Тогда распространялось много слухов о контракте с итальянской фирмой «Фиат», которая, якобы взявшись строить невиданный по мощности завод — шестьсот шестьдесят тысяч легковых автомобилей в год! — устанавливает свои суперпорядки по найму и увольнению рабочей силы, что каждому будут устроены экзамены по итальянским
нормам: даже мелкая крошка в бетоне измеряется микрометром; установка и регулировка механизмов будет контролироваться лучами лазера: допустил неточность — плати за деталь сполна; доставка всех строительных материалов регулируется электронным диспетчером: привез раньше срока раствор для заливки фундамента — поворачивай обратно и смотри, чтоб раствор не затвердел, а если опоздал, еще хуже, будешь платить из своего кармана за простой бетонщиков на этом участке. Ну, если выдержал экзамен, тогда получай по высшему разряду с надбавками по усмотрению мастера. Мастер — царь и бог над своими подчиненными. По его же воле можешь попасть в список внеочередного приобретения великолепного легкового, экономичного, скоростного пятиместного автомобиля... Все это вместе взятое и тревожило и манило ребят. Кому не хочется испытать себя и свои способности по непривычным чужим нормам — мы тоже не лыком шиты! — а затем... покататься по стране не в мечтах, не верхом на палочке, а в собственном автомобиле!
Однако в день получения путевок вчерашним солдатам разъяснили, что многие легенды о порядке на стройке автозавода не имеют под собой почвы. Завод возводится с участием иностранных специалистов, но под руководством советских Инженеров, и устанавливать какие-то суперрежимы на советской земле, на социалистическом предприятии никто не собирается. Что касается четкой и ритмичной организации процессов строительства завода-ги-ганта, его пуска на Полную мощь, то надо ждать действительно еще невиданных в этой области новшеств.
— Все ясно,— сказал тогда Василий Ярцев, видя, как сникли друзья.— Игра в героев по чужим правилам отпадает, но, если отступим, грош нам цена...
Сейчас ему стыдно за свои слова: активист, вызвался быть бригадиром, а здесь предстал перед представителем штаба стройки фактически под конвоем. Протокол уже заготовлен, осталось описать «личное имущество» — содержимое сундука,— и сдавай свои обязанности, получай пятнадцать суток за разбитое стекло в вагонном окне. Проводник этого и добивается. И представитель штаба стройки Булан Буланыч настроен, кажется, так же. Правда, взгляд его потеплел, когда любовался столярными и шоферскими инструментами. Одобрительно покачал головой: — Грамотно, грамотно все подобрано. Молодец...
Может, в самом деле этот Булан Буланыч внимательный и честный человек? Его заметил Василий у вагона, когда пускал в дело ремень с; увесистой пряжкой, а затем тот куда-то исчез. Видел же он, с чего началась драка, и должен рассказать все, как было..
Да, мир не без добрых и честных людей. Булан Буланыч, оказывается, кинулся вдогонку хулиганам, но ему не удалось поймать ни одного из тех пятерых, которые напали на лоточницу. Он признал, что действия Василия Ярцева заслуживают одобрения, поэтому нет смысла составлять протокол...
— Как это нет смысла?! — возразил проводник.—Я свидетельствую, у меня есть вещественные... эта каменю-ка окно-выхлестнула. .
— Каменюка, а не Ярцев,— поправил его Булан Буланыч.— К тому же камень был в руках у того, кому принадлежала разбитая гитара. Это легко установить по отпечаткам пальцев.
— И мои пальцы тут обозначатся?
— Обозначатся,— подтвердил лейтенант.
— Ну, куда же мне от. этих лиходеев .деваться,— пряча руки за спину, сокрушался проводник.— Весной они к этому «Фиату» перли, обросшие, с гитарами, а теперь обратно без билетов протискиваются на посадке у Жигулевского моря, а тут, на перецепке, этим вот, с путевками, дорогу перебивают... Если бы пымали хоть одного, я не стал бы так напирать на этого.
— Поймаем, обязательно поймаем,— заверил проводника начальник отделения, который вышел из своего кабинета как-то незаметно.— Оснований для задержания, этого парня нет. Пусть едет на стройку без всяких пометок в путевке.
— Спасибо,— вырвалось у Василия Ярцева...
