Он, разумеется, не исключал опытных рабочих, инженеров и техников, но упор сделал на молодежь. В пригласи-
тельном билете очередного заседания было обозначено, что с заглавным сообщением по теме «Самоконтроль и качество» выступает шофер-испытатель Василий Ярцев. Конечно, в билете не было указано, что кандидатура для заглавного выступления подсказана генеральным директором. Думалось, руководители цехов так поймут, что к чему, однако многие начальники цехов и ведущие инженеры просто не пришли на заседание, послав своих заместителей. Председательствовал главный инженер производства, но все знали, кто готовил заседание, потому вся ответственность легла на председателя профкома.
Что же все-таки случилось?
Свернув с тропинки, которая вела домой, Григорий Павлович решил пройтись по берегу моря. Захотелось побыть наедине, спокойно проследить ход заседания. Шаг за шагом зрительная память и слух восстановили начало шумной реакции зала. Вот уже слышится голос Ярцева. Он высказывает свои впечатления о Турине, где проходил стажировку по выборочной обкатке серийных моделей легковых машин.
— Ближе к делу,— бросил из зала кто-то из нетерпеливых.
— Не торопите,— ответил Ярцев.
Там, в цехах завода фирмы «Фиат», он не видел инженеров, прохаживающихся возле станков. Они заняты своими инженерными делами на пунктах управления... В цехе всему голова мастер. Он царь и бог над рабочими и, конечно, все знает, все чувствует — какая шестеренка на что жалуется. Его не проведешь, и если он подошел к рабочему с дефектной деталью, считай, всему конец, увольняйся без выходного пособия и затем долгие месяцы изнывай у заводских ворот в толпе безработных.
Там почти не знают, что такое ОТК — технический контроль. Все в руках приемщика. Перед ним и мастер вытягивает руки по швам. И опять же, не дай бог, обнаружится дефект или недоделка. Виновника сразу же выводят на чистую воду. Один шплинт не поставил — и нет ему жизни от самих рабочих, потому что из-за него весь узел машины идет как брак.
В зале наступила тишина.
- Ну и ну,— протянул кто-то из задних рядов.
— Время работает на нас,— продолжал Ярцев.— Фонды времени на каждую деталь определяет автоматика.
Мы верим электронике. Но если сами автомобильные короли Запада говорят, что их начинают эксплуатировать советские автомобилестроители, что у них остался один очень сильный против нас козырь — качество! — то нам не мешало бы задуматься... По темпам они не собираются конкурировать с нами. Туринские автосборочные линии достигли нынешней мощности за семьдесят лет, ми построили свой завод за четыре года. И если в таком темпе проскочим мимо забот о качестве, капиталисты будут хвалить нас за темп и потешаться над массовым потоком рекламаций. Кому это нужно?..
— Не много ли берешь на себя, Ярцев? — Беру столько, сколько могу. К тому же я не один, у меня есть помощники,— ответил Ярцев, показав на стеллажи, размещенные вдоль лицевой стены технического кабинета. На них разные детали, в том числе лист правого заднего крыла с дефектом от «прилипаловки». Теперь «прилипание» устранено, чем вправе гордиться присутствующий здесь Олег Викторович Жемчугов.— С конвейера сходят тысячи наших автомобилей,— продолжал Ярцев.— Десятки тысяч рук прикладывают свои усилия к выпуску автомобиля, но все ли они, эти руки, делают свое дело на совесть?
В своих суждениях о совести Ярцев затронул широкий круг людей, занятых организацией соревнования. Передовиком объявляется тот, кто перевыполняет норму. А как можно дать полторы нормы на конвейере? В определенный промежуток времени к тебе приходит деталь. Только одна, больше не будет. Откуда же берутся показатели сверх нормы? Обманываем себя или сознательно уходим от ответственности за качество. И если в таких условиях,— говорил он,— меня одного объявят ударником коммунистического труда, я откажусь от такого звания, чтоб не оскорблять всех, кто работает со мной на этой линии.
