Она протянула мне чашку.
– Вы приехали из Шотландии?
– Утренним поездом из Глазго.
Шейла удивилась:
– Глория никогда не была в Шотландии.
– Я знаю, – улыбнулся я. – Я временно там живу – я попробовал чай. – Спасибо, что встретились со мной. Многие дела, подобные делу Глории, сейчас пересматриваются, но иногда нужно заставить полицию обратить внимание.
Шейла нервно потерла подбородок большим пальцем и сложила руки на коленях, как будто ей говорили, что это дурная привычка.
– Муж говорит, что полиция не закрывает такие дела.
Я подался вперед и добавил нотку искренности.
– Он прав, не закрывает. Но я уверен, ваш муж подтвердит, что в полиции мало людей и много работы. Иногда внимание прессы не помешает. – Шейла молча кивнула. – Я понимаю, вам, должно быть, больно говорить об исчезновении Глории даже столько лет спустя. Вы бы не согласились дать мне короткое интервью?
Шейла посмотрела на меня:
– Я босиком в ад спущусь, чтобы вернуть сестру или хотя бы узнать, что с ней стало.
– Хорошо. – Я улыбнулся, но Шейла не ответила. – Перейду прямо к делу. В исчезновении Глории пресса подспудно обвиняла ее мужа Билла. Что вы думаете по этому поводу?
Шейла посмотрела на котсуолдский пейзаж над пылающим газовым камином. Тихие зеленые поля, крытый соломой домик в глубине прекрасного сада. В таком месте не может случиться ничего дурного. Розовые клумбы под окнами. Кто знает, какие ужасы творятся за деревянными стенами? Наконец она перевела взгляд на меня.
– Действительно, прямо к делу. – Она налила себе еще чаю, но не притронулась к чашке. – Это нелегко. После пропажи Глории было время, когда я… вообще не могла о ней говорить. Я подозревала всех, особенно мужчин. – Она посмотрела на руки и начала теребить серебряное колечко. – Но со временем я поняла, что, стирая воспоминания о ней, стираю ее жизнь. А подозревая каждого встречного, разрушаю свою. – Шейла помолчала, собираясь с мыслями. – Ее сын тоже мертв. Билли. Покончил с собой. – Я кивнул, что уже знаю, и она спокойно продолжила: – Он был славным ребенком, но после исчезновения Глории мы почти не общались. – Шейла покачала головой. – После расследования мы с его отцом не слишком ладили. Я подозревала его, а он кричал, что я запутываю полицию. С этим тяжело справиться. Наверное, мне нужно было настоять, но я неважно себя чувствовала… потом я вышла замуж. Джим не хотел, чтобы я расстраивалась, и я предпочла закрыть эту главу своей жизни.
– Наверное, вам пришлось, ради душевного здоровья.
– Джим так и сказал, но я все думаю, если бы я больше бывала с Билли, не обвиняла его отца, может, Билли был бы сейчас жив.
– Не мучайте себя домыслами. Вы сделали, что могли.
– Вам надо познакомиться с Джимом. Он говорит то же самое. Джим всегда хотел защитить меня, избавить от воспоминаний. – Она глотнула чаю. – Пока дети были маленькими, было легче. Я погрузилась в заботы. Но дети росли, и я поняла, что готова снова говорить о Глории, только уже никто не хотел слушать. – Шейла посмотрела мне в глаза. – Вы первый человек за долгое время, кто интересуется Глорией. – Она поставила чашку на стол и выпрямилась, возвращаясь к вопросу. – Билл Нун был привлекательным мужчиной и, по сравнению с нашими родителями, весьма состоятельным. Наверное, ей следовало поинтересоваться, как он зарабатывает на жизнь, но Глория была молода, красива и хотела красивой жизни. Я никогда не упрекала ее, что она вышла за Билла.
– Но он бил ее?
Шейла снова опустила глаза:
– Я только один раз видела синяки.
– Когда Билл заявил, что Глория упала с лестницы? Шейла кивнула:
– Да, но я ей поверила. Билл крутился в клубном бизнесе, а в таком деле привыкаешь командовать. Да и зачем Глории врать? Конечно, я ей поверила.
– Некоторые вопросы могут показаться вам бестактными. Я заранее прошу прощения.
Шейла кивнула и ободряюще улыбнулась:
– Вы курите?
– Да.
– Тогда давайте подымим.
Мы вышли через стеклянные двери в небольшой дворик. Может, жизнь и течет по своим правилам, но природу Шейла взяла под контроль. Она разбила сад на идеально ровные лужайку и клумбочки. Миновав зеленый кованый стол и стулья, Шейла повела меня по лужайке, останавливаясь, чтобы оборвать сухой лист или вырвать сорняк. Может, сидеть на улице слишком холодно, а может, ей легче разговаривать о сестре, не глядя в глаза.