Вагон перевели к перрону пригородного сообщения и прицепили к электричке. Сызрань — Жигулевское море. Далее, до Крутояра, бригаде Ярцева предстояло добираться на попутных автобусах. Рассказав, как туда попасть кратчайшим путем, Булан Буланыч вручил Ярцеву на всю бригаду талончики на койки в общежитии.
— Делюсь,— сказал он,— фондами родного мне управления. Ведь я тут временно. Моя должность — главный. энергетик сантехмонтажа завода. Пока у меня нет фронта работ, но если что, прошу ко мне.
— Там посмотрим,— ответил Ярцев, не найдя других слов от растерянности перед добротой этого человека.
Проводник же, перебирая в памяти ход разговора в отделении милиции, никак не мог согласиться с тем, что окно разбито, а кому предпишут платить за это — неизвестно. И зачем волок чертов сундук для доказательства. Конфуз получился, и поясница от надсады заныла. Теперь свертывайся стручком и лежи, пока боль не утихнет...
Утром на конечной остановке вагона сундук вновь попался на глаза проводнику: плывет над головой этого самого Ярцева с необыкновенной легкостью, будто в нем один воздух таится. Остановить парня не решился: опустит «нечаянно» под ноги сундучок, и новая забота появится — костыли покупай...
Впрочем, проводник не остался в долгу перед Василием Ярцевым. Когда появился представитель штаба стройки, встречавший пополнение, проводник успел пожаловаться:
— Увечье подстроил мне этот фрукт, бригадиром себя назвал.— Он показал на Василия Ярцева и передал какую-то бумажку.
Как потом выяснилось, эта бумажка сыграла свою роль и в час назначения Василия на работу, и значительно позже. В общем получилось так, что уже в управлении кадров стройки бригаду Василия Ярцева рассортировали по разным автоколоннам, подозревая, что такой бригадир может повести своих товарищей «куда-то не туда», как сказал кадровик. И он же предложил Ярцеву:
— Хороший заработок на арматурных работах. Быть может, выгоднее отказаться от руля? Тут и так, как на фронте, несем потери от автомобильных аварий.
— Не пойму... У вас есть какие-то основания считать меня аварийщиком? — спросил Василий.
— Нам и плотники и столяры нужны,— уклонился от прямого ответа кадровик.
Ярцев показал удостоверение слесаря-механика по ремонту автомашин.
— Я прибыл сюда по путевке ЦК комсомола и, если у вас нет для меня свободного грузовика, готов пойти пока на ремонтные работы.
— Это другой разговор,— смирился кадровик. Не хотелось ему доверить Ярцеву руль многотонного грузовика:
на сигнал о плохом поведении в пути надо реагировать! Случись авария на первых рейсах, кого после этого возьмут за бока? Конечно, кадровика. То-то же...
Вроде всегда добродушный механик автоколонны Рем Акимович Угодин, которого шоферы называли просто Аки-мыч,— внешне хрупкий, того и гляди, переломится в тонкой талии, на лице постоянное выражение: «Я никого не обижу и меня не трогайте»,— вдруг изменил себе. Он встретил нового ремонтника строгим взглядом. А как же иначе: новичок прибыл к нему из отдела кадров с пометкой на путевке: «Испытательный срок две недели». Значит, бери его сразу круто, испытывай по всем статьям. Скрытые неполадки в механизме выявляются на больших оборотах...
Первую неделю Ярцев работал на переборке задних мостов. Ковырялся в диферах, надсадно кряхтел, ворочая тяжелые детали, однако Акимыч подкидывал и подкидывал ему наряды с возрастающими трудностями.
Производственная педагогика, как считал Рем Акимович, строится по своим законам. Нагрузка доляша быть, что называется, под завязку. Он верил, если парень не будет отлынивать, а постарается сам постичь сложности механизмов, значит, дело пойдет. Если же все делать начнет тяп-ляп, лишь бы с рук сошло, тогда переводи на другую работу, где не требуется особого прилежания. Можно, конечно, написать: «Испытательный срок не выдерясал, подлежит увольнению», по в колонне постоянный голод на ремонтников. Да и какой толк от такого решения, рабочих рук всюду не хватает. Учить и воспитывать надо людей, требуют кадровики. У этого парня, вероятно, есть какие-то завихрения, раз на путевке сделана такая пометка. И чем раньше выявятся пороки, тем скорее найдется точка опоры для перевода его на верный путь.
