его назвали «Медицинский тупик», вот и дощечку уже .написали.
— Что? Тупик? Никогда! — выкрикнул совершенно обескураженный доктор, бросил дощечку и выбежал из палатки.
Оказывается, он не понимал шуток. А потом пришел Евгений Иванович и, смеясь, стал уговаривать:
— Да назовите проспект; ну, какая разница — тупик или проспект? Хочется человеку свой проспект, иметь. Вам что, жалко? — смеясь, закончил он.
Скоро произошел с доктором еще один забавный случай. Он по утрам имел обыкновение обтираться снегом. Это, конечно, хорошо, но надо было помнить, что Арктика есть Арктика. И вот доктор первый и захворал. Он схватил ангину и завязал себе горло. Это всех привело в «дикий» восторг. Захворал сам доктор!
Обычно после обеда в кают-компании отдыхали с полчаса, — кто курил, кто разыгрывал партию шахмат. Там же стоял патефон, и любители заводили какую-нибудь пластинку. Пластинок было много. Когда все собрались, кто-то ради шутки поставил известную песенку из кинофильма о физкультурниках. И вдруг на всю кают-компанию голос артиста Володина запел: «Если хочешь быть здоров, закаляйся, обтирайся!»
Это было так к месту, что все в кают-компании покатились с хохоту, а доктор с перевязанной шеей, читавший газету, весь вспыхнул, вскочил и убежал.
— Ну, перестаньте проигрывать эту пластинку! Видите, человек не понимает шуток, — сказал Евгений Иванович, подошел к патефону и снял пластинку. — Заберу ее к себе в чемодан, чтобы вы его не изводили, — сказал он.
Но на следующий день повторилось то же самое. Опять на отдыхе кто-то поставил эту же пластинку, и снова зычный голос начал петь:
«Закаляйся!..»
Доктор опять выбежал. Тут уже рассердился Евгений Иванович.
— Кто у меня утащил пластинку? — сказал он строго. — Прошу, чтобы этого больше не повторялось.
Он подошел, забрал пластинку и понес ее к себе. Но там он обнаружил, что вчерашняя пластинка на месте.
«Должно быть, были две такие пластинки; зря накричал на ребят», — решил он и за ужином объявил, что
пластинки были две и никто к нему в палатку самовольно не лазал. Но история повторилась и на следующий день. Евгений Иванович забрал третью пластинку. А потом и четвертую, пятую, шестую. «Что за наваждение! Откуда такое количество именно этих пластинок?» — недоумевал он.
Доктор по-прежнему при первых же фразах поднимался и убегал. Тогда Евгений Иванович вызвал его к себе и поговорил с ним.
— Вы чудак. Разве можно обижаться на шутки? В Арктике шутка скрашивает жизнь, и ее не надо бояться.—И Евгений Иванович дал ему отнятые пластинки и сказал: «Клин клином вышибают».
И вот на следующий день после обеда доктор вдруг попросил разрешения у Евгения Ивановича поставить свою любимую пластинку.
— Пожалуйста, — ответил тот безразличным тоном, как будто ничего не знал.
Все заинтересовались, какая пластинка у доктора любимая. И вдруг на всю палатку знакомый голос запел: «Закаляйся! ... если хочешь быть. ..»
Громкий хохот всей кают-компании был ответом. Потом со словами: «Доктор, вы победили!» — почти все, кто был в кают-компании, встали и преподнесли доктору его любимую пластинку — тридцать пять штук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Командир молчал; он только иногда тихо двигал рычаг управления и пристально смотрел в окна фюзеляжа. И когда казалось, что искать бесполезно, вдруг увидели на маленькой льдине человека, который греб в сторону берега.
— Вот он! Нашелся!
— Нашелся!
Командир облегченно вздохнул. Экипаж охватила радость.
— Вот ведь куда его занесло. Тридцать километров от берега, — сказал штурман.
Обессиленный Гэмалькот лежал на маленькой льдинке, метра три в диаметре. Очевидно, он пытался переплыть полынью.
— Но как его отсюда достать? Садиться нельзя, а если подлетим близко, то ветер от винтов собьет его и он упадет в море! — воскликнул механик.
— В море не собьет, он там еще не был, — сказал командир и предложил: — Спусти веревку.