– Джиму не нравится, что я курю, но одна сигаретка не повредит, а уж как поможет. – Она засмеялась, и я впервые заметил в ней сходство с Глорией. – Вы хотите спросить о любовнике Глории.
Я кивнул с облегчением:
– Да.
– Всегда все сводится к одному, не так ли? К сексу.
– Страшная сила.
– Вы это так называете?… Он был ее большой-большой тайной. – Шейла сорвала потемневший листок с куста и раскрошила его пальцами. – Его так и не нашли, знаете, несмотря на все усилия. – Шейла открыла ладонь, посмотрела на растертый лист и смахнула на землю. – Джим никогда не говорил вслух, но он уверен, что Глория от скуки придумала себе любовника.
– А вы как думаете?
– Я думаю, он был женат.
Небо хмурилось целый день, и вот начало моросить. Мы вернулись в дом, Шейла взглянула на часы, намекая, что время вышло.
– Но теоретически Глория могла уйти от мужа к любовнику?
Шейла посмотрела на меня:
– Не знаю, эта мысль меня много лет мучит. С того дня я на все смотрю по-другому, мы и с Джимом тогда познакомились. Сначала я думала, что могла, но с годами засомневалась. Она обожала Билли, а отец не отдал бы его просто так. Если только он был любовью всей жизни, тогда может быть, хотя материнский инстинкт крайне трудно преодолеть. – Шейла кивнула на расставленные на комоде фотографии. – Я-то знаю, у меня самой двое.
Я взглянул на снимок двух неприметных школьников, фотографию неприметных студентов, скучный портрет неприметных лысеющих мужчин в темных костюмах, похожих на школьную форму. Интересно, сколько еще понадобится снимков для полной коллекции. Справа от галереи в серебряной рамке с орнаментом я увидел студийный портрет Глории Нун.
– Можно?
Шейла кивнула, и я взял снимок.
– Красивое лицо.
– Не только лицо, но и доброе сердце. – Она улыбнулась мне улыбкой Глории. – Глупо, наверное, но я иногда представляю, что она уехала в долгое кругосветное путешествие. Что она где-то в Египте, Турции… Маракеше, какой-нибудь экзотической стране, где всегда солнце. – Шейла взяла фотографию из моих рук, и впервые за нашу встречу я подумал, что она может заплакать. Вместо этого она усмехнулась. – Знаете, если бы она вдруг вернулась и сказала, что ездила отдыхать, я сама бы ее убила.
Шейла поставила фотографию на место, и я заметил другой снимок. Я взял его и постарался спросить как можно спокойнее:
– Друг семьи?
– С чего вы взяли? – Шейла ласково улыбнулась. – Это мой муж, Джим.
– Мистер Боуэн?
– Боуэн – фамилия первого мужа. Он умер за два года до исчезновения Глории. – Шейла покачала головой. – Рак костного мозга. С диагнозом он прожил всего полгода. После смерти Фрэнка мне особенно тяжело было смириться с потерей Глории. – Она снова покачала головой. – Знаете, я думала, что не выдержу. А потом появился Джим. – Шейла улыбнулась. – Он участвовал в расследовании. Мне кажется, большинство тогда считали Глорию распутной женщиной, бросившей мужа. Другие были времена. Но Джим никогда в это не верил. Он продолжал искать. Как раз тогда я в него и влюбилась. – Она улыбнулась. – Я сохранила вывеску на магазине – его основал дед Фрэнка, и я не вправе менять название. Я потому и догадалась, что вы звоните насчет Глории. Никто не зовет меня Боуэн. С тех пор как я вышла за Джима, я Шейла Монтгомери.
* * *
Представляю, как Джеймс Монтгомери возвращается домой и застает меня в гостиной за допросом его жены. Отчасти я даже хотел этого. Что бы он сделал в ее присутствии? Хотя, честно говоря, я рад, что мы не столкнулись.
Я чуть не бегом бросился из дома Монтгомери, проклиная пустынные улочки пригорода, боясь сесть на обратный поезд, чтобы не столкнуться с ним на вокзале. Наконец я выбрался на торговую улицу и сел на автобус в город.
Вернувшись в Лондон, я зашел в интернет-таксофон, чтобы проверить свой ящик. Технологии, может, и ушли далеко вперед, но люди по-прежнему облегчаются в будках. Я задержал дыхание и попытался понять, как эта штука работает. Связь чудовищно медленная, и я успел прочесть дюжину объявлений с обещанием потанцевать со мной, сделать массаж и вообще всячески меня развлечь. Они хоть понимают, с кем связываются?
