Английские и ирландские банкноты соседствовали с шотландскими. С минуту мы просто смотрели на них. Выпить друг другу мы не предлагали. Мы сели и в тишине стали считать деньги, раскладывая их по стопкам – по пятьдесят пятерками, по сто червонцами, по пятьсот – двадцатками, и по тысяче – полтинниками. Пальцы у нас почернели.
Через некоторое время Роза спросила:
– Ты что собираешься делать со своей долей?
– Не знаю. Сидеть тихо, наверное.
– Я тоже.
Мы переглянулись и улыбнулись друг другу, как заговорщики, но при этом каждый прекрасно понимал, что другой врет. У нее в голове наверняка вертелись картинки из глянцевых журналов. Наряды и отпуска, прелестные штучки, душистые, солнечные деньки.
– Ты же не станешь алкоголичкой, правда? Она рассмеялась.
– Думаю, если и стану, то теперь смогу позволить себе «Приори».
Мы умолкли и продолжили. Я знал, что сделаю со своей долей. Уеду. С меня хватит сорока трех лет серого неба и унылых дней. Один риск порождает другой. Я поеду к голубому небу и позову с собой Дерека. Мы с Розой почти закончили, когда в дверь громко постучали.
– Черт! – Я уронил стопку банкнот. Роза посмотрела на часы.
– Джим, наверное.
– Джим? Роза, Джим – полицейский. Он что, будет смотреть, как мы тут воруем и жульничаем?
– Знаю, но он вызвался забрать меня после распродажи, я растерялась и не сообразила, как от него отделаться. Да к тому же он что-то рано. Я думала, мы успеем закончить до его прихода.
– Ну тогда отошли его. – Мы говорили шепотом. – Скажи, что я провожу тебя до Гилмартина, когда закроемся.
– Ему это покажется странным. Особенно, что я не могу просто впустить его сюда.
– Придумай отговорку.
– Какую?
– Не знаю, скажи, что у тебя месячные начались.
Она посмотрела на меня. Я пожал плечами. Тут зазвонил мой мобильный, и в дверь снова постучали. Роза буркнула:
– Черт возьми! – и поспешила из офиса в темный зал.
На дисплее телефона высветился незнакомый номер. Я аккуратно накрыл деньги пиджаком и, вместо того чтобы отключить мобильный, ответил на звонок.
– Рильке? – Голос Дерека в очередной раз заставил мой живот вздрогнуть. – Можно поговорить с тобой?
– Конечно. – Даже если бы я сейчас свисал со скалы, уцепившись ногтями за край, я все равно сумел бы дотянуться до телефона, чтобы поговорить с ним. – Только недолго. Я все еще на работе. Все нормально? Полиция не приезжала?
– Нет пока. Анна-Мария звонила. Сказала, что пыталась найти тебя весь день.
Я слышал, как Роза шагает к двери.
– Ну да, сегодня ведь день торгов. Мы отключаем все телефоны, пока идет аукцион. А что ей было нужно?
– Она попросила передать тебе кое-что. Сказала, что к ней скоро придет тот, с кем ты бы не отказался встретиться.
– Кто?
– Она не сказала.
Меня охватило страшное предчувствие.
– Повтори то, что она сказала, слово в слово.
– Она очень просто сказала: передай Рильке, что тот человек, о котором мы с ним говорили, придет сюда в половине пятого. Есть шанс с ним встретиться.
Мысль, преследовавшая меня во время торгов, вернулась. Мысль о времени. Анна-Мария упоминала, что Маккиндлесс приходил к ней во время матча «Старой Фирмы». А Рэб сказал, что первая игра сезона была две недели назад – как раз через неделю после смерти Маккиндлесса.
– Он не умер. Боже правый, – прошептал я и вспомнил, как Анна-Мария призналась, что чуть было не позволила ему порезать себя, вспомнил ее слова о жажде мести и проклял нашу с ней глупость. Часы показывали четверть пятого. Было слышно, как Роза сдвинула засов и возилась с ключами, осыпая ругательствами грохочущую дверь и непослушные замки.
– Да подожди ты! – Андерсону не терпелось.
– Рильке, ты слушаешь? – спросил Дерек.
– Позвони Крису и езжай к Анне-Марии как можно быстрее. Я вызову полицию и приеду к вам. – Кровь уже стучала в моих – ушах, отсчитывая секунды, а сердце походило на часы, бьющие полночь.
Дереку передалась моя паника:
– А что случилось?