— Ну и что?
— Пусть... — но командир не успел договорить, механик радостно воскликнул: «Понял!» — и стремглав бросился к нижнему окну фюзеляжа. Он открыл окно, рри-вязал веревку за скобу, а сам высунулся наружу.
Сначала Гэмалькот их не замечал, но потом, услышав рокот мотора, вскочил.
Вертолет подлетел к Гэмалькоту и повис над ним в воздухе. Но Гэмалькот упал на лед и закрыл глаза, очевидно, приняв вертолет за злого духа моря. Спустя несколько минут он поднял голову и увидел высунувшегося человека. Тот приветливо махал рукой. Тут он понял, что пришло спасение, и снова вскочил. Ему спустили веревку; он попробовал залезть по ней, но не смог. Механик почти весь высунулся из окна и знаками показывал, что надо обвязаться. Наконец Гэмалькот понял. Он два раза обвязал веревку вокруг себя, завязал ее узлом и перекинул через нее ноги.
— Готово! — крикнул механик, и вертолет стал медленно подниматься.
— Полетел наш чукотский Руслан!—засмеялся штурман и продекламировал:
«На бороде герой висит».
— А мы кто? Мы-то ведь Черноморы — выходит так, — только не злые, а добрые! Коля, — обратился он к командиру, — ты же Карла, главный Черномор!
Командир по-прежнему молчал; он только чуть улыбнулся, и в глазах у него была радость.
— Ну, как там? — окликнул механика не унимавшийся штурман.
— Руслан-то? Держится, даже зубами схватился за веревку. Вот что значит человек был у смерти в лапах,— уважительно ответил тот.
Действительно, Гэмалькот для крепости держался за веревку не только руками, но и впился зубами. Гэмалькот в страхе закрыл глаза. До ближайшей кромки льда было километров шесть. Подлетев ко льдам, вертолет опустился на большую льдину. Гэмалькот почувствовал под ногами твердый лед. Он упал, но потом быстро вскочил. Веревку бросили в окно. Вертолет, отлетев метров десять, сел на лед. Открылась дверка, и выбежали люди. Они подбежали к Гэмалькоту и стали его трясти.
— Жив! Ну, молодец! Иди сюда! —Они обняли этого незнакомого им человека.
Не взяло море лучшего охотника поселка — Гэмаль-кота. Люди не дали. Всем было радостно, а потом долго и много смеялись над этим полетом. Вертолетчиков так и прозвали: «добрые Черноморы» — а Василий Федотович прислал в подарок Гэмалькоту новый карабин, взамен потерянного.
— Как замечательно, что свою работу экспедиция начала со спасения человека! — радостно сказал Василий Федотович и, задумавшись на минуту, добавил:—-Скоро Арктика не сможет обходиться без вертолета. Он очень быстро завоюет себе право на жизнь.
ГОРОДКИ „СП"
Основная группа экспедиции сосредоточивалась на Чукотке. Базой был выбран мыс Шмидта. Василий Федотович дал нам новое задание: нужно было выбрать
льдину, на которой будет организована дрейфующая станция. Льдина должна быть такой, чтобы смогла выдержать натиск полярной стихии.
Рано утром, когда на востоке была еще только еле уловимая светлая полоска, мы вылетели курсом на север. Более пятнадцати часов мы находились в воздухе. Под крылом самолета проплывали бесконечные ледяные поля, трещины, разводья, торосы. Была обычная картина, какую наблюдает каждый при полете в центральную Арктику.
В районе, где намечалась дрейфующая станция, подходящих льдов мы не нашли, но дальше, несколько севернее, были великолепные паковые поля, на которых можно было высаживать станцию. Определили размеры отдельных полей, их вид, форму и повели ледовую разведку окружающего района. Результаты полета были хорошими, и теперь можно было начать организацию станции. Моторы ровно гудели, навевая сон. Облокотясь на кресло, дремал будущий начальник этой станции — Евгений Иванович Толстяков. Что-то старательно записывал его помощник — Александр Гаврилович Дралкин. Я смотрел в окошко на расстилающуюся под крылом ледяную пустыню. Сидя на своей скамеечке, дремал и механик, но даже во сне его чуткое ухо всегда улавливало, как работают моторы. Стоило моторам чуть изменить тембр своего гула, как механик открывал глаза и взглядывал на приборы. В самолете была обычная обстановка, которая наступает в конце длительных полетов, когда работа уже закончена и остается только поскорее вернуться на базу.
