Он осмотрел каждую, не меняясь в лице.
– Вы знаете эту девушку?
– Нет.
– Можно взглянуть на остальные?
Я протянул ему всю стопку, и он рассмотрел их, сосредоточенно нахмурившись.
– Вам знаком кто-то на снимках? – Я кивнул. – Покажите, кто.
Я выбрал снимок, на котором хорошо было видно лицо Маккиндлесса, и ткнул в него.
– Это владелец фотографий.
– Ах, да, да. – Он еще раз медленно рассмотрел фотографии и замер, закрыв глаза и упираясь пальцами в брови. – Позвольте отлучиться на секунду.
Он вышел из комнаты, и я услышал звук льющейся из-под крана воды. Я осмотрелся: наполовину офис, наполовину склад, все вещи аккуратно расставлены. Звезды на мониторе компьютера неслись прямо на меня. Я пошевелил «мышкой», экран очистился, но на рабочем столе ничего не было. Дерек сохранил файл и закрыл его перед тем, как выйти. Мой новый знакомый вернулся и сделал вид, будто не видит, что экранная заставка исчезла, но я уверен – он обратил на это внимание.
– Да, наш Лесли – проказник, не так ли? Интересно, что заставило его подумать, что я могу вам чем-то помочь? – В его тоне сквозила угроза, искажавшая мягкость подбираемых им слов.
– Я его вынудил, и вы ведь знаете Лесли – порой у него больше энтузиазма, чем меткости.
– Да, он склонен к вспышкам неоправданного энтузиазма. Я скажу вам, что смогу, но сначала вы мне расскажите что-нибудь. Что вы знаете о происхождении этих снимков?
– Ничего. Или почти ничего. Знаю, что мужчина, который их хранил, был состоятелен, источник его богатства мне не известен. Кроме фотографий, у него большая коллекция эротической литературы, которую он собирал, по-моему, много лет. Жил в Хиндланде с сестрой.
– Жил?
– Наверное, это еще одна вещь, которую я знаю. Он умер. Я нашел снимки в его личных вещах.
– Вы юрист?
– Нет, аукционист.
Он рассмеялся.
– Аукционист. Вы собираетесь выставить это на торгах! – Он произнес эту фразу с особой страстью, как будто это ему было приятно.
– Нет, планов у меня сейчас никаких.
– Еще один вопрос. Зачем?
– Что зачем?
– Зачем вам это нужно?
– Просто интересно.
– Ради простого интереса прилагать столько усилий…
– Тем не менее я пришел.
– Да, вы пришли. Ладно. Этот человек, – он указал на Маккиндлесса, – вы говорите, он коллекционировал эротическую литературу, грязные книжки.
– Да.
– Может, еще что-нибудь?
– Нет, пока не знаю. Ну, еще я нашел нэцкэ, японскую фигурку, вырезанную из слоновой кости. Тоже порнографическую.
– Садистская?
– Да.
– Ладно. Некоторая логика здесь есть. Это человек с менталитетом коллекционера. Он и сам появляется на фотографиях, а это говорит о том, что его страсть – не просто фотография. Эти же, – он показал на кадры убийства, – снимки оригинальные, но мы не знаем, как он их заполучил. Можно ведь предположить, что он просто пришел в магазин и ему продали это из-под полы. Такое иногда случается, мне рассказывали, – улыбнулся он.
– Но в снимках чувствуется что-то общее, – сказал я. – Тот факт, что он хранил их вместе, а также схожесть стиля… – Я сам себе удивлялся. – Расстояние между камерой и объектом, общий фон. Я ведь всю жизнь занимаюсь классифицированием и могу сразу определить первоисточник и авторский стиль. Понимаю ваше отношение к таким вещам, но я уверен, что у всех этих фотографий – происхождение одно. Есть здесь какая-то загадка, но композиция… и решение Маккиндлесса хранить эти снимки вместе… Здесь есть какая-то связь.
– Ну хорошо, вы считаете, что этот человек связан с созданием картинок. Лично я думаю, что сведений недостаточно, но предположим, вы правы. Итак, вы хотите узнать, правда ли, что эта девушка была убита и ее труп потом сфотографирован?
– Да.
