.. Юлчи стремительно вскочил. Каратай схватил его за руку:
— Подожди, что ты надумал?
Джигит остановился, обернулся к другу. Взгляд его потеплел.
— Надо узнать, как Гульнар...— В голосе Юлчи послышались нотки грусти.— В ней я не сомневаюсь, но... кто знает. Может, отец с матерью принудили, и она смирилась...
— Верно,— согласился кузнец. Юлчи тяжело вздохнул:
Только вот как встретиться с ней?..
Да-а...—- Каратай молчал, раздумывая.— Ты вот что... Иди сейчас спать. Ты устал, наверное, да и время уже позднее. А завтра пошли к Ярмату свою сестру. Девушка, если она любит тебя, и к сестра должна отнестись с доверием. Сестра и узнает, что у нее. Если девушка согласна, тогда сговоритесь, выберете ночь и скроетесь. А если нет, махнешь рукой — и все.
Юлчи ничего не сказал. Он нагнулся к сандалу, жадно выпил отлипши чай и направился к двери.
Ты не спеши, не горячись. Делай все так, чтобы не вызвать, посоветовал Каратай, провожая друга со двора.— А или нужна будеть помощь, скажи...
В густой темноте ночи ярко горели звезды. Кругом — тишина. Только под ногами, словно кусочки битого стекла, похрустывали подмерзшие комочки уличной грязи. Шагая в темноте один, Юлчи еще глубже почувствовал тяжесть неожиданно свалившегося на его голову горя. Ему казалось, что в его груди кипит обида и горечь всех обездоленных и униженных, обманутых в лучших своих надеждах и гонимых жизнью. Душу джигита охватили гнев и жажда мести: всю эту жизнь, чуждую чести и совести, правды и справедливости, весь этот ненавистный порядок — все рушить, топтать, жечь!
Время было уже близко к полуночи. Юлчи не хотелось идти на байский двор. Дом Мирзы-Каримбая казался ему теперь хуже тюрьмы. Людская, в которой он проводил вот уже третью зиму, сырость и холод, полусгнившие кошмы, рваные одеяла, испещренный трещинами и заклепками чайник, безвкусная жидкая бурда на обед — все это до сих пор скрашивалось только мечтами о Гульнар и надеждами на счастье... А теперь?..
Юлчи опустился на небольшую супу у входа в придел мечети. Долго сидел, сжимая руками пылавшую голову, терзаясь тяжкими думами. Затем внезапно вскочил и зашагал к дому Гульнар. Его влекло непреодолимое желание взглянуть на дом, где томилась плачущая девушка, хотелось поцеловать стены, за которыми она проводила бессонные ночи...
Он не сделал и десяти шагов, как из темноты раздался короткий тревожный возглас:
— Кто?
Джигит вздрогнул от неожиданности, остановился.
— Это я, Юлчи.
К нему подошел Ярмат.
— Юлчи?! — подозрительно всматриваясь, спросил он.— Когда ты вернулся?
— Сегодня вечером. Чего вы так испугались?
— Ходишь не вовремя...— грубо ответил Ярмат, беспокойно озираясь вокруг, будто искал кого-то в темноте.
Юлчи схватил холодную, дрожащую руку отца Гульнар. Ярмат-ака, что случилось? Вы 'что-то скрываете от меня! Я, кажется, уже рассудок теряю. Бог меня наказал! Юлчи, скажи правду: с тобой здесь никого не было?.. Ты сам что тут делаешь?..
Юлчи не знал, что и подумать. Обняв Ярмата за плечи, он спросил взволнованно:
— Что вы так дрожите? Какая беда приключилась? Говорите скорей!
Ярмат вдруг всхлипнул, сквозь слезы у него вырвалось:
— Дочь у меня пропала.
— Как? Когда?
— Я Салима-байбачу... Ох, нет... Хакима-байбачу отвозил на вокзал. Проводил в Фергану. Час тому назад вернулся, а дома — никого. Дверь — настежь... Немного погодя подошла тетка твоя Гульсум-биби. Она у хозяев была. «Где дочь?» — спрашиваю. «Дома, говорит, была, куда ж ей деться!» Обыскали все — нет. Куда пойдет она в такую темь? Юлчи, скажи правду, ты... не знаешь?
— Какая подлость! Какая подлость! — выкрикнул Юлчи и вдруг поник головой, прислонился к железной ограде мечети и застыл, словно окаменел.
Ярмат потянул его за рукав, хрипло зашептал:
— Вижу, ты не виноват... Но, пожалуйста, никому ни слова!..— Скользя и падая, старик бросился в темноту за поворотом.
Исчезновение Гульнар, как молния, поразило Юлчи. Долго и неподвижно стоял он у ограды мечети. Только звук трещотки ночного сторожа над самым ухом заставил его встрепенуться. Он резко отмахнулся от шутника и тихонько побрел по улице.