Продавцы виагры не сдавались, но зато и Дрю Мэнсон объявился. Он горел от нетерпения со мной встретиться и оставил номер мобильного.
Мэнсон ответил после третьего гудка. Я объяснил, что завтра уезжаю на конференцию издателей, но буду рад встретиться с ним перед отъездом, например, за поздним обедом. Мистер Мэнсон согласился. Он предложил трактир неподалеку от Фаррингдон-роуд. Я как-то водил туда одну танцовщицу. Потратил кучу денег на еду, а она ушла, сказав, что ей надо выспаться перед шоу. Надеюсь, с Мэнсоном у меня срастется.
На снимке Дрю Мэнсону было чуть за тридцать – очки а-ля Дэвид Хокни, напряженный взгляд из-под всклокоченных темных волос в стиле молодых интеллектуалов-шестидесятников. Мэнсон сидит за столом, оторвавшись от пишущей машинки со смесью удивления и интеллектуальной суровости на грубоватом лице, правая рука застыла над клавишами, словно его отвлекли от написания шедевра.
Подсказки лежали в прическе, отсутствии компьютера и дате издания под обложкой библиотечной книги в моей сумке. Но я не ожидал, что в бар войдет лысеющий мужчина под шестьдесят в тех же или очень похожих очках. Несколько секунд он стоял в дверях, оглядываясь с видом потрепанного жизнью человека с маленькой надеждой в кармане. Я поднялся и пошел ему навстречу:
– Мистер Мэнсон?
– Да.
Он говорил, как, по-моему, должны говорить выпускники старого Кембриджа, и я обрадовался, что выбрал интеллектуальный стиль, надев очки.
– Уильям Уилсон. Спасибо, что так быстро согласились со мной встретиться.
Мэнсон выглядел как истинный писатель: широкие вельветовые брюки шоколадного цвета, монограмма на галстуке, наверное, многое говорящая посвященным, твидовый пиджак с заплатками на локтях. Интересно, насколько все это настоящее. Я пустился рассказывать о новой серии книг о преступлениях, которую мое маленькое новорожденное издательство хочет запустить, переиздав дополненные новыми фактами бестселлеры.
– Меня интересует дело Глории Нун, ее сын недавно покончил с собой.
Мэнсон кивнул и со свистом втянул сквозь зубы воздух, серьезно что-то обдумывая.
Официантка принесла меню, и Мэнсон принялся изучать его с прилежностью близорукого профессора за проверкой экзаменационных работ.
– Бифштекс с кровью, зеленый салат и бутылку белого вина, а пока что я выпью бокал «Пуйи Фюме». – Сделав заказ и дождавшись, когда официантка скроется в кухне, Мэнсон повернулся ко мне и терпеливо улыбнулся. – Мистер Уилсон, это был крайне интересный рассказ, но даже мне, с моими скромными познаниями в издательском деле, очевидно, что вы не имеете к нему никакого отношения. – Он снисходительно посмотрел на меня поверх очков, ожидая возражений, но я молчал, и он с одобрением улыбнулся. – Теперь, когда я заказал обед, окажите мне любезность и объясните, кто вы такой и чего от меня хотите.
– Вас не проведешь, а, мистер Мэнсон? – усмехнулся я.
Он одарил меня сухой профессорской улыбочкой, и я выдал ему запасную историю о нашей с Биллом дружбе. Не думаю, что он купился, но по крайней мере успокоился, что я не пишу книгу, а возможно, моя путаная история разожгла его любопытство.
Мэнсон полез в карман пиджака.
– Поскольку вы вытащили меня подложным предлогом, я имею полное право потребовать возместить расходы.
Он положил передо мной билет на поезд. Я, смутившись, выудил из кармана деньги за билет, затем положил сверху еще десятку.
– На обратном пути возьмите такси до вокзала.
Он отодвинул банкноту.
– Билета достаточно, спасибо, и… – Он сделал глоток вина и кивнул. – Отлично. Я буду счастлив обсудить с вами дело Глории Нун в обмен на маленькую услугу.
– Какую?
Мэнсон растерял вдруг писательский вид и заговорил, слегка грассируя:
– Вы поделитесь со мной новой информацией по делу.
Я помолчал, делая вид, что обдумываю его предложение.
– Я не уверен, что откопаю что-то новое, но если так, буду рад поделиться с вами.
– Отлично. – Мэнсон сделал еще глоток вина. – Значит, мы друг друга поняли?
Я кивнул, и мы сидели в неловком молчании, попивая белое вино и отщипывая хлеб в ожидании обеда.
