— Потерпи, детка, скоро ты с ней познакомишься… Уж коли ему опишут человека, какого кому поймать надобно, так уж он вцепится в него не хуже настоящего репья, — отсмеявшись, продолжил Кривой. — Да и животных заговаривать у него ловко получается.
Это был один из тех отъявленных негодяев, которым доставляет удовольствие отчаянное положение их беззащитных жертв. Разбойник не стал нападать на любовников неожиданно, а решил сперва вволю поглумиться, устроив потеху себе и своим шакалам. Но, к его несчастью, злодей даже не подозревал, с кем имеет дело. Напугать Конана еще не удавалось никому, да и Руфия немало повидала в жизни.
— Дык их выслеживать, что милостыню у слепого отобрать, — расцвел от похвалы вожака Репей. — Можно было просто на звук идти, девка-то орет, что твоя свинья…
— Могу поспорить, братцы мои, — не унимался коренастый шемит, — что и здоровяк будет вопить, как…
Больше, чем необходимо, выслушивать их бредни Конан не собирался. Выяснив, что это за люди и сколько их, киммериец не стал тратить время на разговоры. Он никогда не отличался красноречием, а для таких случаев у него был припасен единственный и убедительный ответ — двуручный и обоюдоострый.
Со своим мечом Конан никогда не расставался и даже в самые интимные мгновения всегда готов был отразить любой выпад кого бы то ни было. Судьба, эта суровая воспитательница, накрепко вбила в его голову, что у человека жизнь одна, а способов с ней расстаться — бездна. Недаром одной из самых любимых поговорок северян была «Живи сегодня, потому что завтра ты можешь умереть». Ему уже доводилось видеть, как прошедшие огонь и воду пираты, не боявшиеся ни колдунов, ни демонов, ни морских чудовищ, гибли от рук беззащитных слабых пленниц, заколотые заостренным каблучком или зарезанные осколком зеркальца доведенной до отчаяния жертвы.
К слову сказать, не опереди его тогда женщины, он сам прибил бы мерзавцев без всякого сожаления. Несмотря на силу и врожденную воинственность киммерийских горцев, ни одному из них не пришло бы в голову обидеть женщину. Поэтому мужчин, привыкших брать женщин силой, Конан за мужчин не считал, и немало насильников пало от его руки.
С львиным рыком, который заставил смуглого бородача подавиться своими словами, а лошадей встать на дыбы, Конан одним плавным движением оказался на ногах. Его верный меч, доселе скрытый телом Руфии от нанятого Зерити отребья, словно по волшебству оказался у него в руках.
В три огромных прыжка могучий варвар преодолел отделявшее его от разбойников расстояние. Уверовавшие в свое превосходство злодеи не ожидали подобной прыти от застигнутого врасплох мужчины, к тому же забившиеся от испуга лошади заставили горе-вояк разбежаться в стороны. На несколько драгоценных мгновений разбойники растерялись, а именно эти мгновения, как правило, и решают исход большинства схваток.
Конан уже успел определить, что из этой компании более или менее серьезными противниками были лишь одноглазый предводитель, коренастый бородач с могучими руками да еще один молчаливый кушит с чудовищным шрамом через все лицо. Но тем не менее разбойников было все-таки много. Кроме того, Конан был совершенно наг, а тела наемников закрывали хоть и рваные, но все же прочные доспехи.
Первому противнику — низкорослому туранцу, который, выпучив глаза, в остолбенении уставился на обнаженного мускулистого гиганта с развевающимися черными волосами, — Конан круговым движением огромного меча смахнул голову с плеч. Из обрубка шеи ударил фонтан крови, залив лицо и грудь киммерийца. В глазах туранца еще не погасло удивление, а окровавленный варвар, словно Джил Беспощадный, явившийся на пир в Чертоги Смерти, обрушился на двух зуагиров.
Первого из них Конан опрокинул могучим пинком в пах, порезав, правда, себе ногу о стальные поножи, и тот так и не поднялся с земли, а второго буквально развалил пополам прямым вертикальным ударом. В этот миг киммериец походил на чудовищного демона-дровосека, заготавливающего дрова для огненной преисподней Эрлика.
На поляне творилось что-то невообразимое: дико ржали и метались перепуганные кони, бестолково суетившиеся люди истошно вопили. Гнусная ругань наемников, боевой клич киммерийца и яростный звон клинков взлетали к равнодушным небесам.
