— Видно, рано мы придем, — ехидно бросил кто-то.
— Прикуси язык! — обозлился Хильмия.
Солдат угнетало это топтанье на месте. Исчезновение двоих очень обеспокоило меня. В других взводах дезертиров не было. Пропал, правда, связной, которого послали снять последних часовых. Командир полагал, что он напоролся на немцев.
Непрерывно сыпал мелкий дождь. Почему же все остановились? Ведь там, у реки, ждали нас. Для всеобщей атаки не хватало людей. А время летело в безмолвии ночи. «Опоздаем», — думал я, кусая губы...
Приклад был мокрый и скользкий. Впереди шагал боец с длиннющими усами. На солнце, вспомнил я, его усы похожи на стебли табака. Он был из горцев и пошел воевать, когда немцы сожгли его дом...
В лесу пахло прелыми листьями. Мы все промокли до нитки. Шли молча, шлепая по лужам, спотыкались о камни. До Сутьески осталось идти десять — пятнадцать минут. Внизу уже расчистили дорогу, и колонна стала продвигаться быстрее. Мы буквально засыпали на ходу: трое суток без сна давали себя знать. И все же мне не хотелось верить, что нас могут уничтожить. Часть, в которой я служил, еще ни разу не была разбита. Всегда находился какой-то выход...
По многочисленным тропинкам бойцы спускались к реке. Здесь собралось рот сорок. Правда, во многих частях не насчитывалось и одной трети, так как за последний месяц было много потерь. Еще меня смущала сутолока. Такого мне еще не приходилось видеть за годы борьбы. Конечно, по опыту я знал, что все выглядит иначе, если смотреть «сверху», из штаба...
Наконец дождь перестал, и стало проясняться. Потянул холодный ветер. Было что-то около трех часов пополуночи. На рассвете нам предстояло перейти реку и атаковать основные позиции немцев.
Командир роты приказал нам пропустить госпиталь. Мы сошли с тропы и остановились.
XXV
— Стучали костыли, ковыляли раненые, поскрипывали носилки, — продолжал свой рассказ Минер. — Время от времени раздавался стон. Некоторые были так забинтованы, что и головы не видно. Вся эта масса раненых закрывала дорогу частям, подходившим с разных направлений. Я невольно подумал, что из-за госпиталя мы можем опоздать.
— Вот так же спускались к Сухому Долу,— произнес Хильмия. — Шла пехота, а раненые подумали, что их бросят. Их было человек восемьсот, и на дорогу выползло сотни три. И вот, пошатываясь, еле передвигая ноги, они потянулись за взводами. С неба нас обстреливали самолеты. Напрасно пытались мы их успокоить. Паника продолжалась около часу.
— Там были только раненые?
— Нет, и тифозные. Кожа да кости. В глазах застыла мольба. Они шли за нами, и каждый надеялся, что это именно его часть, из которой он выбыл, подхватив тиф.
«Тиф может вывести из строя целую армию»,-— с тревогой подумал я и спросил:
— А откуда они были, тифозные?
— Из седьмой дивизии, — удивленно посмотрел на меня Хильмия.
— Эти раненые из Главного госпиталя.
— Теперь все здесь, — двусмысленно заметил Хильмия.
Цепочка носилок оборвалась. В общей толпе мы увидели пленных итальянцев.
— Рогса тайопа! — послышался грубый голос. И затем протяжный, плаксивый: — О татта гта, татта гта!
Босыми ногами ковыляли они по камням. Почему это пленные всегда спотыкаются? Их плохо кормят? Многие наши тоже одеты в тряпки и на ногах у них рваная обувь, кое-кто тоже идет босиком. Еды нам тоже не хватает. Но у нас даже многие раненые находят в себе силы шагать со всеми. Некоторые из них несут оружие. А если и падают, то молча встают и идут дальше, забросив на плечо винтовку...
Опять потянулись носилки. Их несли итальянцы. Вдруг послышался звук падающего тела и глухой удар о землю.
— Скотина! — зарычал кто-то.
— Ей богу, товарищ, мы не виноваты. Сил нет.
— Разве тут прорвешься? -— вздохнул Хильмия.
— Ты прав. Что можно ждать от этого марша?
Мы были беспомощны перед огромной лавиной раненых. Бесполезно было доказывать, что роты опаздывают на позиции. Измученные люди инстинктивно чувствовали беду и, преодолевая боль и слабость, пытались уйти вместе с армией. Падая, они создавали заторы. И обойти их было просто невозмояшо, так как справа высились отвесные скалы. Все это увеличивало состояние всеобщей растерянности. Правда, порядок соблюдался: бойцы шли со своими командирами, раненые — в своих группах. Суматоху создавали в основном тифозные. Но что с них спросишь?