Официантка поставила перед Мэнсоном бифштекс, передо мной – равиоли и посыпала их пармезаном. Мэнсон с отвращением посмотрел на мой обед, взял нож и вонзил его в бифштекс. Кровь разлилась по белой тарелке, не смешиваясь с бурой мясной подливкой. Мэнсон положил кусок в рот, прожевал и сказал:
– Дела с ненайденным телом всегда интригуют. Как в случае с несчастной миссис Нун: скорее всего, она погибла, но ведь остается крупица сомнения. Может, она просто сбежала от нелюбимого мужа.
– А ребенок?
– Такое случается.
Мэнсон проткнул брокколи, насадил сверху ломтик дареной картошки, с нежностью посмотрел на композицию и отправил в рот.
– Наверное, хотя не так часто.
– Чаще, чем вы можете себе представить. – Он говорил, продолжая жевать бифштекс. – Я не утверждаю, что так и было, просто предположение. Нет тела – нет доказательства смерти.
– Как с лордом Луканом.
– Верно.
Мэнсон заработал мощными челюстями, и я отвернулся, чтобы не видеть, как его зубы перемалывают пищу.
– Что, по-вашему, случилось с Глорией?
– Вы читали мою книгу?
– Да. – Я прочел ее в поезде по дороге из Глазго, к своему стыду легко втянувшись в подробности жизни Глории. Я не узнал ничего нового. – Книга захватывающая, но вы дали улики, не сделав никаких выводов. Мне интересно ваше мнение.
– Не для протокола?
– Безусловно.
– Я думаю, Билл Нун убил свою жену.
Он медленно допил вино и улыбнулся, смакуя букет а может, убийство. Я дал знак, чтобы принесли вторую бутылку.
– Откуда такая уверенность?
Ну, – он поднял вилку, – я не сказал, что уверен, я сказал: я думаю, что такое могло случиться. Большая разница.
– Понял.
– Преступление держится на трех китах: способ, мотив, возможность. У Билла Нуна был полный набор.
– А как насчет любовника?
– Таинственный любовник. – Мэнсон отодвинул пустую тарелку и улыбнулся, когда официантка поставила вторую бутылку вина. – Может, он на пляже в Акапулько, пьет «майтай» вместе с Глорией Нун, может, он плод ее воображения, может, он убил ее, а может, Билл убил и его. – Я наполнил его бокал, и он улыбнулся. – Однако это значит, что кроме Глории у него никого не было – никто не заявлял о пропаже мужчины, который бы подходил на эту роль.
– Но он мог убить ее, избавиться от тела и вернуться туда, откуда пришел.
– Теоретически да.
– Но вряд ли?
Он пожал плечами:
– Если бы вы были издателем, я бы набросал вам план главы о вероятных любовниках Глории Нун, все в рамках закона, никакой клеветы – но, честно говоря, я не верю.
– Тогда какой у Билла мотив, если любовника не было?
Мэнсон отхлебнул вина и посмотрел мне в глаза:
– У каждого мужа есть мотив, разве нет?
– Я не знаю. Никогда не был женат.
– Да. – Он усмехнулся. – Я тоже, но если бы был…
– Развелись бы?
– Я хотел сказать, что наверняка нашел бы мотив. Он засмеялся и налил себе еще вина.
– По-вашему, у Нуна мог быть сообщник? – Этот вопрос не давал мне покоя с тех пор, как я увидел фотографию двух мужчин на берегу озера.
Даже подшофе Мэнсон мгновенно отреагировал на приманку перед собственным носом.
– С чего вы взяли?
– Просто подумал. Недавно видел похожее дело.
Мэнсон не стал спрашивать, что за дело, – знал, что я вру. Медленно, теребя ножку бокала, он сказал:
– Очень может быть. Вдвоем легче спрятать тело. Главная проблема… – Он улыбнулся. – Помимо нелегкой задачи найти желающего помочь тебе избавиться от трупа жены… главная проблема – найти того, кому можно верить. Если запахнет жареным или объявят награду, сообщник может сдать тебя с потрохами, чтобы спасти свою шкуру. Плюс к этому синдром Раскольникова. Желание покаяться не стоит недооценивать. Оно может быть очень сильным. – Он снял очки, помассировал виски и посмотрел на меня блеклыми усталыми глазами. – Но главное, чем больше людей знает о преступлении, тем больше шансов, что тебя поймают. Билл Нун прекрасно об этом знал. – Мэнсон подавил отрыжку. – Если у тебя нет доказательств, я скажу, что ты на ложном пути, приятель. Биллу пришлось бы найти сообщника, которому он мог всецело довериться, сообщника, не подверженного приступам совести, который не стал бы бахвалиться или болтать по пьяной лавочке. – Он пытливо уставился на меня и стал похож на собственный снимок с обложки, только голос звучал настойчиво, почти умоляюще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Вы приехали из Шотландии?