В коридоре раздался звук, напоминающий сдавленное хныканье. Я шепнул:
– Подожди, – уронил телефон на стул и поднял глаза. То, что произошло потом, отпечаталось в моей памяти, как фотография. Роза вошла первой. На фоне смертельно бледного лица красные губы казались ненатурально яркими. Я поглупел от удивления. Первой мыслью было: «Отчего у нее такая странная походка?» Уверенный шаг Розы исчез, она еле-еле ковыляла. За ней в комнату вошли двое мужчин. Мужчины без лиц. Один поддерживал ее сзади. Прижимая ее согнутую руку к спине. Их лица были скрыты черными чулками. Мои мускулы напряглись, я был готов броситься на них, но меня остановили пистолеты. Я поднял руки и вышел из-за стола:
– Берите все, что хотите, только отпустите ее.
– Деньги. – После нашего шепота голос вымогателя прозвучал громко и отчетливо.
– Они ваши. Отпустите ее, тогда получите.
С его губ слетели капли слюны:
– Эй, мы тут, на хрен, не шутить пришли, давай деньги, урод.
Он приставил пистолет к виску Розы, а другой рукой сжал ее шею и приподнял над полом так, что ее глаза закатились, а ноги задергались, как у повешенной.
– Хорошо, хорошо, все, что хотите, только не трогайте ее.
Второй мужчина обыскал меня и вынул из кармана связку ключей.
– Не волнуйся, парень.
Он швырнул мне сумку, и я стал собирать в нее деньги. Розу поставили на пол. Я посмотрел на нее:
– Ты в порядке?
Она кивнула, стараясь унять дрожь. Вымогатель за ее спиной приставил дуло к ее шее.
– Спокойно, если будешь делать то, что тебе велят, с твоей женщиной ничего не случится. Нам нужны только деньги.
Его сообщник недрогнувшей рукой нацелил на меня пистолет. Запихивая деньги в сумку, я думал о том, где сейчас Дерек – на пути к Анне-Марии или еще ждет на линии и слышит все, что здесь происходит.
– Вы и так заберете деньги, нет смысла запугивать ее. – Я повысил голос, чтобы стало слышно в трубке.
– Да, но так веселее, – засмеялся мужчина, наклонился к Розе и провел дулом по ее бровям. – Не волнуйся, куколка, тебе ничего не грозит, если, конечно, твой старик не сделает какую-нибудь глупость.
Сумка заполнилась до отказа. Я бросил взгляд на телефон, лежащий рядом. Дисплей погас – значит, связь прервалась.
– Вот. – Я протянул им сумку, Розу отпустили, и мы с ней обнялись.
– Отлично, – сказал один. – Видите, как все просто. А где ваш склад?
Деньги, казалось, улучшили вымогателям настроение. Когда мы шли на склад, я крепко держал Розу за локоть, понимая, что, если что-то пойдет не так, это случится именно сейчас. Они посмеялись над грудами хлама, сваленными в складском помещении, а потом закрыли нас там на висячий замок.
Когда за ними захлопнулась наружная дверь, Роза сказала:
– Я хочу в туалет.
Стараясь не вызвать обвал мебели, я принялся вслепую шарить в грудах хлама, искать какую-нибудь посудину для Розы – и вдруг послышались мужские голоса, захлопали двери, затрещали полицейские рации. Дерек! Я протянул Розе медное кашпо, совсем рядом зашелестела ее юбка, и прежде, чем я услышал журчание, Роза сказала:
– Ради всего святого, не зови их, пока я не закончу.
22. Последний кадр
Стрелял? Все кончилось так просто,
Раз боль была неизлечима,
Он смело, быстро, без вопросов
Отправил эту боль в могилу
А.-Э. Хаусман. Шропширский парень
Только история может объяснить нам, почему обстоятельства сложились именно так, а не иначе. Она раз от разу доказывает неизменность человеческой природы. Но, к сожалению, не говорит, что со всем этим делать. Я был дураком. Минутная стрелка на часах миновала половину пятого. Время шло, оставляя всех нас позади, но мне никак не удавалось вернуться в прошлое и разложить все по полочкам.
Андерсон растолкал полицейских и обнял Розу. Он посмотрел на меня.
– Почему мне кажется, что ты во всем виноват?
Роза запустила дрожащую руку в карман его пиджака и достала сигареты. Андерсон дал ей прикурить, и она нетерпеливо затянулась.
– Оставь его, – сказала она, – это я виновата. Рильке никогда бы не подумал брать деньги, если бы не я.
Андерсон удивленно воззрился на нее.
