Я шел, чуть нагнувшись, в тени, обхватив рукой кожаный ремень, то и дело ощупывая полные подсумки. Восемьдесят патронов!
А вдруг тебя упредят и ты не успеешь расстрелять патроны? Я снял с плеча винтовку, правой рукой обхватил цевье, левой погладил ствол.
Заметив мое движение, Минер одобрительно кивнул головой.
Я все время смотрел на заросли справа, как приказал Минер. Размытый кустарник, осевшая красная почва. На ней растут примулы. В подмытом берегу желтеют плети корней.
«Идите сюда!»— жестом позвал нас Минер.
Я направился к котловине. Русло здесь расширялось, образуя воронку с неглубоким дном. Вокруг воронки буйно разросся бурьян, до самой буковой рощи.
— Сюда! — показал Минер. Мы без звука повиновались.
— Они нас глубоко оскорбили, — вдруг сказал Минер, — а я бы самого господа бога двинул в рыло, если б он меня оскорбил. Они разбили нашу дивизию, и теперь мы шляемся, как корабль без рулевого. Верно, Судейский? — обратился он к долговязому.
Нахмуренный, с отсутствующим взглядом, тот не проронил ни слова. Все молчали. Да и не нужны были слова. Когда группа людей встретит такого человека, как Минер, она беспрекословно подчинится ему. Она пойдет за ним даже на смерть. Мы стояли под деревьями, молча сжимая в руках винтовки. Наши горящие взгляды были полны решимости.
Я принялся наблюдать за девушкой. Лицо ее было изрыто оспой. Из оружия — один лишь маленький итальянский пистолет. И ничего больше. Она развязала небольшую пеструю сумку и стала раздавать всем по горсти сухих кукурузных зерен. Твердые зерна кукурузы напомнили мне вкус хлеба. «Хорошо, что мы встретили этих людей», — подумал я. Судейский осторожно насыпал себе неполную горсть и до меня вдруг дошло, что это все наши запасы. Бедный старик! У него не было зубов. Он налил воды в углубление камня и, положив туда зерна, другим камнем стал толочь их.
—- Пошли наверх, посмотрим, — предложил мне Минер.
Когда мы отошли в сторону, он сказал:
— По-моему, мы раньше встречались?
— Да?
— Не помнишь меня?
— Нет.
— Я из четвертого. Тот самый, что шел с минометами.
Ты мне отдал коня, которого взяли под Баня Лукой. Это был отличный конь, под седлом. А ведь ты неплохо ездишь верхом.
И только теперь я припомнил, что в самом деле видел однажды этого минометчика. Почему же я до сих пор не узнал его? Или он так переменился? Или я стал другим? Или мы просто-напросто встречались в незначительных ситуациях? Я только не мог вспомнить, как звали его тогда: Минером или же он носил какое-то совсем другое имя.
— Мне жалко было у тебя его забирать, хотя я знал, что ты не откажешь. Это была военная необходимость, а конь как раз под седло годился. Порядком пришлось помучиться, пока приучил его носить вьюки.
— Ты — командир минометчиков?
— Да.
— Теперь тебя больше так не называют.
— С тех пор как мы закопали минометы. Он побледнел и отвернулся.
— Да, — тихо произнес он. — Это случилось год назад. Была совсем иная ситуация. Правда, мы сохранили головы, — продолжал Минер, остановившись. — Но неизвестно — надолго ли.
Он махнул головой в том направлении, откуда мы пришли и где сейчас находились немцы. Меня поразило, что об этом он говорит спокойно, с улыбкой на лице. Вдруг он сделал предупреждающий жест.
— Иди вон по той тропинке, — шепнул он, — и, смотри, не слишком ломай ветки. Затаись и прислушайся! Если ручей мешает, пройди чуть подальше, к горе, и подожди. Я подойду с другой стороны. Если заметишь что, дай мне знать постукиванием камня о камень, но не выдай себя. Понял?
— Ты думаешь, они здесь есть?
— Предполагаю, — ответил он, нахмурившись. — На обоих берегах ручья их стоянки. У нас нет иного выбора, кроме как держаться этой дороги, между их биваками.
Минер словно нюхом чувствовал, где располагались немцы, и будто тысячу раз проходил по этому бездорожью...
Я ничего не услышал и ничего не заметил! Неподалеку от меня кто-то грыз кору на дереве. Наверняка кабаны. Потом вдалеке, там, откуда мы пришли, началась стрельба. Минер появился, но так неожиданно, что я схватился за винтовку.