На исходе первой недели — работали здесь не пять, а шесть дней в неделю,— Акимыч оставил новичка в мастерской на ночь, на сверхурочную работу: покрасить корпуса генераторов. Тот согласился, и на верстаке у него появилось три бутылки шеллака. На этикетках изображены скрещенные кости с пояснением: «Денатурат — яд». В одной из банок для разливки лака, будто случайно, ока-
залась пачка соли. Расчет был прост: если парень выпивоха, то не упустит момента засыпать в бутылки соль, сделать отстой и слить спирт в отдельную посуду. Уличить его в такой проделке проще простого: ни один корпус генераторов к утру не высохнет.
Пришел Акимыч утром в м'астерскую, не пожалел воскресное утро, и увидел — все корпуса блестят под черным лаком сухие. И пачка соли осталась нетронутой...
Прошла еще неделя. Акимыч поставил новичка на проверку карданных соединений отремонтированных грузовиков. Работа тонкая, для людей с совестью. Можно пропустить хлябь в крестовиках, и никто не придерется... Выдал дюжину комплектов крестовин на замену. В одном комплекте игольчатый подшипник был с дефектом — обойма помята. В спешке парень сунет такую крестовину в кардан, и тогда можно прижать его за халатность... Дошла очередь до этого комплекта, и Ярцев прибежал к кладовщику:
— Почему подсунули дефектную деталь?
- На крестовине есть знак ОТК,— ответил кладовщик.
— Зато на твоей совести нет никакого знака.
Благо кладовщик не сказал, что этот комплект был в руках механика, иначе пришлось бы Акимычу краснеть перед новичком.
Испытательный срок кончился. Василия Ярцева зачислили в штат колонны на постоянную работу слесарем-ремонтником. И теперь Акимыч, к своему удивлению, встретился с Ярцевым на закрытом партийном собрании. Ярцев — кандидат в члены КПСС. Его представили всем коммунистам автоколонны. Учетная карточка, как сказал секретарь партбюро, чистая, можно надеяться, что здесь он заслужит право на получение рекомендаций для перевода из кандидатов в члены партии. Принят кандидатом в армии.
— Будут ли вопросы ,к новому товарищу? — спросил председатель собрания.
Вопросов не было. Кто-то резонно заметил: - Поближе с ним познакомимся в процессе работы. Вскоре по распоряжению начальника колонны Акимыч объявил Ярцеву:
— Закапчивай ремонт самосвала и садись за руль.
— Спасибо,— сказал растроганно Ярцев.— А то я и не знал, что думать после того, как увидел заботливо риготовленную соль к денатурату. Хотел было обидеться, что соленый огурчик подкинуть забыл,— засмеялся рцев.
— Атмосфера с тобой такая пришла,— попытался оправдаться Акимыч.
— На атмосферу ориентируются синоптики, и то часто шибаются.
— А ты все-таки задиристый,— заметил Акимыч.
— Не отказываюсь. От себя отказаться трудно,— произнес Ярцев таким тоном, будто в самом деле ему когда-то надо было отказаться от самого себя, от своей натуры, но совесть не позволила, и он остался таким, каким, как говорится, мать родила.
Самосвал достался Ярцеву из той сотни, которая подлежала списанию еще в дни окончания строительства гидростанции. Но эту сотшо решили доколачивать на дорожных работах. Новая стройка здесь началась с прокладки подъездных путей к площадкам будущего завода и города, чтоб потом, когда пойдет большой поток строительных материалов и станков, избавиться от привычных потерь и поломок на ухабах и рытвинах.
Наступила зима, капризная, с частыми метелями и степными морозами. Снежные сугробы в лощинах и гололед на степных гривах подстерегали шоферов на пути: к Крутояру, как заминированные зоны. То там, то тут сталкивались, перевертывались, обрывали крылья или торчали вверх колесами грузовики, автобусы, самосвалы. Иной день механик колонны пропадал с утра до вечера на участках строящихся Дорог, где организовывал работу тягачей по буксировке застрявших и поломанных машин. Все как на фронтовых дорогах, только без налетов авиации и обстрелов артиллерии.