– Я думаю, эти люди работают на Маккиндлесса… – Я прошел мимо Андерсона и Розы, направляясь к двери. – Оказалось, что он жив. Вложил деньги в антиквариат, который всегда легко продать, если понадобится сбежать. Деньги от продажи должны были пойти на счет его сестры, но та умерла, и ему пришлось пойти на крайние меры. Кажется, я знаю, где он сейчас.
– Ты останешься здесь, Рильке, это место преступления, и если ты уйдешь…
Дверь за мной захлопнулась, оборвав его на полуслове. Я побежал вниз, прыгая через две ступеньки, за спиной послышались шаги. В лестничном пролете я наткнулся на Лесли. Он увидел меня, услышал шаги преследующих меня полицейских, повернулся и побежал без оглядки. Я завел фургон и открыл заднюю дверь. Лес запрыгнул в машину, когда я уже выезжал на дорогу.
– Господи помилуй, – на повороте его слегка занесло к окну, – ты скажешь мне, в чем дело, или нет?
Я несся к Гарнетхиллу, стараясь срезать дорогу, где только можно, мчался по узким переулкам, задним дворам, не реагируя на светофоры и сигналы других водителей. По дороге я рассказал Лесу всю историю. Он издал стон мученика.
– Я же предупреждал тебя: не лезь к этим парням. Они большие вонючие гангстеры. И мне не стоило связываться с тобой. Я слышал, что Трэпп слинял, и собирался предупредить тебя держать ухо востро. Сделай одолжение, покончи с этим. Я совсем не рад, что ввязался во все. Знаешь, что – когда мы доберемся до дома этой девушки, ты высади меня где-нибудь. Вообще тебе лучше бы вернуться, встретиться лицом к лицу с Джеймсом Андерсоном, а потом пускай у вас с Розой случится частичная потеря памяти.
– Я-то думал, ты из тех, кто идет до конца.
– Ты неправильно думал.
– Ладно, поступай как знаешь.
– Господи! – Лес снова воззвал к богу, когда мы проскочили перед самым носом двухэтажного автобуса. – Ты хоть постарайся довезти нас целыми. – Он наклонился вперед и начал крутить радио. – Попробуем поймать полицейскую волну. Скорее всего они уже там, и она невредима и здорова, как лошадь.
Он принялся вертеть колесико, и кабина наполнилась мерзкими дребезжащими звуками, сигнальным писком и обрывками слов и мелодий. Затем в диссонанс пробилась равномерная пульсация. Этот ритм проникал всюду, как раковая опухоль расползается по всему телу, до самых кончиков пальцев ног.
Большой барабан казался частью тела бьющего в него мужчины, словно второй живот, гордо поднятый, как у беременной на последних месяцах. Мужчина громко бил по натянутой коже, отстукивая удар за ударом, взмахивая палочками в воздухе, переходя на дробь, которая казалась каким-то зловещим предупреждением. За ним в ритм шагали члены братства: все невысокого роста, в шляпах-котелках, оранжевых и золотых накидках с бахромой, наброшенных поверх черных костюмов. За ними двигалась шеренга малых барабанов, отбивающих более быстрый ритм: не уйдешь, не уйдешь, не уйдешь. Вслед за ними мелодию выводили дудки.
Стара она, но чудо как красива,
И превосходен этот яркий цвет.
Ее носили в Дерри и в Огриме,
При Бойне и в Эннискиллене.
Отец носил ее в дни молодости славной
В давно минувшие, иные времена,
А я – сегодня снова надеваю.
О, незабвенна перевязь отца!
А за флейтистами женщины несли цветы, важно вышагивая в модных шляпах и костюмах, в какие обычно наряжаются матери невест на свадьбах. Сбоку, словно часть ритуала, в ритм барабанам двигалась полицейская охрана.
Оранжевый Ход – часть фольклора Западного побережья Шотландии. Каждую весну в маленьких, богом забытых городах, где остановились сталелитейные фабрики, закрылись шахты, а также в больших городах, где заводы стоят бесхозными, а верфи страдают без заказов, мужчины наряжаются в костюмы Оранжистов и маршируют в честь Короля Билли. И сам парад, и его участники являют собой сборище безумных, больных, бедных и неимущих. Частые драки во время Хода стали почти легендами. Выказать свое неуважение, встав у них на пути, считается самым опасным грехом. «Рассечь Ход» – плохая идея. Я вышел из фургона, оставив его на середине дороги, и пробрался сквозь толпу зевак к идущим. Один из оркестрантов задел меня барабанной палочкой по плечу – да так, что я с трудом удержался на ногах. Пробивая дорогу локтями, я выскочил с другой стороны. Констебль закричал мне вслед: «Стой!» – но я не обратил на него внимания и побежал под откос, к Баклич-стрит.
