А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– О господи, – простонал он. – А как?…
– Она была повешена, – ответил Касл, испытывая неловкость – то ли оттого, что был вынужден сказать правду, то ли оттого, что сказал не все.
По-видимому, смысл сказанного дошел до Джейми не до конца, слова старшего инспектора он воспринял чисто механически. В этот момент на улице громко просигналила машина. Несколько скворцов, всполошившись, заверещали в траве.
Неожиданно молодой человек оцепенел от ужаса.
– Повешена? Она что, сама повесилась?
Уортон покачала головой:
– Это убийство, в этом нет ни малейшего сомнения.
В наступившей тишине прошелестел ветер. Уортон мягко добавила:
– Поэтому нам и надо знать, когда вы в последний раз были близки.
Джейми остановил на Уортон бессмысленный взгляд, и она пояснила:
– Мы подозреваем, что ее изнасиловали.
Джейми не издал ни звука, и на несколько мучительных секунд его лицо вообще потеряло всякое выражение, но когда он осознал услышанное, то наконец дал волю чувствам. Из глаз его полились слезы, и голова юноши бессильно упала на руки. Плечи его затряслись, все тело стало медленно раскачиваться. Какое-то время не было слышно ничего, кроме рыданий.
Джонсон, который вел протокол допроса, сочувственно посмотрел на него. Уортон же, наоборот, полностью ушла в себя, словно не одобряла такой несдержанности. Наконец Касл положил руку юноше на плечо и пробормотал:
– Мне очень жаль, сынок.
Ладонь старшего инспектора все еще покоилась на грубой ткани спортивной рубашки Джейми, но юноша, казалось, не замечал этого. Так прошло несколько минут.
Уортон, первая не выдержав затянувшегося молчания, спросила:
– Джейми, так ты скажешь нам? Мы должны это знать.
Она терпеливо ждала, и в конце концов молодой человек медленно поднял голову. Глаза его покраснели, мокрое лицо сморщилось, из носа текло.
Он тяжело вздохнул:
– Я сказал неправду.
– Что именно было неправдой? – нахмурилась она. Опять вздох.
– Мы не ходили в паб. Мы были у меня в общежитии.
– И занимались сексом?
Юноша быстро кивнул, словно желал поскорее покончить с этим.
– Так. Давай уточним. В котором часу вы ушли из школы?
– В шесть.
– И, пошли куда?
– Ко мне. Мы были в общежитии до двенадцати. Потом она поехала домой.
Секс длиною в шесть часов. Джонсон не знал, как на это реагировать: негодовать или, напротив, восхищаться и завидовать. Даже Уортон сочла этот факт заслуживающим того, чтобы удивленно поднять брови. Не выдержав, она спросила:
– А почему она все-таки ушла?
– Я уже сказал. Чтобы готовиться к экзамену.
Тут вмешался Касл:
– Зачем лгать, сынок? Я не вижу в этом смысла.
Джейми помолчал, вытер рукавом мокрое от слез лицо и объяснил:
– Ей нельзя было у меня оставаться. После десяти посторонние не допускаются в общежитие.
Касл бросил взгляд на Уортон, в ответ она незаметно пожала плечами. Возможно, это было правдой. А возможно, и нет.
– И остаток ночи ты провел один?
Этот вопрос, намекавший на многое, настолько шокировал юношу, что он лишь медленно кивнул.
– Кто-нибудь может подтвердить это?
Джейми покачал головой.
– А как она добралась до дома?
– На своей машине.
Тут впервые в разговор вступил Джонсон:
– Какой марки и какого цвета у нее машина? Ты знаешь номер?
Молодому человеку потребовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями.
– «БМВ», черного цвета. Номера я не помню.
– Старая или новая?
– Ну… довольно новая. Года три, я думаю.
– Где она ее оставляла?
– Я… я точно не знаю. Наверное, на стоянке у больницы.
Уортон чувствовала, что юноша говорит правду, но тем не менее что-то ее настораживало. Она взглянула на Касла, чтобы проверить, не чувствует ли он то же самое, но тот отсутствующим взглядом уставился на свои руки. По его лицу невозможно было понять, раздумывает он над словами юноши или просто погрузился в собственные меланхолические мысли.
– Мне можно посмотреть на нее? – дрожащим голосом спросил Джейми.
– Боюсь, что нет, – ответила Уортон. – По крайней мере, не сейчас. – И добавила, хотя и не обязана была давать какие-либо разъяснения по этому поводу: – Необходимо произвести вскрытие.