Под самолетом поплыли сплошные белые облака. Они закрыли лед и двигались под нами, гонимые ветром. Впереди по нашему курсу, напоминая пирамиды, из облаков вырывались вверх остроконечные вершины гор на острове Врангеля. Их раскрасили заходящие солнечные лучи. Картина была великолепна.
Но самолет вдруг стал снижаться. Облака и вершины гор исчезли, и окна заволокла только серая мгла.
— Что случилось? — оторвавшись от окна, спросил я у радиста.
— Идем на посадку; берег не принимает, — садимся на острове.
Самолет «пробил», как говорят летчики, облачность
и выскочил к побережью острова Врангеля; сделав круг, мы сели на лед одной из бухт. На берегу стояло всего три дома, почти до самых крыш занесенных снегом. Нас встретил Иван Иванович Чевыкалов, начальник работавшей здесь гидрографической экспедиции.
— Приглашаю ко мне на огонек, — сказал он приветливо.
Я раньше много о нем слышал, но лично его не знал, и мне было очень приятно с ним познакомиться. Следует уважать полярных гидрографов. Именно им и принадлежит одно из первых мест в освоении этого трудного края. Своим кропотливым трудом они создают карту. А если есть карта, то уже полдела сделано. Сколько я ни встречал гидрографов на севере, всегда это были очень скромные труженики, привыкшие переносить невзгоды и лишения. И если бы мне пришлось строить памятник покорителям Арктики, то одной из главных фигур этого памятника был бы гидрограф, тот, кто первый нанес на карту «незнаемые земли». Вот к таким самоотверженным труженикам и относился Иван Иванович. Он очень много провел на своем веку экспедиций, и люди любили с ним ездить. У него был девиз: «Устраиваться фундаментально» — поэтому, в какое бы пустое место он ни попадал, всегда создавал жилье, собирал выброшенный морем плавник, камни и строил дома, бани, сараи, гаражи. Он умел использовать местные ресурсы; и, если в других экспедициях порой бывало плохо с продуктами, у Ивана Ивановича их было всегда вдоволь. Охотой он добывал мясо, ловил рыбу, отстреливал птицу. Поэтому все его экспедиции всегда проходили хорошо, люди были сыты и не заболевали цингой.
Если пройтись в Арктике по тем местам, где зимовал Иван Иванович, то везде он оставил созданные им пристанища и хорошую славу о себе.
Иван Иванович пригласил нас в столовую.
— Угощу вас традиционными пельменями и строга-нинкой. Достал на Колыме немного нельмы.
После такого долгого полета мы с большим удовольствием приняли предложение Ивана Ивановича. К концу нашего обеда в столовую стали входить эскимосы. Оказывается, сегодня здесь был день кино и показывали картину «Киноконцерт». Местные жители обычно в этот
день приезжали сюда смотреть картину. Узкопленочный киноаппарат устанавливали тут же, в столовой. Вешали на стенку небольшой, сделанный из двух простыней, экран. Тракторист был одновременно и киномехаником.
На дворе послышался громкий говор и смех. Мы вышли посмотреть, в чем дело. Оказывается, приехал председатель колхоза «Красная Яранга» — Вася Анакуль. Он привез в подарок Ивану Ивановичу убитого медведя.
— Вот будем угощаться отбивными; спасибо тебе, Вася, — сказал Иван Иванович приехавшему эскимосу. Тот был рослый мужчина, богатырского сложения, одетый в меховую кухлянку. Глядя на него, подумаешь: «Неизвестно, кто кого испугается: он медведя или медведь его».
Приехавшие гости зашли в кают-компанию. На всех зимовках, подражая морским традициям, столовую принято называть кают-компанией.
Мне хотелось подышать морозным воздухом. Я вышел на крыльцо. Была уже ночь. Снег похрустывал. Из кают-компании сначала неслись мелодичные звуки вальса, а затем их сменил веселый украинский гопак. Все окна были темными, и только в кабинете Ивана Ивановича горел свет. Сквозь ледяные узоры окна виднелся его силуэт. Шел час переклички по радио с полевыми отрядами, разбросанными на десятки верст по побережью острова.
