А то мы как нашли, так и потеряем его. Не посылать, пока не пройдет курсы, – и майор распорядился представить Мергена Бурулова к награде, а вечером отвезти в распоряжение его командира. И особо подчеркнул: – До вызова на снайперские курсы.
Приказ не посылать Мергена Бурулова в разведку капитан Воронок выполнял, но не упускал случая воспользоваться его снайперскими способностями. Однажды, когда часть стояла в небольшом прифронтовом селе, разведчики доложили, что по проселочной дороге, проходившей по нейтральной полосе, проскочили два немецких мотоциклиста. В той стороне, куда они помчались, был заболоченный лес. Там ни наших, ни вражеских частей не было. Значит, мотоциклисты скоро должны вернуться. Хотя бы одного из них надо взять как «языка». До дороги – полкилометра непролазным болотом. До возвращения мотоциклистов туда не доберешься. Снять их с мотоциклов на расстоянии может только пуля. Подобрать потом, даже если с той стороны немцы откроют огонь, все же проще. Капитан вызвал к себе Мергена с винтовкой и двух автоматчиков. Вышли вчетвером за околицу и остановились возле старой развесистой березы, за которой начиналось болото, местами залитое водой, а кое-где зеленевшее кочками, поросшими осокой.
– Сколько метров до дороги, как по-твоему? – спросил капитан Мергена.
– Совсем рядом, шестьсот метров, – ответил стрелок.
– Шестьсот – это не очень-то рядом, – внимательно глядя на дорогу, заметил Воронов и объяснил задачу – Пробирайтесь через болото где ползком, где вплавь. Если Мергену удастся снять мотоциклиста, притащите «языка», – приказал он автоматчикам.
Мерген тем временем проверил винтовку, приспособил ее на старом пне возле березы и опустился на одно колено.
– Товарищ капитан, возвращаются! – почему-то шепотом доложил он.
– Ветер сильный, – озабоченно ответил капитан.
Мергену хотелось заверить командира, что все равно он попадет. Но не мог он нарушить добрую отцовскую традицию – не загадывать. И он промолчал.
Капитан не сразу услышал стрекот мотоцикла, а когда уловил долгожданный звук, это отразилось на его лице. Мерген заметил это и сказал:
– Хорошо, что ветер дует туда же, куда едут мотоциклисты.
– Чем же это хорошо? – спросил капитан.
– Отец так научил меня, – ответил Мерген неопределенно.
Стрекот мотоциклов вырвался на простор и заполонил всю окрестность. Капитан поднес бинокль к глазам и, с трудом сдерживая волнение, напомнил:
– Задача у тебя трудная: не убить, только ранить.
«В ногу, – мысленно отвечал Мерген, – чтобы не смогли уйти от наших».
Птицей выскочил из-за кустарников мотоцикл прямо против Мергена. Мчался он на предельной скорости. Струйка дыма, синевшая за ним, казалось, подталкивала машину, прибавляла скорости. Немец в зеленой каске наклонил голову к самому рулю. Правое колено его, освещенное солнцем, блестело чуть только ниже головы. Оно-то, это круглое, туго обтянутое зеленой штаниной колено и привлекало все внимание стрелка. Мерген выстрелил, как показалось капитану, очень просто, обыденно. Однако мотоцикл смолк и перевернулся в кювет, а водитель растянулся на середине дороги и не двигался. Вторая машина, подкатившая к месту катастрофы, завихляла от резкого торможения и остановилась рядом с поверженным на землю первым мотоциклистом. Здоровый немец склонился над лежащим…
– Погоди, Мерген, не стреляй. Наде узнать, тот жив или…
– От раны в колено не умирают, – ответил Мерген.
И действительно, капитан увидел, как ухватился лежавший на дороге немец за руки напарника, когда ют стал его поднимать.
– Живой! – воскликнул капитан, как показалось Мергену, с облегчением. – Давай, укладывай и второго, пусть оба ждут нашей медицинской помощи.
– Теперь в ногу трудней попасть – раненый мешает, – заметил Мерген, – попробуй уловить момент… – и вдруг выстрелил. – У второго дело серьезней.
– Почему? – насторожился капитан, не отрывая бинокля от глаз.
– Первому я влепил в колено. Оно у него так выпукло блестело под солнцем. А этому – под самое основание бедра. Долго проваляется.
– Они нужны в штабе армии. А там врачи хорошие, быстро отремонтируют… – и капитан улыбнулся. – Мы так говорим о них, будто самое главное для нас – вылечить этих фрицев.