И далее он высказал свою заботу о том, что прежде, чем автомобиль выйдет на дороги страны, он попадет в руки испытателя. Часть автомобилей выборочно прямо с конвейера попадает на испытательный трек или на трассу со сложным профилем. Крутые виражи, подъемы, спуски, канавы. Их надо преодолеть на предельном режиме работы двигателя. И не один он, Василий Ярцев, так поступает, а две сотни испытателей; свыше двух ты-сяч автомобилей в сутки будет сходить с конвейера. И ес-
ли в этих двух тысячах лишь одна сотая часть окажется с дефектом, значит, каждому десятому испытателю предстоит ежедневно выходить на трассу с риском остаться в поле или оказаться на столе хирурга.
— Это ты сам себя пугаешь,— донеслось из зала.
— Пугаю, чтоб потом не бояться.— Ярцев сдобрил ответ пословицей: «Слепой от рождения не жалуется на близорукость...»
Он доказал, что если допустить лишь один процент недоброкачественного изготовления и сборки деталей автомобилей, то его предупреждение должно насторожить всех. Какая деталь с браком не таит в себе угрозу аварии на скоростной трассе? В ходовой части таких деталей нет. В рулевом механизме один плохо зачищенный заусенец на червяке приведет к заеданию колонки —и неизбежна катастрофа. В двигателе, в тормозных устройствах — всюду малейший отступ от нормы означает мину замедленного действия, она взорвется на самом трудном участке пути. Даже дверца салона с плохо отрегулированными запорами может на повороте «отпустить» пассажира на асфальт, под колеса следующего за ним грузовика... Да что говорить, даже в мыслях нельзя допустить, чтобы в изготовлении легковых автомобилей кто-то осмелился классифицировать детали на ответственные и второстепенные. Так могут думать люди без стыда и совести.
Итак, отвечая на реплики, Василий Ярцев подвел свою мысль к демонстрации экспонатов, выставленных в тех-кабинете.
— А теперь позвольте мне показать, какая дырявая совесть у шлифовщиков распределительного вала,— сказал он и с микрометром в руках доказал, что шейки вала имеют лишние допуски... Лишь в одной точке допуски совпали с нормой.— Теперь посмотрите на этот диск колеса. Он с явным эллипсом внешней кромки. Уронил штамповщик горячий диск на пол, образовалась вмятина, выправить которую после охлаждения невозможно. Такой диск тоже попадает в поток готовых деталей...
Он прошел в передний угол кабинета. Там скопилось столько деталей, что, казалось, целую машину можно собрать. И Каждая деталь имела пометки браковщиков. Как вскоре выяснилось, Мартын Огородников считал эти детали бросовыми, часть из них стала' его личной собственностью, но Кубанец уговорил показать, их здесь...
— Кто вас уполномочил ревизовать работу цехов, которые переживают период наладки? — донеслось из зала.
— Сама жизнь, забота о качестве,— ответил Василий Ярцев и положил на стол президиума лист правого заднего крыла с меловыми пометками вмятин на переднем срезе, и пояснил: — Этот дефект даже некоторые товарищи решили не замечать, запрятать под грунтовку.
Ярцев остановил свой взгляд на лице Олега Викторовича Жемчугова, сидящего во втором ряду. Тот нацелил прищуренные глаза на председателя профкома, затем отвернулся. Весь его вид как бы говорил: «В этом присутствии я отсутствую, а ты, председатель, заварил кашу и расхлебывай сам, такой выпад даром не пройдет». Возле Олега Викторовича сидели сотрудники из ОТК, за спиной металлург Рем Акимович Угодин, чуть правее Булан Бу-ланыч, Ирина Николаева. До сей минуты они с разных позиций внимательно следили за Ярцевым, даже записывали его не особенно удачные фразы. Рем Акимович давал какие-то пояснения Олегу Викторовичу, и тут вдруг его резко дернул за рукав Булан Буланыч:
— Замолчи, наушник!..
В зале поднялся шум. Первые минуты даже трудно было понять, кто кого обвиняет, кто кого защищает. Наконец наступила тишина. На трибуну поднялся заместитель начальника ОТК. Он не стал оспаривать подмеченные на деталях дефекты, а высказал свои сомнения по той части выступления Ярцева, где, как ему показалось, проступает тенденция преклонения перед мастерами фирмы «Фиат» и неверия в наши возможности, плюс нагнетание мифического страха испытателей перед придуманными опасностями. И закончил свое выступление заместитель начальника ОТК вопросом:
— Кто разрешил выносить с территории цехов такое количество деталей? Так растащим все заготовки новой модели и начнется сборка автомобилей в. общежитиях...