Затем она обратилась к Каслу:
– У вас есть еще вопросы, сэр?
Старший инспектор вскинул голову, как будто слова Уортон вернули его к действительности.
– Нет. Остальное потом. – Он встал и положил руку Джейми на плечо. – Мне правда очень жаль, сынок.
Уортон тоже поднялась.
– Нам придется вызвать тебя еще раз для официального допроса. Оставь констеблю свои координаты, чтобы мы могли тебя найти.
Кивком она простилась с Джейми, ушли и остальные полицейские, оставив молодого человека наедине с раскрывшейся перед ним бездной отчаяния.
Джонсон, записав номер его комнаты в общежитии и родительский адрес, спросил:
– Ты как, в порядке?
Джейми кивнул:
– Может быть, я съезжу домой.
– Дай нам знать об этом заранее, если соберешься, – сказал Джонсон, закрывая блокнот и гадая, о чем молодой человек все-таки умолчал и что в его рассказе было правдой, а что ложью. Джонсон не сомневался, что это для Джейми лишь первый допрос. В итоге и он удалился, надеясь, что вел себя не как бесчувственная скотина.
– Прошу прощения, сэр.
Касл стоял рядом с Сайденхемом и рассеянно наблюдал за его работой. Лицо старшего инспектора не выражало ровным счетом ничего – будто он рассматривал что-то постороннее на остановке в ожидании автобуса или в аптечной очереди за лекарством. Старший инспектор поднял голову и посмотрел на Уортон.
– Слушаю вас. – Его голос прозвучал устало.
– Могу я с вами поговорить?
Касл глубоко вздохнул, словно пытаясь вернуться к действительности. Чтобы остаться наедине, он и Уортон направились в дальний угол музея – как раз туда, где недавно скулил, свернувшись калачиком, Либман.
– Мы установили, что музей закрывается в шесть часов. Следов взлома не обнаружено, а ключи есть у охранника, у куратора Гудпастчера, двух его помощников – Либмана и Боумена, у доктора Айзенменгера и двух профессоров – Рассела и Гамильтона-Бейли.
Касл слушал свою помощницу рассеянно, с таким видом, словно никак не мог сосредоточиться на том, что ему говорят.
– Вполне вероятно, кто-то проник в музей перед закрытием и спрятался здесь – например, в какой-нибудь кладовке. Такое ведь тоже могло быть?
Уортон была несколько удивлена проницательностью старшего инспектора. И слегка раздражена. Она терпеть не могла вопросов, усложнявших ситуацию, которая в Целом представлялась ей простой.
– Мы проверим и эту возможность, – сказала она. «Если Касл и впрямь такой умный, то почему бы ему самому не взять расследование в свои руки? А если ты просто старый осел, так сиди и не вмешивайся!» Но вслух Уортон, разумеется, этого не произнесла.
Кивнув, Касл опять погрузился в свои мысли.
– Есть еще один вопрос общего характера. – Вопросов у Уортон было хоть отбавляй, но ее интересовали лишь те, с помощью которых можно было раз и навсегда избавиться от старшего инспектора.
Он же, кажется, не услышал ее замечания, а если и услышал, то предпочел пропустить его мимо ушей.
– Сэр, простите…
Сэр рассматривал книги, стоявшие в шкафу позади Уортон, и откликнулся не сразу:
– Да?
– С вами все в порядке? Вы выглядите каким-то рассеянным.
– Вот как?
На мгновение ей показалось, что Каслу вот-вот станет плохо. Но он взял себя в руки, сосредоточил внимание на своей помощнице и, улыбнувшись слабой, анемичной улыбкой, произнес:
– Прошу прощения, Беверли. Я сегодня действительно немного не в себе.
– Вы плохо себя чувствуете? Может, вам лучше поехать домой? – Она постаралась не выдать ни голосом, ни интонацией, насколько была бы рада такому обороту дела.
– Нет, это пройдет. – Инспектор помолчал. – Вы, кажется, говорили о каких-то общих вопросах?
Ей по-прежнему казалось, что с шефом творится что-то неладное, но теперь он, по крайней мере, слушал ее.
– Это очень известное учебное заведение, и скоро сюда слетятся газетчики. Нам необходимо урегулировать все вопросы с руководством школы.
Касл нахмурился. Задумался над ее словами или снова ушел в себя? «Немного не в себе» могло означать все, что угодно, – от легкого недомогания до смертельной болезни.
– Конечно, вы правы. Надо непременно поговорить с деканом.
Вновь возникла пауза.