– Я бы с большой долей уверенности сказал, что нет. – Возможно, на моем лице от его поспешного вывода отразилось удивление, потому что он рассмеялся. – Да вы разочарованы… Я испортил вашу тайну. Как я могу утверждать с такой уверенностью? Я уверен в этом по той же причине, по которой вы уверены, что фотографии были сделаны одним человеком. Опыт. Многие фантазируют на темы секса и смерти. Эрос и Танатос. Их связь стара как мир. Постоянно повторяется в живописи, литературе, кино, мифологии. Официально в моей профессии считается, что снаффа не существует. Подобное никогда не могло случиться. Но этим утверждением я просто защищаюсь. Мы ведь все знаем, что такие вещи есть. Лично я не встречал. И не знаю названий, но уверен, что где-то снят фильм, в котором один человек убивает другого в момент наивысшего напряжения. Откуда я знаю? Мне подсказывает здравый смысл. Если мы можем подумать об этом, значит, есть вероятность, что кто-то может это сделать. Мир стар и пошл, Рильке. Страшное уже произошло.
– Так почему?…
– Как вы думаете, почему это инсценировано? Потому что очень немногие люди фантазируют таким образом. Связанные с этим хлопоты, материальные проблемы, тюрьма. Да, я сказал, что где-то существует такое, но большинство людей все же умеют отличать реальность от фантазий. К нам приходит немало людей с сомнительной моралью, но психопатов среди них не так уж много. Я не думаю, что на этих фотографиях настоящее убийство.
– Но вы ведь не можете знать точно.
– А что вообще можно знать точно? Я покажу вам кое-что. – Он подошел к шкафу и вернулся с кожаной папкой. – Вот, взгляните.
Он передал мне пачку листов. Знакомая сцена повторялась в разных местах и с разными людьми, но образ один и тот же – связанное тело, где-то с открытым лицом, а где-то даже голова туго перевязана. Интересно, как же они умудрялись дышать?
– Замечаете сходство? – Он добавил к ним снимок с убитой девушкой. Бесспорное.
– Что они делают?
– Это называют «египтянкой» – понятно, почему. Я бы определил это как одну из форм садомазохизма, или выпусканием пара, отказом от ответственности. В реальной жизни мы боремся за власть, а иногда в фантазиях мы сдаемся и расслабляемся. Вот интересная картинка.
Он протянул мне вырезку из журнала. Туго связанная женщина лежит ничком, черты лица в тени, бинты скрывают все тело, кроме треугольника на лобке, где черные волосы контрастируют с белоснежными повязками.
– Дэвид Бэйли в таком виде сфотографировал свою красавицу-жену. – Он засмеялся. – Может, я тоже художник? А вот еще. – Бесполое существо, затянутое в черный латекс, застегнутый на «молнию» у рта. – Импульс тот же. Ну, по крайней мере, они хоть ведут себя мирно.
– Хотите сказать, то же самое происходит и на моих фотографиях?
– А разве не похоже? Скорее всего этот человек любил играть в порочные игры. Но не думаю, что он был убийцей. Опыт мне подсказывает, что это не так.
– А как я смогу точно убедиться?
– Мистер Рильке, вы уже не настолько молоды, чтобы задавать такой вопрос. Я уверен в своем предположении. А уверены ли вы – это вам решать.
– Думаю, это как раз тот вопрос, на который я ищу ответ. – Я собрал фотографии, положил в карман и поднялся уходить.
– Секундочку. А что вы собираетесь теперь делать с этими картинками?
– Понятия не имею. Вообще-то они не мои, они – часть собственности. Скорее всего покажу их сестре. У меня предчувствие, что ее это не сильно удивит. А она, видимо, пожелает уничтожить их.
– Я вам за них хорошо заплачу.
– Да? Но кадры ведь… настолько неоригинальны.
– Однако возраст фотографий и сомнительное происхождение придают им особую ценность. Вы можете привлечь к продаже его сестру, это ваше дело.
Он еще некоторое время пытался меня уговорить, а я старался не обижаться на его предположение, что меня можно купить. На самом деле можно было бы, но ни он, ни я не знали истинной цены. В конце концов он записал телефонный номер на бумажке и протянул мне.
– Помните, Рильке, я куплю их в любое время: на этой неделе или на следующей, в этом месяце или следующем, в этом году или в следующем. Я на этом рынке давно и надолго. Возможно, вам и не нужны деньги, но что-то другое может понадобиться. Обращайтесь ко мне, я полезный человек.
Боюсь, он преувеличивал.
Я оставил его сгребать бумаги и фотографии обратно в кожаную папку. В лавке – по-прежнему ни одного покупателя. Обещанный дождь наконец начался, и по ступенькам в подвал из забитой дренажной канавы стекала вода. Она смоет всю грязь и пыль во двор, укутав городской мусор слоем ила. Людская толпа за окном поредела. Мимо прошел кто-то в серьезных брюках, простучали легкие женские каблучки, спешащие домой. Я услышал, как Трэпп говорит с кем-то по телефону, и не смог разобрать, на каком языке. Дерек нагнулся над прилавком, погрузившись в какую-то книжку. Он поднял голову, и наши глаза встретились. Я подмигнул ему и кивнул в сторону двери. Шторы за его спиной раздвинулись, и он тут же уткнулся в книгу.