Калитка Ярмата оказалась запертой. Со двора, будто там вымерли все, не доносилось ни звука. Это еще больше расстроило Юлчи. Ему стало жалко родителей Гульнар; из боязни молвы они вынуждены были скрывать свое горе, переживать его взаперти. Он тяжело вздохнул и, не переставая думать о Гульнар, безотчетно побрел дальше.
Из всех предположений, возникавших в его сознании, Юлчи остановился на двух: или Гульнар покончила с собой, или ее похитили. «Обо мне долго не было вестей,— рассуждал он.— Девушка потеряла надежду свидеться и решила лучше умереть, чем достаться старому баю. Скрывшись в темноте ночи, она могла броситься в омут или удушить себя где-нибудь на пустыре». По телу Юлчи пробежали мурашки. Перед глазами из темноты вставали картины одна страшней другой. «А может быть, ее похитили? Но кто мог? С какой целью?» При мысли о похищении кулаки джигита невольно сжались. Ах, если бы эти злодеи хоть чем-нибудь выдали себя! Тогда, будь у них хоть сотни рук, он сумел бы с ними один расправиться!..
В глубокой печали Юлчи обошел несколько кварталов. Он внимательно присматривался ко всему, прислушивался к каждому звуку.
Мороз усиливался. От холода сжалось тело, закоченели ноги и затвердевших, как камень, сапогах. Юлчи, однако, ничего не чув-спювал и продолжал бродить по глухим, притихшим улицам.
Над городом поднялся медный осколок луны. Юлчи вышел на берег Анхора. Вода уныло плескалась о закраины, таинственно поблескивала под тусклыми холодными лучами. В ветвях голых деревьев на берегу посвистывал ветер. Юлчи долго всматривался в сумрачные, ко всему равнодушные волны и вдруг с ужасом подумал: Кто ее может похитить из дома? Скорее всего, она бросилась в воду от них недалеко...» И Анхор, к которому он каждый день приводил поить лошадей, теперь показался ему страшным и грозным.
Разговаривая сам с собой, Юлчи как помешанный долго бродил но берем у. Лишь когда послышались крики петухов в соседних дворах и муэдзинов с ближайших минаретов, он тихо побрел к дому.
* * *
Ярма подошел к дому элликбаши и долго, до боли в суставах колотил кулаком в калитку. Дом стоял далеко в глубине двора. Время было позднее, все спали. Среди мерзлых уличных кочек Ярмат
ощупью нашел камень и принялся стучать снова. Наконец через щель калитки скользнул луч света. Ярмат с облегчением вздохнул, вытер рукавом вспотевший лоб.
Из-за калитки послышался сонный, недовольный голос эллик-баши:
— Кто там?
Как только Ярмат отозвался, зазвенела цепь, открылась одна створка калитки. Ярмат протиснулся в узкий крытый проход. Придерживая одной рукой полы накинутой на плечи тяжелой шубы, элликбаши посветил коптившей лампой, заспанными глазами оглядел Ярмата, пробурчал:
— Что за шум? В полночь...
Ярмат, словно прося прощения, сложил на груди покрытые грязью руки и запричитал:
— Несчастье обрушилось на мою голову, Алим-ака! Дочь пропала. Куда исчезла, не знаю...
— А-аа? — заспанные глаза Алимхана сразу широко раскрылись.— Рассказывай, как это она могла пропасть!..
Ярмат беспорядочно, но подробно рассказал о случившемся. Элликбаши слушал, устремив глаза в одну точку, и недовольно хмыкал. Когда Ярмат умолк, он передал ему лампу, затем плотнее запахнул полы шубы, поправил на пальцах кольца и спросил:
— Дочь твоя не была согласна? Плакала?
— Плакала. Все девушки перед свадьбой понемногу плачут. Обычай этот со времен Фатимы-биби остался...
— Плачут по-разному,— сердито перебил элликбаши. Ярмат виновато согласился, закивал головой.
— Хорошо. Кого же ты подозреваешь? — строго спросил Алим-хан.
Ярмат растерянно молчал, не зная, что ответить.
— Дочь твою или увез кто, или она сама сбежала, сговорившись с кем-нибудь заранее. Ты все-таки на кого можешь подумать?
— Кто знает...— нерешительно ответил Ярмат.— Признаться, я сначала подозревал Юлчи. Помните, работник бая. Он уезжал в кишлак и сегодня вернулся. Только вот так, сразу трудно что-нибудь сказать. Потом как бы стыдно не было...
Почему трудно? — сердито прикрикнул элликбаши.— Откуда тебе знать, что это не он сделал? Ну, не было его, а сегодня приехал — и во! случилось. Ты ему пока ничего не говори, а последи за ним.