Кто-то бежал за мной по следам, дышал мне в затылок, но я не был уверен, кто это – Лесли или полицейский. Стайка детей проводила меня сочувствующим взглядом, после того, как я с трудом обскакал и обежал их игрушки: полуодетых кукол, коляску и трехколесный велосипед. Три пожилые дамы на ступенях итальянской часовни осуждающе покачали головами и зашептались. Пожилой китаец прижался спиной к плакату с рекламой болливудского видео, приклеенному к витрине его магазина.
Он апатично наблюдал за мной, покуривая самокрутку. Очередь у кинотеатра уставилась на меня так, словно кино уже началось. Я почти добрался до места. Повернул за угол и остановился перевести дыхание. На дороге стояли две полицейские машины. На мгновение темная улица окрасилась малиновым цветом, словно я посмотрел сквозь тонированные стекла. Замелькали огни: кровь, нет крови, кровь, нет крови…
У меня за спиной хлопнула дверь. С лестницы донеслись обрывки шепота… Крик., кричали… слышишь?… Крик… страшновато стало, да… убийство… кто-то сказал: убийство… крик… помереть можно со страху… до костей проняло… полицейские… кучка ублюдков… я слышал сирены…
Слышал сирены, он сказал, я пойду и помогу, девушке нужна помощь, а я говорю, нет, не пойдешь, ты остаешься здесь… Приятель… сексуальный маньяк… один из семейки… насилие, это точно… никогда не слышал такого крика… со времен войны… с тех пор как Папуля уехал… только в субботу вечером… испугал кошку… из-за нее молоко прокисло… перевернула суп… у меня со страху живот свело… Я бежал по длинной спирали лестницы, уже осознавая, что гонка проиграна, но не в силах остановиться… посмотрите на него… худосочный вонючка… спешит… ужасно спешит… муж ее… слишком старый для мужа… любовник… слишком страшный… врач… слишком грязный… полицейский… вряд ли… недостаточно шустрый. Я хорошо представлял себя со стороны – ничтожный жук, ползущий по изгибам ракушки… заколол… изнасиловал… прирезал… приставал… убил… господи спаси… господи помоги… Боже помоги ей… Помоги ей и спаси ее…
Собаки в соседских квартирах лаяли и бросались на двери, когда я пробегал мимо. Я словно вышел из собственного тела. Кукла, насильно брошенная в чужую галлюцинацию. Дверь в квартиру Анны-Марии была приоткрыта. Я распахнул ее и вошел.
Мертвое тело казалось маленьким. Голова откинута назад, бледное лицо обращено к небу, губы застыли в жуткой гримасе, в последнем предсмертном стоне. Красное море поблескивало на ковре, перетекая в липкую алую реку, которая заканчивалась размазанными коричневыми пятнами, там, где он отчаянно пытался добраться до выхода. Кровавые руки прижаты к животу, словно умирающий хотел что-то удержать. Виднелись кишки, воняло распадом и разложением.
– Кто бы подумал, что в этом старике так много крови? – прошептал я.
Анна-Мария в спортивном костюме с кровавыми пятнами и накинутым на плечи одеялом услышала мой голос, отошла от женщины-полицейского, с которой разговаривала, и побрела ко мне.
– Убить мертвого человека – это грех? – шепотом спросила она.
Я прижал ее к себе. Мы вместе смотрели, как полицейский фотограф присел, настроил объектив и навел его на тело. Сверкнула вспышка, и мистер Маккиндлесс – человек, которого я знал под именем Скорба, – остался запечатленным навсегда.
23. Протокол
Мой допрос вел полицейский моложе Андерсона. Хороший пиджак и слегка высокомерный тон, который я обычно встречаю в штыки. Однако я рассказал ему все – начиная с фотографий и заканчивая ограблением в аукционном доме. Когда я говорю «все», то, конечно, не имею в виду рассказ со всеми подробностями. Само собой, я сильнее всего нажимал на Трэппа, но ничего не сказал про Леса, подпольную торговлю Джона, сомнительный операторский опыт Дерека и про наши планы по поводу аукционных денег. Себя я просто разложил по полочкам, распластался на кресте, готовясь принять мученическую смерть. Когда же он вдруг отпустил меня, я даже воспротивился. Я остался сидеть в кресле и сказал:
– Вы что, не понимаете – это я во всем виноват?
– Инспектор Андерсон хотел поговорить с вами перед вашим уходом, – только и ответил молодой детектив и показал мне, в какую дверь заходить.