Хильмия споткнулся обо что-то. Нагнувшись, он поднял винтовку.
— Кажется, скорострельная, — заметил я.
— Особый карабин. Похож на итальянский, только легче и короче. Возьми его себе, — предложил Хильмия.
Мы спустились в Мрачну Долину. Через нее лежал путь за реку. Комиссар нашей роты шагал впереди.
- Знаешь, — говорил мне комиссар Бранко, — когда мы подбирали раненых у моста, с нами был один парень. Светловолосый, худой. У него потом шрапнелью руку оторвало. И пока он был в сознании, все кричал: «Сестра, сестра!» А она потом плакала, я видел... Она пришла с той группой из Далмации. Девушки — прямо из гимназии...
— Почему ты о ней вспомнил? — спросил я.
— Я ведь учитель. И она мне в ученицы годится. Она еще совсем ребенок. В седьмом или восьмом классе. Как бы себя чувствовали эти, их дочкам пришлось бродить по лесам?
— Кто?
— Видные граждане Рима.
— Они в церковь ходят со своими дочками, =- заметил я.
— А почему с сыновьями не ходят в церковь?
— Не валяй дурака! — сказал я. — Сыновья их здесь...
Осмотрев склон, мы опять увидели итальянцев. Притулились в можжевельнике, как стадо овец! Сидят и жуют что-то. Двое курят.
— Что это значит? — спросил по-итальянски Хиль-мия.
Чей-то плаксивый голос стал объяснять:
— Сарйапо! Сатагайо, Сопнзаго! Ми носил те раненый. Нельзя шагать, босой ми. Ми тут-то удариль нога, ми не можно носил те тяжелый люди.
— Те тяжелый люди, — передразнил комиссар. Тощий, как привидение, итальянец, закутанный в
тряпки, некогда служившие ему мундиром, поддержал своего приятеля:
— Не можно, товарищ капитано.
— Хватит! — рявкнул комиссар. — Берите носилки. Сейчас же!
Итальянцы поспешили к тому месту, где бросили носилки. На них нельзя было смотреть без содрогания. Они не такие, как немцы. Мне было жаль их. Пропащие люди. Гитлеровцы сразу же расстреляют их, попади они к ним в лапы. Вот ведь — идут навстречу смерти и не знают, во имя чего!..
Вокруг было тихо. Солдаты Роммеля и Лера тоже рассвета. А может, они отступают? Ведь главные наши силы прорвались. И немцы знают, что здесь — не главные?..
Мы сидели у Сутьески и ждали приказа начинать атаку...
XXVI
— И вот мы ступили в реку, — вспоминал Минер. — Вода доходила мне до пояса. Течением относило в сторону. Над рекой поднимался туман. Я ждал, что нас атакуют, пока мы находимся в воде. Однако на том берегу царил покой. Переправившись, мы сразу же двинулись к ближайшему лесу, что раскинулся на нескольких холмах. Позади шумела река. Больше ничто не нарушало тишину утра. Я видел юные лица бойцов, бледные от волнения. За горою, с которой мы пришли ночью, вспыхнула заря. Бойцы сжимали в руках винтовки. А когда мы по пересохшему руслу вышли на небольшую равнину, то увидели первых немцев.
Наша атака была настолько стремительной, что фашисты не успели прийти в себя, как мы их всех перестреляли. Но впереди были главные их позиции. Мы приближались к ним ползком.
И тут фашисты открыли ураганный огонь по всей линии и прижали нас к земле. Мы залегли в кустах. Лихорадочно щелкали затворы. Командир размещал пулеметчиков. Усталости как не бывало. Бессонница позабыта. Мы были полны решимости бороться до конца, но не могли переменить позицию. Невидимый враг тысячами гвоздей прибивал нас к земле. Потом заговорила артиллерия.
У нас было много боеприпасов, и мы не жалели огня. Трижды мы поднимались в атаку, но каждый раз они нас отбрасывали...
Минер замолчал. Теперь я знал, что это была та самая окруженная группа, которая упорно сопротивлялась справа от моего взвода.
— Кто-нибудь прорвался? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Минер.
— Было дьявольски трудно.
— Мы почти пробились, — продолжал Минер, — как вдруг нас атаковали свежие силы. Словно стая волков, они набрасывались на нашу позицию, но и этих мы отразили. Потом раздался оглушительный взрыв. Ослепительная вспышка озарила лес. Как в тумане я почувствовал, что сползаю по склону вниз, Земля была изрыта, перед глазами торчали покореженные стволы. Будто сквозь сон послышался чей-то вопль. Я попытался пошевелиться, но не смог. Пулеметы и винтовки гремели вдоль всей цепи. Над головой свистели мины. Груды осколков обрушивались на землю. Между деревьями клубился дым. Кто-то совсем рядом хрипло произнес: «Мама». Я напрягся, сдвинул наконец ногу и повернулся. Сосед был уже мертв. И тогда я рванулся всем телом и понял, что не ранен.