Того времени, за которое Конан расправился с неудачниками, с лихвой хватило более ловким и опытным разбойникам, чтобы опомниться, и они со всех сторон набросились на северянина.
— Заходи справа! — крикнул Кривой кушиту, который обрушил на Конана удары двух изогнутых сабель. — А ты, Можа, постарайся зайти сзади, — бросил он шемиту, — Не сбивайтесь в кучу, бараны, пока он не выпустил вам кишки!
Судя по тому, как ловко парочка убийц выполнила приказы своего командира, Зерити наняла не самых бестолковых наемников. Несмотря на то, что Конан вертелся, как пустынный смерч, припадал к земле, как атакующая гремучая змея, и подпрыгивал, как заяц, без доспехов варвару пришлось нелегко. Вскоре обильно покрывавшая его кровь убитых врагов смешалась с собственной кровью киммерийца, которая сочилась из многочисленных мелких ран, но опьяненный битвой северянин не обращал на это ни малейшего внимания. Наоборот, он становился все более и более подвижным, а его удары — все сильнее. Его противникам начало казаться, что этот увитый канатами мышц великан не чувствует ни боли, ни усталости.
Тяжелый меч Конана с такой скоростью выписывал в воздухе восьмерки, что со стороны могло почудиться, будто у бронзовокожего гиганта выросли стальные мерцающие крылья, окружившие его непреодолимым магическим барьером. И хотя противостоящие ему бойцы были намного сильнее и опытнее среднего воина, не этим жалким самоучкам было тягаться с могучим варваром, который в свои двадцать пять лет стал живой легендой!
Первым не выдержал чудовищного напряжения поединка кушит с двумя клинками. Конан, легко отведя в сторону его уже лишенный былой силы удар и отпрыгнув за спину бородатого шемита, вырвался из окружения. Пока здоровенный кушит разворачивался, пытаясь сменить стойку, киммериец присел, пропуская над головой секиру шемита, и нанес чернокожему страшный удар снизу, Стальной клинок вспорол кушита от паха до подбородка, точно кожевенный нож баранью шкуру. Кровь хлынула из кошмарной раны, и чернокожий разбойник рухнул на спину, судорожно суча ногами в предсмертной агонии. Вскоре он затих.
Перекатившись через плечо, Конан едва избежал удара Кривого. Острое, как бритва, лезвие лишь чиркнуло его по ребрам, а варвар только мотнул головой — царапиной больше, царапиной меньше! Главарь разбойников настолько сильно обрушил меч на то место, где еще мгновение назад был киммериец, что тяжелый длинный клинок глубоко увяз в дерне. Пока одноглазый негодяй пытался выдернуть оружие, Конан выбил из рук шемита секиру и расправился с ним.
Движения мускулистого тела варвара были настолько быстрыми, что за ними не поспевал человеческий глаз. Только что он был в нескольких шагах от бородатого шемита и вот уже оказался почти вплотную.
Пустив тяжелую секиру вдоль лезвия, Конан принял ее на стальную крестовину. Такой удар мог бы, наверное, свалить быка, но могучий северянин лишь покачнулся и присел, широко расставив ноги.
Когда Кривой вновь бросился вперед, варвар спокойно поджидал его, поигрывая мечом. За его спиной лежал труп шемита, лица и верхней части черепа у которого уже просто не было. В розово-серой мозговой массе еще лопались кровавые пузыри.
Нет, совершенно не такого развития событий ожидал Кривой. Только сейчас он догадался, какого пирата наняла его захватить проклятая стигийская колдунья. Но было уже слишком поздно.
— Амра!.. — выкрикнул побелевший от страха одноглазый, кидаясь в самоубийственную атаку. Последним, что он увидел в своей жизни, были холодные голубые глаза Конана.
На мгновение киммериец замер, приходя в себя после боя, полностью его захватившего. Затем, выдернув из седельной сумы какую-то тряпку, даже не посмотрев, что это такое, он отер с лица пот и кровь и огляделся: с нападавшими было покончено.
— Эй, Руфия! — хрипло выкрикнул северянин. — Ты как? С тобой все в порядке?
— А что со мной может случиться, когда ты рядом, мой бешеный лев? — ответила рыжеволосая офирка, подбегая к Конану и помогая ему опуститься на землю. — Присядь, мой повелитель, и я позабочусь о тебе.