По залу прокатилось: «У-уу-у!»
Поднялся комсорг группы монтажников, молодой инженер Пушков.
— Вы хотели сказать, началось хищение на общественных началах?
— Предпочитаю не повторяться,— ответил оратор й, многозначительно посмотрев на комсорга, прошел на свое место во втором ряду, рядом с Жемчуговым.
«Ого, вон как поворачивается разговор. Неужели и Пушков будет говорить в таком же плане?..»
— Товарищ из техконтроля предпочел не повторяться. Дескать, и так все ясно. А мне не ясно. Поэтому повторю смысл вашей речи так, как я ее понял...— комсорг сделал паузу, посмотрел на потолок.— Вот оттуда, свысока, вы смотрите на рабочих. Все они для вас маленькие люди. Вы выдаете себя за прозорливого политика, заботливого хозяина и тем самым лишаете нас права вмешиваться в производственный процесс. Пустили козлов в огород, и вот вам факт, факт налицо — идет хищение деталей. Уличил расхитителей публично. Так, да?
— Постарайтесь не передергивать,— ответил тот.
— А вы постарайтесь оставить такие думы при себе. Не лишайте рядовых людей доверия, они значительно честнее, чем вы думаете. Что касается выставленных здесь экспонатов, то мы считаем, принесли их вы. Ведь выявление брака — ваша служебная обязанность. Однако получилось все наоборот. Вот почему вы попытались повернуть совещание в другую сторону. А почему — спросите собственную совесть. У вас много контрольных приборов, но это не значит, что вы избавлены от общественного контроля. Приборы строгие, но я больше верю строгой совести человека, в чьих руках находятся эти приборы.
Пвследняя фраза комсорга вызвала аплодисменты в задних рядах. В самом деле, предельно чуткий, предельно точный электронный прибор, улавливающий ошибки до одной сотой миллиметра, скажем, на шлифовке шеек коленчатого вала, будет пропускать любые зазоры, если выйдет из-под контроля самого шлифовальщика или техника по электронике. Сложнее человека и строже самоконтроля ничего не придумаешь.
Попросил слова заместитель начальника цеха испытаний, затем заместитель руководителя монтажных работ на главном конвейере. Все заместители. Ведь основной тон разговора задал не генеральный директор, а всего лишь шофер-испытатель. Вот так, молодой председатель профкома, знай табель о рангах — кто перед кем должен икру метать. Довольствуйся хоть тем, что заместители помогают тебе приподнять значимость такого мероприятия. Разве ты не видишь, твоя затея уже обрастает демагогией, перебранками?..
Шумит и плещется вода под берегом Крутояра, где остановился Григорий Павлович. Ночь. И набеги неуемных волн оседланной здесь Волги казались ему более грозными, чем днем. Неожиданность всегда грозна. Он ощутил ногами или ему почудилось, что берег пошел на обвал как раз в тот момент, когда осмысление производственного совещания застопорилось на странной позиции начальников цехов, пославших своих заместителей отговариваться. Ноги сами отступили назад. Благо тут никого не было, иначе пришлось бы смеяться самому над собой, чтоб замаскировать испуг.
К неожиданности привыкнуть нельзя, хотя сама жизнь почти сплошняком состоит из них. Готовил себя к напряженной работе в одной области, вдруг перебрасывают на другую. Закончился период электромонтажных работ, и можно переходить в электронно-вычислительный центр завода, осваивать новейшую технику согласно образованию — окончил Московское Высшее техническое училище имени Баумана,—как пригласили в партком. Секретарь парткома, полистав личное дело но учету кадров, неожиданно спросил:
— Почему кадровики не отметили, что был профоргом факультета?
— Не знаю... и не сожалею об этом.
— Напрасно. Три года на профсоюзной работе пропали бесследно.
— Не пропали. По студенческой привычке занимаюсь спортом, судейством спортивных игр, помогаю профоргам в разрешении производственных конфликтов. Многие из них правовых норм не знают и в КЗОТ не заглядывают.