– Может быть, вы поговорите с ним, сэр? Мне кажется, это должен сделать старший по званию.
Он чуть заметно улыбнулся уголками рта, словно догадавшись, к чему она клонит.
– Да, разумеется. – Инспектор провел рукой по корешкам книг, стоявших в шкафу. Уортон заметила, что руки его покрыты крошечными трещинками и слегка трясутся. – В этих книгах столько мудрости. И столько печали.
Она не знала, что ответить на это, но Касл сам выручил ее, добавив более громко:
– Почему именно здесь?
– Простите?
– Почему ее убили именно в музее?
Ответа на этот вопрос она не знала, да это ее и не интересовало.
– Здесь тихо, ночью заперто.
Инспектор снова несколько секунд помолчал, то ли обдумывая ее слова, то ли опять пережевывая что-то свое, затем покачал головой:
– Тут есть связь. Между местом преступления и самим преступлением.
– Может быть, – осторожно согласилась Уортон. Она знала, что Касл, в принципе, очень хороший детектив, но зачастую нелегко было понять, то ли он интуитивно чувствует истину, то ли у него просто разыгралось воображение.
Он кивнул, по-видимому полагая, что Уортон учтет его замечание.
– Пока меня не будет, проверьте, каким образом ее могли повесить – как добраться до купола, закрепить веревку, ну и все остальные подробности.
С этими словами старший инспектор направился к дверям, которые вели в главный вестибюль, и Беверли Уортон долго смотрела ему вслед – пока он не скрылся за дверью.
Ее окликнул Джонсон:
– Мы не застали дома ни Гудпастчера, ни Боумена. Соседи Гудпастчера говорят, что его жену этой ночью увезли в больницу. Он поехал вместе с ней, так что, по-видимому, он и сейчас там.
– В какую больницу?
– В эту, святого Бенджамина.
– А что с Боуменом?
Джонсон пожал плечами:
– С ним вообще ничего не ясно. Соседи ничего не знают, а если даже видели или слышали что-то, то нам уж точно не скажут.
Интересно, где Боумен? Может, нужно просто подождать и вопрос разрешится сам собой?
– Узнайте, куда поместили жену Гудпастчера, и постарайтесь найти его и привезти сюда.
Джонсон отправился выполнять новое указание Уортон, не удосужившись даже кивнуть ей в ответ. Со стороны это могло показаться признаком идеальной слаженности в работе и полного взаимопонимания. Но только со стороны.
Однако у Беверли Уортон не было времени анализировать свои отношения с Джонсоном.
– Инспектор Уортон! – Фотограф, устав прыгать вокруг Сайденхема, решил сделать передышку и пройтись по помещению. Его занесло в одну из учебных кабинок в дальнем углу, именно оттуда сейчас и донесся его голос.
– Что там у вас?
– Я думаю, вам стоит на это взглянуть.
Нахмурившись, инспектор подошла к фотографу. Тот внимательно рассматривал крышку стола, но его заинтересовали не надписи, сделанные на ней студентами, а тонкий слой какого-то белого порошка на самом краешке.
– Быть может, кокаин? – предположил фотограф.
Уортон, лизнув палец, приложила его к порошку и затем попробовала кончиком языка. На ее лице промелькнула улыбка.
– Все может быть, – ответила она.
Она обратилась было с тем же вопросом к судебным медикам, но в этот момент громогласный возглас «Инспектор!» вынудил ее оставить находку под присмотром фотографа и вернуться к Сайденхему, ожидавшему ее с нетерпеливым видом.
– Как любезно с вашей стороны, что вы нашли для меня время.
Он растолстел, подумала Уортон. Грудь Сайденхема заметно увеличилась в объеме, да и живот доктора достиг таких размеров, что пуговицы на его рубашке готовы были в любой момент с треском оторваться. Сайденхем был непричесан, впрочем, при его жестких кудрях причесывание оказалось бы бесполезным занятием.
– Я закончил. Отправляйте тело в морг.
– Что вы можете сказать – хотя бы в общих чертах?
– Она умерла между десятью вечера и двумя часами ночи. Точнее я смогу ответить только после полного обследования.
Уортон кивнула. Это она знала и без него.
– А от чего она умерла?
Сайденхем поколебался, прежде чем дать окончательный ответ, но быстро преодолел неуверенность и решительно произнес:
– Ее выпотрошили.
– И после этого повесили?
– Да.
– Еще живую?
– Скорее всего.