В войну Акимыч служил в автобате танкового корпуса. Там он намыкался с машинами на разбитых дорогах до презрения к самому себе и думал, что никогда больше не вернется к автомобилистам. После войны, окончив металлургический институт, работал в Горьком, в Москве, затем приехал сюда. Но здесь металлургический цех еще только закладывался, поэтому пришлось взять на себя обязанность механика автоколонны. И вся сложность всплыла в десятки раз больше, чем в автобате, и темп задан такой, что земля, дыбится и. в глазах темнеет,- Похоже на муравейник, разрытый и раскиданный в разные стороны
в зимнюю пору. Заснеженное, утыканное кольями проектировщиков поле вдруг потемнело, стало пятнистым, и на нем засновали тысячи грузовиков, волоча за собой прицепы, вагончики, пузатые цистерны, металлические конструкции, затем появились башни подъемных кранов, стрелы землеройных экскаваторов. И все это задвигалось, замоталось в непонятном и, казалось, неуправляемом круговороте. Едва успели сдать в эксплуатацию бетонное полотно от Куйбышевской автомагистрали до Крутояра, как над Борковским полем выросли горы вынутого из котлованов грунта, штабеля железобетонных плит, терриконы щебенки. Будто извержение вулкана случилось здесь, й ровная степь превратилась в нагромождение сопок с ущельями и глубокими впадинами, над которыми повисли тучи дыма, пыли, выхлопного газа работающих двигателей. Темп день ото дня возрастал. Казалось, надвигается какая-то лавина неотвратимых осложнений, и, чтобы она не застала врасплох и не принесла бедствий, люди торопились, подгоняли себя и держали технику на предельных оборотах. Порой думалось, что достаточно лишь где-то в одной точке допустить надлом или пробку, все пойдет кувырком или замрет под ледяным панцирем суровой зимы.
Быть может, именно такое предчувствие тянуло Аки-мыча на трассу, к шоферам, ночами напролет приглушал в себе думы об усталости и о цраве на отдых. Он как бы оказался втянутым в поток того самого воздуха, который возле костра становится ветром и поднимает крылья пламени до искрометных вихрей. Акимыч не хотел теряться в своих заблуждениях о невозможности управления таким муравейником и, как многие, равные ему руководители, привязывал свой контролирующий глаз к отдельным шоферам, по ним находил свое место в общем круговороте дел. В зоне его наблюдений остался Василий Ярцев.
Носился Ярцев на старом, много раз Латанном самосвале так, что первое время казалось, торопится парень расхлестать «старика» до последней косточки, чтобы получить новый. Однако старый самосвал не разваливался, наоборот, вроде даже обновился. Ярцев устроил обогрев кузова выхлопными газами двигателя. Кабину утеплил так, что в ней зимой можно работать в летнем костюме. Акимыч сделал одну контрольную ездку рядом с Ярцевым, затем вторую. Видел, как лихо крутит баранку Василий,
будто для него это не работа, а просто прогулка по лабиринтам стройки. Подмигивает, улыбается всем, похваливает свой самосвал, а значит, и самого себя.
«Пусть хвалится, лишь бы не выпрягся из общего режима работы колонны, иначе придется другой ориентир искать,— решил Акимыч.— Да и люди к нему тянутся».
И опять начальник колонны прервал наблюдения Аки-мыча за Ярцевым: приказал десять надежных водителей во главе с Ярцевым отправить в Минск за новыми машинами.
Эта поездка снова заронила в душу Акимыча сомнение. Вернее, тревогу: прошла неделя, а от Василия никаких вестей. Если задержался на пункте рекламации, значит, обнаружил серьезные неполадки. А вдруг Ярцев по своей размашистой натуре затеял испытание МАЗов на повышенных режимах и допустил аварию? Кто будет отвечать за него? Да что и говорить, пожалуй, действительно поспешили доверить десять таких машин человеку, которого мало знали.
Прошло еще четыре дня. Теперь хоть вылетай в Минск и возвращайся по маршруту, пешим маршем. Другого выхода нет. Но вот наконец-то поступила телеграмма: «Задержались погрузке столярных изделий нашей стройке. Прошли Москву, Пензу. Застряли ста километрах Сызрани. Загустела солярка. Ярцев».