— Правильно,— согласился секретарь парткома,— не знают, и не заглядывают, и бесправием прикрываются. Может, послушаем твои, Григорий Павлович, суждения по этому вопросу на заседании парткома?
— Непонятно, почему выбор пал на меня?
— Мы решили рекомендовать тебя в состав профсоюзного комитета. Этот вопрос уже обговорили на парткоме.
— Без меня меня женили.
— Нет, пока еще сватаем.
— И приданое приготовили?
— Правильно, в корень смотришь: и приданое приготовили. Партком будет рекомендовать твою кандидатуру на пост председателя...
— Это уже не приданое... А что, если я откажусь?
— Может, сначала подумаете?
— Думать нечего. Я инженер, и в профсоюзные боссы не гожусь. Электроника — мой завтрашний день.
Секретарь парткома еще раз перевернул первую страницу анкеты и строгим голосом напомнил, с какого года в партии, затем смягчился:
— Хорошо,— сказал он,— отменять решение парткома не могу. Приходи завтра на заседание. Послушаем. Если члены парткома согласятся с твоими доводами, тогда будем агитировать генерального директора на пост председателя вашего производства: ему труднее отказаться, ведь производство автомобилей его родное дело...
Мягкий человек секретарь парткома, бывший фронтовик, почти всю войну прошел рядовым, дважды ранен, заслугами не козыряет, однако линию свою взял так, что не пытайся петлять перед ним.
Кабинет председателя профкома рядом с кабинетом директора, напротив кабинет секретаря парткома. Треугольник. Первое время рядовому инженеру, ставшему председателем профкома, казалось, что в этом треугольнике он просто присутствующая фигура. Планы, графики, контроль исполнения решений, мобилизация техники и людских сил на важнейших участках — все решается у директора и в парткоме. Где и как приложить свои силы председателю профкома в таком напряженном круговороте дел на пусковых объектах — никто не подсказывал. Ищи сам. Будешь заниматься только проверкой — как наклеиваются марки в профсоюзных билетах,— прослывешь ретивым сборщиком взносов. И потянуло обратно в заводские корпуса, к электрикам, монтажникам, слесарям, в молодежное общежитие. Каждый рабочий, техник, инженер несут в себе то, без чего любой график, любой план и решение могут остаться лишь благим намерением руководителей. Значит, здесь, в цехе, в общежитии, на спортивной площадке ищи, председатель, точку опоры для своей деятельности.
И втянулся в круговорот новых дел, неожиданных для себя хлопот, от которых раньше инженеру-электрику было не жарко и не холодно. Скажем, профсоюзное собрание —
проходящий эпизод. Казалось, переизбрали сборщика взносов—и до нового отчетно-выборного можно не являться, все равно ничего существенного в производственной жизни профсоюзники не решают. А теперь хоть ночь не спи, хоть в кипятке варись, но находи силы побывать на цеховых собраниях, чтоб подключить свежие силы членов профсоюза к решению насущных задач производства в цехах и на строительстве жилищных массивов. Приходится вступать в суровые перебранки с администраторами, хозяйственниками, которые то и дело «забывают» о профоргах, о правах профкома.
Общение с молодыми рабочими — особая статья. Молодые, как правило, не умеют таить своих оценок того или иного явления на заводе, высказывают настроения прямо и без оглядки. Хочешь знать, как пойдет монтаж второй линии конвейера по новому графику, иди к молодым монтажникам. Не расспрашивай, сами скажут, где дело пойдет хорошо, где плохо.
Много парней и девушек проводят время па спортивных площадках. Вспомнились Григорию Павловичу студенческие годы, когда неплохо играл в футбол, а затем стал признанным судьей спортивных игр. Будто вернулось то время: он так увлекся спортивными состязаниями, что забыл и про свой кабинет. Как-то даже опоздал на партийное собрание управления — судил ответственную встречу волейбольных цеховых команд. Секретарь парткома будто не заметил такой недисциплинированности. Лишь однажды, когда иа заседание парткома приехал представитель обкома послушать сообщение о работе профсоюзных организаторов в цехах, секретарь парткома послал гонца за своим выдвиженцем. Вот-вот начнется заседание, а председателя профкома не видно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
тельном билете очередного заседания было обозначено, что с заглавным сообщением по теме «Самоконтроль и качество» выступает шофер-испытатель Василий Ярцев. Конечно, в билете не было указано, что кандидатура для заглавного выступления подсказана генеральным директором. Думалось, руководители цехов так поймут, что к чему, однако многие начальники цехов и ведущие инженеры просто не пришли на заседание, послав своих заместителей. Председательствовал главный инженер производства, но все знали, кто готовил заседание, потому вся ответственность легла на председателя профкома.