Мы молча вернулись к остальным и пошли дальше. Слева, в километре от нас, стреляли. Стрельба теперь непрерывно сопровождала нас. А мы шли спокойно и молчали, словно это нас вовсе и не касалось, словно мы находились в некоем абсолютно мирном краю. «Люди слишком измучены и устали, чтоб еще волноваться»,— подумал я.
—- Отставшего оставим! — мягко, как предупреждение, произнес Минер. Он хотел еще крепче соединить нас, и в его голосе слышалась решительная нота.
Мы взяли немного правее того пути, по которому в ночь перед боем спускалась бригада. Меня захватили воспоминания. На миг сквозь ветки пробилось солнце, но вскоре мы опять углубились в чащу, словно провалились в тьму туннеля. Какое-то неясное предчувствие томило меня. Казалось, что-то должно произойти. Да и Минер стал намного осторожнее, ведя нас на восток по темному и жаркому лесному туннелю с зеленым сводом.
Мы шагали с трудом, еле передвигая ноги. Нас мучил голод. Я готов был сожрать целого барана или хотя бы остаток кукурузы, которую несла Рябая. Она бережет эти зерна. И как это у нее хватает терпения? «В конце концов, это глупо, — убеждал я себя. — Почему бы и не съесть их?»
И вдруг вспомнил, что в тот вечер, когда роты последний раз начинали марш, я сунул в карман штанов мясо. Завернутое в бумагу, оно так и лежало в моем кармане. Мясо посинело и неприятно пахло, но червей на нем не было. Я обрадовался и стал делить его. Странно, почему я не вспомнил о нем раньше? А ведь умирал с голоду! Почему? Кругом была смерть, вот и позабыл.
— Остаток спрячь, — сказал Минер. — На другой раз.
— К черту! — ответил я. — Вот и наемся.
Тогда Минер взял у меня кусок мяса и завернул в бумагу, предварительно переложив его черемшой.
— Так меньше вонять будет. — С этими словами он протянул сверток Рябой.
Та бережно взяла мясо, уложила в сумку и тщательно застегнула ее. Только теперь я заметил, что девушка волочит правую ногу.
Тебя ранили? — спросил.
— Да, при отступлении.
— Что за рана?
— Кость не затронуло.
— Когда делала перевязку?
— Вчера вечером. Только нечем обработать. Подорожник прикладываю. Старик меня научил...
Молча шагаем дальше. Минер вместе с Судейским ушли вперед, в разведку.
— Ступай сзади! — приказал мне Минер. — Оглядывайся, не идет ли кто следом.
Оглядываться было неприятно. Ветер шевелил кусты, и я то и дело останавливался. Потом приходилось тратить немало сил, чтобы догнать ушедших. Старик плелся, тяжело дыша. Девушка, превозмогая боль, старалась держаться невозмутимо. Лишь однажды я заметил, как исказилось от боли ее лицо, но, перехватив мой взгляд, Рябая сделала вид, будто ничего не случилось.
Километра через четыре я догнал Минера.
— Устали? — спросил он.
— Да.
— Путь у нас долгий...
— Наверстаем, когда спадет жара.
Минер ничего не ответил и продолжал шагать. Наконец он выбрал для стоянки надежное место.
— Тишину не нарушать! — приказал он.
Я понимал, что рано или поздно мы натолкнемся на немецкий патруль, один из тех, что прочесывают лес между биваками. Ведь немцы растянулись вдоль дороги на много километров вперед.
— Долго задерживаться опасно,— заметил Судейский.
— Все сейчас опасно, — отозвался Минер. — И все же я надеюсь, что мы выберемся. Это как в сказке об осле и льве.
— Что за сказка? — спросил старик.
Лицо Минера озарилось улыбкой, словно солнце выглянуло из-за туч.
— А вот какая. Лев больше всего на свете любил ослиное мясо. Увидел он однажды отличного осла и от радости так сильно разбежался, что перепрыгнул его, только спину чуть когтями задел. И пришлось льву не солоно хлебавши отправиться восвояси.
— А почему он не вернулся? — спросил старик.
— Лев — гордый и не любит возвращаться к своим жертвам, — ответил Минер. В голосе его мне послышалась насмешка.
— Ничего сказка! — заметил старик.
— Ты думаешь, немцы спешат в Италию? — спросил Судейский.
— То, что думаю, оставлю при себе. Впрочем, бывают случаи, когда лев оказывается не слишком гордым.
— Спешат? Но это не мешает им все истреблять на своем пути, — вставил я.
— Не мешает. Они чувствуют себя уверенно! — произнес Судейский.
— Но мы не позволим истребить нас, — решительно сказал Минер.
— Воля божья, — вмешался старик.