– Я надеюсь, Рильке, что наша встреча хоть в чем-то вам помогла. Помните о моем предложении.
Белоголовый мужчина положил руку мне на плечо. Жар от его ладони проник через все слои моей одежды, я повернулся к нему и, желая скорее освободиться от стеснения, от его благословения, пожал ему руку, как бы заключая сделку. Я посмотрел ему в глаза и улыбкой уверил, что не забуду.
Косой дождь хлестал почти горизонтально. Я поднял воротник и стал подниматься сначала по грязным ступенькам лавки, потом по чистым – страхового офиса. В окне офиса был витраж с подстерегающими нас опасностями: красный огонь расправлялся со складом, а пожарные безуспешно пытались его потушить. В другой части диптиха девушка шла прочь от корабля, отправляющегося в плавание. Ветер трепал и закручивал ее желтые волосы художественными завитками. Но она улыбалась и уверенно шагала вперед, оставив корабль, над которым уже собрались тучи. Эта дама сделала свой страховой взнос. Золотые буквы обещали: «Честность, Объективность, Безопасность». Я встал под козырьком у входа, закурил и стал ждать.
Я докуривал уже третью влажную самокрутку, когда услышал, как внизу хлопнула дверь. Я отступил в тень, но это был Дерек – он на чем свет стоит вполголоса ругал дождь, который уже успел намочить его волосы и оставить серые пятна на мягком замшевом костюме. О, радость моя, позволь мне высушить тебя полотенцем и согреть. Наблюдая, как он идет, я рассмотрел его узкие бедра в обтягивающих брюках, заправленных в высокие ботинки «Челси». Я кашлянул, и он вздрогнул.
– О, ебть, господи!
Он отступил назад, под лестницу, стряхивая капли, стекающие с волос на уши, и взглянул на меня. Интересно, в каком виде я предстал перед ним?
Никогда не умел начинать разговор. Прорваться через…
– Как ты?
– Нормально. Только что закончил.
– Мокровато сегодня. – Я напрягся.
– Ясен перец.
Где-то короткой дробью прогремел гром, блеснула молния и запахло кордитом. Он поморщился и осмотрел свой пиджак в мокрых точках.
– Может, пинту пива выпьем? – предложил я.
– Зачем?
– Ну… такой дождь испортит тебе пиджак.
Мы, как безумные, перескакивая сточные канавы, плывущий мусор, пронеслись по Вест-Найл-стрит, уже превратившейся в реку. Автобус подплыл к остановке и выбросил из-под колес фонтаны брызг. Мы обогнули его и заскочили в ближайший паб.
Здесь тусовались юристы. Вокруг стойки сгрудились адвокаты и их помощники, все жадно поглощали спиртное и громко разговаривали. Своими черными костюмами и румяными физиономиями они напоминали кучку дьяволов. Места были только стоячие. Я бы предпочел что-нибудь поспокойнее – теплый уютный бар, где можно было бы забавлять Дерека выпивкой и разговорами. А здесь, в окружении костюмов, мальчику скорее всего хотелось быстро выпить и уйти. Вот черт, в этой толкучке могут облить солодом его хороший костюм. Я принес пиво, мы забились в угол и чокнулись.
– За знакомство.
Вблизи он оказался старше, чем выглядел в полумраке лавки. Года двадцать два – двадцать четыре.
Он откинул со лба мокрые волосы:
– Не самое лучшее место, но тут хоть сухо. Ураган – просто нечто.
– Да, настоящий. Бедные матросы в море. Скорее всего на всю ночь.
Его улыбка стала шире:
– В таком случае лучше бы сейчас оказаться дома, в тепле и уюте.
Он что, дразнит меня? Я не хотел, чтобы он шел домой один. Мне хотелось лизать его белые зубы, покусывать нижнюю губу до тех пор, пока не почувствую теплую, липкую кровь, растекающуюся по его рту, как вишневый блеск для губ. Я глотнул пива, чувствуя металлический привкус.
– Ну, кто знает, может, когда мы с тобой выпьем пару пинт, там уже все подсохнет.
Мы помолчали. Он спокойно ждал, я спешно отыскивал в голове подходящие слова.
– Работа нравится?
