А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Что случилось? Расскажи!
– Я провел восемь боев. Первые пять раз мои противники отправлялись в нокаут на первой же минуте первого раунда, после первого моего удара.
– Ты меня дуришь!
– Первый удар. Правой наотмашь. Бац! – Фрэнк продемонстрировал свою манеру. – Пять боев, а потом мой контракт перекупил парень по имени Херб Мунш. Решил, что сделал ценное приобретение. Он потратился на меня, платил за спарринг-партнеров, за мясо. Следующие два поединка прошли с таким же результатом. Первый раунд, первый удар. Бац! И они в отрубе.
– А по телику тебя показывали?
– Херб потянул кое-какие ниточки и устроил мне схватку на TSN. Если бы я выиграл, бой показали бы по всей стране.
– С ума сойти!
– Для решающего сражения Херб купил мне новую экипировку. Зеленые трусы с белыми полосами и подходящую обувку, белую с зелеными шнурками.
– Ты, наверное, был неотразим. Женщины небось так и липли.
Фрэнк покачал головой.
– Херб их близко не подпускал.
– Молодец Херб.
Фрэнк улыбнулся воспоминанию. Иные женщины были куда хитрее Херба, как выяснилось.
– Что смешного?
Фрэнк сказал:
– Начинается бой, и я тут же понимаю, что влип. Я пускаю против него весь свой арсенал, но не могу пробиться сквозь его защиту. Он тем временем просто ждет, пока я выдохнусь. Толпа свистит и забрасывает нас всякой дрянью. Я взбешен, смущен. На пятой секунде четвертого раунда я изготавливаюсь для удара, получаю справа по корпусу и падаю без чувств. Все.
– Что? Ты проиграл, ты дал ему побить тебя?
Фрэнк сказал:
– Я слишком медленно двигался. Я был сильный, но недостаточно быстрый для профи. Ты интересовалась, что испытываешь, получив нокаут. Что я видел – звезды, стайку птичек, которая кружит надо мной, насвистывая фьюить-фьюить? Ничего, пустое место. Я пробыл в беспамятстве минуты три. Толпа озверела. Многие ставили на меня и теперь психанули. Но это были сложности Херба, не мои. Меня всю ночь продержали в больнице. Думали, что сломана челюсть. Исследовали так и этак. На следующий день Херб заезжает за мной и везет обедать в шикарный ресторан. Пока мы едим, он рассказывает, рефери досчитал до десяти, я лежу труп трупом, он выскочил на ринг с пушкой в руке. Он потерял на мне пятьдесят штук и был вне себя от ярости. Решил, что я нарочно поддался. Если бы оказалось, что я прикидываюсь, он бы пристрелил меня тут же, на глазах у всех. – Фрэнк пожал плечами. – И все.
– Конец твоей карьеры.
– Да. Несколько лет я работал вышибалой, справлялся, потому что со мной старались не связываться из-за моих габаритов, обычно хватало одного удара. У меня по-прежнему получался старый фокус – если мне приходилось кому-то вмазать, он вырубался. Но челюсть, она только с виду нормальная, а так все равно что стекло.
Лулу сказала:
– Здесь нет вышибал. Во всяком случае тех, кого называют вышибалами. Зато есть охрана. Мистер Фил Эстрада. Может, видел. Носит тройки, всегда улыбается и причесан, будто сию минуту от парикмахера. Вероятно, так оно и есть, поскольку, как мне сказал папа, одна из привилегий мистера Эстрады – неограниченное количество бесплатных стрижек, и он приводит себя в порядок три раза в неделю, по субботам, понедельникам и средам. Так что, видимо, если в отеле что-то случится, заниматься этим придется ему.
– Куда б ты ни пошел, – сказал Фрэнк, – всюду найдется кто-то, кто улаживает неприятности, решает проблемы.
– Филу и маникюр полагается бесплатный. Но Фил отказывается делать его чаще, чем раз в неделю.
Фрэнк сказал:
– Полезно иметь такие способности, уметь отсудить людей, заставить их вести себя разумно. Всегда найдется работа. Можно неплохо получать, и обычно это не слишком опасно.
– Я люблю опасность. Полезно для души.
– Зато для сердца вредно, – сказал Фрэнк, который исходил эту местность вдоль и поперек.
Лулу хотела заспорить, но, сделав над собой усилие, промолчала. У Фрэнка было печальное выражение лица. Интересно, о чем он думает. Что толку размышлять о прошлом – все равно ничего не изменишь, как ни старайся. Ее влекло к нему и это: он казался ей человеком, который стоит на земле, устремив глаза к горизонту.
А он, отчего он связался с ней?
Она знала себя. Люди, мужчины и женщины, не могли отвести от нее глаз. Но не потому, что понимали: перед ними вид, занесенный в Красную книгу, экзотическая особь, хрупкая, прекрасная и редкая. А потому, что она была странная, потому, что она была непонятная, уродец из паноптикума, другая .