— Так-то оно так, — ответил Минер. — Но лучше бы отдохнуть. Бог не любит усталых людей...
— У тебя одышка? — спросил я старика. Он ничего не ответил. Глаза у него покраснели, взгляд
был мутным, седые волосы — грязные и всклокоченные.
Минер сидел неподвижно, уставившись в зеленую стену леса. Старик и Рябая расположились рядом, а я, опираясь на винтовку, опустился на поваленное дерево, немного позади их. Судейский лежал на спине.
Солнце уже оседлало гору. Подул свежий вечерний ветерок. Стоял чудесный летний вечер. Вокруг развесистого бука буйно разросся папоротник. О чем-то шептался кустарник. Трудно было отвести взгляд от этих кустов, под порывами ветра они качались все сильнее и сильнее. Нас было пятеро партизан — безмолвная поросль вместо шумной дивизии! От отчаяния защемило в груди. Казалось, ничто не может вывести меня из оцепенения.
И вдруг в раздвинутых руками кустах я увидел две головы. Одна из них явно принадлежала женщине. Ее пышные волосы блестели на солнце. Эти люди находились довольно далеко, я не мог как следует разглядеть их лица. Мужчина был небрит. Но если рядом с ним женщина, значит, это — не немцы. И я спокойно наблюдал за ними, потом махнул Минеру.
— Ты что? — прошептал Минер, подползая ко мне. — Кто это?
— Это не немцы, — ответил я.
— Они тебя заметили?
— Думаю, что да. Но это не имеет значения?
— Почему? В это время те двое вышли из кустов. Мужчина, очень
худой, обросший, смуглый, походил на кочующего цыгана. На плече он небрежно нес чешский карабин с коротким прикладом и вызывающе смотрел на меня.
У девушки были волнистые волосы. Темно-русые и блестящие. И большие глаза! «Она! — обожгла меня мысль. — Та самая девушка из партизанского отряда!» Мгновенно перед моим взором возникла шеренга бойцов в лесу и эта девушка с бездонным взглядом. Командир батальона ставит задачу в канун боя. Дубы поднимают плечи, подпирая небо...
Я прирос к месту и не сводил с нее глаз.
А они оба подошли к Минеру, что-то ему сказали поселилась рядом со стариком. Эту девушку звали Аделой. Она поздоровалась со стариком и Рябой, а на меня будто и не обратила внимания. Правда, мне показалось, что украдкой она как-то странно взглянула на меня, но это мне просто так показалось. Я был почти уверен, что она даже не посмотрела в мою сторону. Однако на душе у меня стало почему-то светло и радостно, хотя девушка не обменялась со мной ни одним словом.
Мы тронулись дальше. Русло ручья утопало в гирлянде раскидистых веток. Заходящее солнце лишь изредка пробивалось тонкой золотистой ниткой сквозь густой зеленый туннель. Вечерний ветер обдавал нас прохладой, предательски шелестел в кустах.
«А она не очень похудела», — подумал я, хотя с того вечера прошло не больше десяти дней. Это была, конечно, она. Те же черные глаза. То же продолговатое, смуглое лицо. Те же волнистые волосы, только сейчас на ней — шерстяная крестьянская юбка, плотно облегающая фигуру, а тогда она была в солдатских брюках. Эту девушку достаточно увидеть один раз, чтобы запомнить навсегда.
«Думай о своей задаче!» — одернул я себя. И стал внимательно всматриваться в кустарник. Минер остановился и приказал мне:
— Иди метрах в пятидесяти перед нами и смотри вправо. Теперь тут стало опаснее. Я пойду вслед за тобой!
«Она опаснее войны и всего на свете!» — хотелось кричать мне. Казалось, я перестаю быть самим собой. И хотя я изо всех сил подавлял в себе желание смотреть на нее, она, как магнит, притягивала мой взгляд. Девушка произвела на меня огромное впечатление.
Я старался ничем не выдать своего волнения. Но проницательный Минер заметил перемену во мне. Я несколько раз ловил на себе его долгий, внимательный взгляд. Подобно облачку, сулящему непогоду! Под этим взглядом я опускал глаза, как будто сделал что-то нехорошее.
На одном из поворотов сквозь густую листву мы заметили чью-то тень и какое-то движение.
— Лошадь, — сказал Минер.
Что-то дрогнуло во мне при этом слове. Как голодные волки мы осторожно подкрадывались к ней. Это была партизанская лошадь, брошенная бог знает когда, истощенная до предела. Она неподвижно стояла в кустах и, казалось, не имела сил сдвинуться с места.
