Поставила компакт-диск De Devil Dead Ли Перри, высушила волосы и скрутила их на затылке во французский пучок. Включила обогреватель и водогрей.
Я забыла прихватить что-нибудь, чем водочку разбавлять, а холодильник, конечно, пустовал – хоть шаром покати, так что пришлось мне открыть бутыль сладкого вина и его мешать с водкой. Еще нашлась банка консервированного картофеля. Я ее открыла, слила жидкость и стала запихивать картофелины в рот одну за другой. Пережевывая их, пялилась в черноту окна.
Когда вода нагрелась, я хлебнула еще напитка, немного отдававшего болотом, разделась перед огнем, стоя в мокрых джинсах на одной ноге и стягивая штанину с другой. Побрила ноги, понежилась в ванне, вытерлась насухо, изведя все чистые полотенца. Под влиянием экстатической музыки преклонила колени на блестящих половицах и помолилась с жаром. Вскочила и принялась расхаживать в величайшем возбуждении. Поставила вместо De Devil Dead другой диск Ли Перри – From The Secret Laboratory. Перескочила вперед, сразу на шестую дорожку. Теперь и с молитвой дело пошло на лад. Когда я закончила, меня трясло от мертвецкого холода.
Я оделась, достала из шкафа кожанку и натянула ее. Выпила еще водочки, схватила зонтик и метнулась на улицу.
Я жалась под зонтиком, ветер рвал его из рук, по краям дрожали капли.
У телефонной будки я закрыла зонт и проскользнула внутрь. Номер в Комплексе не отвечал. Я позвонила Ви Ди в Бэк-Сеттлмент.
– Это Морверн.
– Морверн, ты где? Отец из-за тебя волнуется, будто ему своих проблем мало.
– Я дома.
– Мы думали, тебя похитили или еще чего стряслось.
– А он где?
– Да там, в порту. Я сказала, чтоб он не волновался. Мы справимся. Ты на работе была?
– Ага. Выгнали.
– Ох, Морверн! – вздохнула она и засмеялась. – Что же с вами, Калларами, делать? Может, подвернется какая-нибудь работенка в отеле до окончания сезона?
Телефон запищал, требуя еще одной монеты. Я уставилась в потолок.
– Морверн?…
Я аккуратно повесила трубку, послушала, как дождь барабанит по крыше, толкнула дверь. Коротким путем добралась до каменной «причуды», стараясь не растянуться в потоках грязи. С верхней площадки лестницы Иакова поглазела на порт и рыбацкие суденышки у причала. Попробовала разглядеть то место за Комплексом, ближе к горам, где перевал уходит на запад, к деревне за электростанцией, но увидела лишь облака, бегущие над оранжевыми огнями уличных фонарей.
Спускаясь по лестнице Иакова, я старалась огибать лужи. Вода хлестала с утеса выше. Лавочки стояли пустые – ни одной целующейся парочки. Я посмотрела вниз на темную улицу под утесом и тусклые огни дежурного заведения Рыжего Ханны – «Бара политиков».
Я толкнула дверь, стряхивая воду с рукавов кожанки. Все оборачивались и провожали меня взглядами, пока я шла к холодильной камере, где мясник Пови хранил свои припасы и куда «политики» поставили бильярдный стол – больше он никуда не влезал. Я просунула голову в дверь: вокруг стола топтались пятеро мужиков, двое играли. Один из зрителей отводил в сторону большой шмат мяса, свисавший с крюка, чтоб игрок мог хорошо прицелиться. Остальные дышали на руки.
– Глянь, стриптизерша! – ляпнул парень в спецовке.
– Ты чего? Это ж девочка машиниста, – сказал другой.
Я отошла к стойке:
– Рыжий Ханна был здесь сегодня?
– Да он уж который день не заглядывает, – произнес голос позади меня.
Я оглянулась. Там сидел старик, совсем седой, на глазах слезы – он их все промокал платочком. Впрочем, старый был далек от рыданий, на столе перед ним стояла двойная порция.
– Я – Тод Столб, а ты – Морверн, дочь Рыжего Ханны, работаешь в супермаркете, да?
– Больше уже не работаю. Так вы его видели?
– Давненько не видывал. Это не в его духе – так долго пренебрегать нами.
– Есть хоть подозрение, где он может быть?
– Ни тени. Ты б лучше приземлилась здесь да порадовала старого дурака. Чем себя побалуешь?
– Не пойдет. Я не смогу ответить тем же.
– Да садись ты! Рыжий Ханна с меня шкуру спустит, если узнает, что ты здесь была, а тебя не угостили. Это ж вечер клуба Буднего дня. А ну-ка, принесите девушке с потрясным загаром выпить!
– «Саутерн комфорт» и лимонад, пожалуйста, – заказала я.
– Чего? – не понял бармен.
– «Саутерн комфорт».