– Бывали и хуже. – Он снова рассмеялся, но теперь резковато. – Это заработок, но не скажу, что так уж нравится. Там спокойно, он разрешает мне читать книги, романы – не те, которые он продает. Лучше, чем «Макдоналдс», но не то, что называют карьерой.
– А что дальше планируешь делать?
– Много чего. – Он обвел глазами бар – среди этих людей могли оказаться его клиенты. Если бы он их узнал, то не поздоровался бы. – У вас есть преимущество: вы знаете, где я работаю, чем занимаюсь, а все, что знаю я, – только ваше имя, если оно настоящее.
Я рассказал ему о себе. Рассказал об аукционном доме. О волнении, которое охватывает, когда предчувствуешь интересные находки, о приобретенном опыте. Я хвастался, рассказывая ему, как углубляюсь в историю вещей, пытаясь разузнать их происхождение. О картинах, судьбы которых мог проследить пальцем по карте Европы. Я рассказал ему о дельцах, которые, чтобы увеличить стоимость картины, добавляли в пустынный пейзаж собаку или человека, или корабль, тонущий с поднятыми парусами, при полном штиле. О мазне, которую продавцы меняли до неузнаваемости, но мы все-таки снимали с торгов. Я рассказывал ему истории о домах, в которых мне доводилось бывать. Об открытиях, которые я сделал. О дешевых украшениях, выдаваемых за фамильные драгоценности. О посмертных масках, сорочках новорожденных, высушенных руках. Об одной распродаже, где в обложке каждой книги была припрятана десятифунтовая бумажка. Я провел его с собой и описал все это ремесло, рассказал о преступных группировках и их разборках, о мордобое и вспоротых шинах. Я удерживал его взгляд привычным репертуаром, но все это время хотел прижать его к стене и самому прижаться к нему.
– Звучит забавно.
Я пожал плечами:
– Это заработок.
– Да, но интересно. Вы работаете с тем, что вам нравится. А что вам сегодня нужно было от Трэппа?
– Ничего особенного. Чтобы он взглянул на фотографии, которые я нашел. Надеялся, что он сумеет что-нибудь мне о них сказать.
– Должно быть, у вас хорошие связи, раз он согласился тратить время на это. А что он сказал?
– Сказал, что они не такие уж редкие, как я предполагал. Попытался доказать это, демонстрируя разные иллюстрации, а потом предложил за них хорошую сумму.
– И теперь вы хотите, чтобы и я окинул их своим опытным взглядом. Вот к чему эта пинта пива?
Не совсем.
– Ты попал прямо в точку.
– Ну, тогда заказывайте еще кружку, и я посмотрю. Не так уж часто приходится выступать экспертом.
Я отодвинул наши пустые кружки:
– Сначала посмотри.
В первую очередь я показал снимки со смертью. Он изучал их долго, не произнося ни звука. Мне показалось, будто толпа отпрянула от нас и гул голосов затих, когда снимки появились на столе. Он рассматривал их один за другим и раскладывал жутким триптихом, потом возвращался к каждому по отдельности, подносил к глазам, с расширенными зрачками, стараясь охватить увиденное.
– В этом есть что-то красивое. – Его слова нарушили колдовские чары, и вокруг нас снова зазвенели стаканы и забормотали пьяные голоса. – Знаю, что это ужасно, но это какая-то ужасная красота. – Я поднял брови. – А если вспомнить всю историю нашего искусства? Ведь нас методично обучали получать удовольствие от подобных сцен. Сколько благовещений? Дева Мария, ждущая Гавриила, который наполнит ее семенем бога, – самое первое право первой брачной ночи. Сколько бледных женщин распластано на картинах, будто умершие? Эти фотографии, конечно, – уже на шаг дальше, вы скажете – слишком далеко, но ведь это в традиции западного искусства. Невинность, теряющая кровь. Жертва вампиров. «Смерть прекрасной женщины – самая красивая вещь на свете», как сказал Эдгар Аллан По.
– Интересно.
– Но не то, что вы хотели бы услышать, так ведь?
– Просто с такого угла зрения я на это не смотрел. Значит, ты видишь в этом искусство?
– Но ведь не я, а вы показываете мне эти грязные картинки. А я просто говорю о том, что вижу.
– Извини.
– Это будет вам стоить еще одной кружки. Да нет, ничего страшного, я, конечно, не одобряю таких вещей – если хотите знать, вообще против. Я лишь хотел сказать, что можно смотреть на такую мерзость и даже в ней видеть красоту, ведь так?
– Я тебя понял. Но я хочу узнать: убийство на самом деле имело место, или здесь просто умелая инсценировка?
Он поднял на меня недоверчивый взгляд:
– А почему вам так хочется это знать – у вас тяга к развратной жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Вы знаете эту девушку?