Вытирая грязной рукой слезы, Ярмат начал умолять:
— Я обездоленный бедняк, научите меня, укажите дорогу!.. Она — единственная дочь, глаза мои, сердце мое...— старик заплакал снова.
— Плакать и причитать нечего,— решительно оборвал элликбаши.— Пока держи все в тайне, спрячь в своем сердце. Пройдет день-два, выяснится — жива ли твоя дочь, мертва ли она. Я тоже не буду сидеть сложа руки. Только чтобы разговору не было. Скажи жене, пусть прикусит язык. Хозяевам — никому ни слова. Придумай что-нибудь. Скажи, что дочь к подруге погостить ушла, и все. Слышишь?
А кого будешь подозревать, с того глаз не спускай, по следам ходи. Вот, можешь идти, завтра утром заглянешь...
Придавленный тяжелыми думами, Ярмат вышел на улицу и медленно зашагал к дому.
II
После завтрака Танти-байбача, закутавшись в лисью шубу, вышел на улицу. Он немного прошелся в сторону базара, потом вспомнил, что по случаю праздничного дня магазин Мирзы-Каримбая будет закрыт, и повернул к тестю, надеясь найти Салима-байбачу дома.
В квартале Мирзы-Каримбая навстречу Таити откуда-то вынырнул Алимхан-элликбаши. Они поздоровались, так как издавна были знакомы. Элликбаши, ухмыляясь, зашептал ему на ухо:
— Байбача, позвольте вашему покорному рабу задержать вас на минуту. Есть одно очень тонкое дело.
Он схватил Таити за руку и потащил к своему дому.
Тучный Танти-байбача не пожелал подниматься по крутой лестнице на балахану. Тогда Алимхан из предосторожности притворил калитку, и они остановились в полутемном крытом проходе.
— Я вас слушаю, Алимхан-ака.
Элликбаши почтительно тронул плечо байбачи и зачастил шепотом:
— Мы хотели выдать за вашего почтенного тестя дочь Ярмата. Вы, наверное, осведомлены на этот счет?
Таити утвердительно кивнул:
— Все было готово. Мы собирались через два-три дня справить свадьбу. Но вчера девушка вдруг исчезла. Не знаю — на небо взлетела, не знаю — сквозь землю провалилась. Если об этом узнает бай-ата, он будет очень огорчен.
— Ё аллах! Девушка скрылась из своего собственного дома!.. Тавба! Нехорошее дело, Алимхан-ака.
Элликбаши, не отрывая внимательного взгляда от собеседника, продолжал:
— Так вот, братец мой Мирисхак, пусть все это останется между нами. Но вы должны мне помочь. Где бы ни была девушка, ее надо. Как по-вашему, у кого должен быть ключ от этой тайны?
Танти-байбача был заметно смущен, но он пожал плечами и, не поднимая глаз, с деланным недоумением сказал:
— Что я, святой? Трудно сказать, где она. Если у нее был, может быть, она, воспользовавшись удобной минутой, с ним в какой-нибудь город. В нынешнее время все девушки. Где найдешь теперь прежних — послушных и благовоспитанных!
Элликбаши снова тронул плечо байбачи.
У меня есть некоторые подозрения, о них я скажу только вам, он озабоченно.— Вы ведь знаете, Салим-байбача был против этого дела. Причина понятна — бай отказался завещать свое имущество. Когда я сообщил ему об отказе бая. Отцу, говорит, никогда не жениться на этой девушке, вот увидите! Обдумав все, я и пришел к выводу... Не знаю, может быть, это пустые подозрения, искушение шайтана... Таити решительно запротестовал:
— В Салиме и на волосок не сомневайтесь! Совесть его чиста. Верно, когда отец отказался отписать им имущество, он гневался, горячился по молодости. Но я его убедил, и он выбросил из своего сердца обиду. Байбача вне подозрений... Ну, я ухожу. А вы, Алим-хан-ака, примите все меры. Я тоже помогать буду. Нельзя огорчать старика. Да, нехорошо получилось... Всего вам доброго!
Приложив руку к сердцу, Таити распрощался с элликбаши и быстро удалился.
Придя в дом тестя, Танти-байбача прошел прямо в комнату Салима. Там сидела одна Нури. Она разостлала для зятя одеяло, присела на корточки у сандала и принялась жаловаться на отца за его намерение жениться, на братьев за их нерешительность. Таити старался ее успокоить и уговаривал идти домой, чтобы напрасно не расстраиваться здесь. Нури, будто она ничего не слышала из того, что говорил ей зять, вскочила, схватила с сандала какой-то круглый ком и, стоя, торопливо принялась втыкать в него иголки. Танти-байбача удивился:
— Что это?