Акимыч посмотрел на термометр: минус тридцать семь в затишке, а там, на ветру... Все ясно, просчитался Ярцев, заправил МАЗы летней соляркой, которая при низких температурах густеет, забивает форсунки, и двигатель, глохнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
нормам: даже мелкая крошка в бетоне измеряется микрометром; установка и регулировка механизмов будет контролироваться лучами лазера: допустил неточность — плати за деталь сполна; доставка всех строительных материалов регулируется электронным диспетчером: привез раньше срока раствор для заливки фундамента — поворачивай обратно и смотри, чтоб раствор не затвердел, а если опоздал, еще хуже, будешь платить из своего кармана за простой бетонщиков на этом участке. Ну, если выдержал экзамен, тогда получай по высшему разряду с надбавками по усмотрению мастера. Мастер — царь и бог над своими подчиненными. По его же воле можешь попасть в список внеочередного приобретения великолепного легкового, экономичного, скоростного пятиместного автомобиля... Все это вместе взятое и тревожило и манило ребят. Кому не хочется испытать себя и свои способности по непривычным чужим нормам — мы тоже не лыком шиты! — а затем... покататься по стране не в мечтах, не верхом на палочке, а в собственном автомобиле!
Однако в день получения путевок вчерашним солдатам разъяснили, что многие легенды о порядке на стройке автозавода не имеют под собой почвы. Завод возводится с участием иностранных специалистов, но под руководством советских Инженеров, и устанавливать какие-то суперрежимы на советской земле, на социалистическом предприятии никто не собирается. Что касается четкой и ритмичной организации процессов строительства завода-ги-ганта, его пуска на Полную мощь, то надо ждать действительно еще невиданных в этой области новшеств.
— Все ясно,— сказал тогда Василий Ярцев, видя, как сникли друзья.— Игра в героев по чужим правилам отпадает, но, если отступим, грош нам цена...
Сейчас ему стыдно за свои слова: активист, вызвался быть бригадиром, а здесь предстал перед представителем штаба стройки фактически под конвоем. Протокол уже заготовлен, осталось описать «личное имущество» — содержимое сундука,— и сдавай свои обязанности, получай пятнадцать суток за разбитое стекло в вагонном окне. Проводник этого и добивается. И представитель штаба стройки Булан Буланыч настроен, кажется, так же. Правда, взгляд его потеплел, когда любовался столярными и шоферскими инструментами. Одобрительно покачал головой: — Грамотно, грамотно все подобрано. Молодец...
Может, в самом деле этот Булан Буланыч внимательный и честный человек? Его заметил Василий у вагона, когда пускал в дело ремень с; увесистой пряжкой, а затем тот куда-то исчез. Видел же он, с чего началась драка, и должен рассказать все, как было..
Да, мир не без добрых и честных людей. Булан Буланыч, оказывается, кинулся вдогонку хулиганам, но ему не удалось поймать ни одного из тех пятерых, которые напали на лоточницу. Он признал, что действия Василия Ярцева заслуживают одобрения, поэтому нет смысла составлять протокол...
— Как это нет смысла?! — возразил проводник.—Я свидетельствую, у меня есть вещественные... эта каменю-ка окно-выхлестнула. .
— Каменюка, а не Ярцев,— поправил его Булан Буланыч.— К тому же камень был в руках у того, кому принадлежала разбитая гитара. Это легко установить по отпечаткам пальцев.
— И мои пальцы тут обозначатся?
— Обозначатся,— подтвердил лейтенант.
— Ну, куда же мне от. этих лиходеев .деваться,— пряча руки за спину, сокрушался проводник.— Весной они к этому «Фиату» перли, обросшие, с гитарами, а теперь обратно без билетов протискиваются на посадке у Жигулевского моря, а тут, на перецепке, этим вот, с путевками, дорогу перебивают... Если бы пымали хоть одного, я не стал бы так напирать на этого.
— Поймаем, обязательно поймаем,— заверил проводника начальник отделения, который вышел из своего кабинета как-то незаметно.— Оснований для задержания, этого парня нет. Пусть едет на стройку без всяких пометок в путевке.
— Спасибо,— вырвалось у Василия Ярцева...
Вагон перевели к перрону пригородного сообщения и прицепили к электричке. Сызрань — Жигулевское море. Далее, до Крутояра, бригаде Ярцева предстояло добираться на попутных автобусах. Рассказав, как туда попасть кратчайшим путем, Булан Буланыч вручил Ярцеву на всю бригаду талончики на койки в общежитии.