– Утренним поездом из Глазго.
Шейла удивилась:
– Глория никогда не была в Шотландии.
– Я знаю, – улыбнулся я. – Я временно там живу – я попробовал чай. – Спасибо, что встретились со мной. Многие дела, подобные делу Глории, сейчас пересматриваются, но иногда нужно заставить полицию обратить внимание.
Шейла нервно потерла подбородок большим пальцем и сложила руки на коленях, как будто ей говорили, что это дурная привычка.
– Муж говорит, что полиция не закрывает такие дела.
Я подался вперед и добавил нотку искренности.
– Он прав, не закрывает. Но я уверен, ваш муж подтвердит, что в полиции мало людей и много работы. Иногда внимание прессы не помешает. – Шейла молча кивнула. – Я понимаю, вам, должно быть, больно говорить об исчезновении Глории даже столько лет спустя. Вы бы не согласились дать мне короткое интервью?
Шейла посмотрела на меня:
– Я босиком в ад спущусь, чтобы вернуть сестру или хотя бы узнать, что с ней стало.
– Хорошо. – Я улыбнулся, но Шейла не ответила. – Перейду прямо к делу. В исчезновении Глории пресса подспудно обвиняла ее мужа Билла. Что вы думаете по этому поводу?
Шейла посмотрела на котсуолдский пейзаж над пылающим газовым камином. Тихие зеленые поля, крытый соломой домик в глубине прекрасного сада. В таком месте не может случиться ничего дурного. Розовые клумбы под окнами. Кто знает, какие ужасы творятся за деревянными стенами? Наконец она перевела взгляд на меня.
– Действительно, прямо к делу. – Она налила себе еще чаю, но не притронулась к чашке. – Это нелегко. После пропажи Глории было время, когда я… вообще не могла о ней говорить. Я подозревала всех, особенно мужчин. – Она посмотрела на руки и начала теребить серебряное колечко. – Но со временем я поняла, что, стирая воспоминания о ней, стираю ее жизнь. А подозревая каждого встречного, разрушаю свою. – Шейла помолчала, собираясь с мыслями. – Ее сын тоже мертв. Билли. Покончил с собой. – Я кивнул, что уже знаю, и она спокойно продолжила: – Он был славным ребенком, но после исчезновения Глории мы почти не общались. – Шейла покачала головой. – После расследования мы с его отцом не слишком ладили. Я подозревала его, а он кричал, что я запутываю полицию. С этим тяжело справиться. Наверное, мне нужно было настоять, но я неважно себя чувствовала… потом я вышла замуж. Джим не хотел, чтобы я расстраивалась, и я предпочла закрыть эту главу своей жизни.
– Наверное, вам пришлось, ради душевного здоровья.
– Джим так и сказал, но я все думаю, если бы я больше бывала с Билли, не обвиняла его отца, может, Билли был бы сейчас жив.
– Не мучайте себя домыслами. Вы сделали, что могли.
– Вам надо познакомиться с Джимом. Он говорит то же самое. Джим всегда хотел защитить меня, избавить от воспоминаний. – Она глотнула чаю. – Пока дети были маленькими, было легче. Я погрузилась в заботы. Но дети росли, и я поняла, что готова снова говорить о Глории, только уже никто не хотел слушать. – Шейла посмотрела мне в глаза. – Вы первый человек за долгое время, кто интересуется Глорией. – Она поставила чашку на стол и выпрямилась, возвращаясь к вопросу. – Билл Нун был привлекательным мужчиной и, по сравнению с нашими родителями, весьма состоятельным. Наверное, ей следовало поинтересоваться, как он зарабатывает на жизнь, но Глория была молода, красива и хотела красивой жизни. Я никогда не упрекала ее, что она вышла за Билла.
– Но он бил ее?
Шейла снова опустила глаза:
– Я только один раз видела синяки.
– Когда Билл заявил, что Глория упала с лестницы? Шейла кивнула:
– Да, но я ей поверила. Билл крутился в клубном бизнесе, а в таком деле привыкаешь командовать. Да и зачем Глории врать? Конечно, я ей поверила.
– Некоторые вопросы могут показаться вам бестактными. Я заранее прошу прощения.
Шейла кивнула и ободряюще улыбнулась:
– Вы курите?
– Да.
– Тогда давайте подымим.
Мы вышли через стеклянные двери в небольшой дворик. Может, жизнь и течет по своим правилам, но природу Шейла взяла под контроль. Она разбила сад на идеально ровные лужайку и клумбочки. Миновав зеленый кованый стол и стулья, Шейла повела меня по лужайке, останавливаясь, чтобы оборвать сухой лист или вырвать сорняк. Может, сидеть на улице слишком холодно, а может, ей легче разговаривать о сестре, не глядя в глаза.