— Это? — Нури злобно рассмеялась и, не прерывая своего занятия, пояснила: — Это — голова Гульнар. Вот так я убью ее. Душа и голова ее как камень — столько колю, а ей хоть бы что. Послала мальчика—узнай, говорю, больна Гульнар или она по-прежнему здорова. И что бы вы думали? Оказывается, она от радости, что выходит за бая, отправилась развлечься к какой-то своей подруге!.. А кто может быть ей подругой? Такая же рабыня, как и она!
— Пусть развлечется! Это хорошо,— пробормотал Танти-байбача, еле сдерживая улыбку.— Нури, а какая польза в твоем колдовстве? Нехорошо, если узнает кто... Где Салим? Позови-ка его сюда.
Нури спрятала в карман свои колдовские принадлежности и, бормоча проклятия, направилась к выходу, но в двери столкнулась с Салимом. Увидев зятя, байбача поспешно выпроводил сестру, плотно прикрыл за ней дверь, метнул взгляд в окно и только тогда присел к сандалу. По всему было видно, что он чем-то обеспокоен
— Держитесь смелее,— негромко предупредил его Танти-байбача.— К чему эта суетливость? Вы одним своим видом раскроете тайну и разоблачите себя. Дело начато удачно. Так же гладко надо довести его до конца. А для этого прежде всего нужна смелость. Вас уже и сейчас кое-кто подозревает...
Салим-байбача побледнел, губы его дрогнули, в глазах промелькнул страх. Срывающимся голосом он спросил:
— Кто подозревает?
— Алимхан-элликбаши.
У Салима перехватило дыхание. Он молча облокотился на сандал и опустил голову на руки.
— Да вы не бойтесь. У него только подозрения,— успокаивал шурина Таити.— Подозревать — это одно, а схватить за шиворот на месте — другое.
Танти-байбача посоветовал Салиму по возможности избегать Алимхана, а при встрече держаться смело, выказывать сожаление и огорчение по поводу происшедшего.
Салим-байбача пытался взять себя в руки, но это ему плохо удавалось. Озираясь то на дверь, то на окно, он зашептал:
— Я очень боялся, что тайна раскроется здесь же, на месте. Но мы начали дело в счастливый час. Девушка была одна. Кругом тишина, темь. И люди ваши оказались настоящими молодцами. Из таких, что без лестницы с неба звезды могут хватать. Я диву дался: ни шума, ни суетливости... Теперь-то, конечно, самая большая опасность миновала. И я отомстил отцу. Пусть теперь сам на себя обижается, старый потаскун. Отверг наши условия, вот я и наказал его...— Салим-байбача передохнул и обратился к зятю:
— Пачча, теперь бы поскорее приглушить голос этой девицы или спровадить ее куда-нибудь...
Танти-байбача долго думал, покручивая ус. Потом тихо, будто рассуждал сам с собой, сказал:
— Ее заживо похоронить надо... Иначе рано или поздно она подаст свой голос.
— Этого никак нельзя допустить! — встрепенулся Салим-байбача. Таити помолчал, внимательно посмотрел на шурина.
— Салимджан, вы знаете — это очень трудно. Для вас я, конечно, сделаю. Но вместе с этим я и вам должен поставить одно условие...
— Что за условие? — встревожился Салим.
— Условие мое такое,— строго, даже требовательно заговорил Таити.— В дальнейшем вы всегда должны действовать со мной заодно, и, если я приду к вам с какой-нибудь нуждой, вы не должны мне отказывать... Идет? — Таити протянул руку.
Салиму все стало ясно. Он понял, что с этого момента отдает себя во власть зятя. Теперь ему придется беспрекословно выполнять нее требования Таити, и в первую очередь, конечно, не отказывать и деньгах. Иначе преступление его будет раскрыто и он будет опо-ц>1>ец. Оказывается, спасаясь от снега, он попал под ливень. Но выхода не было, раскаиваться — поздно. Байбача пожал протянутую руку и заискивающе проговорил:
Вы не только зять мне, вы мой друг и старший брат.
Таити принял независимый вид. Зажав в губах папиросу, он метал и вышел, наказав Салиму помалкивать, пока Ярмат сам не поднимет шума. Он шагал по улице довольный и гордый. Мог ли пи ждать такой удачи? Теперь Салим не больше как его раб.
Позавчера Салим-байбача пришел к Таити и стал жаловаться ни отца. Он говорил, что старик не только отказался отписать имущее! но, но разгневался, стал поносить братьев и угрожать им всякими карами. Танти-байбача щедро подливал гостю вина. К гневу нрнГжнилоеь опьянение. Салим грозился отомстить отцу. Тут Танти-ПЙЙОИЧП со смелостью подвыпившего человека предложил ему выкрасть и спрятать Гульнар. Расходившийся Салим согласился. И вот вчера двое мошенников — доверенных Таити, с помощью самого Сали-ма-байбачи,— бесшумно и ловко утащили девушку из дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Подожди, что ты надумал?