– Такого не держим.
Я посмотрела на бутылки:
– Тогда «Свитхарт стаут», пожалуйста.
Я присела возле Тода Столба. Из-за дверей морозильной камеры неслись возгласы – парни делали ставки.
Ввалилась толпа народу – сплошь молодняк, мокрые до нитки, с пакетами. Тод Столб подтолкнул меня локтем:
– Глянь! Клуб Буднего дня.
Народ разместился на скамейке и принялся разделывать перочинным ножиком буханку и большой блок плавленого сыра.
Тод Столб говорит:
– Кормим пять тысяч. Не перевелся еще дармовой супчик в этих краях. Они же все на пособии, так что мы все вносим по пятьдесят пенсов и, когда приходит время вечеринки, устраиваем себе небольшое угощение.
Один из старших в клубе Буднего дня выкрикнул:
– Это что, твоя внучка, Столб?
– Нет, дочь Рыжего Ханны.
– Что ж теперь, революцию устраивать? Мы поддержим, только это дело вам, молодым, проворачивать надо.
– Ага, мы за тебя постоим, – подхватил Тод Столб.
Я кивнула.
– Ты не отца своего ищешь, дорогуша?
– Его.
– Что, не слышала новость? Знаю, где ты его наверняка найдешь сегодня. Как и добрую половину других «святош Вилли». Все они сегодня на соседней улице. В «Западню» стриптизерш пригласили, так все железнодорожники там. Каково, а? – засмеялась пожилая женщина.
Один из парней, торчавших в морозилке, вышел и говорит:
– Так что, я колпаки снимаю?
– Ага, – кивнул бармен.
Парень из морозилки встал на длинный ряд сидений и начал отвинчивать стеклянные плафоны с ламп над ними. Еще несколько местных принялись ему помогать.
– Зачем это? – спросила я.
– Чтоб можно было на сиденьях плясать, когда начнется самый разгул, – объяснил Тод Столб.
– Правда? – хихикнула я.
Парни в морозилке прекратили игру и уложили бильярдные шары на полу в треугольник. Малый в спецовке вытащил из-за пазухи хорька, позволил ему соскользнуть с руки на руку, затем сунул в среднюю лузу бильярдного стола. Хорек метнулся в углубление, а парни делали ставки, споря, из какой лузы он вынырнет.
– Вот, – сказала я, вручая пожилой хранительнице казны пятьдесят пенсов.
Она протянула мне толстый ломоть хлеба с сыром:
– Ты сделала недельный взнос.
– Хорошо, – кивнула я, впиваясь зубами в ломоть, и допила свое пиво.
Я понемногу отогревалась среди всей этой болтовни.
– Пойду, пожалуй, – пробормотала я, поднимаясь.
– Ну что ж, надеюсь, ты разыщешь его, – напутствовал Тод Столб.
– В тот же час на следующей неделе, – напомнила женщина из клуба Буднего дня.
– Заметано, – подтвердила я.
– Значит, увидимся на следующей неделе, если революция не грянет, – хохотнула женщина.
– Ага, если не грянет.
Выставив перед собой зонтик, я выскочила от «политиков» и направилась за угол, к дамбе. Ветер свистел, и море билось о стену, перехлестывая через нее, поэтому машины огибали самый опасный участок, где на дороге валялись водоросли и ящик для рыбы. Окна пекарни были усеяны брызгами, и пара служителей, стороживших вход в «Западню», надели зюйдвестки вдобавок к шерстяным пальто.
– Оставь надежду, всяк сюда входящий! – выкрикнул один из служителей.
– Всегда так поступаю, – бросила я в ответ.
Внутри было битком набито и жутко душно. Все были здесь, обычные мужики, обычные парни с обычными лицами и обычными задницами.
– Эй, загорелая худышка на длинных стройных ножках! – прокричала Ланна.
Я обернулась: она протискивалась сквозь толпу с подносом выпивки.
– На работу уже заходила? – выдохнула она.
– Ага. Похерила ее с концами.
– Где ж тебя черти носили? По рейвам?
– Ага.
– Как там выше по побережью?
– Чудно. Там прикольнее. Бывали мгновения просто сумасшедшие.
– Как ты возвращалась?
– Недалеко от моего курорта был аэропорт. Регулярные рейсы в столицу и прочее. Все просто, когда есть деньги.
– Сколько-нибудь осталось?
– Нет, что ты. Забыла наше обещание?
– А, да, – засмеялась Ланна.
– Ни за что не возвращайся с отдыха, имея хоть пенни в кошельке. Я все спустила. Пришлось даже занять пару монет у этих ребят в Лондоне.
– У парней?
– Да идиоты они.
Ланна обронила:
– У меня плохие новости.
– Знаю, с Коллом ехала.
– Ты о чем? – не поняла Ланна.
– Про то, как Рыжего Ханну наказали.