Безмолвным полукругом мы подходили к ней. Лошадь медленно повернула голову и посмотрела на нас, печально и озабоченно. И вдруг кивнула нам, как знакомым. «Наверное, узнала, — думал я. — Оборванных, неумытых, небритых, как вся та армия, которой она служила».
Несколько мгновений мы стояли молча. Потом Минер вынул нож.
Адела не выходила у меня из головы. Я вспомнил ночь перед боем. Мы стояли в колонне. Мой взвод, двадцать пять оборванных парней, готовился к выступлению. Вокруг шумел высокий сосновый бор. Здесь собрались все части последнего эшелона: две бригады, один отдельный батальон, две роты, отставшие от своих, штабные отделения и госпиталь с тремя тысячами раненых. На рассвете нам надо было прорваться. Мы делили патроны, когда к нам подошла отставшая часть пролетарской бригады. Все ее бойцы были в новеньких итальянских мундирах. Этот отряд среди нас, оборванцев, напоминал сверкающий клинок среди ржавых сабель.
Двадцать автоматчиков встали рядом с нами.
— Адела! — крикнул их командир. — Становись в строй!
Вот тогда я и увидел ее впервые. Ей было лет шестнадцать - семнадцать. Маленькие груди юпорщились под солдатской гимнастеркой. Овальное лицо девушки обрамляли волосы, спадавшие на плечи.
— Что за часть? — спросил я ее.
— Вторая пролетарская рота, — ответила она детским голосом и пронзила меня взглядом. И то, что в суматохе, перед боем, я увидел это юное создание, наполнило душу какой-то светлой радостью.
Утром, когда завязался бой, я потерял Аделу из виду.
Минер все время шел первым и вдруг повернул назад. Я понял, что он напал на чей-то след. Подойдя ближе, я разглядел свежие следы немецких сапог, подкованных гвоздями. Мне стало не по себе: они где-то совсем рядом, в этом лесу. След свернул в кусты и исчез. Мы замерли.
У последнего отпечатка ступни Минер опустился на колено и стал внимательно разглядывать. Сейчас он был похож на большой серый камень.
— Полчаса назад здесь прошел солдат, — произнес наконец Минер, поднимаясь.
— Вот еще следы, — заметил старик.
И в самом деле, чуть правее виднелись другие следы.
— Прошли двое, — ответил Минер. — Они шли с грузом: уж больно глубокие вмятины. — Резкая складка обозначилась на его лбу: — Повара за водой ходили.
Он поставил ногу возле лужицы, рядом со следом немецкого солдата. В углубление потекла вода.
— За полчаса наполнится, — сказал Минер.
Нас потрясло это открытие. Мы молча наблюдали, как вода заполняет след Минера.
Да, Минер знал больше нас. И сейчас в его взгляде мы, шестеро, читали призыв к кровной мести.
Мы понимали, что чем больше сил у противника, тем меньше у нас шансов на спасение. Но тем сильнее росла наша ненависть к захватчикам. И это как бы уравнивало наши силы.
Мой взгляд упал на бойца с черным цыганским лицом, Йована, парня, пришедшего вместе с Аделой.
— Что же мы стоим? — заметил он. — Надо идти, или я один уйду.
— А мы идем, — спокойно сказал Минер. — Ты, Грабовац, иди первым, я — за тобой. Ты — замыкающим, — обратился он к Йовану
Тот нахмурился:
— Распоряжаешься как командир. Я тебя выбирал.
— Если ты хочешь идти с нами, делай, что говорят, — отрезал Минер, сверкнув глазами.
— Иди! — сказала Адела, ласково посмотрев на Йована.
И от этого взгляда мне стало очень грустно.
Я стыдился признаться, что меня охватило чувство ревности, которому здесь не место. Я упрекал себя за это. Но, вопреки всему, это чувство росло во мне, как бурьян.
— Теперь будь внимателен, — шепнул мне Минер.
Но до меня не сразу дошло его предупреждение. В душе я надеялся, что ничего не случится, что мы не нарвемся на немцев.
Солнце клонилось к горизонту. Потянул легкий ветерок, и стало приятней шагать по зеленому коридору. Нас семеро! Две девушки, Судейский, старик, Йован, Минер и я. А в лесу даже четверо чего-то стоят! Правда, у Аделы нет винтовки, только две гранаты у пояса. Рябая — это настоящий солдат. Она терпеливо переносит боль в ноге. Мне в жизни не приходилось встречать такой терпеливой девушки! Старика, конечно, не стоит принимать во внимание...