Что же все-таки случилось?
Свернув с тропинки, которая вела домой, Григорий Павлович решил пройтись по берегу моря. Захотелось побыть наедине, спокойно проследить ход заседания. Шаг за шагом зрительная память и слух восстановили начало шумной реакции зала. Вот уже слышится голос Ярцева. Он высказывает свои впечатления о Турине, где проходил стажировку по выборочной обкатке серийных моделей легковых машин.
— Ближе к делу,— бросил из зала кто-то из нетерпеливых.
— Не торопите,— ответил Ярцев.
Там, в цехах завода фирмы «Фиат», он не видел инженеров, прохаживающихся возле станков. Они заняты своими инженерными делами на пунктах управления... В цехе всему голова мастер. Он царь и бог над рабочими и, конечно, все знает, все чувствует — какая шестеренка на что жалуется. Его не проведешь, и если он подошел к рабочему с дефектной деталью, считай, всему конец, увольняйся без выходного пособия и затем долгие месяцы изнывай у заводских ворот в толпе безработных.
Там почти не знают, что такое ОТК — технический контроль. Все в руках приемщика. Перед ним и мастер вытягивает руки по швам. И опять же, не дай бог, обнаружится дефект или недоделка. Виновника сразу же выводят на чистую воду. Один шплинт не поставил — и нет ему жизни от самих рабочих, потому что из-за него весь узел машины идет как брак.
В зале наступила тишина.
- Ну и ну,— протянул кто-то из задних рядов.
— Время работает на нас,— продолжал Ярцев.— Фонды времени на каждую деталь определяет автоматика.
Мы верим электронике. Но если сами автомобильные короли Запада говорят, что их начинают эксплуатировать советские автомобилестроители, что у них остался один очень сильный против нас козырь — качество! — то нам не мешало бы задуматься... По темпам они не собираются конкурировать с нами. Туринские автосборочные линии достигли нынешней мощности за семьдесят лет, ми построили свой завод за четыре года. И если в таком темпе проскочим мимо забот о качестве, капиталисты будут хвалить нас за темп и потешаться над массовым потоком рекламаций. Кому это нужно?..
— Не много ли берешь на себя, Ярцев? — Беру столько, сколько могу. К тому же я не один, у меня есть помощники,— ответил Ярцев, показав на стеллажи, размещенные вдоль лицевой стены технического кабинета. На них разные детали, в том числе лист правого заднего крыла с дефектом от «прилипаловки». Теперь «прилипание» устранено, чем вправе гордиться присутствующий здесь Олег Викторович Жемчугов.— С конвейера сходят тысячи наших автомобилей,— продолжал Ярцев.— Десятки тысяч рук прикладывают свои усилия к выпуску автомобиля, но все ли они, эти руки, делают свое дело на совесть?
В своих суждениях о совести Ярцев затронул широкий круг людей, занятых организацией соревнования. Передовиком объявляется тот, кто перевыполняет норму. А как можно дать полторы нормы на конвейере? В определенный промежуток времени к тебе приходит деталь. Только одна, больше не будет. Откуда же берутся показатели сверх нормы? Обманываем себя или сознательно уходим от ответственности за качество. И если в таких условиях,— говорил он,— меня одного объявят ударником коммунистического труда, я откажусь от такого звания, чтоб не оскорблять всех, кто работает со мной на этой линии.