Я смотрел на это освещенное окно и думал, как хорошо, что на земле живет много таких людей, как Иван Иванович, людей, которые, шагая по жизни, создают, строят, делают. С такими людьми теплее в жизни, и к ним всегда можно прийти на огонек.
Мы пробыли в гостеприимном домике Ивана Ивановича до утра и затем улетели на материк, где нас с нетерпением ждал Василий Федотович. Он сразу же стал смотреть карту с результатами разведки. Она ему понравилась. Была дана команда готовиться для высадки станции.
Через несколько часов Василий Федотович сам полетел на место будущей дрейфующей станции. Дальше события нарастали с молниеносной быстротой. На льду была создана промежуточная база. Ящики с продовольствием, палатки, разборные домики, моторы, научное оборудование, уголь, бензин — все это хлынуло огромной
рекой туда, где до сих пор было только «белое молчание». Гул самолетных моторов нарушил эту извечную тишину.
Когда Василий Федотович начинал действовать, то все происходило в совершенно невероятном темпе. Умученный Евгений Иванович носился из конца в конец аэродрома, проверяя поступающие грузы. Все, кто были на льдине, принимали участие в авральных работах. Спали по три часа в сутки. Нас уже качало от дуновения ветра, зато льдина превратилась в огромный склад с горами ящиков, мешков, тюков и палаток. А самолеты все прибывали и прибывали, и казалось, им не было конца.
Мне с Гурием, как уже опытным ледовикам, было поручено окончательно выбрать льдину, на которой будет дрейфовать станция. Надо было провести бурение и установить толщину льдов окружающего района. Забрав буры, мы отправились на разведку, взяв с собой для безопасности по карабину и небольшой запас продовольствия. Мы ходили двое суток, и когда шли к лагерю обратно, то еле передвигали ноги. Подходящую льдину нашли и буры оставили на месте будущей станции, которая находилась в восьми километрах от промежуточной базы. Толщина льда там была больше четырех метров. Льдина была прочная и безусловно должна была выдержать все превратности арктической судьбы.
Евгений Иванович за нас уже сильно беспокоился и хотел высылать подмогу.
— Ну как? — был первый его вопрос. — Нашли?
— Нашли!— ответили мы и рассказали о результатах бурения.
— Молодцы! — похвалил он и распорядился преподнести нам по стакану коньяка. Мы, конечно, с удовольствием выпили, плотно пообедали и, забравшись в мешки, как убитые уснули. А когда через восемь часов проснулись, то на обследованной нами льдине был уже поднят флаг экспедиции.
Дней через десять основная переброска грузов на эту льдину была закончена и станция приступила к научным исследованиям. Жизнь на дрейфующей станции «СП-4» вошла в свой строгий ритм. К этому времени на дрейфующую льдину прилетел доктор. К докторам обычно в таких экспедициях относились как к резервной ра-
бочей силе. Народ в экспедиции был отобран здоровый, и доктор нужен, как говорят, «на всякий случай». Прилетевший доктор был еще довольно молодой человек, всего года три — четыре как окончил институт. К своей специальности он относился очень серьезно, считал медицину главным в жизни человека и не собирался следовать установившейся здесь традиции. Он привез с собой кучу инструментов, лекарств и решил провести очень интересное и важное исследование — «поведение человека и его акклиматизация в высоких широтах». Доктор разработал серию систематических обследований всех зимовщиков. Конечно, его стремления не вызвали особой радости; кому хочется «возиться с медициной, когда тут дела по горло!» Свою атаку доктор повел на Евгения Ивановича. Он потребовал отдельную палатку для амбулатории.
— Что? Отдельную палатку? Нет, это роскошь! — сказал Евгений Иванович и, отмахнувшись, убежал на другой конец городка, где гидрологи собирались рвать лунку.
Другой бы на месте доктора, получив такой ответ от начальника, не стал бы больше приставать. Но он буквально ходил по пятам за Евгением Ивановичем и то требовал, то просил, то умолял дать палатку. Евгений Иванович сначала отбивался, потом сердился, потом, завидя доктора, убегал в сторону. Но в конце концов все же сдался, дал ему отдельную палатку, хотя палаток и не хватало.