– Джиму не нравится, что я курю, но одна сигаретка не повредит, а уж как поможет. – Она засмеялась, и я впервые заметил в ней сходство с Глорией. – Вы хотите спросить о любовнике Глории.
Я кивнул с облегчением:
– Да.
– Всегда все сводится к одному, не так ли? К сексу.
– Страшная сила.
– Вы это так называете?… Он был ее большой-большой тайной. – Шейла сорвала потемневший листок с куста и раскрошила его пальцами. – Его так и не нашли, знаете, несмотря на все усилия. – Шейла открыла ладонь, посмотрела на растертый лист и смахнула на землю. – Джим никогда не говорил вслух, но он уверен, что Глория от скуки придумала себе любовника.
– А вы как думаете?
– Я думаю, он был женат.
Небо хмурилось целый день, и вот начало моросить. Мы вернулись в дом, Шейла взглянула на часы, намекая, что время вышло.
– Но теоретически Глория могла уйти от мужа к любовнику?
Шейла посмотрела на меня:
– Не знаю, эта мысль меня много лет мучит. С того дня я на все смотрю по-другому, мы и с Джимом тогда познакомились. Сначала я думала, что могла, но с годами засомневалась. Она обожала Билли, а отец не отдал бы его просто так. Если только он был любовью всей жизни, тогда может быть, хотя материнский инстинкт крайне трудно преодолеть. – Шейла кивнула на расставленные на комоде фотографии. – Я-то знаю, у меня самой двое.
Я взглянул на снимок двух неприметных школьников, фотографию неприметных студентов, скучный портрет неприметных лысеющих мужчин в темных костюмах, похожих на школьную форму. Интересно, сколько еще понадобится снимков для полной коллекции. Справа от галереи в серебряной рамке с орнаментом я увидел студийный портрет Глории Нун.
– Можно?
Шейла кивнула, и я взял снимок.
– Красивое лицо.
– Не только лицо, но и доброе сердце. – Она улыбнулась мне улыбкой Глории. – Глупо, наверное, но я иногда представляю, что она уехала в долгое кругосветное путешествие. Что она где-то в Египте, Турции… Маракеше, какой-нибудь экзотической стране, где всегда солнце. – Шейла взяла фотографию из моих рук, и впервые за нашу встречу я подумал, что она может заплакать. Вместо этого она усмехнулась. – Знаете, если бы она вдруг вернулась и сказала, что ездила отдыхать, я сама бы ее убила.
Шейла поставила фотографию на место, и я заметил другой снимок. Я взял его и постарался спросить как можно спокойнее:
– Друг семьи?
– С чего вы взяли? – Шейла ласково улыбнулась. – Это мой муж, Джим.
– Мистер Боуэн?
– Боуэн – фамилия первого мужа. Он умер за два года до исчезновения Глории. – Шейла покачала головой. – Рак костного мозга. С диагнозом он прожил всего полгода. После смерти Фрэнка мне особенно тяжело было смириться с потерей Глории. – Она снова покачала головой. – Знаете, я думала, что не выдержу. А потом появился Джим. – Шейла улыбнулась. – Он участвовал в расследовании. Мне кажется, большинство тогда считали Глорию распутной женщиной, бросившей мужа. Другие были времена. Но Джим никогда в это не верил. Он продолжал искать. Как раз тогда я в него и влюбилась. – Она улыбнулась. – Я сохранила вывеску на магазине – его основал дед Фрэнка, и я не вправе менять название. Я потому и догадалась, что вы звоните насчет Глории. Никто не зовет меня Боуэн. С тех пор как я вышла за Джима, я Шейла Монтгомери.
* * *
Представляю, как Джеймс Монтгомери возвращается домой и застает меня в гостиной за допросом его жены. Отчасти я даже хотел этого. Что бы он сделал в ее присутствии? Хотя, честно говоря, я рад, что мы не столкнулись.
Я чуть не бегом бросился из дома Монтгомери, проклиная пустынные улочки пригорода, боясь сесть на обратный поезд, чтобы не столкнуться с ним на вокзале. Наконец я выбрался на торговую улицу и сел на автобус в город.
Вернувшись в Лондон, я зашел в интернет-таксофон, чтобы проверить свой ящик. Технологии, может, и ушли далеко вперед, но люди по-прежнему облегчаются в будках. Я задержал дыхание и попытался понять, как эта штука работает. Связь чудовищно медленная, и я успел прочесть дюжину объявлений с обещанием потанцевать со мной, сделать массаж и вообще всячески меня развлечь. Они хоть понимают, с кем связываются?