На помощь отправившимся через болото автоматчикам капитан послал еще двоих, снабдив их перевязочным материалом: «языкам» нужно было на месте сделать перевязки, чтобы раны не загрязнились.
Пока наши бойцы добирались до дороги, Мерген не опускал своей винтовки на случай, если «языки» очухаются и станут уползать или же к ним подоспеет помощь. Правда, на помощь к раненым с немецкой стороны никто не спешил. Вражеская позиция не подавала признаков жизни с самого утра.
Лишь когда «языки» были доставлены, выяснилось, что немцы эту невыгодную позицию в низинке оставили. А мотоциклистов послали проследить за реакцией советских войск на их маневр.
С этого дня пошла о Мергене слава, что он попадает на любем расстоянии, куда долетает пуля. Слава эта закрепилась. Но на курсы Мергена Бурулова что-то не вызывали. Втайне капитан начал даже надеяться, что так все и забудется, особенно если начнется наступление, о котором давно поговаривают.
Как вдруг над головой его любимца нависла гроза. Приехал майор из особого отдела. Он заперся с Буруловым в комнате и стал его допрашивать.
– Старший сержант Бурулов, почему вы сразу не доложили начальству о предательстве Бадмы Цедяева? – жестким голосом спрашивал майор.
– Стыдно было за однохотонца, – угрюмо ответил Мерген, сидевший против него с низко опущенной головой.
– Значит, стыд у вас на первом месте. А как же с воинским долгом, с воинской честью?
– Виноват, товарищ майор, – ответил Мерген, еще ниже опуская голову.
– Вот вам бумага, садитесь и пишите рапорт. Опишите все так же подробно, как вы мне рассказывали, – пристукивая указательным пальцем по столу, говорил майор. – Особо точно изложите причину, почему вы не стреляли в предателя, когда увидели его под белым флагом, и во второй раз, когда он вел врагов к землянке.
– Товарищ майор, я же вам по-честному сказал, что не успел выстрелить: нагнулся он. Я бы его только ранил…
– Я знаю, как вы стреляете, Бурулов, и не верю, что вы могли не успеть. И трибунал вам не поверит.
– Трибунал? – казалось, не только голосом, но всем своим существом повторил Мерген и даже привстал.
– Пишите! – положив стопку серой бумаги на край стола и ручку, майор уткнулся в какие-то записи.
Онемевшими пальцами Мерген взял ручку и долго целился а чистый лист бумаги.
* * *
До сих пор Мерген Бурулов получал только благодарности. А теперь он, как на горячей сковородке, стоял перед строем всей роты и слушал беспощадное обвинение майора в сокрытии тяжкого преступления Бадмы Цедяева. Слова майора можно было истолковать как обвинение Мергена в соучастии. Да, много можно было сделать выводов из его жесткой, напористой речи. Но Мерген уже знал, что может сказать майор, и почти не слышал его. Перед его потупленным взором болтался белый флаг, вывешенный на дереве его земляком, которого майор назвал другом детства. Мерген в который раз переживал в душе все то, что тогда пережил наяву. Он проклинал себя за то, что сразу не доложил командиру взвода о предательстве Бадмы. «Пропал Бадма», – только и сказал он тогда, подразумевая под этим «пропал» все, что случилось.
– Мерген Бурулов, – особо сурово повысив голос, воскликнул майор так, что Мерген вздрогнул. – По всем статьям ваше дело следует передать военному трибуналу. Но учитывая ваши боевые заслуги, учитывая то, что это первая ваша провинность, я ограничусь гауптвахтой, – и тоном ниже добавил, словно весь свой гневный пафос спускал на тормозах – на три дня!
Вздох облегчения прошел по роте. Майор настороженно пробежался глазами по строю. «Что это значит?»– казалось, спрашивал он. Кивнул командиру роты, мол, выполняйте приказание, и ушел.
Началось самое позорное из всего, что до сих пор случалось с Мергеном Буруловым.
Когда майор удалился, командир роты и командиры взводов вернулись в строй. Перед строем, на широкой пыльной дороге, среди улицы остался только он, обвиняемый в тяжком воинском преступлении Мерген Бурулов. Около сотни бойцов, его друзей и товарищей, смотрели на него как на отверженного. Так, по крайней мере, казалось ему самому. Из окон домов деревни, в которой стояла часть, наверное, тоже не менее сотни любопытных глаз смотрели на него. Где-то, может быть, из-за уголка выглядывала та синеокая со светлой льняной косой, что приносила вчера молоко для раненых и просила показать ей самого «геройского героя». И дернул же черт старшину за язык, он, не задумываясь, указал ей на Мергена, правда с оговоркой, что этот «геройский герой» женат.