Она сказала:
– Пошли вниз, выпьем чего-нибудь.
Зазвонил телефон. Фрэнк уставился на аппарат, будто видел впервые и понятия не имел, что это за штука и почему вдруг ей вздумалось издавать такие странные звуки.
Лулу спросила:
– Ты трубку снимешь?
– Это может быть кое-кто, кого я знаю. – Фрэнк пошевелился, и она соскользнула с его колен. – Пойдем выпьем.
Звукоизоляция была превосходная. Едва Фрэнк затворил дверь в номер, гудков не стало. Но Лулу почему-то знала, что телефон не замолчал и что, пока они с Фрэнком остаются в гостинице, этот кое-кто будет звонить снова и снова, преследуя их звонками.
Они нашли свободный столик с видом на холл. Лулу заказала мартини для обоих. Фрэнк редко пил крепкие напитки, они сокрушительно действовали на его голову и желудок. Но после выволочки за ювелирный магазин он решил не спорить.
Мимо скользнул официант с подносом, груженным хорошо прожаренными куриными крылышками. Крылышки выглядели соблазнительно, а Фрэнк проголодался. Он велел официанту оставить поднос. Тот сказал, что не может, это не разрешается. Говорил он с акцентом. Итальянец, что ли. Фрэнк выхватил поднос. Никто ничего не заметил, кроме бармена, как бишь его, Джерри. Фрэнк помахал ему и знаками велел повторить напитки. Официант сказал что-то по-итальянски и затрусил на кухню. Фрэнк предложил курицу Лулу. Она была не голодна. Он стал обкусывать крылышки, бросая кости в пустой бокал.
Принесли мартини. Двойные, с пятью оливками в каждом бокале.
Фрэнк съедал оливку, затем крылышко, затем еще одну оливку и еще одно крылышко. Он вошел в ритм, методично истребляя оливки и крылышки, когда Лулу вдруг произнесла его имя тоном, который заставил его прерваться, перестать жевать и глотать и поднять голову.
Рядом с ними стоял некто худой и высокий. В черном шелковом костюме с белоснежной рубашкой и черным шелковым галстуком. Из нагрудного кармана пиджака торчал черный шелковый платок. Фрэнк взглянул вниз. Носки из черного шелка. Щегольские туфли. Фрэнк с любопытством перевел глаза вверх. Рот у парня был слегка маловат, нос – чуть-чуть слишком прям. На мизинце левой руки золотой перстень с кроваво-красным камнем. Волосы были черные, слегка отдававшие синим с боков, коротко стриженные, только сзади доходившие до ворота рубашки.
Фрэнк подивился на эту синюю прядь, мешающуюся с черными. Такая блестящая, скользкая на вид. Как рыба. Вообще в парне было что-то рыбье, если приглядеться. Тонкий, лоснящийся. Фрэнк подался вперед, протянул руку. На мгновение, на какую-то долю секунды гот замешкался. Но тут же пришел в себя, протянул свою. Без всякого удивления Фрэнк увидел, что ногти его аккуратно подстрижены, поблескивают лаком.
– Как жизнь, Фил?
Фил Эстрада взглянул на Лулу. Он явно скис, поняв, что она рассказывала Фрэнку о нем, прежде чем им довелось встретиться, описывала его. Интересно, какими словами. Однажды, слегка набравшись, она заявила, что он похож на парикмахера для покойников. Он и на смертном одре не забудет эти слова.
Фрэнк сказал:
– Присядь, съешь кусочек курочки.
– Не могу, я только на минутку.
– Официант нажаловался?
– Да.
– Родственник?
Эстрада покачал головой.
– Но ты итальянец, верно?
– Итальянского происхождения.
– Давно в отеле?
– Подольше, чем ты, Фрэнк. – Улыбаясь, Эстрада щелчком смахнул невидимую соринку с рукава. Он сделал это с таким чувством, словно хотел избавиться не от соринки, а от Фрэнка. Положил свою наманикюренную руку на плечо Лулу. – Фрэнк, я спросил Роджера, он говорит, ты хороший парень. Но это не дает тебе права безобразничать. Capice?
Фрэнку не понравилось, что он положил руку ей на плечо. Не понравилось, как Эстрада смотрел на нее своими рыбьими глазами, блестящими, черными и мертвыми, как маслины.
Фрэнк вытер руки о скатерть и встал.
Фил Эстрада отдернул манжет, взглянул на часы, поблескивавшие, как золотое яйцо в гнезде жестких черных волос на запястье. Приподняв тяжелые брови в притворном изумлении, сказал:
– Больше, чем я думал, мне пора, – повернулся спиной к Фрэнку и медленно удалился.