Продавцы виагры не сдавались, но зато и Дрю Мэнсон объявился. Он горел от нетерпения со мной встретиться и оставил номер мобильного.
Мэнсон ответил после третьего гудка. Я объяснил, что завтра уезжаю на конференцию издателей, но буду рад встретиться с ним перед отъездом, например, за поздним обедом. Мистер Мэнсон согласился. Он предложил трактир неподалеку от Фаррингдон-роуд. Я как-то водил туда одну танцовщицу. Потратил кучу денег на еду, а она ушла, сказав, что ей надо выспаться перед шоу. Надеюсь, с Мэнсоном у меня срастется.
На снимке Дрю Мэнсону было чуть за тридцать – очки а-ля Дэвид Хокни, напряженный взгляд из-под всклокоченных темных волос в стиле молодых интеллектуалов-шестидесятников. Мэнсон сидит за столом, оторвавшись от пишущей машинки со смесью удивления и интеллектуальной суровости на грубоватом лице, правая рука застыла над клавишами, словно его отвлекли от написания шедевра.
Подсказки лежали в прическе, отсутствии компьютера и дате издания под обложкой библиотечной книги в моей сумке. Но я не ожидал, что в бар войдет лысеющий мужчина под шестьдесят в тех же или очень похожих очках. Несколько секунд он стоял в дверях, оглядываясь с видом потрепанного жизнью человека с маленькой надеждой в кармане. Я поднялся и пошел ему навстречу:
– Мистер Мэнсон?
– Да.
Он говорил, как, по-моему, должны говорить выпускники старого Кембриджа, и я обрадовался, что выбрал интеллектуальный стиль, надев очки.
– Уильям Уилсон. Спасибо, что так быстро согласились со мной встретиться.
Мэнсон выглядел как истинный писатель: широкие вельветовые брюки шоколадного цвета, монограмма на галстуке, наверное, многое говорящая посвященным, твидовый пиджак с заплатками на локтях. Интересно, насколько все это настоящее. Я пустился рассказывать о новой серии книг о преступлениях, которую мое маленькое новорожденное издательство хочет запустить, переиздав дополненные новыми фактами бестселлеры.
– Меня интересует дело Глории Нун, ее сын недавно покончил с собой.
Мэнсон кивнул и со свистом втянул сквозь зубы воздух, серьезно что-то обдумывая.
Официантка принесла меню, и Мэнсон принялся изучать его с прилежностью близорукого профессора за проверкой экзаменационных работ.
– Бифштекс с кровью, зеленый салат и бутылку белого вина, а пока что я выпью бокал «Пуйи Фюме». – Сделав заказ и дождавшись, когда официантка скроется в кухне, Мэнсон повернулся ко мне и терпеливо улыбнулся. – Мистер Уилсон, это был крайне интересный рассказ, но даже мне, с моими скромными познаниями в издательском деле, очевидно, что вы не имеете к нему никакого отношения. – Он снисходительно посмотрел на меня поверх очков, ожидая возражений, но я молчал, и он с одобрением улыбнулся. – Теперь, когда я заказал обед, окажите мне любезность и объясните, кто вы такой и чего от меня хотите.
– Вас не проведешь, а, мистер Мэнсон? – усмехнулся я.
Он одарил меня сухой профессорской улыбочкой, и я выдал ему запасную историю о нашей с Биллом дружбе. Не думаю, что он купился, но по крайней мере успокоился, что я не пишу книгу, а возможно, моя путаная история разожгла его любопытство.
Мэнсон полез в карман пиджака.
– Поскольку вы вытащили меня подложным предлогом, я имею полное право потребовать возместить расходы.
Он положил передо мной билет на поезд. Я, смутившись, выудил из кармана деньги за билет, затем положил сверху еще десятку.
– На обратном пути возьмите такси до вокзала.
Он отодвинул банкноту.
– Билета достаточно, спасибо, и… – Он сделал глоток вина и кивнул. – Отлично. Я буду счастлив обсудить с вами дело Глории Нун в обмен на маленькую услугу.
– Какую?
Мэнсон растерял вдруг писательский вид и заговорил, слегка грассируя:
– Вы поделитесь со мной новой информацией по делу.
Я помолчал, делая вид, что обдумываю его предложение.
– Я не уверен, что откопаю что-то новое, но если так, буду рад поделиться с вами.
– Отлично. – Мэнсон сделал еще глоток вина. – Значит, мы друг друга поняли?
Я кивнул, и мы сидели в неловком молчании, попивая белое вино и отщипывая хлеб в ожидании обеда.