— Делюсь,— сказал он,— фондами родного мне управления. Ведь я тут временно. Моя должность — главный. энергетик сантехмонтажа завода. Пока у меня нет фронта работ, но если что, прошу ко мне.
— Там посмотрим,— ответил Ярцев, не найдя других слов от растерянности перед добротой этого человека.
Проводник же, перебирая в памяти ход разговора в отделении милиции, никак не мог согласиться с тем, что окно разбито, а кому предпишут платить за это — неизвестно. И зачем волок чертов сундук для доказательства. Конфуз получился, и поясница от надсады заныла. Теперь свертывайся стручком и лежи, пока боль не утихнет...
Утром на конечной остановке вагона сундук вновь попался на глаза проводнику: плывет над головой этого самого Ярцева с необыкновенной легкостью, будто в нем один воздух таится. Остановить парня не решился: опустит «нечаянно» под ноги сундучок, и новая забота появится — костыли покупай...
Впрочем, проводник не остался в долгу перед Василием Ярцевым. Когда появился представитель штаба стройки, встречавший пополнение, проводник успел пожаловаться:
— Увечье подстроил мне этот фрукт, бригадиром себя назвал.— Он показал на Василия Ярцева и передал какую-то бумажку.
Как потом выяснилось, эта бумажка сыграла свою роль и в час назначения Василия на работу, и значительно позже. В общем получилось так, что уже в управлении кадров стройки бригаду Василия Ярцева рассортировали по разным автоколоннам, подозревая, что такой бригадир может повести своих товарищей «куда-то не туда», как сказал кадровик. И он же предложил Ярцеву:
— Хороший заработок на арматурных работах. Быть может, выгоднее отказаться от руля? Тут и так, как на фронте, несем потери от автомобильных аварий.
— Не пойму... У вас есть какие-то основания считать меня аварийщиком? — спросил Василий.
— Нам и плотники и столяры нужны,— уклонился от прямого ответа кадровик.
Ярцев показал удостоверение слесаря-механика по ремонту автомашин.
— Я прибыл сюда по путевке ЦК комсомола и, если у вас нет для меня свободного грузовика, готов пойти пока на ремонтные работы.
— Это другой разговор,— смирился кадровик. Не хотелось ему доверить Ярцеву руль многотонного грузовика:
на сигнал о плохом поведении в пути надо реагировать! Случись авария на первых рейсах, кого после этого возьмут за бока? Конечно, кадровика. То-то же...
Вроде всегда добродушный механик автоколонны Рем Акимович Угодин, которого шоферы называли просто Аки-мыч,— внешне хрупкий, того и гляди, переломится в тонкой талии, на лице постоянное выражение: «Я никого не обижу и меня не трогайте»,— вдруг изменил себе. Он встретил нового ремонтника строгим взглядом. А как же иначе: новичок прибыл к нему из отдела кадров с пометкой на путевке: «Испытательный срок две недели». Значит, бери его сразу круто, испытывай по всем статьям. Скрытые неполадки в механизме выявляются на больших оборотах...
Первую неделю Ярцев работал на переборке задних мостов. Ковырялся в диферах, надсадно кряхтел, ворочая тяжелые детали, однако Акимыч подкидывал и подкидывал ему наряды с возрастающими трудностями.
Производственная педагогика, как считал Рем Акимович, строится по своим законам. Нагрузка доляша быть, что называется, под завязку. Он верил, если парень не будет отлынивать, а постарается сам постичь сложности механизмов, значит, дело пойдет. Если же все делать начнет тяп-ляп, лишь бы с рук сошло, тогда переводи на другую работу, где не требуется особого прилежания. Можно, конечно, написать: «Испытательный срок не выдерясал, подлежит увольнению», по в колонне постоянный голод на ремонтников. Да и какой толк от такого решения, рабочих рук всюду не хватает. Учить и воспитывать надо людей, требуют кадровики. У этого парня, вероятно, есть какие-то завихрения, раз на путевке сделана такая пометка. И чем раньше выявятся пороки, тем скорее найдется точка опоры для перевода его на верный путь.