– Нет-нет, я о другом. Бабуля Курис Джин умерла на следующий день после нашего отъезда на курорт.
Я бросила взгляд на Ланну, довольно долго молчала, а потом выдавила:
– Я хочу сказать, как это случилось?
– Просто не смогла встать как-то утром с кровати. Моя мама просидела с ней всю ночь, пока та не преставилась. Бабуле было за девяносто.
– Какой ужас, – вздохнула я.
– Где ж ты была, Морви, когда мы в тебе так нуждались? Могла бы хоть позвонить.
Я кивнула, соглашаясь, и произнесла:
– Этого не объяснить. Там так чудно, так прикольно. – Я покачала головой, подняла глаза и спросила: – Отца не видела?
– Он здесь, – сообщила Ланна.
– Где же?
– Здесь, – повторила она, кивая на поднос с напитками.
– А-а… – произнесла я.
– Я хочу сказать, ты была далеко, когда он в тебе нуждался, – заметила Ланна.
Я последовала за ней. Рыжий Ханна сидел за маленьким столиком. Едва завидев меня, вскочил, смеясь, и чмокнул куда-то в щеку.
– Загорела малость, – пробасил Рыжий Ханна.
– Ага, – подтвердила я.
– Новости уже слышала?
– Я ехала с Коллом. Сама, считай, работу потеряла. Это факт. Завтра пойду и получу расчет.
– Послушай, Ланна могла бы пожить у тебя. Я бы подкидывал вам деньжат. Это же все временно. Профсоюз будет сражаться до последнего. – Рыжий Ханна улыбнулся подружке.
Ланна предложила угоститься «Регалом», я вытянула сигарету из пачки и дала всем прикурить от золоченой зажигалки.
Установилось долгое молчание, я пускала дым.
– Ну, вот, – промямлила Ланна.
– А, да, – протянул Рыжий Ханна.
Он уже изрядно насосался, но все ж плеснул из своей пинты в пустой бокал, а Ланна подвинула мне его через стол. Я кивнула. Волна какого-то чувства начинала разливаться по мне.
– Расскажи Морви о стриптизерше, – предложила Ланна.
Рыжий Ханна начал:
– Это просто безумие. Были только мужики, около сотни. Хиферен и Панатайн, Мокит со своими сумасшедшими приятелями-рыбаками. С острова мужики подтянулись и сыновей с собой взяли. Она вышла, и, кроме шуток, Горбылю пришлось прекратить это.
– Как так? – удивилась я.
– Они реально готовы были ее изнасиловать. Девчушка была в ужасе. Зеленая – твоего с Ланной возраста. Горбыль взобрался на сцену и велел парням в первых рядах держать себя в узде, а то никаких больше девушек. Тут, конечно, чуть ли не восстание началось. Все эти рыбаки орали: «Она что, монашка? Монашка?» Горбыль приказал им не распускать руки. Ну, рыбаки свистят и шипят. Тут появляется Панатайн, поворачивается спиной к сцене, трясет головой и – вот псих! – давай скидывать с себя одежду, а потом садится опять за свой столик у сцены. Приятели Панатайна, понятно, в покатуху. Ты ведь эту братию знаешь – сплошь на каких-то наркотиках сидят. В общем, они все тоже давай разоблачаться. Человек тридцать их, все голые у сцены. Когда вышла девушка выделывать свое под музыку, парни не особенно-то и смотрели на нее, а мужики просто сидели, абсолютно в умат, играли в карты и болтали, будто она невидимка. А Панатайн даже поднялся и принес выпивку. Ничего более сумасшедшего ты не видела, а девчушка не могла врубиться, что это за дурдом такой.
– Жаль ее, – кивнула я.
– Э-эх! Где еще такой порт сыскать, – протянул Рыжий Ханна.
Я повернулась к Ланне:
– Курис Джин что-нибудь говорила перед смертью?
– Говорила ли она что-нибудь? – переспросила Ланна.
– Ага.
Ланна задумалась:
– Чудно как-то. Мама сказала, прежде чем лечь спать, она все твердила одно и то же, вновь и вновь.
– А что, твоя мама помнит?
Ланна посмотрела на меня:
– Не-а, ведь Курис Джин говорила по-гаэльски, а моя мама не знает гаэльского.
На меня почему-то накатила новая волна чувств, посильнее прежней. Рыжий Ханна двинулся за выпивкой. Вернулся с двумя порциями «Саутерн комфорт» и лимонада, но порция Ланны была двойная.
– В туалет схожу, – объявила я.
Заперлась в кабинке, села на унитаз, спрятав лицо в ладонях, и дала волю чувствам. Пока я продиралась обратно, они отпрянули друг от друга.
Я села, уставилась в пол между ног. Заметила, что и Ланна сидит в той же позе. Сглотнула, шмыгнула носом – аж мурашки пошли – и попросила:
– Ссуди тогда нам пятерку, я закажу выпивку.