– Нет.
– Можно взглянуть на остальные?
Я протянул ему всю стопку, и он рассмотрел их, сосредоточенно нахмурившись.
– Вам знаком кто-то на снимках? – Я кивнул. – Покажите, кто.
Я выбрал снимок, на котором хорошо было видно лицо Маккиндлесса, и ткнул в него.
– Это владелец фотографий.
– Ах, да, да. – Он еще раз медленно рассмотрел фотографии и замер, закрыв глаза и упираясь пальцами в брови. – Позвольте отлучиться на секунду.
Он вышел из комнаты, и я услышал звук льющейся из-под крана воды. Я осмотрелся: наполовину офис, наполовину склад, все вещи аккуратно расставлены. Звезды на мониторе компьютера неслись прямо на меня. Я пошевелил «мышкой», экран очистился, но на рабочем столе ничего не было. Дерек сохранил файл и закрыл его перед тем, как выйти. Мой новый знакомый вернулся и сделал вид, будто не видит, что экранная заставка исчезла, но я уверен – он обратил на это внимание.
– Да, наш Лесли – проказник, не так ли? Интересно, что заставило его подумать, что я могу вам чем-то помочь? – В его тоне сквозила угроза, искажавшая мягкость подбираемых им слов.
– Я его вынудил, и вы ведь знаете Лесли – порой у него больше энтузиазма, чем меткости.
– Да, он склонен к вспышкам неоправданного энтузиазма. Я скажу вам, что смогу, но сначала вы мне расскажите что-нибудь. Что вы знаете о происхождении этих снимков?
– Ничего. Или почти ничего. Знаю, что мужчина, который их хранил, был состоятелен, источник его богатства мне не известен. Кроме фотографий, у него большая коллекция эротической литературы, которую он собирал, по-моему, много лет. Жил в Хиндланде с сестрой.
– Жил?
– Наверное, это еще одна вещь, которую я знаю. Он умер. Я нашел снимки в его личных вещах.
– Вы юрист?
– Нет, аукционист.
Он рассмеялся.
– Аукционист. Вы собираетесь выставить это на торгах! – Он произнес эту фразу с особой страстью, как будто это ему было приятно.
– Нет, планов у меня сейчас никаких.
– Еще один вопрос. Зачем?
– Что зачем?
– Зачем вам это нужно?
– Просто интересно.
– Ради простого интереса прилагать столько усилий…
– Тем не менее я пришел.
– Да, вы пришли. Ладно. Этот человек, – он указал на Маккиндлесса, – вы говорите, он коллекционировал эротическую литературу, грязные книжки.
– Да.
– Может, еще что-нибудь?
– Нет, пока не знаю. Ну, еще я нашел нэцкэ, японскую фигурку, вырезанную из слоновой кости. Тоже порнографическую.
– Садистская?
– Да.
– Ладно. Некоторая логика здесь есть. Это человек с менталитетом коллекционера. Он и сам появляется на фотографиях, а это говорит о том, что его страсть – не просто фотография. Эти же, – он показал на кадры убийства, – снимки оригинальные, но мы не знаем, как он их заполучил. Можно ведь предположить, что он просто пришел в магазин и ему продали это из-под полы. Такое иногда случается, мне рассказывали, – улыбнулся он.
– Но в снимках чувствуется что-то общее, – сказал я. – Тот факт, что он хранил их вместе, а также схожесть стиля… – Я сам себе удивлялся. – Расстояние между камерой и объектом, общий фон. Я ведь всю жизнь занимаюсь классифицированием и могу сразу определить первоисточник и авторский стиль. Понимаю ваше отношение к таким вещам, но я уверен, что у всех этих фотографий – происхождение одно. Есть здесь какая-то загадка, но композиция… и решение Маккиндлесса хранить эти снимки вместе… Здесь есть какая-то связь.
– Ну хорошо, вы считаете, что этот человек связан с созданием картинок. Лично я думаю, что сведений недостаточно, но предположим, вы правы. Итак, вы хотите узнать, правда ли, что эта девушка была убита и ее труп потом сфотографирован?
– Да.