Уортон в очередной раз взглянула на тело и внезапно почувствовала легкую дурноту. Ей показалось невероятным, что кто-то сотворил с живым человеком такое, а они стоят у еще не остывшего тела и спокойно рассуждают о том, когда и как девушка была убита.
– Вы хотите сказать, что кто-то сначала разрезал ее сверху донизу, вытащил внутренности, а затем, еще живую, повесил? – переспросила она.
– Да, более или менее так.
– Что значит «более или менее»?
Патологоанатом сделал паузу, но лишь для пущего эффекта.
– Я сказал бы, что она была более или менее мертва, когда ее повесили.
Уортон надеялась, что это было «более», нежели «менее».
– А чем резали?
– Чем-то острым и длинным.
Инспектор криво усмехнулась:
– И это все, что вы можете сказать?
Сайденхем никогда не отличался избытком терпения. Собрав все, какое имелось у него в запасе, он произнес:
– Что вы от меня хотите? Имя преступника и размеры того, что у него между ног?
– Хоть что-нибудь, – ответила Уортон со всей возможной любезностью.
Доктор поднял брови и спросил неторопливо, не повышая голоса:
– Хорошо, тогда скажите мне, что вы предпочитаете: быстрый ответ, пусть и неверный, или верный, но не сразу?
– Мне нужна вся информация, которую вы можете дать, и как можно быстрее.
Улыбка на самодовольном лице доктора Сайденхема была неподражаема, а ответ настолько перегружен иронией, что на произнесение его ушло немало времени:
– Все, что я могу сказать сейчас, так это то, что орудие убийства было острым… – последовала пауза, которая, казалось, продлится вечно, – …и длинным. Остальную информацию придется подождать.
Уортон ничего не оставалось, как, собрав все свое самообладание, пропустить мимо ушей и сам ответ доктора, и тон, которым он был произнесен.
– Но можете ли вы хотя бы приблизительно оценить, какой именно длины оно было?
Сайденхем издал странный звук, как будто неимоверным усилием воли подавил в себе желание чихнуть. Затем произнес с откровенной издевкой:
– Оно было достаточно длинным, чтобы его обладатель мог выполнить задуманное.
Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами. Затем Сайденхем неожиданно опустил глаза.
– Есть еще одно обстоятельство, – произнес он так тихо, словно признавался в чем-то постыдном.
– Какое?
Он поднял голову, и впервые за все годы их знакомства Уортон увидела, что патологоанатом искренне опечален.
– Я не могу сказать с уверенностью, когда именно ее изнасиловали.
Поначалу она даже не поняла, что он имеет в виду. Когда инспектор наконец осмыслила слова доктора, у нее моментально свело желудок.
– О боже…
– Скорее всего, это было первое, что убийца проделал с девушкой, но возможно, и на одной из последних стадий этого… – Сайденхем посмотрел на лежавшее перед ним тело, – …всего этого.
Инспектор никогда не видела своего коллегу таким.
– Разумеется, ее сначала изнасиловали, а потом уже проделали все остальное! – протестующе выпалила она.
– Надеюсь, что так все и было, инспектор, – произнес он в ответ. – От всей души надеюсь. – Он улыбнулся, но это была скорее не улыбка, а всего лишь механическое движение лицевых мускулов. – Если же ее изнасиловали, предварительно взрезав снизу доверху, то… Господи, помилуй нас, человеков…
Каслу пришлось подождать, пока декан освободится. Другой, более молодой и неопытный инспектор на его месте потребовал бы немедленной аудиенции, но Касл не первый год служил в полиции, да и не то у него сейчас было настроение, чтобы чего-то требовать. Сейчас ему больше всего хотелось просто посидеть и поразмышлять. Опустившись в одно из трех кресел напротив секретарши декана, он достал из кармана фотографию своей единственной дочери Джо. К двадцати четырем годам она стала по-настоящему взрослой, превратившись из девушки в красивую женщину, уже давно оставившую позади подростковые капризы и дерзости. Начинающий адвокат, Джо с лихвой оправдывала надежды, которые некогда возлагали на нее родители.
Единственное, чего ей не хватало для полного совершенства, – это братьев или сестер.
Почему-то сейчас Касл вспомнил день, когда его дочь получала диплом. Все, казалось, было в тот день не так: шел дождь, и по дороге домой сломалась машина. Но ничего страшного тогда не случилось.
Зато случилось теперь.
Глядя на фотографию дочери, Касл почувствовал, что вот-вот расплачется, словно ребенок, но, к счастью, от грустных мыслей его оторвал голос секретарши декана:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47