Упившиеся вусмерть и промокшие, мы втроем возвращались домой мимо видеопроката, Сент-Джонз, «Бейвью» и «Феникса». Ланна повисла на руке Рыжего Ханны. Она вдруг остановилась и подождала, пока я подтянусь. Закинула мне руку на плечо и говорит:
– Морви, можно мы у тебя заночуем? А то Ви Ди постоянно звонит в Комплекс. Никакого покоя.
– Ага. Поступай как знаешь, – бросила я.
– Ты в порядке?
– Угу.
– Погоди, вот скоро перееду к тебе! Отлично заживем, – порадовала она.
Они подождали, пока я отопру дверь и впущу их. Я включила чайник. Не успел он закипеть, как Ланна с моим приемным отцом уже обжимались на диване.
Я свернулась у их ног перед проигрывателем компакт-дисков и поставила Unlimited Edition группы Can. Глянув украдкой через плечо, я заметила лишь задранные ноги Ланны. Заскрипели диванные пуфики, и тут заиграла Gomorrha (декабрь 1973-го).
Рыжий Ханна встал и поплелся в туалет; послышался плеск. Ланна уселась, посмотрела на меня и говорит:
– Хочешь, десятку одолжу?
– Ага, хорошо бы, – пробормотала я.
Ланна достала десятку и положила ее на стол.
Рыжий Ханна притащился обратно. Я посмотрела ему прямо в глаза, а он буркнул:
– Тебе ж Ванесса даже не нравится.
Я встала, прошла в туалет и заперла за собой дверь.
Когда вышла, звучал TV Spot (апрель 1971-го), а из моей спальни доносились смешки. Я села на диван, увидела, что Ланна оставила свой «Регал», и закурила. Потом поднялась, взяла с Его стола каталоги и письмо с той чудной маркой. Каталоги швырнула в мусорное ведро.
Конверт надорвала и прочитала напечатанные на бумаге строчки. Бросила взгляд через комнату на полоску света под дверью спальни.
Я снова пробежала глазами строчки.
Положила письмо рядом с собой, у бедра, бумага затрепетала. Зазвучала The Empress And The Ukraine King (январь 1969-го).
Я подняла письмо вновь и еще раз его прочитала.
В два шага оказалась у чулана. Открыла дверь и стянула на пол сложенные стопкой полотенца. Обеими руками я спустила вниз старый коричневый чемодан, покачнулась и, повернувшись, села его возле магнитофона. Откинула крышку чемодана и принялась бегло просматривать коллекцию. Есть разница в том, как стукаются друг о друга компакт-диски (резко и отрывисто) и кассеты (мягко и глухо). Пластинки перекладываются со вздохом. Как часто доводилось мне класть пластинку из Его или своей коллекции в чемодан. Иногда я совала туда и кассету или компактный диск.
Я вытащила свою банную сумку из дорожной. Подошла к столу, залезла под него и сунула вилку в розетку. Набрала на экране Его компьютера: «Уехала рейвоватъ. Не беспокойся обо мне. Все здесь распродай. Морверн». Звучала Connection (март 1969-го). Я выключила проигрыватель, вынула компакт-диск, положила его в футляр и бросила в чемодан. Защелкнула замки и попробовала поднять его. Ничего, вот только кассеты о дно стучат.
Достав письмо от Его адвоката, я пропустила кусок, касающийся перевода денег на мой счет, и всю эту лабуду насчет налогообложения. Там еще говорилось, что я должна сообщить адвокату Его последний адрес. И о том также, что они могут консультировать меня насчет вложений, поскольку у конторы многолетний опыт по части дельных советов. Я нашла то место, где обозначалась сумма, которую налоговое ведомство в конце концов позволило им перевести на мой счет.
Взяла из шкафчика плеер и положила его в карман кожанки. Даже не оглянулась – просто потянула ручку двери, как могла мягко, а потом просунула ключи внутрь через щель для почты.
Дождь падал стеной, улицы были пустынны, но я шла бодро. Капли стучали по кожаной куртке и чемодану. Мои часы показывали около трех.
Добравшись до банкомата, я сунула в щель карту и проверила баланс. Он перевел на меня наследство своего отца: сорок четыре тысячи семьсот семьдесят один фунт семьдесят девять пенсов.
Я затрясла головой, смахивая капли дождя, которые падали с крыши. Сняла дневной лимит в двести пятьдесят фунтов. Обвела взглядом пустынный порт. Волны всё бились о дамбу.