Джигит остановился, обернулся к другу. Взгляд его потеплел.
— Надо узнать, как Гульнар...— В голосе Юлчи послышались нотки грусти.— В ней я не сомневаюсь, но... кто знает. Может, отец с матерью принудили, и она смирилась...
— Верно,— согласился кузнец. Юлчи тяжело вздохнул:
Только вот как встретиться с ней?..
Да-а...—- Каратай молчал, раздумывая.— Ты вот что... Иди сейчас спать. Ты устал, наверное, да и время уже позднее. А завтра пошли к Ярмату свою сестру. Девушка, если она любит тебя, и к сестра должна отнестись с доверием. Сестра и узнает, что у нее. Если девушка согласна, тогда сговоритесь, выберете ночь и скроетесь. А если нет, махнешь рукой — и все.
Юлчи ничего не сказал. Он нагнулся к сандалу, жадно выпил отлипши чай и направился к двери.
Ты не спеши, не горячись. Делай все так, чтобы не вызвать, посоветовал Каратай, провожая друга со двора.— А или нужна будеть помощь, скажи...
В густой темноте ночи ярко горели звезды. Кругом — тишина. Только под ногами, словно кусочки битого стекла, похрустывали подмерзшие комочки уличной грязи. Шагая в темноте один, Юлчи еще глубже почувствовал тяжесть неожиданно свалившегося на его голову горя. Ему казалось, что в его груди кипит обида и горечь всех обездоленных и униженных, обманутых в лучших своих надеждах и гонимых жизнью. Душу джигита охватили гнев и жажда мести: всю эту жизнь, чуждую чести и совести, правды и справедливости, весь этот ненавистный порядок — все рушить, топтать, жечь!
Время было уже близко к полуночи. Юлчи не хотелось идти на байский двор. Дом Мирзы-Каримбая казался ему теперь хуже тюрьмы. Людская, в которой он проводил вот уже третью зиму, сырость и холод, полусгнившие кошмы, рваные одеяла, испещренный трещинами и заклепками чайник, безвкусная жидкая бурда на обед — все это до сих пор скрашивалось только мечтами о Гульнар и надеждами на счастье... А теперь?..
Юлчи опустился на небольшую супу у входа в придел мечети. Долго сидел, сжимая руками пылавшую голову, терзаясь тяжкими думами. Затем внезапно вскочил и зашагал к дому Гульнар. Его влекло непреодолимое желание взглянуть на дом, где томилась плачущая девушка, хотелось поцеловать стены, за которыми она проводила бессонные ночи...
Он не сделал и десяти шагов, как из темноты раздался короткий тревожный возглас:
— Кто?
Джигит вздрогнул от неожиданности, остановился.
— Это я, Юлчи.
К нему подошел Ярмат.
— Юлчи?! — подозрительно всматриваясь, спросил он.— Когда ты вернулся?
— Сегодня вечером. Чего вы так испугались?
— Ходишь не вовремя...— грубо ответил Ярмат, беспокойно озираясь вокруг, будто искал кого-то в темноте.
Юлчи схватил холодную, дрожащую руку отца Гульнар. Ярмат-ака, что случилось? Вы 'что-то скрываете от меня! Я, кажется, уже рассудок теряю. Бог меня наказал! Юлчи, скажи правду: с тобой здесь никого не было?.. Ты сам что тут делаешь?..
Юлчи не знал, что и подумать. Обняв Ярмата за плечи, он спросил взволнованно:
— Что вы так дрожите? Какая беда приключилась? Говорите скорей!
Ярмат вдруг всхлипнул, сквозь слезы у него вырвалось:
— Дочь у меня пропала.
— Как? Когда?
— Я Салима-байбачу... Ох, нет... Хакима-байбачу отвозил на вокзал. Проводил в Фергану. Час тому назад вернулся, а дома — никого. Дверь — настежь... Немного погодя подошла тетка твоя Гульсум-биби. Она у хозяев была. «Где дочь?» — спрашиваю. «Дома, говорит, была, куда ж ей деться!» Обыскали все — нет. Куда пойдет она в такую темь? Юлчи, скажи правду, ты... не знаешь?
— Какая подлость! Какая подлость! — выкрикнул Юлчи и вдруг поник головой, прислонился к железной ограде мечети и застыл, словно окаменел.
Ярмат потянул его за рукав, хрипло зашептал:
— Вижу, ты не виноват... Но, пожалуйста, никому ни слова!..— Скользя и падая, старик бросился в темноту за поворотом.
Исчезновение Гульнар, как молния, поразило Юлчи. Долго и неподвижно стоял он у ограды мечети. Только звук трещотки ночного сторожа над самым ухом заставил его встрепенуться. Он резко отмахнулся от шутника и тихонько побрел по улице.