На исходе первой недели — работали здесь не пять, а шесть дней в неделю,— Акимыч оставил новичка в мастерской на ночь, на сверхурочную работу: покрасить корпуса генераторов. Тот согласился, и на верстаке у него появилось три бутылки шеллака. На этикетках изображены скрещенные кости с пояснением: «Денатурат — яд». В одной из банок для разливки лака, будто случайно, ока-
залась пачка соли. Расчет был прост: если парень выпивоха, то не упустит момента засыпать в бутылки соль, сделать отстой и слить спирт в отдельную посуду. Уличить его в такой проделке проще простого: ни один корпус генераторов к утру не высохнет.
Пришел Акимыч утром в м'астерскую, не пожалел воскресное утро, и увидел — все корпуса блестят под черным лаком сухие. И пачка соли осталась нетронутой...
Прошла еще неделя. Акимыч поставил новичка на проверку карданных соединений отремонтированных грузовиков. Работа тонкая, для людей с совестью. Можно пропустить хлябь в крестовиках, и никто не придерется... Выдал дюжину комплектов крестовин на замену. В одном комплекте игольчатый подшипник был с дефектом — обойма помята. В спешке парень сунет такую крестовину в кардан, и тогда можно прижать его за халатность... Дошла очередь до этого комплекта, и Ярцев прибежал к кладовщику:
— Почему подсунули дефектную деталь?
- На крестовине есть знак ОТК,— ответил кладовщик.
— Зато на твоей совести нет никакого знака.
Благо кладовщик не сказал, что этот комплект был в руках механика, иначе пришлось бы Акимычу краснеть перед новичком.
Испытательный срок кончился. Василия Ярцева зачислили в штат колонны на постоянную работу слесарем-ремонтником. И теперь Акимыч, к своему удивлению, встретился с Ярцевым на закрытом партийном собрании. Ярцев — кандидат в члены КПСС. Его представили всем коммунистам автоколонны. Учетная карточка, как сказал секретарь партбюро, чистая, можно надеяться, что здесь он заслужит право на получение рекомендаций для перевода из кандидатов в члены партии. Принят кандидатом в армии.
— Будут ли вопросы ,к новому товарищу? — спросил председатель собрания.
Вопросов не было. Кто-то резонно заметил: - Поближе с ним познакомимся в процессе работы. Вскоре по распоряжению начальника колонны Акимыч объявил Ярцеву:
— Закапчивай ремонт самосвала и садись за руль.
— Спасибо,— сказал растроганно Ярцев.— А то я и не знал, что думать после того, как увидел заботливо риготовленную соль к денатурату. Хотел было обидеться, что соленый огурчик подкинуть забыл,— засмеялся рцев.
— Атмосфера с тобой такая пришла,— попытался оправдаться Акимыч.
— На атмосферу ориентируются синоптики, и то часто шибаются.
— А ты все-таки задиристый,— заметил Акимыч.
— Не отказываюсь. От себя отказаться трудно,— произнес Ярцев таким тоном, будто в самом деле ему когда-то надо было отказаться от самого себя, от своей натуры, но совесть не позволила, и он остался таким, каким, как говорится, мать родила.
Самосвал достался Ярцеву из той сотни, которая подлежала списанию еще в дни окончания строительства гидростанции. Но эту сотшо решили доколачивать на дорожных работах. Новая стройка здесь началась с прокладки подъездных путей к площадкам будущего завода и города, чтоб потом, когда пойдет большой поток строительных материалов и станков, избавиться от привычных потерь и поломок на ухабах и рытвинах.
Наступила зима, капризная, с частыми метелями и степными морозами. Снежные сугробы в лощинах и гололед на степных гривах подстерегали шоферов на пути: к Крутояру, как заминированные зоны. То там, то тут сталкивались, перевертывались, обрывали крылья или торчали вверх колесами грузовики, автобусы, самосвалы. Иной день механик колонны пропадал с утра до вечера на участках строящихся Дорог, где организовывал работу тягачей по буксировке застрявших и поломанных машин. Все как на фронтовых дорогах, только без налетов авиации и обстрелов артиллерии.