И далее он высказал свою заботу о том, что прежде, чем автомобиль выйдет на дороги страны, он попадет в руки испытателя. Часть автомобилей выборочно прямо с конвейера попадает на испытательный трек или на трассу со сложным профилем. Крутые виражи, подъемы, спуски, канавы. Их надо преодолеть на предельном режиме работы двигателя. И не один он, Василий Ярцев, так поступает, а две сотни испытателей; свыше двух ты-сяч автомобилей в сутки будет сходить с конвейера. И ес-
ли в этих двух тысячах лишь одна сотая часть окажется с дефектом, значит, каждому десятому испытателю предстоит ежедневно выходить на трассу с риском остаться в поле или оказаться на столе хирурга.
— Это ты сам себя пугаешь,— донеслось из зала.
— Пугаю, чтоб потом не бояться.— Ярцев сдобрил ответ пословицей: «Слепой от рождения не жалуется на близорукость...»
Он доказал, что если допустить лишь один процент недоброкачественного изготовления и сборки деталей автомобилей, то его предупреждение должно насторожить всех. Какая деталь с браком не таит в себе угрозу аварии на скоростной трассе? В ходовой части таких деталей нет. В рулевом механизме один плохо зачищенный заусенец на червяке приведет к заеданию колонки —и неизбежна катастрофа. В двигателе, в тормозных устройствах — всюду малейший отступ от нормы означает мину замедленного действия, она взорвется на самом трудном участке пути. Даже дверца салона с плохо отрегулированными запорами может на повороте «отпустить» пассажира на асфальт, под колеса следующего за ним грузовика... Да что говорить, даже в мыслях нельзя допустить, чтобы в изготовлении легковых автомобилей кто-то осмелился классифицировать детали на ответственные и второстепенные. Так могут думать люди без стыда и совести.
Итак, отвечая на реплики, Василий Ярцев подвел свою мысль к демонстрации экспонатов, выставленных в тех-кабинете.
— А теперь позвольте мне показать, какая дырявая совесть у шлифовщиков распределительного вала,— сказал он и с микрометром в руках доказал, что шейки вала имеют лишние допуски... Лишь в одной точке допуски совпали с нормой.— Теперь посмотрите на этот диск колеса. Он с явным эллипсом внешней кромки. Уронил штамповщик горячий диск на пол, образовалась вмятина, выправить которую после охлаждения невозможно. Такой диск тоже попадает в поток готовых деталей...
Он прошел в передний угол кабинета. Там скопилось столько деталей, что, казалось, целую машину можно собрать. И Каждая деталь имела пометки браковщиков. Как вскоре выяснилось, Мартын Огородников считал эти детали бросовыми, часть из них стала' его личной собственностью, но Кубанец уговорил показать, их здесь...
— Кто вас уполномочил ревизовать работу цехов, которые переживают период наладки? — донеслось из зала.
— Сама жизнь, забота о качестве,— ответил Василий Ярцев и положил на стол президиума лист правого заднего крыла с меловыми пометками вмятин на переднем срезе, и пояснил: — Этот дефект даже некоторые товарищи решили не замечать, запрятать под грунтовку.
Ярцев остановил свой взгляд на лице Олега Викторовича Жемчугова, сидящего во втором ряду. Тот нацелил прищуренные глаза на председателя профкома, затем отвернулся. Весь его вид как бы говорил: «В этом присутствии я отсутствую, а ты, председатель, заварил кашу и расхлебывай сам, такой выпад даром не пройдет». Возле Олега Викторовича сидели сотрудники из ОТК, за спиной металлург Рем Акимович Угодин, чуть правее Булан Бу-ланыч, Ирина Николаева. До сей минуты они с разных позиций внимательно следили за Ярцевым, даже записывали его не особенно удачные фразы. Рем Акимович давал какие-то пояснения Олегу Викторовичу, и тут вдруг его резко дернул за рукав Булан Буланыч:
— Замолчи, наушник!..
В зале поднялся шум. Первые минуты даже трудно было понять, кто кого обвиняет, кто кого защищает. Наконец наступила тишина. На трибуну поднялся заместитель начальника ОТК. Он не стал оспаривать подмеченные на деталях дефекты, а высказал свои сомнения по той части выступления Ярцева, где, как ему показалось, проступает тенденция преклонения перед мастерами фирмы «Фиат» и неверия в наши возможности, плюс нагнетание мифического страха испытателей перед придуманными опасностями. И закончил свое выступление заместитель начальника ОТК вопросом:
— Кто разрешил выносить с территории цехов такое количество деталей? Так растащим все заготовки новой модели и начнется сборка автомобилей в. общежитиях...