В полпятого утренний подкидыш компании «Альгинат» довезет меня до концессионных земель, где я смогу пересесть на автобус из Центрального пояса. Несколько дней проведу в Лондоне. А пока надо было убить больше часа. Я стала взбираться по лестнице Иакова под дождем, к «причуде», странному сооружению из камня, глядящему на порт сквозь тучи брызг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Я забыла прихватить что-нибудь, чем водочку разбавлять, а холодильник, конечно, пустовал – хоть шаром покати, так что пришлось мне открыть бутыль сладкого вина и его мешать с водкой. Еще нашлась банка консервированного картофеля. Я ее открыла, слила жидкость и стала запихивать картофелины в рот одну за другой. Пережевывая их, пялилась в черноту окна.
Когда вода нагрелась, я хлебнула еще напитка, немного отдававшего болотом, разделась перед огнем, стоя в мокрых джинсах на одной ноге и стягивая штанину с другой. Побрила ноги, понежилась в ванне, вытерлась насухо, изведя все чистые полотенца. Под влиянием экстатической музыки преклонила колени на блестящих половицах и помолилась с жаром. Вскочила и принялась расхаживать в величайшем возбуждении. Поставила вместо De Devil Dead другой диск Ли Перри – From The Secret Laboratory. Перескочила вперед, сразу на шестую дорожку. Теперь и с молитвой дело пошло на лад. Когда я закончила, меня трясло от мертвецкого холода.
Я оделась, достала из шкафа кожанку и натянула ее. Выпила еще водочки, схватила зонтик и метнулась на улицу.
Я жалась под зонтиком, ветер рвал его из рук, по краям дрожали капли.
У телефонной будки я закрыла зонт и проскользнула внутрь. Номер в Комплексе не отвечал. Я позвонила Ви Ди в Бэк-Сеттлмент.
– Это Морверн.
– Морверн, ты где? Отец из-за тебя волнуется, будто ему своих проблем мало.
– Я дома.
– Мы думали, тебя похитили или еще чего стряслось.
– А он где?
– Да там, в порту. Я сказала, чтоб он не волновался. Мы справимся. Ты на работе была?
– Ага. Выгнали.
– Ох, Морверн! – вздохнула она и засмеялась. – Что же с вами, Калларами, делать? Может, подвернется какая-нибудь работенка в отеле до окончания сезона?
Телефон запищал, требуя еще одной монеты. Я уставилась в потолок.
– Морверн?…
Я аккуратно повесила трубку, послушала, как дождь барабанит по крыше, толкнула дверь. Коротким путем добралась до каменной «причуды», стараясь не растянуться в потоках грязи. С верхней площадки лестницы Иакова поглазела на порт и рыбацкие суденышки у причала. Попробовала разглядеть то место за Комплексом, ближе к горам, где перевал уходит на запад, к деревне за электростанцией, но увидела лишь облака, бегущие над оранжевыми огнями уличных фонарей.
Спускаясь по лестнице Иакова, я старалась огибать лужи. Вода хлестала с утеса выше. Лавочки стояли пустые – ни одной целующейся парочки. Я посмотрела вниз на темную улицу под утесом и тусклые огни дежурного заведения Рыжего Ханны – «Бара политиков».
Я толкнула дверь, стряхивая воду с рукавов кожанки. Все оборачивались и провожали меня взглядами, пока я шла к холодильной камере, где мясник Пови хранил свои припасы и куда «политики» поставили бильярдный стол – больше он никуда не влезал. Я просунула голову в дверь: вокруг стола топтались пятеро мужиков, двое играли. Один из зрителей отводил в сторону большой шмат мяса, свисавший с крюка, чтоб игрок мог хорошо прицелиться. Остальные дышали на руки.
– Глянь, стриптизерша! – ляпнул парень в спецовке.
– Ты чего? Это ж девочка машиниста, – сказал другой.
Я отошла к стойке:
– Рыжий Ханна был здесь сегодня?
– Да он уж который день не заглядывает, – произнес голос позади меня.
Я оглянулась. Там сидел старик, совсем седой, на глазах слезы – он их все промокал платочком. Впрочем, старый был далек от рыданий, на столе перед ним стояла двойная порция.
– Я – Тод Столб, а ты – Морверн, дочь Рыжего Ханны, работаешь в супермаркете, да?
– Больше уже не работаю. Так вы его видели?
– Давненько не видывал. Это не в его духе – так долго пренебрегать нами.
– Есть хоть подозрение, где он может быть?
– Ни тени. Ты б лучше приземлилась здесь да порадовала старого дурака. Чем себя побалуешь?
– Не пойдет. Я не смогу ответить тем же.
– Да садись ты! Рыжий Ханна с меня шкуру спустит, если узнает, что ты здесь была, а тебя не угостили. Это ж вечер клуба Буднего дня. А ну-ка, принесите девушке с потрясным загаром выпить!
– «Саутерн комфорт» и лимонад, пожалуйста, – заказала я.
– Чего? – не понял бармен.
– «Саутерн комфорт».
– Такого не держим.
Я посмотрела на бутылки:
– Тогда «Свитхарт стаут», пожалуйста.