В войну Акимыч служил в автобате танкового корпуса. Там он намыкался с машинами на разбитых дорогах до презрения к самому себе и думал, что никогда больше не вернется к автомобилистам. После войны, окончив металлургический институт, работал в Горьком, в Москве, затем приехал сюда. Но здесь металлургический цех еще только закладывался, поэтому пришлось взять на себя обязанность механика автоколонны. И вся сложность всплыла в десятки раз больше, чем в автобате, и темп задан такой, что земля, дыбится и. в глазах темнеет,- Похоже на муравейник, разрытый и раскиданный в разные стороны
в зимнюю пору. Заснеженное, утыканное кольями проектировщиков поле вдруг потемнело, стало пятнистым, и на нем засновали тысячи грузовиков, волоча за собой прицепы, вагончики, пузатые цистерны, металлические конструкции, затем появились башни подъемных кранов, стрелы землеройных экскаваторов. И все это задвигалось, замоталось в непонятном и, казалось, неуправляемом круговороте. Едва успели сдать в эксплуатацию бетонное полотно от Куйбышевской автомагистрали до Крутояра, как над Борковским полем выросли горы вынутого из котлованов грунта, штабеля железобетонных плит, терриконы щебенки. Будто извержение вулкана случилось здесь, й ровная степь превратилась в нагромождение сопок с ущельями и глубокими впадинами, над которыми повисли тучи дыма, пыли, выхлопного газа работающих двигателей. Темп день ото дня возрастал. Казалось, надвигается какая-то лавина неотвратимых осложнений, и, чтобы она не застала врасплох и не принесла бедствий, люди торопились, подгоняли себя и держали технику на предельных оборотах. Порой думалось, что достаточно лишь где-то в одной точке допустить надлом или пробку, все пойдет кувырком или замрет под ледяным панцирем суровой зимы.
Быть может, именно такое предчувствие тянуло Аки-мыча на трассу, к шоферам, ночами напролет приглушал в себе думы об усталости и о цраве на отдых. Он как бы оказался втянутым в поток того самого воздуха, который возле костра становится ветром и поднимает крылья пламени до искрометных вихрей. Акимыч не хотел теряться в своих заблуждениях о невозможности управления таким муравейником и, как многие, равные ему руководители, привязывал свой контролирующий глаз к отдельным шоферам, по ним находил свое место в общем круговороте дел. В зоне его наблюдений остался Василий Ярцев.
Носился Ярцев на старом, много раз Латанном самосвале так, что первое время казалось, торопится парень расхлестать «старика» до последней косточки, чтобы получить новый. Однако старый самосвал не разваливался, наоборот, вроде даже обновился. Ярцев устроил обогрев кузова выхлопными газами двигателя. Кабину утеплил так, что в ней зимой можно работать в летнем костюме. Акимыч сделал одну контрольную ездку рядом с Ярцевым, затем вторую. Видел, как лихо крутит баранку Василий,
будто для него это не работа, а просто прогулка по лабиринтам стройки. Подмигивает, улыбается всем, похваливает свой самосвал, а значит, и самого себя.
«Пусть хвалится, лишь бы не выпрягся из общего режима работы колонны, иначе придется другой ориентир искать,— решил Акимыч.— Да и люди к нему тянутся».
И опять начальник колонны прервал наблюдения Аки-мыча за Ярцевым: приказал десять надежных водителей во главе с Ярцевым отправить в Минск за новыми машинами.
Эта поездка снова заронила в душу Акимыча сомнение. Вернее, тревогу: прошла неделя, а от Василия никаких вестей. Если задержался на пункте рекламации, значит, обнаружил серьезные неполадки. А вдруг Ярцев по своей размашистой натуре затеял испытание МАЗов на повышенных режимах и допустил аварию? Кто будет отвечать за него? Да что и говорить, пожалуй, действительно поспешили доверить десять таких машин человеку, которого мало знали.
Прошло еще четыре дня. Теперь хоть вылетай в Минск и возвращайся по маршруту, пешим маршем. Другого выхода нет. Но вот наконец-то поступила телеграмма: «Задержались погрузке столярных изделий нашей стройке. Прошли Москву, Пензу. Застряли ста километрах Сызрани. Загустела солярка. Ярцев».
Акимыч посмотрел на термометр: минус тридцать семь в затишке, а там, на ветру... Все ясно, просчитался Ярцев, заправил МАЗы летней соляркой, которая при низких температурах густеет, забивает форсунки, и двигатель, глохнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22