«Кермен! – словно пропел он. – Слышала, синеокая, такое имя? Звенит, как золотой червонец. Так что ты ему глазки не строй. Лучше другому улыбнись. Видишь, какие мы! Все геройские!»
Надо же! Только вчера он так говорил, этот усатый широколицый старшина Голованенко. А теперь он строго, отчужденно подошел и снимает с него погоны. Делает он это без злости. Не срывает. А по-хозяйски бережно отстегивает их. Но Мергену кажется, что он не погоны с гимнастерки снимает, а жилы его вытягивает откуда-то из глубины, из-под самого сердца.
Белый флаг Бадмы хлестал и хлестал его по лицу… На самом же деле, это старшина снял с его груди орден, медали и даже значок «ворошиловского стрелка», полученный еще до войны. Снял и ремень.
Дрогнул Мерген. Ему показалось, что его раздели донага и сейчас начнут пороть, как это случалось в детстве. И вдруг он вспомнил, что и тогда не раз терпел все из-за того же Бадмы. Однажды Бадма убил курицу соседей Хары Бурулова и подбросил так, чтобы увидела ее бабушка Мергена. Тут же Бадма оставил рогатку Мергена, которую накануне выменял у него. Узнав рогатку внука, бабушка не стала слушать никаких оправданий, содрала штаны и при соседях исхлестала на нем несколько хворостин…
Старшина же пороть Мергена не стал. А, приставив двух бойцов-конвоиров, скомандовал: «Кругом!» – и увели Бурулова на окраину села, к бывшему колхозному амбару. Дверь амбара старшина открыл сам. Осмотрел голые закрома.
– Все оборудовано по высшему принципу гауптвахты – никаких развлечений, никаких удобств, кроме голых досок! – приподнятым тоном сказал он.
Но выходя из амбара, старшина сочувственно посмотрел на Мергена. Достал из кармана два кусочка сахара. Положил на угол тесового закрома и совсем уже добродушно проговорил:
– Подсластишь свою горькую жизнишку. А вообще, Мерген, – при этом он совсем по-братски положил руку на плечо провинившегося, – мы с тобой еще повоюем! Только ты того… глаза береги. Глаза для стрелка главное…
Проснулся Мерген от грохота и грома. Спросонья пошарил вокруг себя. Винтовки не нашел. И только после этого вспомнил все, что с ним произошло. Сел на высоком пороге амбарной двери и почувствовал, что весь он в холодном поту. Прильнул глазом к щелке в двери и понял, что это только здесь темно, как в погребе, а на дворе уже день. И там кипит, видимо, большой бой, судя по орудийной и ружейно-пулеметной стрельбе, от которой все дрожит.
Немцы, очевидно, пошли в наступление. Нашим туго. Ребята дерутся. А он сидит вместе с голодными мышами, которые ночью до того обнаглели, что бегали по его лицу. Как же все это глупо!
«То говорим, что сын за отца не отвечает. А то вот за какого-то выродка, с которым сызмальства вел борьбу, упекли в эту тьму! – сетовал Мерген. – Какая польза от того, что я тут валяюсь без дела…»
За дверью послышались шаги, потом голос старшины:
– Там нашего охотника мыши не утащили?
Часовой что-то буркнул и загромыхал железным запором. Раскрылась тяжелая дубовая дверь, и в ярком сиянии солнечного утра показался старшина с дымящимся котелком в одной руке и половиной булки хлеба в другой. Но Мерген словно и не заметил всего этого. Его внимание привлекало прежде всего то, что творилось на улице. В открытую дверь еще слышнее стала ружейно-пулеметная стрельба, уханье снарядов, визг пролетающих мин.
– Они что, опять голову поднимают? – кивнул Мерген в сторону вражеских позиций.
– А то как же! – с досадой ответил Голованенко. – Хвастаются каким-то новым оружием, вот и неймется, – поставив еду на широкий деревянный порог, старшина заторопился. – Побегу, а то нужно хозяйство подальше в лес упрятать, – и с упреком бросил Мергену – Не вовремя ты сюда попал. Ты там во как нужен! – он чиркнул себя по горлу и уже издали крикнул часовому – Не закрывай сарай, а то вдруг пожар или попадание.
Часовым оказался боец из одного с Мергеном взвода Сергей Портнов. Он сразу же, как ушел старшина, признался, что был в числе тех, кто так облегченно вздохнул, когда услышал, что не будет трибунала.