Бой приближался к вершине холма. Справа и слева сражались мои товарищи. Хильмия был еще жив. Он подполз ко мне.
— Минер, — сказал Хильмия, — командиру нужны три человека, чтобы пойти наверх.
— Хорошо, — ответил я. — Сколько нас сейчас?
— Еще десять.
Я отправил троих бойцов во главе с Божичем. Его худое лицо, искаженное гримасой, и согнутая спина врезались мне в память. Больше я его уже не видел. Два бойца ползком оттаскивали раненых метров на тридцать от линии. Там их перевязывала девушка-санитарка.
Я отполз немного назад и, притаившись, стал целиться. Так я уложил троих. Но немцы наседали. Вот один из них, верзила с багровым лицом, широко размахнулся прикладом и ударил санитарку, но тут же упал замертво, сраженный моим выстрелом. Командир приказал отступать. Мы заняли новую позицию, повыше первой. Здесь огонь несколько ослабел.
— Нас осталось восемь, — промолвил Хильмия, лежавший рядом со мной. — Если считать меня и тебя.
— Что, комиссар Бранко ранен?
— Кажется, потерял зрение. От взрыва.
— Надо бы мне добраться до него, — сказал я.
Между тем в небе показались самолеты. Огонь усилился. Погиб наш командир. Тяжело раненный в голову, умер Хильмия. Остальные куда-то отступали. Я с трудом отыскал Бранко. Он действительно ослеп.
— Пойдем, комиссар, — сказал я ему. — Отведу тебя
Кодалыне отсюда. Мы углубились метров на двадцать пять в лес. — Много ли у нас, у двоих, шансов?«— проговорил Бранко.
— Шансы всегда есть, — ответил я.
Опираясь на меня, Бранко ощупью спускался по крутому склону. Ноги его неуверенно ступали по мху. Пальцы судорожно сжимали винтовочный ствол. Я смотрел на его худую шею и проклинал эту войну. Стоило бы заставлять сражаться тех негодяев, что развязывают войны...
Оглядываясь по сторонам, мы вышли на поляну и вдруг словно из-под земли на соседней поляне показались два немца. Это был патруль. Немцы заметили нас и, плюхнувшись в траву, открыли огонь. Я отстреливался за двоих. Рядом умирал израненный Бранко. Немцы подползали все ближе. Пули впивались в окружающие деревья. От волнения у меня дрожали руки. Я вставил новую обойму в магазин и, когда немцы были от меня всего в нескольких шагах, открыл бешеный огонь. Одного фашиста я убил, другого тяжело ранил. Все было кончено. Попрощавшись с мертвым Бранко, я поспешил в лес, надеясь найти товарищей, однако на моем пути попадались одни лишь трупы. Много полегло в тот день наших людей...
XXVII
Семеро партизан непреклонно уходили на северо-восток. Там сорок дней назад стояла наша дивизия. Мы брели словно тени, порой уже не сознавая себя в реальном мире. И только прохладными серебристыми ночами, слушая шелест деревьев, мы вновь и вновь мысленно возвращались в прошлое, и тогда казалось, будто целая армия, оставшаяся у реки, идет за нами следом.
Минер, как всегда, шагал впереди. Однажды ясным утром, взобравшись первым на высокий холм, он осмотрелся и отчаянно замахал нам руками. Сквозь линзы бинокля вдали виднелась черная движущаяся масса — около сотни вооруженных бандитов. Они четко вырисовывались на горизонте. Мы укрылись в расщелинах и стали наблюдать. Вот темная толпа, подобно покрывалу, неожиданно соскользнула с плеч горы и медленно, цепочкой, втянулась в ущелье. Потом появилась ближе и, казалось, стала еще более темной и опасной.
Минер замер на краю обрыва в тени можжевелового куста, крепко сжимая в руке гранату-крагуевчанку, напоминающую диск. Глядя на его воинственную позу, я понял, что он готов принять бой.
Четники спокойно прошли под нами и скрылись за поворотом. Эта встреча была для нас грозным предупреждением...
