Однако эти имена произвели гальванизирующее воздействие не только на нее. Беверли побледнела, Тристан уставился на Айзенменгера, и Тереза подняла голову с плеча мужа.
Первой опомнилась Елена.
– Что ты хочешь сказать?
– Поскольку они были крестными Нелл, они были очень близки, – опустив глаза, ответил Айзенменгер. – И она во всем им призналась. Как звучала эта фраза? «Совершенное тобой преступление настолько ужасно, что один лишь Господь сможет тебя простить». Почти библейское изречение, подразумевающее не обычный проступок.
– Инцест Нелл, – прошептала Елена, переводя страдальческий взгляд на Тристана и Терезу.
– Думаю, то, что Нелл рассказала о происшедшем кому-то за пределами семейного круга, само по себе было ужасно, но еще хуже было то, что она написала о смерти ребенка: это становилось слишком рискованным.
Глаза Терезы расширились и стали просто огромными. На лице Тристана тоже появилось выражение недоверия. Айзенменгер с профессиональным вниманием уставился на обоих.
– Думаю, это решение было продиктовано желанием избежать риска, – промолвил он, обратив взгляд на Елену.
– Нет… Вы ошибаетесь, – воспротивился Тристан. – Это было ужасное стечение обстоятельств. Я был так же потрясен, как и все…
– Но только не Малькольм Грошонг, – перебил его Айзенменгер. – Думаю, именно он убил Флемингов.
Он почувствовал на себе пристальный взгляд Беверли, но сделал вид, что не замечает его. Елена медленно качала головой.
– Малькольм? – переспросил Тристан.
– Полагаю, ни Тристан, ни Тереза ничего не знали о решении, призванном обезопасить семейную честь Хикманов, – поворачиваясь к Сорвину, заметил Айзенменгер. – Думаю, они были искренне потрясены убийством четы Флеминг.
– Ты сказал о принятом решении, – словно в полусне промолвила Беверли. – Но кто же его принял?
Айзенменгер уже взорвал этим вечером несколько бомб, но эта последняя оказалась просто убийственной.
– Элеонора.
Ему никто не поверил, и это его не удивило. Элеонора была интеллигентной старухой, страдавшей слабоумием. Как она могла потребовать убить двух достойных, ни в чем не повинных людей?
– Думаю, этого мы уже никогда не узнаем. Возможно, это было высказано в виде намека, как в случае убийства Томаса Бекета. Как бы там ни было, думаю, Малькольм Грошонг убил родителей Елены, потому что знал, что этого хочет Элеонора Хикман.
– Это невозможно! – вскричал Тристан. – Вы просто пытаетесь воспользоваться беспомощностью старой женщины.
– Элеоноре всегда было присуще чувство семейственности, и со временем оно подчинило ее себе целиком. Думаю, она не видела другого выхода из создавшегося положения и нашла в лице Грошонга превосходного исполнителя. Он предан ей. Он работает на Хикманов, но живет ради Элеоноры.
Тристан и Тереза не верили ему, да и не могли поверить в такое.
– Единственное, что мне неизвестно, это знал ли обо всем Хьюго, – задумчиво произнес Айзенменгер.
Он нахмурился, словно ему не удавалось найти последнее слово, для того чтобы разгадать кроссворд.
– То есть, если я правильно понимаю, вы утверждаете, что Грошонг убил Клода и Пенелопу Флеминг? – спросил Сорвин.
– Именно так.
– А какие у тебя доказательства? – покачала головой Беверли.
– Никаких, но это выглядит вполне правдоподобно, – пожал плечами Айзенменгер. – К тому же объясняет убийство Уильяма Мойнигана.
– Как?
– Во время всей этой истории между Мойниганом и Грошонгом началась вражда. Для того чтобы замаскировать эти убийства под случайное следствие ограбления, Грошонг прихватил с собой несколько вещей, включая часы и фотографию. – Айзенменгер нахмурился. – Этого, впрочем, я не могу понять. Зачем ему понадобилась фотография? Она не обладала никакой ценностью, а потому вряд ли могла служить доказательством грабежа. – Он помолчал и повернулся к Елене. – А часы лежали в шкатулке?
Елена задумалась, но она находилась не в том состоянии, чтобы вспомнить такие детали.
– Не знаю, – ответила она после долгого молчания.