Тут произошел довольно забавный случай. Когда городок «СП» стал уже оформляться, решили, что и у него, как и у каждого порядочного города, должны быть площади и улицы. Стали придумывать названия. Центр поля, где установили флаг и трибуну, назвали «Площадью полярных зорь». Палатку, где была баня, назвали «Голубое дно». Ради шутки палатку доктора назвали «Медицинский тупик» и заготовили даже дощечку с надписью. Позвали доктора. Он пришел радостный и сам заявил:
— Место моей палатки надо назвать: «Медицинский проспект».
— Как проспект? — сказали ребята. — Мы его назвали «Медицинский тупик», вот и дощечку уже .написали.
— Что? Тупик? Никогда! — выкрикнул совершенно обескураженный доктор, бросил дощечку и выбежал из палатки.
Оказывается, он не понимал шуток. А потом пришел Евгений Иванович и, смеясь, стал уговаривать:
— Да назовите проспект; ну, какая разница — тупик или проспект? Хочется человеку свой проспект, иметь. Вам что, жалко? — смеясь, закончил он.
Скоро произошел с доктором еще один забавный случай. Он по утрам имел обыкновение обтираться снегом. Это, конечно, хорошо, но надо было помнить, что Арктика есть Арктика. И вот доктор первый и захворал. Он схватил ангину и завязал себе горло. Это всех привело в «дикий» восторг. Захворал сам доктор!
Обычно после обеда в кают-компании отдыхали с полчаса, — кто курил, кто разыгрывал партию шахмат. Там же стоял патефон, и любители заводили какую-нибудь пластинку. Пластинок было много. Когда все собрались, кто-то ради шутки поставил известную песенку из кинофильма о физкультурниках. И вдруг на всю кают-компанию голос артиста Володина запел: «Если хочешь быть здоров, закаляйся, обтирайся!»
Это было так к месту, что все в кают-компании покатились с хохоту, а доктор с перевязанной шеей, читавший газету, весь вспыхнул, вскочил и убежал.
— Ну, перестаньте проигрывать эту пластинку! Видите, человек не понимает шуток, — сказал Евгений Иванович, подошел к патефону и снял пластинку. — Заберу ее к себе в чемодан, чтобы вы его не изводили, — сказал он.
Но на следующий день повторилось то же самое. Опять на отдыхе кто-то поставил эту же пластинку, и снова зычный голос начал петь:
«Закаляйся!..»
Доктор опять выбежал. Тут уже рассердился Евгений Иванович.
— Кто у меня утащил пластинку? — сказал он строго. — Прошу, чтобы этого больше не повторялось.
Он подошел, забрал пластинку и понес ее к себе. Но там он обнаружил, что вчерашняя пластинка на месте.
«Должно быть, были две такие пластинки; зря накричал на ребят», — решил он и за ужином объявил, что
пластинки были две и никто к нему в палатку самовольно не лазал. Но история повторилась и на следующий день. Евгений Иванович забрал третью пластинку. А потом и четвертую, пятую, шестую. «Что за наваждение! Откуда такое количество именно этих пластинок?» — недоумевал он.
Доктор по-прежнему при первых же фразах поднимался и убегал. Тогда Евгений Иванович вызвал его к себе и поговорил с ним.
— Вы чудак. Разве можно обижаться на шутки? В Арктике шутка скрашивает жизнь, и ее не надо бояться.—И Евгений Иванович дал ему отнятые пластинки и сказал: «Клин клином вышибают».
И вот на следующий день после обеда доктор вдруг попросил разрешения у Евгения Ивановича поставить свою любимую пластинку.
— Пожалуйста, — ответил тот безразличным тоном, как будто ничего не знал.
Все заинтересовались, какая пластинка у доктора любимая. И вдруг на всю палатку знакомый голос запел: «Закаляйся! ... если хочешь быть. ..»
Громкий хохот всей кают-компании был ответом. Потом со словами: «Доктор, вы победили!» — почти все, кто был в кают-компании, встали и преподнесли доктору его любимую пластинку — тридцать пять штук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23