Лулу залпом допила мартини, спросила:
– Сколько ты собираешься пробыть в городе, Фрэнк?
Фрэнк пожал плечами:
– Дня два, может, три. Посмотрим.
– Тут рядом есть гостиница «Трэвелодж». Или мы можем пожить в «Меридиане», или где захочешь.
Фрэнк сказал:
– Мне тут нравится.
Он закурил и бросил спичку на ковер. Лулу спросила:
– Зачем нарываться на неприятности, Фрэнк?
Фрэнк улыбнулся.
– Если хочешь получить что тебе причитается, иногда приходится делать именно это.
Глава 11
Ближайший овощной магазин примостился двумя кварталами южнее, между итальянским рестораном и обувной мастерской. Яркие зеленые с белым навесы укрывали покупателей, которые паслись среди стоявших на тротуаре деревянных ящиков с рядами огурцов и сельдерея, грудами помидоров, полудюжиной сортов яблок из Оканогана и штата Вашингтон, апельсинов, доставленных из Калифорнии, связками желтых бананов, похожих на изуродованные кулаки…
Паркер сказала:
– Салат, яблоки и виноград… Что еще у нас растет, можешь вспомнить?
– Клюква, – сказал Уиллоус.
– Клюква?
– Видел как-то в новостях. Я заснул, пока рассказывали про спорт. А когда проснулся, шел сюжет о болотах. И картошка.
– Но уж не батат?
– Во всяком случае, я об этом не знаю, – сказал Уиллоус. Ему захотелось яблочка. Он потянулся было к жизнерадостным красненьким сорта «макинтош», но после короткого размышления склонился в пользу сводящего рот оскоминой терпкого «грэнни смит». Обтерев яблоко о рукав, он вошел в магазин вслед за Паркер.
За прилавком было двое, мужчина и женщина, как Уиллоус немедленно определил, муж и жена. Лет пятидесяти или пятидесяти с небольшим. Она закрашивала седину блондинистым ополаскивателем. Это ей не шло. Уиллоус раскрыл бумажник, показал значок.
Мужчина улыбнулся.
– Это что, старое кино? Вы показываете мне значок, чтобы угоститься яблочком? Дать пакет?
Уиллоус покачал головой.
– Некоторые едят все яблоко целиком, с косточками, со всем. Только не я. Знаете почему? Потому что, когда я был маленьким, моя милая мамочка сказала, что у меня внутри вырастет яблоня, ветки заполнят горло, и я задохнусь. – Он взглянул на Паркер. – Вы оба полицейские?
Паркер кивнула.
– Так в чем дело – повестка в суд за нарушение правил, про которую Элейн забыла мне сказать?
Уиллоус назвался и представил Паркер. Хозяина звали Тони Минотти. Элейн была его жена. Паркер спросила:
– У вас бывает батат, мистер Минотти?
– Да, конечно. В День благодарения. На Рождество. Тогда хорошо расходится.
– А сегодня есть?
– Есть несколько фунтов. – Он улыбнулся ей. – Хотите взглянуть?
– Если не возражаете.
Минотти быстро переглянулись. Миссис Минотти пожала плечами и сказала:
– Сюда, пожалуйста, идите за мной.
Ящик с бататом помещался в дальнем конце магазина, прямо напротив кассы. Уиллоус взял один клубень, взвесил в руке. Паркер спросила:
– Их покупают каждый день, миссис Минотти?
– Нет. Три-четыре дня могут не брать. Иногда мы их выбрасываем, или я уношу домой и готовлю. Как видите, у нас всего несколько фунтов. Просто для выбора. Чтобы клиенты не пошли в другое место. Он дешевый и, если за ним хорошо следить, может долго храниться.
На миссис Минотти был зеленый фартук поверх черного платья. Она нервно вытерла о фартук руки, оглянулась через плечо на мужа, который наблюдал за ними, стоя за кассовым аппаратом.
– Могу быть вам еще чем-нибудь полезна? Уиллоус откусил кусок яблока, разжевал и проглотил.
– Клер, почему бы тебе не объяснить миссис Минотти, в чем дело, пока я побеседую с ее мужем?
Паркер кивнула. Повернулась к миссис Минотти и спросила:
– Вы знаете ресторан в двух кварталах отсюда, который называется «Бледно-зеленые побеги»?
Уиллоус подошел к кассе. Подождав, пока Тони Минотти закончит с посетителем, задал ему тот же вопрос.
Минотти кивнул.
– Да, конечно. Они не делают закупок у нас. Никогда. Они давно закрылись, еще до весны. Я прохожу там вечером; пью кофе по соседству.
– Вы когда-нибудь заходили туда поесть?
Минотти покачал головой.
– Нет, никогда, – усмехнулся, ударил себя кулаком в грудь. – Я – итальянец, разве не видно? И ем я в итальянских ресторанах. Будь я грек, другой разговор. Но я итальянец.