– Я бы с большой долей уверенности сказал, что нет. – Возможно, на моем лице от его поспешного вывода отразилось удивление, потому что он рассмеялся. – Да вы разочарованы… Я испортил вашу тайну. Как я могу утверждать с такой уверенностью? Я уверен в этом по той же причине, по которой вы уверены, что фотографии были сделаны одним человеком. Опыт. Многие фантазируют на темы секса и смерти. Эрос и Танатос. Их связь стара как мир. Постоянно повторяется в живописи, литературе, кино, мифологии. Официально в моей профессии считается, что снаффа не существует. Подобное никогда не могло случиться. Но этим утверждением я просто защищаюсь. Мы ведь все знаем, что такие вещи есть. Лично я не встречал. И не знаю названий, но уверен, что где-то снят фильм, в котором один человек убивает другого в момент наивысшего напряжения. Откуда я знаю? Мне подсказывает здравый смысл. Если мы можем подумать об этом, значит, есть вероятность, что кто-то может это сделать. Мир стар и пошл, Рильке. Страшное уже произошло.
– Так почему?…
– Как вы думаете, почему это инсценировано? Потому что очень немногие люди фантазируют таким образом. Связанные с этим хлопоты, материальные проблемы, тюрьма. Да, я сказал, что где-то существует такое, но большинство людей все же умеют отличать реальность от фантазий. К нам приходит немало людей с сомнительной моралью, но психопатов среди них не так уж много. Я не думаю, что на этих фотографиях настоящее убийство.
– Но вы ведь не можете знать точно.
– А что вообще можно знать точно? Я покажу вам кое-что. – Он подошел к шкафу и вернулся с кожаной папкой. – Вот, взгляните.
Он передал мне пачку листов. Знакомая сцена повторялась в разных местах и с разными людьми, но образ один и тот же – связанное тело, где-то с открытым лицом, а где-то даже голова туго перевязана. Интересно, как же они умудрялись дышать?
– Замечаете сходство? – Он добавил к ним снимок с убитой девушкой. Бесспорное.
– Что они делают?
– Это называют «египтянкой» – понятно, почему. Я бы определил это как одну из форм садомазохизма, или выпусканием пара, отказом от ответственности. В реальной жизни мы боремся за власть, а иногда в фантазиях мы сдаемся и расслабляемся. Вот интересная картинка.
Он протянул мне вырезку из журнала. Туго связанная женщина лежит ничком, черты лица в тени, бинты скрывают все тело, кроме треугольника на лобке, где черные волосы контрастируют с белоснежными повязками.
– Дэвид Бэйли в таком виде сфотографировал свою красавицу-жену. – Он засмеялся. – Может, я тоже художник? А вот еще. – Бесполое существо, затянутое в черный латекс, застегнутый на «молнию» у рта. – Импульс тот же. Ну, по крайней мере, они хоть ведут себя мирно.
– Хотите сказать, то же самое происходит и на моих фотографиях?
– А разве не похоже? Скорее всего этот человек любил играть в порочные игры. Но не думаю, что он был убийцей. Опыт мне подсказывает, что это не так.
– А как я смогу точно убедиться?
– Мистер Рильке, вы уже не настолько молоды, чтобы задавать такой вопрос. Я уверен в своем предположении. А уверены ли вы – это вам решать.
– Думаю, это как раз тот вопрос, на который я ищу ответ. – Я собрал фотографии, положил в карман и поднялся уходить.
– Секундочку. А что вы собираетесь теперь делать с этими картинками?
– Понятия не имею. Вообще-то они не мои, они – часть собственности. Скорее всего покажу их сестре. У меня предчувствие, что ее это не сильно удивит. А она, видимо, пожелает уничтожить их.
– Я вам за них хорошо заплачу.
– Да? Но кадры ведь… настолько неоригинальны.
– Однако возраст фотографий и сомнительное происхождение придают им особую ценность. Вы можете привлечь к продаже его сестру, это ваше дело.
Он еще некоторое время пытался меня уговорить, а я старался не обижаться на его предположение, что меня можно купить. На самом деле можно было бы, но ни он, ни я не знали истинной цены. В конце концов он записал телефонный номер на бумажке и протянул мне.
– Помните, Рильке, я куплю их в любое время: на этой неделе или на следующей, в этом месяце или следующем, в этом году или в следующем. Я на этом рынке давно и надолго. Возможно, вам и не нужны деньги, но что-то другое может понадобиться. Обращайтесь ко мне, я полезный человек.
Боюсь, он преувеличивал.
Я оставил его сгребать бумаги и фотографии обратно в кожаную папку. В лавке – по-прежнему ни одного покупателя. Обещанный дождь наконец начался, и по ступенькам в подвал из забитой дренажной канавы стекала вода. Она смоет всю грязь и пыль во двор, укутав городской мусор слоем ила. Людская толпа за окном поредела. Мимо прошел кто-то в серьезных брюках, простучали легкие женские каблучки, спешащие домой. Я услышал, как Трэпп говорит с кем-то по телефону, и не смог разобрать, на каком языке. Дерек нагнулся над прилавком, погрузившись в какую-то книжку. Он поднял голову, и наши глаза встретились. Я подмигнул ему и кивнул в сторону двери. Шторы за его спиной раздвинулись, и он тут же уткнулся в книгу.