Но Конан вновь вскочил на ноги;
— Погоди-ка! Клянусь бородой Крома, негодяев было семеро, а я уложил шестерых!
— Не беспокойся, мой герой. Если ты имеешь в виду проклятого колдуна, то он вон в тех кустах… — Руфия мотнула головой в сторону леса. — Когда ты, словно молния Птеора, обрушился на подонков, Репей захотел улизнуть под шумок. Но я оказалась проворнее.
— Он тебя не ранил, девочка? — поинтересовался Конан.
— Да где ему… — ухмыльнулась Руфия.
— Надо его допросить, как эта змеиная подстилка Зерити выяснила, куда мы поедем, — решил Конан.
Рыжеволосая красотка пожала плечами и состроила милую гримаску.
— Боюсь, теперь с ним разговаривать может лишь Сет. Знаешь ли, хвала Иштар, я могу постоять за себя. Так что ему пришлось распрощаться с его колючкой. — Руфия выразительно помахала окровавленным кинжалом. — Не думаю, что она потребуется ему в чертогах Сета. Там, говорят, одни змеи…
Конан сделал пару шагов в ту сторону, куда указала женщина. На обильно залитой кровью земле, скорчившись, валялся Репей, зажимая страшную рану внизу живота. Судя по его искаженному лицу, последние мгновения жизни колдуна никак нельзя было назвать приятными.
— Дай-ка я тебя поцелую, моя дева-воительница, — довольно оскалился киммериец. — Так на чем мы остановились?
* * *
Через несколько дней они вышли на Великий Торговый Путь и присоединились к торговому каравану купца Джилзана из Кироса, возвращавшегося в родной город с богатым грузом.
Руфия, прекрасно разбиравшаяся во всех хитросплетениях дворцовых интриг, привыкшая всегда добиваться желаемого и постоянно быть в курсе всех касающихся ее событий, взяла общение с караванщиком на себя. Она поведала Джилзану трогательную историю о том, как они вдвоем с ее спутником-северянином оказались в этих местах.
Девушка, назвавшаяся именем своей офирской знакомой Маралы, сказала, что она под охраной отряда своих воинов, которыми командовал Конан (северянин не стал скрывать своего настоящего имени, которое здесь вряд ли кто знал), ехала в Кот к своему дяде, занимавшему видное положение при дворе короля Эйлата. Едва они пересекли границу Пелиштии, на них из засады напали какие-то чернокожие разбойники, и спастись сумели лишь они вдвоем.
Пока девушка говорила, Джилзан как завороженный смотрел на вырез ее тесного платья и, судя по выражению его черных блестящих глазок, был готов поверить во что угодно, лишь бы как можно дольше смотреть на рыжеволосую красавицу. Так что от Конана не потребовалось ничего другого, как только поддакивать время от времени.
— Достопочтенный Джилзан, ты даже представить себе не можешь, как я перепугалась, когда эти чернокожие негодяи, размахивая своими страшными кривыми саблями, набросились на нас из-за деревьев! — всхлипнула хитрая офирка, склонившись к плечу караванщика. — Я даже думать не хочу о том, какая судьба ждала бы меня в руках этих страшных людей, если бы не невероятное мужество и сила моего верного воина!
— О, драгоценная Марала, вытри свои бриллиантовые слезки! Это были недобитые кушитские подонки, да грянут на их головы молнии Птеора и да откажет им в ласке Иштар. Смею тебя заверить, лишь жалкие остатки кровожадных дикарей доселе скрываются в лесах Либнанских гор. Пройдет еще немного времени, и их до последнего выловит ополчение нового владыки Асгалуна Маздака!
Руфия, умело направлявшая беседу, немедленно заговорила об Асгалуне, чтобы выведать последние новости.
— Король Маздак? Несчастной Пелиштией же правил безумец Акхиром. Он, говорят, еще объявил себя богом.
— О моя офирская газель! — всплеснул руками Джилзан. — Сейчас я, истинный очевидец необычайных событий, расскажу тебе невероятную историю о том, что произошло в столице Пелиштии Асгалуне! — Он дружески пихнул локтем Конана в бок и хитро ему подмигнул: — Кстати, северянин, я надеюсь прилично заработать на этих новостях! Так вот, красавица, ты уже слышала, что Акхиром объявил себя богом. Но мало было случиться такому несчастью с пелиштийцами, как на побережье высадилась целая армия Амры Беспощадного!