Калитка Ярмата оказалась запертой. Со двора, будто там вымерли все, не доносилось ни звука. Это еще больше расстроило Юлчи. Ему стало жалко родителей Гульнар; из боязни молвы они вынуждены были скрывать свое горе, переживать его взаперти. Он тяжело вздохнул и, не переставая думать о Гульнар, безотчетно побрел дальше.
Из всех предположений, возникавших в его сознании, Юлчи остановился на двух: или Гульнар покончила с собой, или ее похитили. «Обо мне долго не было вестей,— рассуждал он.— Девушка потеряла надежду свидеться и решила лучше умереть, чем достаться старому баю. Скрывшись в темноте ночи, она могла броситься в омут или удушить себя где-нибудь на пустыре». По телу Юлчи пробежали мурашки. Перед глазами из темноты вставали картины одна страшней другой. «А может быть, ее похитили? Но кто мог? С какой целью?» При мысли о похищении кулаки джигита невольно сжались. Ах, если бы эти злодеи хоть чем-нибудь выдали себя! Тогда, будь у них хоть сотни рук, он сумел бы с ними один расправиться!..
В глубокой печали Юлчи обошел несколько кварталов. Он внимательно присматривался ко всему, прислушивался к каждому звуку.
Мороз усиливался. От холода сжалось тело, закоченели ноги и затвердевших, как камень, сапогах. Юлчи, однако, ничего не чув-спювал и продолжал бродить по глухим, притихшим улицам.
Над городом поднялся медный осколок луны. Юлчи вышел на берег Анхора. Вода уныло плескалась о закраины, таинственно поблескивала под тусклыми холодными лучами. В ветвях голых деревьев на берегу посвистывал ветер. Юлчи долго всматривался в сумрачные, ко всему равнодушные волны и вдруг с ужасом подумал: Кто ее может похитить из дома? Скорее всего, она бросилась в воду от них недалеко...» И Анхор, к которому он каждый день приводил поить лошадей, теперь показался ему страшным и грозным.
Разговаривая сам с собой, Юлчи как помешанный долго бродил но берем у. Лишь когда послышались крики петухов в соседних дворах и муэдзинов с ближайших минаретов, он тихо побрел к дому.
* * *
Ярма подошел к дому элликбаши и долго, до боли в суставах колотил кулаком в калитку. Дом стоял далеко в глубине двора. Время было позднее, все спали. Среди мерзлых уличных кочек Ярмат
ощупью нашел камень и принялся стучать снова. Наконец через щель калитки скользнул луч света. Ярмат с облегчением вздохнул, вытер рукавом вспотевший лоб.
Из-за калитки послышался сонный, недовольный голос эллик-баши:
— Кто там?
Как только Ярмат отозвался, зазвенела цепь, открылась одна створка калитки. Ярмат протиснулся в узкий крытый проход. Придерживая одной рукой полы накинутой на плечи тяжелой шубы, элликбаши посветил коптившей лампой, заспанными глазами оглядел Ярмата, пробурчал:
— Что за шум? В полночь...
Ярмат, словно прося прощения, сложил на груди покрытые грязью руки и запричитал:
— Несчастье обрушилось на мою голову, Алим-ака! Дочь пропала. Куда исчезла, не знаю...
— А-аа? — заспанные глаза Алимхана сразу широко раскрылись.— Рассказывай, как это она могла пропасть!..
Ярмат беспорядочно, но подробно рассказал о случившемся. Элликбаши слушал, устремив глаза в одну точку, и недовольно хмыкал. Когда Ярмат умолк, он передал ему лампу, затем плотнее запахнул полы шубы, поправил на пальцах кольца и спросил:
— Дочь твоя не была согласна? Плакала?
— Плакала. Все девушки перед свадьбой понемногу плачут. Обычай этот со времен Фатимы-биби остался...
— Плачут по-разному,— сердито перебил элликбаши. Ярмат виновато согласился, закивал головой.
— Хорошо. Кого же ты подозреваешь? — строго спросил Алим-хан.
Ярмат растерянно молчал, не зная, что ответить.
— Дочь твою или увез кто, или она сама сбежала, сговорившись с кем-нибудь заранее. Ты все-таки на кого можешь подумать?
— Кто знает...— нерешительно ответил Ярмат.— Признаться, я сначала подозревал Юлчи. Помните, работник бая. Он уезжал в кишлак и сегодня вернулся. Только вот так, сразу трудно что-нибудь сказать. Потом как бы стыдно не было...
Почему трудно? — сердито прикрикнул элликбаши.— Откуда тебе знать, что это не он сделал? Ну, не было его, а сегодня приехал — и во! случилось. Ты ему пока ничего не говори, а последи за ним.