По залу прокатилось: «У-уу-у!»
Поднялся комсорг группы монтажников, молодой инженер Пушков.
— Вы хотели сказать, началось хищение на общественных началах?
— Предпочитаю не повторяться,— ответил оратор й, многозначительно посмотрев на комсорга, прошел на свое место во втором ряду, рядом с Жемчуговым.
«Ого, вон как поворачивается разговор. Неужели и Пушков будет говорить в таком же плане?..»
— Товарищ из техконтроля предпочел не повторяться. Дескать, и так все ясно. А мне не ясно. Поэтому повторю смысл вашей речи так, как я ее понял...— комсорг сделал паузу, посмотрел на потолок.— Вот оттуда, свысока, вы смотрите на рабочих. Все они для вас маленькие люди. Вы выдаете себя за прозорливого политика, заботливого хозяина и тем самым лишаете нас права вмешиваться в производственный процесс. Пустили козлов в огород, и вот вам факт, факт налицо — идет хищение деталей. Уличил расхитителей публично. Так, да?
— Постарайтесь не передергивать,— ответил тот.
— А вы постарайтесь оставить такие думы при себе. Не лишайте рядовых людей доверия, они значительно честнее, чем вы думаете. Что касается выставленных здесь экспонатов, то мы считаем, принесли их вы. Ведь выявление брака — ваша служебная обязанность. Однако получилось все наоборот. Вот почему вы попытались повернуть совещание в другую сторону. А почему — спросите собственную совесть. У вас много контрольных приборов, но это не значит, что вы избавлены от общественного контроля. Приборы строгие, но я больше верю строгой совести человека, в чьих руках находятся эти приборы.
Пвследняя фраза комсорга вызвала аплодисменты в задних рядах. В самом деле, предельно чуткий, предельно точный электронный прибор, улавливающий ошибки до одной сотой миллиметра, скажем, на шлифовке шеек коленчатого вала, будет пропускать любые зазоры, если выйдет из-под контроля самого шлифовальщика или техника по электронике. Сложнее человека и строже самоконтроля ничего не придумаешь.
Попросил слова заместитель начальника цеха испытаний, затем заместитель руководителя монтажных работ на главном конвейере. Все заместители. Ведь основной тон разговора задал не генеральный директор, а всего лишь шофер-испытатель. Вот так, молодой председатель профкома, знай табель о рангах — кто перед кем должен икру метать. Довольствуйся хоть тем, что заместители помогают тебе приподнять значимость такого мероприятия. Разве ты не видишь, твоя затея уже обрастает демагогией, перебранками?..
Шумит и плещется вода под берегом Крутояра, где остановился Григорий Павлович. Ночь. И набеги неуемных волн оседланной здесь Волги казались ему более грозными, чем днем. Неожиданность всегда грозна. Он ощутил ногами или ему почудилось, что берег пошел на обвал как раз в тот момент, когда осмысление производственного совещания застопорилось на странной позиции начальников цехов, пославших своих заместителей отговариваться. Ноги сами отступили назад. Благо тут никого не было, иначе пришлось бы смеяться самому над собой, чтоб замаскировать испуг.
К неожиданности привыкнуть нельзя, хотя сама жизнь почти сплошняком состоит из них. Готовил себя к напряженной работе в одной области, вдруг перебрасывают на другую. Закончился период электромонтажных работ, и можно переходить в электронно-вычислительный центр завода, осваивать новейшую технику согласно образованию — окончил Московское Высшее техническое училище имени Баумана,—как пригласили в партком. Секретарь парткома, полистав личное дело но учету кадров, неожиданно спросил:
— Почему кадровики не отметили, что был профоргом факультета?
— Не знаю... и не сожалею об этом.
— Напрасно. Три года на профсоюзной работе пропали бесследно.
— Не пропали. По студенческой привычке занимаюсь спортом, судейством спортивных игр, помогаю профоргам в разрешении производственных конфликтов. Многие из них правовых норм не знают и в КЗОТ не заглядывают.