— Да что ты говоришь! — распахнула зеленые глаза Руфия-Марала. — Что же заставило его так поступить?
— В этом-то и заключается великий секрет! — понизил голос купец. — Из заслуживающих доверия источников я доподлинно знаю, что военачальник Отбаал, который родом из Акхарии, увел у злобного пирата некую драгоценную кушитскую реликвию. А именно за этим могущественнейшим магическим талисманом также охотился и командир кушитских наемников Имбалайо. Но коварному Акхирому удалось угробить и Отбаала, и Имбалайо и завладеть талисманом!
— И что же было дальше? — Руфия едва сдерживала смех, но увлеченный своим рассказом купец ничего не замечал.
— Потрясенные гибелью своего вождя кушиты кинулись резать мирное население. В городе начался бунт против кровавого деспота. А дальше… В это и поверить трудно. Акхиром считал, что, завладев чародейским камнем, станет неуязвимым и всемогущим. Он почти довел до конца колдовской обряд, но… Не пугайся, красавица! Посланница самого Сета явилась во дворец и покарала нечестивца, обрушив его с небес, которым глупец бросил вызов, на каменные плиты!
— А почему именно Маздак стал королем? — деланно удивился Конан.
— Так ведь именно ему и удалось изгнать проклятого демона! — в возбуждении подскочил Джилзан. — К тому же у него остался и сам Камень Неуязвимости, который кроме всего прочего предупреждает хозяина о задуманном против него зле. Почему же еще, ты думаешь, злобный нечестивец Акхиром, покарай его Птеор, так долго был у власти? Я своими глазами видел, как во время коронации Маздак показывал магический амулет народу. А потом жрецам Птеора было откровение, и сам Владыка Неба сказал, что благословляет на правление в Асгалуне могущественнейшего демоноборца, доблестного воина и мудрого владыку!
Далее Джилзан поведал, что Маздак как дальновидный государственный муж (уж кто-кто, а Конан прекрасно знал, насколько может быть красноречивым хитроумный Маздак) буквально за несколько дней убедил восставших против тирании безумца Акхирома горожан, что причина их бед — наемники-иноземцы. Обретя врага, на котором можно было сорвать годами копившуюся злость, пелиштийцы сплотились под знаменем Маздака и принялись истреблять анакийских приспешников Акхирома и чернокожих кушитов.
Справедливости ради надо сказать, что гирканец оказался мудрым правителем и занимался отнюдь не разграблением сокровищ, неправедно нажитых Акхиромом, а укреплением внутреннего положения Пелиштии. Поспешно короновавшись, он не только отменил бредовые законы Акхирома, чем вызвал ликование у простых пелиштийцев, но и существенно уменьшил налоги с ремесленников и купцов, добившись увеличения торгового оборота и производства товаров. Кроме того, вкусившие крови ополченцы, опьяненные победой над кушитами и анакийской родней Акхирома, души не чаяли в своем новом короле. А его провозглашение культа Птеора-Адониса государственной религией обеспечило ему поддержку жрецов.
— А что стало с Амрой? — полюбопытствовал Конан.
— Его пираты, узнав о том, что к власти пришел такой сильный правитель, бросили своего предводителя на произвол судьбы и уплыли восвояси. А сам Амра, говорят, со своей подружкой, бывшей любовницей Акхирома, бежал к берегам Стикса, — завершил свою историю купец.
Конан мог только диву даваться, как хитроумный Маздак умудрился обставить события, настоящей причиной которых был карточный проигрыш. Если бы киммериец, который с самого начала был рядом с Маздаком, лично не подал гирканцу идею примкнуть к бунту горожан, чтобы укрепить свое положение, то вполне мог бы и сам поверить в такую невероятную историю.
Северянин, больше всего ценивший в людях силу и присутствие духа, не испытывал к могучему гирканцу ни зла, ни зависти. Он понимал, что им вдвоем было бы тесно в крошечной Пелиштии. Убедившись, что Маздак не стал натравливать на них с Руфией своих цепных псов, Конан вздохнул с облегчением.
Хвала Вещему Ворону, Маздак питал благодарность к человеку, который помог ему взойти на трон. Гирканец полностью сохранил в тайне все то, что касалось Конана, хотя, безусловно, догадался, что его спаситель и пират Амра — один и тот же человек.
— Но я совершенно забыл про святой долг гостеприимства, — всполошился Джилзан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13