Я внимательно всматривался в кусты справа. Если здесь появятся немцы, надо перейти ручей и скрыться в зарослях на той стороне. Только бы не пустили собак... Когда же они пройдут через лес? Где-то должны кончаться их колонны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
А вдруг тебя упредят и ты не успеешь расстрелять патроны? Я снял с плеча винтовку, правой рукой обхватил цевье, левой погладил ствол.
Заметив мое движение, Минер одобрительно кивнул головой.
Я все время смотрел на заросли справа, как приказал Минер. Размытый кустарник, осевшая красная почва. На ней растут примулы. В подмытом берегу желтеют плети корней.
«Идите сюда!»— жестом позвал нас Минер.
Я направился к котловине. Русло здесь расширялось, образуя воронку с неглубоким дном. Вокруг воронки буйно разросся бурьян, до самой буковой рощи.
— Сюда! — показал Минер. Мы без звука повиновались.
— Они нас глубоко оскорбили, — вдруг сказал Минер, — а я бы самого господа бога двинул в рыло, если б он меня оскорбил. Они разбили нашу дивизию, и теперь мы шляемся, как корабль без рулевого. Верно, Судейский? — обратился он к долговязому.
Нахмуренный, с отсутствующим взглядом, тот не проронил ни слова. Все молчали. Да и не нужны были слова. Когда группа людей встретит такого человека, как Минер, она беспрекословно подчинится ему. Она пойдет за ним даже на смерть. Мы стояли под деревьями, молча сжимая в руках винтовки. Наши горящие взгляды были полны решимости.
Я принялся наблюдать за девушкой. Лицо ее было изрыто оспой. Из оружия — один лишь маленький итальянский пистолет. И ничего больше. Она развязала небольшую пеструю сумку и стала раздавать всем по горсти сухих кукурузных зерен. Твердые зерна кукурузы напомнили мне вкус хлеба. «Хорошо, что мы встретили этих людей», — подумал я. Судейский осторожно насыпал себе неполную горсть и до меня вдруг дошло, что это все наши запасы. Бедный старик! У него не было зубов. Он налил воды в углубление камня и, положив туда зерна, другим камнем стал толочь их.
—- Пошли наверх, посмотрим, — предложил мне Минер.
Когда мы отошли в сторону, он сказал:
— По-моему, мы раньше встречались?
— Да?
— Не помнишь меня?
— Нет.
— Я из четвертого. Тот самый, что шел с минометами.
Ты мне отдал коня, которого взяли под Баня Лукой. Это был отличный конь, под седлом. А ведь ты неплохо ездишь верхом.
И только теперь я припомнил, что в самом деле видел однажды этого минометчика. Почему же я до сих пор не узнал его? Или он так переменился? Или я стал другим? Или мы просто-напросто встречались в незначительных ситуациях? Я только не мог вспомнить, как звали его тогда: Минером или же он носил какое-то совсем другое имя.
— Мне жалко было у тебя его забирать, хотя я знал, что ты не откажешь. Это была военная необходимость, а конь как раз под седло годился. Порядком пришлось помучиться, пока приучил его носить вьюки.
— Ты — командир минометчиков?
— Да.
— Теперь тебя больше так не называют.
— С тех пор как мы закопали минометы. Он побледнел и отвернулся.
— Да, — тихо произнес он. — Это случилось год назад. Была совсем иная ситуация. Правда, мы сохранили головы, — продолжал Минер, остановившись. — Но неизвестно — надолго ли.
Он махнул головой в том направлении, откуда мы пришли и где сейчас находились немцы. Меня поразило, что об этом он говорит спокойно, с улыбкой на лице. Вдруг он сделал предупреждающий жест.
— Иди вон по той тропинке, — шепнул он, — и, смотри, не слишком ломай ветки. Затаись и прислушайся! Если ручей мешает, пройди чуть подальше, к горе, и подожди. Я подойду с другой стороны. Если заметишь что, дай мне знать постукиванием камня о камень, но не выдай себя. Понял?
— Ты думаешь, они здесь есть?
— Предполагаю, — ответил он, нахмурившись. — На обоих берегах ручья их стоянки. У нас нет иного выбора, кроме как держаться этой дороги, между их биваками.
Минер словно нюхом чувствовал, где располагались немцы, и будто тысячу раз проходил по этому бездорожью...
Я ничего не услышал и ничего не заметил! Неподалеку от меня кто-то грыз кору на дереве. Наверняка кабаны. Потом вдалеке, там, откуда мы пришли, началась стрельба. Минер появился, но так неожиданно, что я схватился за винтовку.
Мы молча вернулись к остальным и пошли дальше. Слева, в километре от нас, стреляли. Стрельба теперь непрерывно сопровождала нас. А мы шли спокойно и молчали, словно это нас вовсе и не касалось, словно мы находились в некоем абсолютно мирном краю. «Люди слишком измучены и устали, чтоб еще волноваться»,— подумал я.