Официантка поставила перед Мэнсоном бифштекс, передо мной – равиоли и посыпала их пармезаном. Мэнсон с отвращением посмотрел на мой обед, взял нож и вонзил его в бифштекс. Кровь разлилась по белой тарелке, не смешиваясь с бурой мясной подливкой. Мэнсон положил кусок в рот, прожевал и сказал:
– Дела с ненайденным телом всегда интригуют. Как в случае с несчастной миссис Нун: скорее всего, она погибла, но ведь остается крупица сомнения. Может, она просто сбежала от нелюбимого мужа.
– А ребенок?
– Такое случается.
Мэнсон проткнул брокколи, насадил сверху ломтик дареной картошки, с нежностью посмотрел на композицию и отправил в рот.
– Наверное, хотя не так часто.
– Чаще, чем вы можете себе представить. – Он говорил, продолжая жевать бифштекс. – Я не утверждаю, что так и было, просто предположение. Нет тела – нет доказательства смерти.
– Как с лордом Луканом.
– Верно.
Мэнсон заработал мощными челюстями, и я отвернулся, чтобы не видеть, как его зубы перемалывают пищу.
– Что, по-вашему, случилось с Глорией?
– Вы читали мою книгу?
– Да. – Я прочел ее в поезде по дороге из Глазго, к своему стыду легко втянувшись в подробности жизни Глории. Я не узнал ничего нового. – Книга захватывающая, но вы дали улики, не сделав никаких выводов. Мне интересно ваше мнение.
– Не для протокола?
– Безусловно.
– Я думаю, Билл Нун убил свою жену.
Он медленно допил вино и улыбнулся, смакуя букет а может, убийство. Я дал знак, чтобы принесли вторую бутылку.
– Откуда такая уверенность?
Ну, – он поднял вилку, – я не сказал, что уверен, я сказал: я думаю, что такое могло случиться. Большая разница.
– Понял.
– Преступление держится на трех китах: способ, мотив, возможность. У Билла Нуна был полный набор.
– А как насчет любовника?
– Таинственный любовник. – Мэнсон отодвинул пустую тарелку и улыбнулся, когда официантка поставила вторую бутылку вина. – Может, он на пляже в Акапулько, пьет «майтай» вместе с Глорией Нун, может, он плод ее воображения, может, он убил ее, а может, Билл убил и его. – Я наполнил его бокал, и он улыбнулся. – Однако это значит, что кроме Глории у него никого не было – никто не заявлял о пропаже мужчины, который бы подходил на эту роль.
– Но он мог убить ее, избавиться от тела и вернуться туда, откуда пришел.
– Теоретически да.
– Но вряд ли?
Он пожал плечами:
– Если бы вы были издателем, я бы набросал вам план главы о вероятных любовниках Глории Нун, все в рамках закона, никакой клеветы – но, честно говоря, я не верю.
– Тогда какой у Билла мотив, если любовника не было?
Мэнсон отхлебнул вина и посмотрел мне в глаза:
– У каждого мужа есть мотив, разве нет?
– Я не знаю. Никогда не был женат.
– Да. – Он усмехнулся. – Я тоже, но если бы был…
– Развелись бы?
– Я хотел сказать, что наверняка нашел бы мотив. Он засмеялся и налил себе еще вина.
– По-вашему, у Нуна мог быть сообщник? – Этот вопрос не давал мне покоя с тех пор, как я увидел фотографию двух мужчин на берегу озера.
Даже подшофе Мэнсон мгновенно отреагировал на приманку перед собственным носом.
– С чего вы взяли?
– Просто подумал. Недавно видел похожее дело.
Мэнсон не стал спрашивать, что за дело, – знал, что я вру. Медленно, теребя ножку бокала, он сказал:
– Очень может быть. Вдвоем легче спрятать тело. Главная проблема… – Он улыбнулся. – Помимо нелегкой задачи найти желающего помочь тебе избавиться от трупа жены… главная проблема – найти того, кому можно верить. Если запахнет жареным или объявят награду, сообщник может сдать тебя с потрохами, чтобы спасти свою шкуру. Плюс к этому синдром Раскольникова. Желание покаяться не стоит недооценивать. Оно может быть очень сильным. – Он снял очки, помассировал виски и посмотрел на меня блеклыми усталыми глазами. – Но главное, чем больше людей знает о преступлении, тем больше шансов, что тебя поймают. Билл Нун прекрасно об этом знал. – Мэнсон подавил отрыжку. – Если у тебя нет доказательств, я скажу, что ты на ложном пути, приятель. Биллу пришлось бы найти сообщника, которому он мог всецело довериться, сообщника, не подверженного приступам совести, который не стал бы бахвалиться или болтать по пьяной лавочке. – Он пытливо уставился на меня и стал похож на собственный снимок с обложки, только голос звучал настойчиво, почти умоляюще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26