— Правильно,— согласился секретарь парткома,— не знают, и не заглядывают, и бесправием прикрываются. Может, послушаем твои, Григорий Павлович, суждения по этому вопросу на заседании парткома?
— Непонятно, почему выбор пал на меня?
— Мы решили рекомендовать тебя в состав профсоюзного комитета. Этот вопрос уже обговорили на парткоме.
— Без меня меня женили.
— Нет, пока еще сватаем.
— И приданое приготовили?
— Правильно, в корень смотришь: и приданое приготовили. Партком будет рекомендовать твою кандидатуру на пост председателя...
— Это уже не приданое... А что, если я откажусь?
— Может, сначала подумаете?
— Думать нечего. Я инженер, и в профсоюзные боссы не гожусь. Электроника — мой завтрашний день.
Секретарь парткома еще раз перевернул первую страницу анкеты и строгим голосом напомнил, с какого года в партии, затем смягчился:
— Хорошо,— сказал он,— отменять решение парткома не могу. Приходи завтра на заседание. Послушаем. Если члены парткома согласятся с твоими доводами, тогда будем агитировать генерального директора на пост председателя вашего производства: ему труднее отказаться, ведь производство автомобилей его родное дело...
Мягкий человек секретарь парткома, бывший фронтовик, почти всю войну прошел рядовым, дважды ранен, заслугами не козыряет, однако линию свою взял так, что не пытайся петлять перед ним.
Кабинет председателя профкома рядом с кабинетом директора, напротив кабинет секретаря парткома. Треугольник. Первое время рядовому инженеру, ставшему председателем профкома, казалось, что в этом треугольнике он просто присутствующая фигура. Планы, графики, контроль исполнения решений, мобилизация техники и людских сил на важнейших участках — все решается у директора и в парткоме. Где и как приложить свои силы председателю профкома в таком напряженном круговороте дел на пусковых объектах — никто не подсказывал. Ищи сам. Будешь заниматься только проверкой — как наклеиваются марки в профсоюзных билетах,— прослывешь ретивым сборщиком взносов. И потянуло обратно в заводские корпуса, к электрикам, монтажникам, слесарям, в молодежное общежитие. Каждый рабочий, техник, инженер несут в себе то, без чего любой график, любой план и решение могут остаться лишь благим намерением руководителей. Значит, здесь, в цехе, в общежитии, на спортивной площадке ищи, председатель, точку опоры для своей деятельности.
И втянулся в круговорот новых дел, неожиданных для себя хлопот, от которых раньше инженеру-электрику было не жарко и не холодно. Скажем, профсоюзное собрание —
проходящий эпизод. Казалось, переизбрали сборщика взносов—и до нового отчетно-выборного можно не являться, все равно ничего существенного в производственной жизни профсоюзники не решают. А теперь хоть ночь не спи, хоть в кипятке варись, но находи силы побывать на цеховых собраниях, чтоб подключить свежие силы членов профсоюза к решению насущных задач производства в цехах и на строительстве жилищных массивов. Приходится вступать в суровые перебранки с администраторами, хозяйственниками, которые то и дело «забывают» о профоргах, о правах профкома.
Общение с молодыми рабочими — особая статья. Молодые, как правило, не умеют таить своих оценок того или иного явления на заводе, высказывают настроения прямо и без оглядки. Хочешь знать, как пойдет монтаж второй линии конвейера по новому графику, иди к молодым монтажникам. Не расспрашивай, сами скажут, где дело пойдет хорошо, где плохо.
Много парней и девушек проводят время па спортивных площадках. Вспомнились Григорию Павловичу студенческие годы, когда неплохо играл в футбол, а затем стал признанным судьей спортивных игр. Будто вернулось то время: он так увлекся спортивными состязаниями, что забыл и про свой кабинет. Как-то даже опоздал на партийное собрание управления — судил ответственную встречу волейбольных цеховых команд. Секретарь парткома будто не заметил такой недисциплинированности. Лишь однажды, когда иа заседание парткома приехал представитель обкома послушать сообщение о работе профсоюзных организаторов в цехах, секретарь парткома послал гонца за своим выдвиженцем. Вот-вот начнется заседание, а председателя профкома не видно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22