—- Отставшего оставим! — мягко, как предупреждение, произнес Минер. Он хотел еще крепче соединить нас, и в его голосе слышалась решительная нота.
Мы взяли немного правее того пути, по которому в ночь перед боем спускалась бригада. Меня захватили воспоминания. На миг сквозь ветки пробилось солнце, но вскоре мы опять углубились в чащу, словно провалились в тьму туннеля. Какое-то неясное предчувствие томило меня. Казалось, что-то должно произойти. Да и Минер стал намного осторожнее, ведя нас на восток по темному и жаркому лесному туннелю с зеленым сводом.
Мы шагали с трудом, еле передвигая ноги. Нас мучил голод. Я готов был сожрать целого барана или хотя бы остаток кукурузы, которую несла Рябая. Она бережет эти зерна. И как это у нее хватает терпения? «В конце концов, это глупо, — убеждал я себя. — Почему бы и не съесть их?»
И вдруг вспомнил, что в тот вечер, когда роты последний раз начинали марш, я сунул в карман штанов мясо. Завернутое в бумагу, оно так и лежало в моем кармане. Мясо посинело и неприятно пахло, но червей на нем не было. Я обрадовался и стал делить его. Странно, почему я не вспомнил о нем раньше? А ведь умирал с голоду! Почему? Кругом была смерть, вот и позабыл.
— Остаток спрячь, — сказал Минер. — На другой раз.
— К черту! — ответил я. — Вот и наемся.
Тогда Минер взял у меня кусок мяса и завернул в бумагу, предварительно переложив его черемшой.
— Так меньше вонять будет. — С этими словами он протянул сверток Рябой.
Та бережно взяла мясо, уложила в сумку и тщательно застегнула ее. Только теперь я заметил, что девушка волочит правую ногу.
Тебя ранили? — спросил.
— Да, при отступлении.
— Что за рана?
— Кость не затронуло.
— Когда делала перевязку?
— Вчера вечером. Только нечем обработать. Подорожник прикладываю. Старик меня научил...
Молча шагаем дальше. Минер вместе с Судейским ушли вперед, в разведку.
— Ступай сзади! — приказал мне Минер. — Оглядывайся, не идет ли кто следом.
Оглядываться было неприятно. Ветер шевелил кусты, и я то и дело останавливался. Потом приходилось тратить немало сил, чтобы догнать ушедших. Старик плелся, тяжело дыша. Девушка, превозмогая боль, старалась держаться невозмутимо. Лишь однажды я заметил, как исказилось от боли ее лицо, но, перехватив мой взгляд, Рябая сделала вид, будто ничего не случилось.
Километра через четыре я догнал Минера.
— Устали? — спросил он.
— Да.
— Путь у нас долгий...
— Наверстаем, когда спадет жара.
Минер ничего не ответил и продолжал шагать. Наконец он выбрал для стоянки надежное место.
— Тишину не нарушать! — приказал он.
Я понимал, что рано или поздно мы натолкнемся на немецкий патруль, один из тех, что прочесывают лес между биваками. Ведь немцы растянулись вдоль дороги на много километров вперед.
— Долго задерживаться опасно,— заметил Судейский.
— Все сейчас опасно, — отозвался Минер. — И все же я надеюсь, что мы выберемся. Это как в сказке об осле и льве.
— Что за сказка? — спросил старик.
Лицо Минера озарилось улыбкой, словно солнце выглянуло из-за туч.
— А вот какая. Лев больше всего на свете любил ослиное мясо. Увидел он однажды отличного осла и от радости так сильно разбежался, что перепрыгнул его, только спину чуть когтями задел. И пришлось льву не солоно хлебавши отправиться восвояси.
— А почему он не вернулся? — спросил старик.
— Лев — гордый и не любит возвращаться к своим жертвам, — ответил Минер. В голосе его мне послышалась насмешка.
— Ничего сказка! — заметил старик.
— Ты думаешь, немцы спешат в Италию? — спросил Судейский.
— То, что думаю, оставлю при себе. Впрочем, бывают случаи, когда лев оказывается не слишком гордым.
— Спешат? Но это не мешает им все истреблять на своем пути, — вставил я.
— Не мешает. Они чувствуют себя уверенно! — произнес Судейский.
— Но мы не позволим истребить нас, — решительно сказал Минер.
— Воля божья, — вмешался старик.
— Так-то оно так, — ответил Минер. — Но лучше бы отдохнуть. Бог не любит усталых людей...