– Садись. – Мы были в том же кабинете, что и в день, когда он рассматривал нэцкэ, а с моей одежды на ковер текла вода. – Значит, все это время ты был в гуще событий.
– Да.
Андерсон казался замученным. Видимо, и я выглядел не лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Через некоторое время Роза спросила:
– Ты что собираешься делать со своей долей?
– Не знаю. Сидеть тихо, наверное.
– Я тоже.
Мы переглянулись и улыбнулись друг другу, как заговорщики, но при этом каждый прекрасно понимал, что другой врет. У нее в голове наверняка вертелись картинки из глянцевых журналов. Наряды и отпуска, прелестные штучки, душистые, солнечные деньки.
– Ты же не станешь алкоголичкой, правда? Она рассмеялась.
– Думаю, если и стану, то теперь смогу позволить себе «Приори».
Мы умолкли и продолжили. Я знал, что сделаю со своей долей. Уеду. С меня хватит сорока трех лет серого неба и унылых дней. Один риск порождает другой. Я поеду к голубому небу и позову с собой Дерека. Мы с Розой почти закончили, когда в дверь громко постучали.
– Черт! – Я уронил стопку банкнот. Роза посмотрела на часы.
– Джим, наверное.
– Джим? Роза, Джим – полицейский. Он что, будет смотреть, как мы тут воруем и жульничаем?
– Знаю, но он вызвался забрать меня после распродажи, я растерялась и не сообразила, как от него отделаться. Да к тому же он что-то рано. Я думала, мы успеем закончить до его прихода.
– Ну тогда отошли его. – Мы говорили шепотом. – Скажи, что я провожу тебя до Гилмартина, когда закроемся.
– Ему это покажется странным. Особенно, что я не могу просто впустить его сюда.
– Придумай отговорку.
– Какую?
– Не знаю, скажи, что у тебя месячные начались.
Она посмотрела на меня. Я пожал плечами. Тут зазвонил мой мобильный, и в дверь снова постучали. Роза буркнула:
– Черт возьми! – и поспешила из офиса в темный зал.
На дисплее телефона высветился незнакомый номер. Я аккуратно накрыл деньги пиджаком и, вместо того чтобы отключить мобильный, ответил на звонок.
– Рильке? – Голос Дерека в очередной раз заставил мой живот вздрогнуть. – Можно поговорить с тобой?
– Конечно. – Даже если бы я сейчас свисал со скалы, уцепившись ногтями за край, я все равно сумел бы дотянуться до телефона, чтобы поговорить с ним. – Только недолго. Я все еще на работе. Все нормально? Полиция не приезжала?
– Нет пока. Анна-Мария звонила. Сказала, что пыталась найти тебя весь день.
Я слышал, как Роза шагает к двери.
– Ну да, сегодня ведь день торгов. Мы отключаем все телефоны, пока идет аукцион. А что ей было нужно?
– Она попросила передать тебе кое-что. Сказала, что к ней скоро придет тот, с кем ты бы не отказался встретиться.
– Кто?
– Она не сказала.
Меня охватило страшное предчувствие.
– Повтори то, что она сказала, слово в слово.
– Она очень просто сказала: передай Рильке, что тот человек, о котором мы с ним говорили, придет сюда в половине пятого. Есть шанс с ним встретиться.
Мысль, преследовавшая меня во время торгов, вернулась. Мысль о времени. Анна-Мария упоминала, что Маккиндлесс приходил к ней во время матча «Старой Фирмы». А Рэб сказал, что первая игра сезона была две недели назад – как раз через неделю после смерти Маккиндлесса.
– Он не умер. Боже правый, – прошептал я и вспомнил, как Анна-Мария призналась, что чуть было не позволила ему порезать себя, вспомнил ее слова о жажде мести и проклял нашу с ней глупость. Часы показывали четверть пятого. Было слышно, как Роза сдвинула засов и возилась с ключами, осыпая ругательствами грохочущую дверь и непослушные замки.
– Да подожди ты! – Андерсону не терпелось.
– Рильке, ты слушаешь? – спросил Дерек.
– Позвони Крису и езжай к Анне-Марии как можно быстрее. Я вызову полицию и приеду к вам. – Кровь уже стучала в моих – ушах, отсчитывая секунды, а сердце походило на часы, бьющие полночь.
Дереку передалась моя паника:
– А что случилось?