– Ты давай ешь покрепче, – видя, что Мерген даже не взялся за ложку, сказал Портнов. – Нам с тобой, может, вместе придется защищать этот амбар от фашистов.
– Кому он нужен, – не поднимая глаз, ответил Мерген и, достав ложку из-за кирзового голенища, начал есть гречневую кашу с мясной тушенкой. – Старшина выложился, кормит на весь день.
– Похоже на то. Вон как смолят из «самоваров». Видно, затевают что-то нешутейное, – заметил Портнов.
В этот момент совсем неподалеку, за грядой кустарников, началось сперва недружно и робко, а потом все мощней и громче и вот уже загремело русское «ура!».
Но откуда-то слева, кажется, прямо с улицы, ударил немецкий пулемет. Громкое «ура» тут же словно ветром стало задувать. «Ура» заметалось то вправо, то влево. Потом и совсем умолкло. Перестал строчить и пулемет.
– Где он там засел? Сергей, тебе не видно? – в тревоге спрашивал Мерген. – Разреши подняться на порог, посмотреть, где он, фашист проклятый с пулеметом.
– Да смотри, – махнул часовой, сам тоже поглощенный высматриванием вражеского пулеметчика.
Мерген поднялся на порог, потом встал на старые козлы, стоявшие за дверью, но ничего не увидел.
И вдруг снова, значительно левее и ближе к пулеметному гнезду, с новой силой всколыхнулось: «Ура!»
– Видимо, у наших нет другого выхода, как пробираться прямо на пулемет, – процедил сквозь зубы Портнов.
– Обойти не могут? – закричал на него Мерген, словно тот во всем был виноват.
И вдруг в накалившееся, поднявшееся до предельной мощности «ура!» опять хлестанул тот же пулемет.
– Сергей, он где-то совсем рядом с нами. Может, вон в том доме, но за кустами нам не видно. Сережа, разреши мне забраться на крышу. Может, оттуда… – И, еще не дождавшись ответа, Мерген полез на дверь, а оттуда на крышу амбара.
Часовой, понимая, что он непростительно нарушает устав, помог ему, подставил руку под ногу, когда она скользила по двери, не находя опоры. Мерген только забрался на соломенную крышу – тут же заорал вниз часовому:
– Сергей, бей, стреляй в мезонин под зеленой крышей. Видишь, две каски за пулеметом! Стреляй скорей!
– Ничего мне не видно отсюда! – кричал снизу Сергей и метался перед амбаром то туда, то сюда.
Он подтащил козлы к двери и хотел было забраться по примеру Мергена. Но ему не хватало на это ловкости. И он, уже не соображая, что делает, поднял свою винтовку вверх прикладом.
– Сам! Ты сам. Ты не промажешь. Только сразу верни, Мерген! Верни сразу.
Мерген уже целился, а Портнов все молил его:
– Только сразу верни, Мерген, и слазий, а то обоим нам… особливо мне… часовому…
На крыше раздалось подряд два выстрела. От неожиданности часовой сорвался с двери, на которой висел все это время. Пулемет умолк. Но упавший на землю часовой подскочил и первым делом крикнул наверх:
– Спускай винтовку! Молодец! Давай сюда ее и сам…
А между тем «ура» снова воскресло и подхлестнуло уже под самый дом, с которого только что строчил фашистский пулемет.
Мерген хотел уже было вернуть винтовку часовому, как вдруг над его головой описала дугу зеленая ракета, и тут же над крышей амбара занудно пропела мина. Она взорвалась метрах в ста среди кустарника. Мерген глянул в ту сторону, куда катилось родное «ура!», и к ужасу своему увидел целый взвод немецких солдат, укрывшихся за длинным сараем и тем домом, где было пулеметное гнездо. Еще минута и наши обогнут опасный дом справа, а оставшиеся слева гитлеровцы ударят им с тыла. Но что можно сделать одной винтовкой даже с такой выгодной позиции, как эта крыша!
Не успел Мерген сообразить, как быть, как вторая мина пронзила дальний конец крыши амбара, и взрыв, казалось, подбросил его самого. Но, отряхнувшись от трухлявой соломы, Мерген глянул еще раз в сторону засады. Наши уже обогнули дом. А немецкий офицер, высоко размахивая пистолетом, вел за собой взвод засады. Мерген выстрелил раз, другой, третий и вдруг заорал:
– Патронов! Сергей! Патронов!
Он видел, как двое гитлеровцев подхватили своего командира, и неся его высоко, как знамя, побежали туда, куда он только что указывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20