Вытирая грязной рукой слезы, Ярмат начал умолять:
— Я обездоленный бедняк, научите меня, укажите дорогу!.. Она — единственная дочь, глаза мои, сердце мое...— старик заплакал снова.
— Плакать и причитать нечего,— решительно оборвал элликбаши.— Пока держи все в тайне, спрячь в своем сердце. Пройдет день-два, выяснится — жива ли твоя дочь, мертва ли она. Я тоже не буду сидеть сложа руки. Только чтобы разговору не было. Скажи жене, пусть прикусит язык. Хозяевам — никому ни слова. Придумай что-нибудь. Скажи, что дочь к подруге погостить ушла, и все. Слышишь?
А кого будешь подозревать, с того глаз не спускай, по следам ходи. Вот, можешь идти, завтра утром заглянешь...
Придавленный тяжелыми думами, Ярмат вышел на улицу и медленно зашагал к дому.
II
После завтрака Танти-байбача, закутавшись в лисью шубу, вышел на улицу. Он немного прошелся в сторону базара, потом вспомнил, что по случаю праздничного дня магазин Мирзы-Каримбая будет закрыт, и повернул к тестю, надеясь найти Салима-байбачу дома.
В квартале Мирзы-Каримбая навстречу Таити откуда-то вынырнул Алимхан-элликбаши. Они поздоровались, так как издавна были знакомы. Элликбаши, ухмыляясь, зашептал ему на ухо:
— Байбача, позвольте вашему покорному рабу задержать вас на минуту. Есть одно очень тонкое дело.
Он схватил Таити за руку и потащил к своему дому.
Тучный Танти-байбача не пожелал подниматься по крутой лестнице на балахану. Тогда Алимхан из предосторожности притворил калитку, и они остановились в полутемном крытом проходе.
— Я вас слушаю, Алимхан-ака.
Элликбаши почтительно тронул плечо байбачи и зачастил шепотом:
— Мы хотели выдать за вашего почтенного тестя дочь Ярмата. Вы, наверное, осведомлены на этот счет?
Таити утвердительно кивнул:
— Все было готово. Мы собирались через два-три дня справить свадьбу. Но вчера девушка вдруг исчезла. Не знаю — на небо взлетела, не знаю — сквозь землю провалилась. Если об этом узнает бай-ата, он будет очень огорчен.
— Ё аллах! Девушка скрылась из своего собственного дома!.. Тавба! Нехорошее дело, Алимхан-ака.
Элликбаши, не отрывая внимательного взгляда от собеседника, продолжал:
— Так вот, братец мой Мирисхак, пусть все это останется между нами. Но вы должны мне помочь. Где бы ни была девушка, ее надо. Как по-вашему, у кого должен быть ключ от этой тайны?
Танти-байбача был заметно смущен, но он пожал плечами и, не поднимая глаз, с деланным недоумением сказал:
— Что я, святой? Трудно сказать, где она. Если у нее был, может быть, она, воспользовавшись удобной минутой, с ним в какой-нибудь город. В нынешнее время все девушки. Где найдешь теперь прежних — послушных и благовоспитанных!
Элликбаши снова тронул плечо байбачи.
У меня есть некоторые подозрения, о них я скажу только вам, он озабоченно.— Вы ведь знаете, Салим-байбача был против этого дела. Причина понятна — бай отказался завещать свое имущество. Когда я сообщил ему об отказе бая. Отцу, говорит, никогда не жениться на этой девушке, вот увидите! Обдумав все, я и пришел к выводу... Не знаю, может быть, это пустые подозрения, искушение шайтана... Таити решительно запротестовал:
— В Салиме и на волосок не сомневайтесь! Совесть его чиста. Верно, когда отец отказался отписать им имущество, он гневался, горячился по молодости. Но я его убедил, и он выбросил из своего сердца обиду. Байбача вне подозрений... Ну, я ухожу. А вы, Алим-хан-ака, примите все меры. Я тоже помогать буду. Нельзя огорчать старика. Да, нехорошо получилось... Всего вам доброго!
Приложив руку к сердцу, Таити распрощался с элликбаши и быстро удалился.
Придя в дом тестя, Танти-байбача прошел прямо в комнату Салима. Там сидела одна Нури. Она разостлала для зятя одеяло, присела на корточки у сандала и принялась жаловаться на отца за его намерение жениться, на братьев за их нерешительность. Таити старался ее успокоить и уговаривал идти домой, чтобы напрасно не расстраиваться здесь. Нури, будто она ничего не слышала из того, что говорил ей зять, вскочила, схватила с сандала какой-то круглый ком и, стоя, торопливо принялась втыкать в него иголки. Танти-байбача удивился:
— Что это?