Я присела возле Тода Столба. Из-за дверей морозильной камеры неслись возгласы – парни делали ставки.
Ввалилась толпа народу – сплошь молодняк, мокрые до нитки, с пакетами. Тод Столб подтолкнул меня локтем:
– Глянь! Клуб Буднего дня.
Народ разместился на скамейке и принялся разделывать перочинным ножиком буханку и большой блок плавленого сыра.
Тод Столб говорит:
– Кормим пять тысяч. Не перевелся еще дармовой супчик в этих краях. Они же все на пособии, так что мы все вносим по пятьдесят пенсов и, когда приходит время вечеринки, устраиваем себе небольшое угощение.
Один из старших в клубе Буднего дня выкрикнул:
– Это что, твоя внучка, Столб?
– Нет, дочь Рыжего Ханны.
– Что ж теперь, революцию устраивать? Мы поддержим, только это дело вам, молодым, проворачивать надо.
– Ага, мы за тебя постоим, – подхватил Тод Столб.
Я кивнула.
– Ты не отца своего ищешь, дорогуша?
– Его.
– Что, не слышала новость? Знаю, где ты его наверняка найдешь сегодня. Как и добрую половину других «святош Вилли». Все они сегодня на соседней улице. В «Западню» стриптизерш пригласили, так все железнодорожники там. Каково, а? – засмеялась пожилая женщина.
Один из парней, торчавших в морозилке, вышел и говорит:
– Так что, я колпаки снимаю?
– Ага, – кивнул бармен.
Парень из морозилки встал на длинный ряд сидений и начал отвинчивать стеклянные плафоны с ламп над ними. Еще несколько местных принялись ему помогать.
– Зачем это? – спросила я.
– Чтоб можно было на сиденьях плясать, когда начнется самый разгул, – объяснил Тод Столб.
– Правда? – хихикнула я.
Парни в морозилке прекратили игру и уложили бильярдные шары на полу в треугольник. Малый в спецовке вытащил из-за пазухи хорька, позволил ему соскользнуть с руки на руку, затем сунул в среднюю лузу бильярдного стола. Хорек метнулся в углубление, а парни делали ставки, споря, из какой лузы он вынырнет.
– Вот, – сказала я, вручая пожилой хранительнице казны пятьдесят пенсов.
Она протянула мне толстый ломоть хлеба с сыром:
– Ты сделала недельный взнос.
– Хорошо, – кивнула я, впиваясь зубами в ломоть, и допила свое пиво.
Я понемногу отогревалась среди всей этой болтовни.
– Пойду, пожалуй, – пробормотала я, поднимаясь.
– Ну что ж, надеюсь, ты разыщешь его, – напутствовал Тод Столб.
– В тот же час на следующей неделе, – напомнила женщина из клуба Буднего дня.
– Заметано, – подтвердила я.
– Значит, увидимся на следующей неделе, если революция не грянет, – хохотнула женщина.
– Ага, если не грянет.
Выставив перед собой зонтик, я выскочила от «политиков» и направилась за угол, к дамбе. Ветер свистел, и море билось о стену, перехлестывая через нее, поэтому машины огибали самый опасный участок, где на дороге валялись водоросли и ящик для рыбы. Окна пекарни были усеяны брызгами, и пара служителей, стороживших вход в «Западню», надели зюйдвестки вдобавок к шерстяным пальто.
– Оставь надежду, всяк сюда входящий! – выкрикнул один из служителей.
– Всегда так поступаю, – бросила я в ответ.
Внутри было битком набито и жутко душно. Все были здесь, обычные мужики, обычные парни с обычными лицами и обычными задницами.
– Эй, загорелая худышка на длинных стройных ножках! – прокричала Ланна.
Я обернулась: она протискивалась сквозь толпу с подносом выпивки.
– На работу уже заходила? – выдохнула она.
– Ага. Похерила ее с концами.
– Где ж тебя черти носили? По рейвам?
– Ага.
– Как там выше по побережью?
– Чудно. Там прикольнее. Бывали мгновения просто сумасшедшие.
– Как ты возвращалась?
– Недалеко от моего курорта был аэропорт. Регулярные рейсы в столицу и прочее. Все просто, когда есть деньги.
– Сколько-нибудь осталось?
– Нет, что ты. Забыла наше обещание?
– А, да, – засмеялась Ланна.
– Ни за что не возвращайся с отдыха, имея хоть пенни в кошельке. Я все спустила. Пришлось даже занять пару монет у этих ребят в Лондоне.
– У парней?
– Да идиоты они.
Ланна обронила:
– У меня плохие новости.
– Знаю, с Коллом ехала.
– Ты о чем? – не поняла Ланна.
– Про то, как Рыжего Ханну наказали.
– Нет-нет, я о другом. Бабуля Курис Джин умерла на следующий день после нашего отъезда на курорт.