– У меня есть только одно предположение. Грошонг забрал шкатулку, а там оказались и часы, и фотография. Затем он избавился от шкатулки, а фотография выпала. Думаю, что ее нашел Мойниган. Не знаю как. Возможно, он пользовался машиной Грошонга по служебным делам, а может быть, просто мыл ее.
Ему было что-то известно, поскольку он работал в поместье и, вероятно, знал о таинственном исчезновении Грошонга накануне двойного убийства. Однако у него не было улик, чтобы отомстить Грошонгу.
Внезапное вмешательство Беверли удивило Айзенменгера, тем паче что она говорила чуть ли не поминальным тоном.
– А откуда он узнал, где копать? Ведь это он устроил раскопки под деревом?
К всеобщему удивлению, на этот вопрос ответил Тристан:
– Он работал в поместье – следил за лесом и все такое. Возможно, он обратил внимание на разрытую землю и что-то заподозрил. А вскоре после этого он поссорился с Грошонгом и его уволили.
– Таким образом, ребенок пролежал в земле восемь лет, – продолжил Айзенменгер после небольшой паузы, – пока Мойниган не встретил случайно свою старую любовь и не начал задавать ей странные вопросы: куда делся ребенок и откуда у нее взялись часы, которые, как он подозревал, были украдены у Флемингов после убийства.
– А с чего это Грошонг подарил ей часы? – внезапно спросила Фетр.
– Он любил ее, – улыбнулся Айзенменгер.
Сорвин кивнул, словно это было самоочевидно.
– Мойниган решил отомстить, прибегнув к шантажу, – продолжил Айзенменгер. – Он приехал сюда и дал понять Грошонгу, что может сообщить о некоторых неприятных фактах. Думаю, он потребовал денег.
Грошонгу необходимо было убрать его, но сам он не мог этого сделать. Зато Хьюго был далеко – в Ноттингеме, а главное, он никак не был связан с Уильямом Мойниганом.
– Нет. Это невозможно. Нет! – с вызовом воскликнула Тереза.
– Я проверял, – ответил Айзенменгер, обращаясь ко всем собравшимся в комнате. – В вечер убийства Мойнигана он должен был дежурить, но подменился. Думаю, дальнейшее расследование подтвердит, что в интересующее нас время его не было в Ноттингеме, – добавил он, глядя на Сорвина. – Возможно, вам даже удастся найти свидетелей, видевших его неподалеку от места преступления. – И самый веский довод Айзенменгер приберег напоследок: – Кроме того, он сам признался мне в этом сегодня.
Больше говорить было не о чем.
Но это никому не принесло радости.
Часть 8
Елена провела в больнице сутки, затем ее выписали. Айзенменгер уже перебрался из замка в «Корону» в Мелбери, и Елена присоединилась к нему. Они проговорили полночи – Айзенменгер тщетно пытался ее успокоить и вернуть ей душевное равновесие.
– Тристан и Тереза действительно ничего не знали? – спросила она.
– Я искренне полагаю, что они не участвовали в заговоре, – пожал плечами Айзенменгер. – Думаю, решение было принято Элеонорой, а осуществил его главным образом Грошонг…
– Но ты как будто сомневаешься.
Айзенменгер улыбнулся.
– Но они далеко не глупы. Они верили в то, во что хотели верить. Они просто не задавали лишних вопросов.
– Да. – Елена задумалась, возвращаясь мыслями к тому, что он сказал ранее. – Ты сказал «главным образом». Что ты имел в виду?
– Просто я не знаю, в какой степени в этом участвовал Хьюго, – осторожно ответил Айзенменгер.
– Но у нас нет никаких доказательств.
Айзенменгер нахмурился и погрузился в размышления.
– От Хьюго за версту несет жестокостью. А учитывая то, как были убиты твои родители… вот я и подумал.
– А почему бы и нет?
Казалось, его обидело ее легкомыслие.
– Но убийства совершаются не так уж часто, – нежно промолвила она. – Как мы будем зарабатывать?
– Ты будешь продолжать работать на своем месте, а я выполнять свои заказы – их всегда хватает. А потом, со временем… кто знает?
Елена задумалась.
– А почему бы и нет? – улыбнувшись и склонив голову набок, повторила она.
Они снова поцеловались, и после небольшой паузы она сказала:
– Я хотела бы куда-нибудь уехать.
– Правда? Куда?
Елена задумалась.
– Не знаю, но куда-нибудь далеко и надолго.
Айзенменгеру показалось, что это очень хорошая идея.
И он выключил свет.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38