— Это? — Нури злобно рассмеялась и, не прерывая своего занятия, пояснила: — Это — голова Гульнар. Вот так я убью ее. Душа и голова ее как камень — столько колю, а ей хоть бы что. Послала мальчика—узнай, говорю, больна Гульнар или она по-прежнему здорова. И что бы вы думали? Оказывается, она от радости, что выходит за бая, отправилась развлечься к какой-то своей подруге!.. А кто может быть ей подругой? Такая же рабыня, как и она!
— Пусть развлечется! Это хорошо,— пробормотал Танти-байбача, еле сдерживая улыбку.— Нури, а какая польза в твоем колдовстве? Нехорошо, если узнает кто... Где Салим? Позови-ка его сюда.
Нури спрятала в карман свои колдовские принадлежности и, бормоча проклятия, направилась к выходу, но в двери столкнулась с Салимом. Увидев зятя, байбача поспешно выпроводил сестру, плотно прикрыл за ней дверь, метнул взгляд в окно и только тогда присел к сандалу. По всему было видно, что он чем-то обеспокоен
— Держитесь смелее,— негромко предупредил его Танти-байбача.— К чему эта суетливость? Вы одним своим видом раскроете тайну и разоблачите себя. Дело начато удачно. Так же гладко надо довести его до конца. А для этого прежде всего нужна смелость. Вас уже и сейчас кое-кто подозревает...
Салим-байбача побледнел, губы его дрогнули, в глазах промелькнул страх. Срывающимся голосом он спросил:
— Кто подозревает?
— Алимхан-элликбаши.
У Салима перехватило дыхание. Он молча облокотился на сандал и опустил голову на руки.
— Да вы не бойтесь. У него только подозрения,— успокаивал шурина Таити.— Подозревать — это одно, а схватить за шиворот на месте — другое.
Танти-байбача посоветовал Салиму по возможности избегать Алимхана, а при встрече держаться смело, выказывать сожаление и огорчение по поводу происшедшего.
Салим-байбача пытался взять себя в руки, но это ему плохо удавалось. Озираясь то на дверь, то на окно, он зашептал:
— Я очень боялся, что тайна раскроется здесь же, на месте. Но мы начали дело в счастливый час. Девушка была одна. Кругом тишина, темь. И люди ваши оказались настоящими молодцами. Из таких, что без лестницы с неба звезды могут хватать. Я диву дался: ни шума, ни суетливости... Теперь-то, конечно, самая большая опасность миновала. И я отомстил отцу. Пусть теперь сам на себя обижается, старый потаскун. Отверг наши условия, вот я и наказал его...— Салим-байбача передохнул и обратился к зятю:
— Пачча, теперь бы поскорее приглушить голос этой девицы или спровадить ее куда-нибудь...
Танти-байбача долго думал, покручивая ус. Потом тихо, будто рассуждал сам с собой, сказал:
— Ее заживо похоронить надо... Иначе рано или поздно она подаст свой голос.
— Этого никак нельзя допустить! — встрепенулся Салим-байбача. Таити помолчал, внимательно посмотрел на шурина.
— Салимджан, вы знаете — это очень трудно. Для вас я, конечно, сделаю. Но вместе с этим я и вам должен поставить одно условие...
— Что за условие? — встревожился Салим.
— Условие мое такое,— строго, даже требовательно заговорил Таити.— В дальнейшем вы всегда должны действовать со мной заодно, и, если я приду к вам с какой-нибудь нуждой, вы не должны мне отказывать... Идет? — Таити протянул руку.
Салиму все стало ясно. Он понял, что с этого момента отдает себя во власть зятя. Теперь ему придется беспрекословно выполнять нее требования Таити, и в первую очередь, конечно, не отказывать и деньгах. Иначе преступление его будет раскрыто и он будет опо-ц>1>ец. Оказывается, спасаясь от снега, он попал под ливень. Но выхода не было, раскаиваться — поздно. Байбача пожал протянутую руку и заискивающе проговорил:
Вы не только зять мне, вы мой друг и старший брат.
Таити принял независимый вид. Зажав в губах папиросу, он метал и вышел, наказав Салиму помалкивать, пока Ярмат сам не поднимет шума. Он шагал по улице довольный и гордый. Мог ли пи ждать такой удачи? Теперь Салим не больше как его раб.
Позавчера Салим-байбача пришел к Таити и стал жаловаться ни отца. Он говорил, что старик не только отказался отписать имущее! но, но разгневался, стал поносить братьев и угрожать им всякими карами. Танти-байбача щедро подливал гостю вина. К гневу нрнГжнилоеь опьянение. Салим грозился отомстить отцу. Тут Танти-ПЙЙОИЧП со смелостью подвыпившего человека предложил ему выкрасть и спрятать Гульнар. Расходившийся Салим согласился. И вот вчера двое мошенников — доверенных Таити, с помощью самого Сали-ма-байбачи,— бесшумно и ловко утащили девушку из дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37