– Я надеюсь, Рильке, что наша встреча хоть в чем-то вам помогла. Помните о моем предложении.
Белоголовый мужчина положил руку мне на плечо. Жар от его ладони проник через все слои моей одежды, я повернулся к нему и, желая скорее освободиться от стеснения, от его благословения, пожал ему руку, как бы заключая сделку. Я посмотрел ему в глаза и улыбкой уверил, что не забуду.
Косой дождь хлестал почти горизонтально. Я поднял воротник и стал подниматься сначала по грязным ступенькам лавки, потом по чистым – страхового офиса. В окне офиса был витраж с подстерегающими нас опасностями: красный огонь расправлялся со складом, а пожарные безуспешно пытались его потушить. В другой части диптиха девушка шла прочь от корабля, отправляющегося в плавание. Ветер трепал и закручивал ее желтые волосы художественными завитками. Но она улыбалась и уверенно шагала вперед, оставив корабль, над которым уже собрались тучи. Эта дама сделала свой страховой взнос. Золотые буквы обещали: «Честность, Объективность, Безопасность». Я встал под козырьком у входа, закурил и стал ждать.
Я докуривал уже третью влажную самокрутку, когда услышал, как внизу хлопнула дверь. Я отступил в тень, но это был Дерек – он на чем свет стоит вполголоса ругал дождь, который уже успел намочить его волосы и оставить серые пятна на мягком замшевом костюме. О, радость моя, позволь мне высушить тебя полотенцем и согреть. Наблюдая, как он идет, я рассмотрел его узкие бедра в обтягивающих брюках, заправленных в высокие ботинки «Челси». Я кашлянул, и он вздрогнул.
– О, ебть, господи!
Он отступил назад, под лестницу, стряхивая капли, стекающие с волос на уши, и взглянул на меня. Интересно, в каком виде я предстал перед ним?
Никогда не умел начинать разговор. Прорваться через…
– Как ты?
– Нормально. Только что закончил.
– Мокровато сегодня. – Я напрягся.
– Ясен перец.
Где-то короткой дробью прогремел гром, блеснула молния и запахло кордитом. Он поморщился и осмотрел свой пиджак в мокрых точках.
– Может, пинту пива выпьем? – предложил я.
– Зачем?
– Ну… такой дождь испортит тебе пиджак.
Мы, как безумные, перескакивая сточные канавы, плывущий мусор, пронеслись по Вест-Найл-стрит, уже превратившейся в реку. Автобус подплыл к остановке и выбросил из-под колес фонтаны брызг. Мы обогнули его и заскочили в ближайший паб.
Здесь тусовались юристы. Вокруг стойки сгрудились адвокаты и их помощники, все жадно поглощали спиртное и громко разговаривали. Своими черными костюмами и румяными физиономиями они напоминали кучку дьяволов. Места были только стоячие. Я бы предпочел что-нибудь поспокойнее – теплый уютный бар, где можно было бы забавлять Дерека выпивкой и разговорами. А здесь, в окружении костюмов, мальчику скорее всего хотелось быстро выпить и уйти. Вот черт, в этой толкучке могут облить солодом его хороший костюм. Я принес пиво, мы забились в угол и чокнулись.
– За знакомство.
Вблизи он оказался старше, чем выглядел в полумраке лавки. Года двадцать два – двадцать четыре.
Он откинул со лба мокрые волосы:
– Не самое лучшее место, но тут хоть сухо. Ураган – просто нечто.
– Да, настоящий. Бедные матросы в море. Скорее всего на всю ночь.
Его улыбка стала шире:
– В таком случае лучше бы сейчас оказаться дома, в тепле и уюте.
Он что, дразнит меня? Я не хотел, чтобы он шел домой один. Мне хотелось лизать его белые зубы, покусывать нижнюю губу до тех пор, пока не почувствую теплую, липкую кровь, растекающуюся по его рту, как вишневый блеск для губ. Я глотнул пива, чувствуя металлический привкус.
– Ну, кто знает, может, когда мы с тобой выпьем пару пинт, там уже все подсохнет.
Мы помолчали. Он спокойно ждал, я спешно отыскивал в голове подходящие слова.
– Работа нравится?
– Бывали и хуже. – Он снова рассмеялся, но теперь резковато. – Это заработок, но не скажу, что так уж нравится. Там спокойно, он разрешает мне читать книги, романы – не те, которые он продает. Лучше, чем «Макдоналдс», но не то, что называют карьерой.