В коридоре раздался звук, напоминающий сдавленное хныканье. Я шепнул:
– Подожди, – уронил телефон на стул и поднял глаза. То, что произошло потом, отпечаталось в моей памяти, как фотография. Роза вошла первой. На фоне смертельно бледного лица красные губы казались ненатурально яркими. Я поглупел от удивления. Первой мыслью было: «Отчего у нее такая странная походка?» Уверенный шаг Розы исчез, она еле-еле ковыляла. За ней в комнату вошли двое мужчин. Мужчины без лиц. Один поддерживал ее сзади. Прижимая ее согнутую руку к спине. Их лица были скрыты черными чулками. Мои мускулы напряглись, я был готов броситься на них, но меня остановили пистолеты. Я поднял руки и вышел из-за стола:
– Берите все, что хотите, только отпустите ее.
– Деньги. – После нашего шепота голос вымогателя прозвучал громко и отчетливо.
– Они ваши. Отпустите ее, тогда получите.
С его губ слетели капли слюны:
– Эй, мы тут, на хрен, не шутить пришли, давай деньги, урод.
Он приставил пистолет к виску Розы, а другой рукой сжал ее шею и приподнял над полом так, что ее глаза закатились, а ноги задергались, как у повешенной.
– Хорошо, хорошо, все, что хотите, только не трогайте ее.
Второй мужчина обыскал меня и вынул из кармана связку ключей.
– Не волнуйся, парень.
Он швырнул мне сумку, и я стал собирать в нее деньги. Розу поставили на пол. Я посмотрел на нее:
– Ты в порядке?
Она кивнула, стараясь унять дрожь. Вымогатель за ее спиной приставил дуло к ее шее.
– Спокойно, если будешь делать то, что тебе велят, с твоей женщиной ничего не случится. Нам нужны только деньги.
Его сообщник недрогнувшей рукой нацелил на меня пистолет. Запихивая деньги в сумку, я думал о том, где сейчас Дерек – на пути к Анне-Марии или еще ждет на линии и слышит все, что здесь происходит.
– Вы и так заберете деньги, нет смысла запугивать ее. – Я повысил голос, чтобы стало слышно в трубке.
– Да, но так веселее, – засмеялся мужчина, наклонился к Розе и провел дулом по ее бровям. – Не волнуйся, куколка, тебе ничего не грозит, если, конечно, твой старик не сделает какую-нибудь глупость.
Сумка заполнилась до отказа. Я бросил взгляд на телефон, лежащий рядом. Дисплей погас – значит, связь прервалась.
– Вот. – Я протянул им сумку, Розу отпустили, и мы с ней обнялись.
– Отлично, – сказал один. – Видите, как все просто. А где ваш склад?
Деньги, казалось, улучшили вымогателям настроение. Когда мы шли на склад, я крепко держал Розу за локоть, понимая, что, если что-то пойдет не так, это случится именно сейчас. Они посмеялись над грудами хлама, сваленными в складском помещении, а потом закрыли нас там на висячий замок.
Когда за ними захлопнулась наружная дверь, Роза сказала:
– Я хочу в туалет.
Стараясь не вызвать обвал мебели, я принялся вслепую шарить в грудах хлама, искать какую-нибудь посудину для Розы – и вдруг послышались мужские голоса, захлопали двери, затрещали полицейские рации. Дерек! Я протянул Розе медное кашпо, совсем рядом зашелестела ее юбка, и прежде, чем я услышал журчание, Роза сказала:
– Ради всего святого, не зови их, пока я не закончу.
22. Последний кадр
Стрелял? Все кончилось так просто,
Раз боль была неизлечима,
Он смело, быстро, без вопросов
Отправил эту боль в могилу
А.-Э. Хаусман. Шропширский парень
Только история может объяснить нам, почему обстоятельства сложились именно так, а не иначе. Она раз от разу доказывает неизменность человеческой природы. Но, к сожалению, не говорит, что со всем этим делать. Я был дураком. Минутная стрелка на часах миновала половину пятого. Время шло, оставляя всех нас позади, но мне никак не удавалось вернуться в прошлое и разложить все по полочкам.
Андерсон растолкал полицейских и обнял Розу. Он посмотрел на меня.
– Почему мне кажется, что ты во всем виноват?
Роза запустила дрожащую руку в карман его пиджака и достала сигареты. Андерсон дал ей прикурить, и она нетерпеливо затянулась.
– Оставь его, – сказала она, – это я виновата. Рильке никогда бы не подумал брать деньги, если бы не я.
Андерсон удивленно воззрился на нее.
– Я думаю, эти люди работают на Маккиндлесса… – Я прошел мимо Андерсона и Розы, направляясь к двери. – Оказалось, что он жив. Вложил деньги в антиквариат, который всегда легко продать, если понадобится сбежать. Деньги от продажи должны были пойти на счет его сестры, но та умерла, и ему пришлось пойти на крайние меры. Кажется, я знаю, где он сейчас.