— У тебя одышка? — спросил я старика. Он ничего не ответил. Глаза у него покраснели, взгляд
был мутным, седые волосы — грязные и всклокоченные.
Минер сидел неподвижно, уставившись в зеленую стену леса. Старик и Рябая расположились рядом, а я, опираясь на винтовку, опустился на поваленное дерево, немного позади их. Судейский лежал на спине.
Солнце уже оседлало гору. Подул свежий вечерний ветерок. Стоял чудесный летний вечер. Вокруг развесистого бука буйно разросся папоротник. О чем-то шептался кустарник. Трудно было отвести взгляд от этих кустов, под порывами ветра они качались все сильнее и сильнее. Нас было пятеро партизан — безмолвная поросль вместо шумной дивизии! От отчаяния защемило в груди. Казалось, ничто не может вывести меня из оцепенения.
И вдруг в раздвинутых руками кустах я увидел две головы. Одна из них явно принадлежала женщине. Ее пышные волосы блестели на солнце. Эти люди находились довольно далеко, я не мог как следует разглядеть их лица. Мужчина был небрит. Но если рядом с ним женщина, значит, это — не немцы. И я спокойно наблюдал за ними, потом махнул Минеру.
— Ты что? — прошептал Минер, подползая ко мне. — Кто это?
— Это не немцы, — ответил я.
— Они тебя заметили?
— Думаю, что да. Но это не имеет значения?
— Почему? В это время те двое вышли из кустов. Мужчина, очень
худой, обросший, смуглый, походил на кочующего цыгана. На плече он небрежно нес чешский карабин с коротким прикладом и вызывающе смотрел на меня.
У девушки были волнистые волосы. Темно-русые и блестящие. И большие глаза! «Она! — обожгла меня мысль. — Та самая девушка из партизанского отряда!» Мгновенно перед моим взором возникла шеренга бойцов в лесу и эта девушка с бездонным взглядом. Командир батальона ставит задачу в канун боя. Дубы поднимают плечи, подпирая небо...
Я прирос к месту и не сводил с нее глаз.
А они оба подошли к Минеру, что-то ему сказали поселилась рядом со стариком. Эту девушку звали Аделой. Она поздоровалась со стариком и Рябой, а на меня будто и не обратила внимания. Правда, мне показалось, что украдкой она как-то странно взглянула на меня, но это мне просто так показалось. Я был почти уверен, что она даже не посмотрела в мою сторону. Однако на душе у меня стало почему-то светло и радостно, хотя девушка не обменялась со мной ни одним словом.
Мы тронулись дальше. Русло ручья утопало в гирлянде раскидистых веток. Заходящее солнце лишь изредка пробивалось тонкой золотистой ниткой сквозь густой зеленый туннель. Вечерний ветер обдавал нас прохладой, предательски шелестел в кустах.
«А она не очень похудела», — подумал я, хотя с того вечера прошло не больше десяти дней. Это была, конечно, она. Те же черные глаза. То же продолговатое, смуглое лицо. Те же волнистые волосы, только сейчас на ней — шерстяная крестьянская юбка, плотно облегающая фигуру, а тогда она была в солдатских брюках. Эту девушку достаточно увидеть один раз, чтобы запомнить навсегда.
«Думай о своей задаче!» — одернул я себя. И стал внимательно всматриваться в кустарник. Минер остановился и приказал мне:
— Иди метрах в пятидесяти перед нами и смотри вправо. Теперь тут стало опаснее. Я пойду вслед за тобой!
«Она опаснее войны и всего на свете!» — хотелось кричать мне. Казалось, я перестаю быть самим собой. И хотя я изо всех сил подавлял в себе желание смотреть на нее, она, как магнит, притягивала мой взгляд. Девушка произвела на меня огромное впечатление.
Я старался ничем не выдать своего волнения. Но проницательный Минер заметил перемену во мне. Я несколько раз ловил на себе его долгий, внимательный взгляд. Подобно облачку, сулящему непогоду! Под этим взглядом я опускал глаза, как будто сделал что-то нехорошее.
На одном из поворотов сквозь густую листву мы заметили чью-то тень и какое-то движение.
— Лошадь, — сказал Минер.
Что-то дрогнуло во мне при этом слове. Как голодные волки мы осторожно подкрадывались к ней. Это была партизанская лошадь, брошенная бог знает когда, истощенная до предела. Она неподвижно стояла в кустах и, казалось, не имела сил сдвинуться с места.
Безмолвным полукругом мы подходили к ней. Лошадь медленно повернула голову и посмотрела на нас, печально и озабоченно. И вдруг кивнула нам, как знакомым. «Наверное, узнала, — думал я. — Оборванных, неумытых, небритых, как вся та армия, которой она служила».