Уиллоус показал ему одну из Даттоновых кровавых фотографий Черри Нго.
– Знаете этого человека?
Кровь отхлынула от щек Минотти. Он отвел глаза.
– Нет, не знаю, точно.
Уиллоус показал еще один снимок.
– Никогда не видели его в ресторане, проходя мимо?
– Я же вам говорил, он давно закрыт, месяца два-три, а то и больше.
– Прежде чем он закрылся.
– Я туда не заглядываю. Вот нарочно вам говорю, понимаете? Шпана. Они на вас глазеют. А я раз посмотрел, так один пальцы сложил наподобие пистолета. И целится в меня. Сам смеется, а губы вытянул, будто дуло. Бах!
Уиллоус поднес фотографию к его глазам.
– Вы уверены, что это не он?
Минотти уставился на снимок.
– Если бы я видел этого человека, я бы его точно вспомнил. А вы бы нет?
– Вы продали батат. Может быть, вчера или позавчера. Только один. Не этому человеку, но, вероятно, его знакомому. Мистер Минотти, это очень важно.
– Никому я никакой батат не продавал.
Уиллоус вытянул руку, так что фотография Черри Нго оказалась у самых глаз Минотти.
– Этот человек мертв. – Уиллоус откусил кусок яблока. Хруп. – Его застрелили. Убили. – Он следил за лицом Минотти.
Ничего.
Уиллоус осторожно положил снимок на прилавок.
– Стреляли сегодня утром в ресторане. Мы нашли тело на полу за кассой. Как раз в том месте, где вы сейчас стоите.
Тони Минотти непроизвольно взглянул под ноги.
– Я ничего об этом не знаю…
– Убийца воткнул дуло пистолета в мякоть батата, а затем спустил курок. – Уиллоус повернул яблоко, откусил еще кусок. – Батат поглотил звук, так что выстрела никто не услышал. – Он отвернулся от Минотти и сказал: – Клер, брось мне один клубень, самый большой.
Паркер взяла батат из ящика, кинула Уиллоусу. Уиллоус вытащил свой курносый «смит» 38-го калибра. Приложил картофелину к лицу, плотно прижал к ней ствол пистолета и сказал:
– Вот что они заставили его сделать.
Тони Минотти смотрел на него, разинув рот. Уиллоус продолжал:
– Они заставили его держать клубень батата, Тони, который, как мы думаем, был куплен здесь, в вашем магазине. Они заставили его держать батат в руке, вот так, прижав к лицу. Можете вообразить, что парень должен был чувствовать, о чем он думал? Убийца воткнул дуло прямо в мякоть и спустил курок. Пуля прошла сквозь руку, сквозь ваш батат и вышибла мозги. – Уиллоус сунул «смит» обратно в кобуру на бедре. Протянул картофелину Тони Минотти. – Когда вы открываетесь?
– В семь часов.
– А сегодня в семь вы были открыты?
– А как же.
– Мы думаем, убийство произошло между восемью тридцатью и девятью сорока.
– Я не продавал никакого батата.
– Как вы думаете, если бы мы съездили в морг взглянуть на труп, это освежило бы вашу память?
– Не хочу я смотреть ни на какой труп! За кого вы меня принимаете?
Прохожий на тротуаре остановился поглазеть на них. Уиллоус сказал:
– А как насчет вашей жены, Элейн. Ей не захочется взглянуть на труп?
Тони Минотти потянулся к телефону на стене за спиной.
– Я вызываю адвоката.
Уиллоус оглянулся. Паркер и миссис Минотти тихо беседовали. Паркер держала в руке свою записную книжку. Уиллоус сказал:
– Повесьте трубку, Тони. Вам не нужен адвокат. Во всяком случае пока. – Он осторожно положил свое яблоко на весы. Шестьдесят два грамма. При восьмидесяти девяти центах за фунт получается около десяти центов. Уиллоус порылся в карманах, протянул монетку Минотти.
– Вы смеетесь – у вас один огрызок остался!
Уиллоус кивнул. Верно подмечено. Он подошел к корзине и выбрал яблоко чуть поменьше того, что съел, вернулся и положил его на весы. Сто восемьдесят граммов.
– Пятьдесят центов.
Уиллоус нахмурился.
– Уверены?
– За одно яблоко, когда входят с улицы, я всегда так беру. Пятьдесят центов. Все равно, большое, маленькое. Так проще, быстрее.
– И выгоднее.
– А для чего я торгую? Чтоб деньги зарабатывать.
Неопровержимая логика. Не поспоришь. Уиллоус порылся в карманах брюк, выудил два четвертака. Протянул лавочнику.
– Монеты в пятьдесят центов когда-нибудь видали, Тони?
– Бывают иногда. Не особо часто.
– Наверное, не годятся для торговых автоматов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24