Я бросила взгляд на Ланну, довольно долго молчала, а потом выдавила:
– Я хочу сказать, как это случилось?
– Просто не смогла встать как-то утром с кровати. Моя мама просидела с ней всю ночь, пока та не преставилась. Бабуле было за девяносто.
– Какой ужас, – вздохнула я.
– Где ж ты была, Морви, когда мы в тебе так нуждались? Могла бы хоть позвонить.
Я кивнула, соглашаясь, и произнесла:
– Этого не объяснить. Там так чудно, так прикольно. – Я покачала головой, подняла глаза и спросила: – Отца не видела?
– Он здесь, – сообщила Ланна.
– Где же?
– Здесь, – повторила она, кивая на поднос с напитками.
– А-а… – произнесла я.
– Я хочу сказать, ты была далеко, когда он в тебе нуждался, – заметила Ланна.
Я последовала за ней. Рыжий Ханна сидел за маленьким столиком. Едва завидев меня, вскочил, смеясь, и чмокнул куда-то в щеку.
– Загорела малость, – пробасил Рыжий Ханна.
– Ага, – подтвердила я.
– Новости уже слышала?
– Я ехала с Коллом. Сама, считай, работу потеряла. Это факт. Завтра пойду и получу расчет.
– Послушай, Ланна могла бы пожить у тебя. Я бы подкидывал вам деньжат. Это же все временно. Профсоюз будет сражаться до последнего. – Рыжий Ханна улыбнулся подружке.
Ланна предложила угоститься «Регалом», я вытянула сигарету из пачки и дала всем прикурить от золоченой зажигалки.
Установилось долгое молчание, я пускала дым.
– Ну, вот, – промямлила Ланна.
– А, да, – протянул Рыжий Ханна.
Он уже изрядно насосался, но все ж плеснул из своей пинты в пустой бокал, а Ланна подвинула мне его через стол. Я кивнула. Волна какого-то чувства начинала разливаться по мне.
– Расскажи Морви о стриптизерше, – предложила Ланна.
Рыжий Ханна начал:
– Это просто безумие. Были только мужики, около сотни. Хиферен и Панатайн, Мокит со своими сумасшедшими приятелями-рыбаками. С острова мужики подтянулись и сыновей с собой взяли. Она вышла, и, кроме шуток, Горбылю пришлось прекратить это.
– Как так? – удивилась я.
– Они реально готовы были ее изнасиловать. Девчушка была в ужасе. Зеленая – твоего с Ланной возраста. Горбыль взобрался на сцену и велел парням в первых рядах держать себя в узде, а то никаких больше девушек. Тут, конечно, чуть ли не восстание началось. Все эти рыбаки орали: «Она что, монашка? Монашка?» Горбыль приказал им не распускать руки. Ну, рыбаки свистят и шипят. Тут появляется Панатайн, поворачивается спиной к сцене, трясет головой и – вот псих! – давай скидывать с себя одежду, а потом садится опять за свой столик у сцены. Приятели Панатайна, понятно, в покатуху. Ты ведь эту братию знаешь – сплошь на каких-то наркотиках сидят. В общем, они все тоже давай разоблачаться. Человек тридцать их, все голые у сцены. Когда вышла девушка выделывать свое под музыку, парни не особенно-то и смотрели на нее, а мужики просто сидели, абсолютно в умат, играли в карты и болтали, будто она невидимка. А Панатайн даже поднялся и принес выпивку. Ничего более сумасшедшего ты не видела, а девчушка не могла врубиться, что это за дурдом такой.
– Жаль ее, – кивнула я.
– Э-эх! Где еще такой порт сыскать, – протянул Рыжий Ханна.
Я повернулась к Ланне:
– Курис Джин что-нибудь говорила перед смертью?
– Говорила ли она что-нибудь? – переспросила Ланна.
– Ага.
Ланна задумалась:
– Чудно как-то. Мама сказала, прежде чем лечь спать, она все твердила одно и то же, вновь и вновь.
– А что, твоя мама помнит?
Ланна посмотрела на меня:
– Не-а, ведь Курис Джин говорила по-гаэльски, а моя мама не знает гаэльского.
На меня почему-то накатила новая волна чувств, посильнее прежней. Рыжий Ханна двинулся за выпивкой. Вернулся с двумя порциями «Саутерн комфорт» и лимонада, но порция Ланны была двойная.
– В туалет схожу, – объявила я.
Заперлась в кабинке, села на унитаз, спрятав лицо в ладонях, и дала волю чувствам. Пока я продиралась обратно, они отпрянули друг от друга.
Я села, уставилась в пол между ног. Заметила, что и Ланна сидит в той же позе. Сглотнула, шмыгнула носом – аж мурашки пошли – и попросила:
– Ссуди тогда нам пятерку, я закажу выпивку.