Мы по-прежнему идем вдали от сел, чтобы избежать столкновения с местными бандитами. Но нас может уничтожить голод. Пятый день мы не держали крошки во рту. Ничего, кроме буковой коры. Наступал голодный кризис. По ночам нас мучили кошмары: снился горячий душистый хлеб или жареное мясо. Шел семнадцатый день нашего движения. Высокие горные вершины отодвигались все дальше на запад. По моим подсчетам, мы отмахали двести шестьдесят километров, хотя по прямой линии от Сутьески было всего лишь сто пятьдесят километров. Но ведь мы все время вынуждены идти в обход.
Со страшным усилием поднимался я на ноги. Наша одежда превратилась в лохмотья. Из ботинок выглядывали пальцы. Изможденные лица почернели от ветра и солнца.
—- Нам нельзя больше оставаться в горах, — сказал я Минеру.
— Сколько раз мы уж говорили об этом, — ответил он. — И всегда отказывались переменить направление. Из-за того случая. Эти места — как звериное логово.
Он имел в виду встречу с той бандой.
— Если мы не спустимся в долину, группа потеряна.
— Ты каждый день меняешь мнение, — проворчал Минер. — То ты за то, чтоб идти в село, то — против.
Дальше ковыляли молча, но думали об одном и том же. Нужно было любым способом раздобыть продовольствие. По горькому опыту мы знали, что, едва лишь спустимся в село, нас начнут преследовать. А если догонят — уничтожат. А мы настолько ослабели, что не были готовы к отпору. «И все же надо попробовать», —решил я, вспомнив, как вчера Рябая потеряла сознание и как перепугалась за нее Адела.
Я был почти уверен, что и Минер думает так же. При мысли о селе мне в первую очередь вспоминался хлеб. Голодные видения преследовали меня. В такие минуты я смотрел на Аделу. Ее присутствие придавало мне силы.
За день мы проходили всего три километра, то и дело останавливаясь в тени. Не столько шли, сколько отдыхали. Хуже всего, когда приходилось карабкаться вверх. Взбираясь по одной из таких крутых троп, Рябая поскользнулась и чуть не сорвалась в пропасть: успела ухватиться за кусты.
Адела и Минер подняли ее. Рябая неверным шагом поплелась дальше. В глазах ее застыл ужас. Судейский шел молча. Старик передвигался медленно, но упрямо. Он так кашлял и задыхался, что временами казалось — вот-вот умрет. Я тоже чувствовал страшную слабость. Но, глядя на девушек, укорял себя. Да и шел я пока лучше остальных. Иногда уходил вперед на десятки метров. Потом ждал их, а они, подойдя, как снопы, падали на землю.
— Ты очень похудел, — заметил как-то Минер, — а шагаешь хорошо.
— Я много ходил пешком в детстве.
— У тебя крепкое сердце.
Так мы шли и шли, точно неведомая сила тянула нас вперед, не давая остановиться и умереть.
— Если до этого дойдет, умрем все вместе, — сказал однажды старик.
—- Это в твоих интересах, —- заметил Йован.
— Ты, сынок, уходи, если не хочешь с нами. Я как раз верю, что мы скоро выберемся.
— А как думают остальные? — не унимался Йован.
— Перестаньте, — строго приказал Минер и бросил на Йована сердитый взгляд.
— Вон мой дом, — вдруг произнесла Рябая. — Пошли! — И залилась безумным смехом. Адела и я схватили ее за руки. Рябая успокоилась, но смех ее еще звучал в наших ушах, разрывая сердце. Кругом были только скалы да можжевеловые кусты.
— Нужно отдохнуть, — предложил Минер. — Как ты думаешь, Грабовац?
— Некогда разлеживаться. Надо идти через силу, — возразил Йован.
— Прикуси язык! — проговорил Судейский.
— Ох, — вздохнула Адела, — скорее бы ночь наступала.
С одной стороны, мы понимали, что нужно идти, не теряя драгоценного времени, а с другой — усталость валила нас с ног. Минера тоже одолевали сомнения. Он хотел поскорее вывести изнемогающую группу в другой район, где нет такой опасности, но на пути стоял безжалостный голод. Солдаты так же бессильны без продовольствия, как и без боеприпасов. Поэтому, видимо, нам придется вступить в схватку.
XXVIII
В глухую ночь Минер отправился на разведку. Он принял решение. Мы уже настолько обессилели, что о дальнейшем продвижении по горам не могло быть и речи. Минер был настоящим командиром. Даже в такой критической ситуации он, как всегда, говорил ровно, спокойно. В его голосе звучала уверенность. И хотя глаза его глубоко ввалились от усталости и голода, он ничем не выказывал своей слабости.
«До села пять километров, — размышлял я. — Два часа — туда, два часа — обратно. Должны же кончиться эти проклятые пустые горы и этот постоянный голод!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21