Несколько мгновений мы стояли молча. Потом Минер вынул нож.
Адела не выходила у меня из головы. Я вспомнил ночь перед боем. Мы стояли в колонне. Мой взвод, двадцать пять оборванных парней, готовился к выступлению. Вокруг шумел высокий сосновый бор. Здесь собрались все части последнего эшелона: две бригады, один отдельный батальон, две роты, отставшие от своих, штабные отделения и госпиталь с тремя тысячами раненых. На рассвете нам надо было прорваться. Мы делили патроны, когда к нам подошла отставшая часть пролетарской бригады. Все ее бойцы были в новеньких итальянских мундирах. Этот отряд среди нас, оборванцев, напоминал сверкающий клинок среди ржавых сабель.
Двадцать автоматчиков встали рядом с нами.
— Адела! — крикнул их командир. — Становись в строй!
Вот тогда я и увидел ее впервые. Ей было лет шестнадцать - семнадцать. Маленькие груди юпорщились под солдатской гимнастеркой. Овальное лицо девушки обрамляли волосы, спадавшие на плечи.
— Что за часть? — спросил я ее.
— Вторая пролетарская рота, — ответила она детским голосом и пронзила меня взглядом. И то, что в суматохе, перед боем, я увидел это юное создание, наполнило душу какой-то светлой радостью.
Утром, когда завязался бой, я потерял Аделу из виду.
Минер все время шел первым и вдруг повернул назад. Я понял, что он напал на чей-то след. Подойдя ближе, я разглядел свежие следы немецких сапог, подкованных гвоздями. Мне стало не по себе: они где-то совсем рядом, в этом лесу. След свернул в кусты и исчез. Мы замерли.
У последнего отпечатка ступни Минер опустился на колено и стал внимательно разглядывать. Сейчас он был похож на большой серый камень.
— Полчаса назад здесь прошел солдат, — произнес наконец Минер, поднимаясь.
— Вот еще следы, — заметил старик.
И в самом деле, чуть правее виднелись другие следы.
— Прошли двое, — ответил Минер. — Они шли с грузом: уж больно глубокие вмятины. — Резкая складка обозначилась на его лбу: — Повара за водой ходили.
Он поставил ногу возле лужицы, рядом со следом немецкого солдата. В углубление потекла вода.
— За полчаса наполнится, — сказал Минер.
Нас потрясло это открытие. Мы молча наблюдали, как вода заполняет след Минера.
Да, Минер знал больше нас. И сейчас в его взгляде мы, шестеро, читали призыв к кровной мести.
Мы понимали, что чем больше сил у противника, тем меньше у нас шансов на спасение. Но тем сильнее росла наша ненависть к захватчикам. И это как бы уравнивало наши силы.
Мой взгляд упал на бойца с черным цыганским лицом, Йована, парня, пришедшего вместе с Аделой.
— Что же мы стоим? — заметил он. — Надо идти, или я один уйду.
— А мы идем, — спокойно сказал Минер. — Ты, Грабовац, иди первым, я — за тобой. Ты — замыкающим, — обратился он к Йовану
Тот нахмурился:
— Распоряжаешься как командир. Я тебя выбирал.
— Если ты хочешь идти с нами, делай, что говорят, — отрезал Минер, сверкнув глазами.
— Иди! — сказала Адела, ласково посмотрев на Йована.
И от этого взгляда мне стало очень грустно.
Я стыдился признаться, что меня охватило чувство ревности, которому здесь не место. Я упрекал себя за это. Но, вопреки всему, это чувство росло во мне, как бурьян.
— Теперь будь внимателен, — шепнул мне Минер.
Но до меня не сразу дошло его предупреждение. В душе я надеялся, что ничего не случится, что мы не нарвемся на немцев.
Солнце клонилось к горизонту. Потянул легкий ветерок, и стало приятней шагать по зеленому коридору. Нас семеро! Две девушки, Судейский, старик, Йован, Минер и я. А в лесу даже четверо чего-то стоят! Правда, у Аделы нет винтовки, только две гранаты у пояса. Рябая — это настоящий солдат. Она терпеливо переносит боль в ноге. Мне в жизни не приходилось встречать такой терпеливой девушки! Старика, конечно, не стоит принимать во внимание...
Я внимательно всматривался в кусты справа. Если здесь появятся немцы, надо перейти ручей и скрыться в зарослях на той стороне. Только бы не пустили собак... Когда же они пройдут через лес? Где-то должны кончаться их колонны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21