Упившиеся вусмерть и промокшие, мы втроем возвращались домой мимо видеопроката, Сент-Джонз, «Бейвью» и «Феникса». Ланна повисла на руке Рыжего Ханны. Она вдруг остановилась и подождала, пока я подтянусь. Закинула мне руку на плечо и говорит:
– Морви, можно мы у тебя заночуем? А то Ви Ди постоянно звонит в Комплекс. Никакого покоя.
– Ага. Поступай как знаешь, – бросила я.
– Ты в порядке?
– Угу.
– Погоди, вот скоро перееду к тебе! Отлично заживем, – порадовала она.
Они подождали, пока я отопру дверь и впущу их. Я включила чайник. Не успел он закипеть, как Ланна с моим приемным отцом уже обжимались на диване.
Я свернулась у их ног перед проигрывателем компакт-дисков и поставила Unlimited Edition группы Can. Глянув украдкой через плечо, я заметила лишь задранные ноги Ланны. Заскрипели диванные пуфики, и тут заиграла Gomorrha (декабрь 1973-го).
Рыжий Ханна встал и поплелся в туалет; послышался плеск. Ланна уселась, посмотрела на меня и говорит:
– Хочешь, десятку одолжу?
– Ага, хорошо бы, – пробормотала я.
Ланна достала десятку и положила ее на стол.
Рыжий Ханна притащился обратно. Я посмотрела ему прямо в глаза, а он буркнул:
– Тебе ж Ванесса даже не нравится.
Я встала, прошла в туалет и заперла за собой дверь.
Когда вышла, звучал TV Spot (апрель 1971-го), а из моей спальни доносились смешки. Я села на диван, увидела, что Ланна оставила свой «Регал», и закурила. Потом поднялась, взяла с Его стола каталоги и письмо с той чудной маркой. Каталоги швырнула в мусорное ведро.
Конверт надорвала и прочитала напечатанные на бумаге строчки. Бросила взгляд через комнату на полоску света под дверью спальни.
Я снова пробежала глазами строчки.
Положила письмо рядом с собой, у бедра, бумага затрепетала. Зазвучала The Empress And The Ukraine King (январь 1969-го).
Я подняла письмо вновь и еще раз его прочитала.
В два шага оказалась у чулана. Открыла дверь и стянула на пол сложенные стопкой полотенца. Обеими руками я спустила вниз старый коричневый чемодан, покачнулась и, повернувшись, села его возле магнитофона. Откинула крышку чемодана и принялась бегло просматривать коллекцию. Есть разница в том, как стукаются друг о друга компакт-диски (резко и отрывисто) и кассеты (мягко и глухо). Пластинки перекладываются со вздохом. Как часто доводилось мне класть пластинку из Его или своей коллекции в чемодан. Иногда я совала туда и кассету или компактный диск.
Я вытащила свою банную сумку из дорожной. Подошла к столу, залезла под него и сунула вилку в розетку. Набрала на экране Его компьютера: «Уехала рейвоватъ. Не беспокойся обо мне. Все здесь распродай. Морверн». Звучала Connection (март 1969-го). Я выключила проигрыватель, вынула компакт-диск, положила его в футляр и бросила в чемодан. Защелкнула замки и попробовала поднять его. Ничего, вот только кассеты о дно стучат.
Достав письмо от Его адвоката, я пропустила кусок, касающийся перевода денег на мой счет, и всю эту лабуду насчет налогообложения. Там еще говорилось, что я должна сообщить адвокату Его последний адрес. И о том также, что они могут консультировать меня насчет вложений, поскольку у конторы многолетний опыт по части дельных советов. Я нашла то место, где обозначалась сумма, которую налоговое ведомство в конце концов позволило им перевести на мой счет.
Взяла из шкафчика плеер и положила его в карман кожанки. Даже не оглянулась – просто потянула ручку двери, как могла мягко, а потом просунула ключи внутрь через щель для почты.
Дождь падал стеной, улицы были пустынны, но я шла бодро. Капли стучали по кожаной куртке и чемодану. Мои часы показывали около трех.
Добравшись до банкомата, я сунула в щель карту и проверила баланс. Он перевел на меня наследство своего отца: сорок четыре тысячи семьсот семьдесят один фунт семьдесят девять пенсов.
Я затрясла головой, смахивая капли дождя, которые падали с крыши. Сняла дневной лимит в двести пятьдесят фунтов. Обвела взглядом пустынный порт. Волны всё бились о дамбу.
В полпятого утренний подкидыш компании «Альгинат» довезет меня до концессионных земель, где я смогу пересесть на автобус из Центрального пояса. Несколько дней проведу в Лондоне. А пока надо было убить больше часа. Я стала взбираться по лестнице Иакова под дождем, к «причуде», странному сооружению из камня, глядящему на порт сквозь тучи брызг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18