– Ты останешься здесь, Рильке, это место преступления, и если ты уйдешь…
Дверь за мной захлопнулась, оборвав его на полуслове. Я побежал вниз, прыгая через две ступеньки, за спиной послышались шаги. В лестничном пролете я наткнулся на Лесли. Он увидел меня, услышал шаги преследующих меня полицейских, повернулся и побежал без оглядки. Я завел фургон и открыл заднюю дверь. Лес запрыгнул в машину, когда я уже выезжал на дорогу.
– Господи помилуй, – на повороте его слегка занесло к окну, – ты скажешь мне, в чем дело, или нет?
Я несся к Гарнетхиллу, стараясь срезать дорогу, где только можно, мчался по узким переулкам, задним дворам, не реагируя на светофоры и сигналы других водителей. По дороге я рассказал Лесу всю историю. Он издал стон мученика.
– Я же предупреждал тебя: не лезь к этим парням. Они большие вонючие гангстеры. И мне не стоило связываться с тобой. Я слышал, что Трэпп слинял, и собирался предупредить тебя держать ухо востро. Сделай одолжение, покончи с этим. Я совсем не рад, что ввязался во все. Знаешь, что – когда мы доберемся до дома этой девушки, ты высади меня где-нибудь. Вообще тебе лучше бы вернуться, встретиться лицом к лицу с Джеймсом Андерсоном, а потом пускай у вас с Розой случится частичная потеря памяти.
– Я-то думал, ты из тех, кто идет до конца.
– Ты неправильно думал.
– Ладно, поступай как знаешь.
– Господи! – Лес снова воззвал к богу, когда мы проскочили перед самым носом двухэтажного автобуса. – Ты хоть постарайся довезти нас целыми. – Он наклонился вперед и начал крутить радио. – Попробуем поймать полицейскую волну. Скорее всего они уже там, и она невредима и здорова, как лошадь.
Он принялся вертеть колесико, и кабина наполнилась мерзкими дребезжащими звуками, сигнальным писком и обрывками слов и мелодий. Затем в диссонанс пробилась равномерная пульсация. Этот ритм проникал всюду, как раковая опухоль расползается по всему телу, до самых кончиков пальцев ног.
Большой барабан казался частью тела бьющего в него мужчины, словно второй живот, гордо поднятый, как у беременной на последних месяцах. Мужчина громко бил по натянутой коже, отстукивая удар за ударом, взмахивая палочками в воздухе, переходя на дробь, которая казалась каким-то зловещим предупреждением. За ним в ритм шагали члены братства: все невысокого роста, в шляпах-котелках, оранжевых и золотых накидках с бахромой, наброшенных поверх черных костюмов. За ними двигалась шеренга малых барабанов, отбивающих более быстрый ритм: не уйдешь, не уйдешь, не уйдешь. Вслед за ними мелодию выводили дудки.
Стара она, но чудо как красива,
И превосходен этот яркий цвет.
Ее носили в Дерри и в Огриме,
При Бойне и в Эннискиллене.
Отец носил ее в дни молодости славной
В давно минувшие, иные времена,
А я – сегодня снова надеваю.
О, незабвенна перевязь отца!
А за флейтистами женщины несли цветы, важно вышагивая в модных шляпах и костюмах, в какие обычно наряжаются матери невест на свадьбах. Сбоку, словно часть ритуала, в ритм барабанам двигалась полицейская охрана.
Оранжевый Ход – часть фольклора Западного побережья Шотландии. Каждую весну в маленьких, богом забытых городах, где остановились сталелитейные фабрики, закрылись шахты, а также в больших городах, где заводы стоят бесхозными, а верфи страдают без заказов, мужчины наряжаются в костюмы Оранжистов и маршируют в честь Короля Билли. И сам парад, и его участники являют собой сборище безумных, больных, бедных и неимущих. Частые драки во время Хода стали почти легендами. Выказать свое неуважение, встав у них на пути, считается самым опасным грехом. «Рассечь Ход» – плохая идея. Я вышел из фургона, оставив его на середине дороги, и пробрался сквозь толпу зевак к идущим. Один из оркестрантов задел меня барабанной палочкой по плечу – да так, что я с трудом удержался на ногах. Пробивая дорогу локтями, я выскочил с другой стороны. Констебль закричал мне вслед: «Стой!» – но я не обратил на него внимания и побежал под откос, к Баклич-стрит.