– А что дальше планируешь делать?
– Много чего. – Он обвел глазами бар – среди этих людей могли оказаться его клиенты. Если бы он их узнал, то не поздоровался бы. – У вас есть преимущество: вы знаете, где я работаю, чем занимаюсь, а все, что знаю я, – только ваше имя, если оно настоящее.
Я рассказал ему о себе. Рассказал об аукционном доме. О волнении, которое охватывает, когда предчувствуешь интересные находки, о приобретенном опыте. Я хвастался, рассказывая ему, как углубляюсь в историю вещей, пытаясь разузнать их происхождение. О картинах, судьбы которых мог проследить пальцем по карте Европы. Я рассказал ему о дельцах, которые, чтобы увеличить стоимость картины, добавляли в пустынный пейзаж собаку или человека, или корабль, тонущий с поднятыми парусами, при полном штиле. О мазне, которую продавцы меняли до неузнаваемости, но мы все-таки снимали с торгов. Я рассказывал ему истории о домах, в которых мне доводилось бывать. Об открытиях, которые я сделал. О дешевых украшениях, выдаваемых за фамильные драгоценности. О посмертных масках, сорочках новорожденных, высушенных руках. Об одной распродаже, где в обложке каждой книги была припрятана десятифунтовая бумажка. Я провел его с собой и описал все это ремесло, рассказал о преступных группировках и их разборках, о мордобое и вспоротых шинах. Я удерживал его взгляд привычным репертуаром, но все это время хотел прижать его к стене и самому прижаться к нему.
– Звучит забавно.
Я пожал плечами:
– Это заработок.
– Да, но интересно. Вы работаете с тем, что вам нравится. А что вам сегодня нужно было от Трэппа?
– Ничего особенного. Чтобы он взглянул на фотографии, которые я нашел. Надеялся, что он сумеет что-нибудь мне о них сказать.
– Должно быть, у вас хорошие связи, раз он согласился тратить время на это. А что он сказал?
– Сказал, что они не такие уж редкие, как я предполагал. Попытался доказать это, демонстрируя разные иллюстрации, а потом предложил за них хорошую сумму.
– И теперь вы хотите, чтобы и я окинул их своим опытным взглядом. Вот к чему эта пинта пива?
Не совсем.
– Ты попал прямо в точку.
– Ну, тогда заказывайте еще кружку, и я посмотрю. Не так уж часто приходится выступать экспертом.
Я отодвинул наши пустые кружки:
– Сначала посмотри.
В первую очередь я показал снимки со смертью. Он изучал их долго, не произнося ни звука. Мне показалось, будто толпа отпрянула от нас и гул голосов затих, когда снимки появились на столе. Он рассматривал их один за другим и раскладывал жутким триптихом, потом возвращался к каждому по отдельности, подносил к глазам, с расширенными зрачками, стараясь охватить увиденное.
– В этом есть что-то красивое. – Его слова нарушили колдовские чары, и вокруг нас снова зазвенели стаканы и забормотали пьяные голоса. – Знаю, что это ужасно, но это какая-то ужасная красота. – Я поднял брови. – А если вспомнить всю историю нашего искусства? Ведь нас методично обучали получать удовольствие от подобных сцен. Сколько благовещений? Дева Мария, ждущая Гавриила, который наполнит ее семенем бога, – самое первое право первой брачной ночи. Сколько бледных женщин распластано на картинах, будто умершие? Эти фотографии, конечно, – уже на шаг дальше, вы скажете – слишком далеко, но ведь это в традиции западного искусства. Невинность, теряющая кровь. Жертва вампиров. «Смерть прекрасной женщины – самая красивая вещь на свете», как сказал Эдгар Аллан По.
– Интересно.
– Но не то, что вы хотели бы услышать, так ведь?
– Просто с такого угла зрения я на это не смотрел. Значит, ты видишь в этом искусство?
– Но ведь не я, а вы показываете мне эти грязные картинки. А я просто говорю о том, что вижу.
– Извини.
– Это будет вам стоить еще одной кружки. Да нет, ничего страшного, я, конечно, не одобряю таких вещей – если хотите знать, вообще против. Я лишь хотел сказать, что можно смотреть на такую мерзость и даже в ней видеть красоту, ведь так?
– Я тебя понял. Но я хочу узнать: убийство на самом деле имело место, или здесь просто умелая инсценировка?
Он поднял на меня недоверчивый взгляд:
– А почему вам так хочется это знать – у вас тяга к развратной жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26