Кто-то бежал за мной по следам, дышал мне в затылок, но я не был уверен, кто это – Лесли или полицейский. Стайка детей проводила меня сочувствующим взглядом, после того, как я с трудом обскакал и обежал их игрушки: полуодетых кукол, коляску и трехколесный велосипед. Три пожилые дамы на ступенях итальянской часовни осуждающе покачали головами и зашептались. Пожилой китаец прижался спиной к плакату с рекламой болливудского видео, приклеенному к витрине его магазина.
Он апатично наблюдал за мной, покуривая самокрутку. Очередь у кинотеатра уставилась на меня так, словно кино уже началось. Я почти добрался до места. Повернул за угол и остановился перевести дыхание. На дороге стояли две полицейские машины. На мгновение темная улица окрасилась малиновым цветом, словно я посмотрел сквозь тонированные стекла. Замелькали огни: кровь, нет крови, кровь, нет крови…
У меня за спиной хлопнула дверь. С лестницы донеслись обрывки шепота… Крик., кричали… слышишь?… Крик… страшновато стало, да… убийство… кто-то сказал: убийство… крик… помереть можно со страху… до костей проняло… полицейские… кучка ублюдков… я слышал сирены…
Слышал сирены, он сказал, я пойду и помогу, девушке нужна помощь, а я говорю, нет, не пойдешь, ты остаешься здесь… Приятель… сексуальный маньяк… один из семейки… насилие, это точно… никогда не слышал такого крика… со времен войны… с тех пор как Папуля уехал… только в субботу вечером… испугал кошку… из-за нее молоко прокисло… перевернула суп… у меня со страху живот свело… Я бежал по длинной спирали лестницы, уже осознавая, что гонка проиграна, но не в силах остановиться… посмотрите на него… худосочный вонючка… спешит… ужасно спешит… муж ее… слишком старый для мужа… любовник… слишком страшный… врач… слишком грязный… полицейский… вряд ли… недостаточно шустрый. Я хорошо представлял себя со стороны – ничтожный жук, ползущий по изгибам ракушки… заколол… изнасиловал… прирезал… приставал… убил… господи спаси… господи помоги… Боже помоги ей… Помоги ей и спаси ее…
Собаки в соседских квартирах лаяли и бросались на двери, когда я пробегал мимо. Я словно вышел из собственного тела. Кукла, насильно брошенная в чужую галлюцинацию. Дверь в квартиру Анны-Марии была приоткрыта. Я распахнул ее и вошел.
Мертвое тело казалось маленьким. Голова откинута назад, бледное лицо обращено к небу, губы застыли в жуткой гримасе, в последнем предсмертном стоне. Красное море поблескивало на ковре, перетекая в липкую алую реку, которая заканчивалась размазанными коричневыми пятнами, там, где он отчаянно пытался добраться до выхода. Кровавые руки прижаты к животу, словно умирающий хотел что-то удержать. Виднелись кишки, воняло распадом и разложением.
– Кто бы подумал, что в этом старике так много крови? – прошептал я.
Анна-Мария в спортивном костюме с кровавыми пятнами и накинутым на плечи одеялом услышала мой голос, отошла от женщины-полицейского, с которой разговаривала, и побрела ко мне.
– Убить мертвого человека – это грех? – шепотом спросила она.
Я прижал ее к себе. Мы вместе смотрели, как полицейский фотограф присел, настроил объектив и навел его на тело. Сверкнула вспышка, и мистер Маккиндлесс – человек, которого я знал под именем Скорба, – остался запечатленным навсегда.
23. Протокол
Мой допрос вел полицейский моложе Андерсона. Хороший пиджак и слегка высокомерный тон, который я обычно встречаю в штыки. Однако я рассказал ему все – начиная с фотографий и заканчивая ограблением в аукционном доме. Когда я говорю «все», то, конечно, не имею в виду рассказ со всеми подробностями. Само собой, я сильнее всего нажимал на Трэппа, но ничего не сказал про Леса, подпольную торговлю Джона, сомнительный операторский опыт Дерека и про наши планы по поводу аукционных денег. Себя я просто разложил по полочкам, распластался на кресте, готовясь принять мученическую смерть. Когда же он вдруг отпустил меня, я даже воспротивился. Я остался сидеть в кресле и сказал:
– Вы что, не понимаете – это я во всем виноват?
– Инспектор Андерсон хотел поговорить с вами перед вашим уходом, – только и ответил молодой детектив и показал мне, в какую дверь заходить.
– Садись. – Мы были в том же кабинете, что и в день, когда он рассматривал нэцкэ, а с моей одежды на ковер текла вода. – Значит, все это время ты был в гуще событий.
– Да.
Андерсон казался замученным. Видимо, и я выглядел не лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26