– Вот ты где! – сказала она. – Мы едем со Стеффи в аэропорт. Едем, едем. Да-да!
«Брюс, Брюс!»
На другой день началась эвакуация из-за ядовитого запаха. Повсюду разъезжали автомобили с надписью «УСВАК». Улицы патрулировали люди в костюмах из милекса, у многих – приборы для измерения вреда здоровью. Консультационная фирма, задумавшая эвакуацию, посадила небольшую группу прошедших компьютерный отбор добровольцев в полицейский фургон на автостоянке возле супермаркета. Полчаса люди тужились, пытаясь вызвать рвоту. Эпизод записали на видеокассету, которую отправили куда-то на исследование.
Три дня спустя ветер принес из-за реки настоящий ядовитый запах. Казалось, город замер в нерешительности, погрузился в глубокую задумчивость. Стал медленнее двигаться транспорт, сделались чрезвычайно учтивыми водители. Ни объявлений о каких-либо официальных мероприятиях, ни микроавтобусов и санитарных фургончиков, выкрашенных в спектральные цвета. Люди избегали смотреть друг другу в глаза. Раздражающее жжение в ноздрях, привкус меди на языке. С течением времени желание бездействовать вроде бы усилилось и стало непреодолимым. Некоторые утверждали, что вообще не чувствуют никакого запаха. С запахом всегда так. Некоторые делали вид, будто не замечают в своей пассивности никакой иронии судьбы. Они принимали участие в учениях по УСВАКу, а теперь спасаться бегством не желали. Некоторые интересовались причиной запаха, некоторые выглядели обеспокоенными, некоторые считали, будто отсутствие технического персонала означает, что беспокоиться не о чем. У всех начали слезиться глаза.
Часа через три после того, как мы их почувствовали, пары внезапно рассеялись, избавив нас от необходимости продолжать бесплодную дискуссию.
36
Время от времени я вспоминал об автоматическом пистолете «Цумвальт», спрятанном в спальне.
Настало время висячих насекомых. Белые дома с гусеницами, висящими на карнизах. Белые камни на подъездных дорожках. Если пройтись вечером по середине улицы, слышно, как женщины говорят по телефону. Когда теплеет, в темноте начинают раздаваться голоса. Женщины говорят о своих сыновьях-подростках. Какие взрослые, как быстро. Просто жуть. Как много они едят. Какие большие, когда в дверях встанут. В эту пору кругом полным-полно каких-то червяков. Ползают в траве, липнут к стенам, висят в воздухе, висят на деревьях и карнизах, липнут к оконным сеткам. Женщины звонят в другие города бабушкам и дедушкам взрослеющих мальчишек. Те говорят вдвоем по телефону «Тримлайн» – сияющие от радости старики в свитерах ручной вязки, живущие на фиксированные доходы.
Что происходит с ними, когда кончается этот рекламный ролик?
Однажды вечером позвонили и мне. Телефонистка сказала:
– Тут некая Мать Деви желает говорить с неким Джеком Глэдни за счет вызываемого абонента. Вы согласны?
– Здравствуй, Дженет. Чего ты хочешь?
– Просто поздороваться. Спросить, как поживаешь. Мы же целую вечность не общались.
– Не общались?
– С вами хочет знать, приедет ли наш сын летом в ашрам.
– Наш сын?
– Твой, мой и его. Детей своих учеников свами считает своими детьми.
– На прошлой неделе я отправил дочку в Мексику. Когда она вернется, я буду готов разговаривать о сыне.
– Свами говорит, что мальчику полезно побывать в Монтане. Он подрастет, поправится. Сейчас у него трудный возраст.
– Зачем ты звонишь? Серьезно.
– Просто поприветствовать тебя, Джек. Мы здесь друг друга приветствуем.
– Этот свами часом не из тех, с причудами и белоснежной бородой, которых так забавно разглядывать?
– Мы здесь люди серьезные. В историческом цикле всего четыре эпохи. Нам довелось жить в последнюю. Осталось так мало времени, что уже не до причуд.
Ее тонкий, писклявый голос доносился до меня, отражаясь от полого шара, зависшего на геостационарной орбите.
– Если Генрих хочет летом тебя навестить, я не против. Пускай ездит верхом, ловит форель. Но я не хочу, чтобы он увлекся чем-то личным и серьезным, к примеру – религией. У нас тут же был разговор о похищении детей. Все нервничают.
– Последняя эпоха – это Эпоха Тьмы.
– Прекрасно. А теперь скажи, чего ты хочешь?
– Ничего. У меня все есть. Душевное спокойствие, цель, настоящие друзья. Мне просто хочется поприветствовать тебя. Приветствую тебя, Джек! Я по тебе скучаю. Скучаю по твоему голосу. Мне просто хочется немного поговорить, на пару минут по-дружески предаться воспоминаниям.
Я повесил трубку и вышел прогуляться. Женщины сидели в своих хорошо освещенных домах и говорили по телефону. Лучатся ли у свами глаза? Сможет ли он ответить на те вопросы мальчика, которые ставили в тупик меня, переубедить его в тех случаях, когда я провоцировал дискуссии и мелкие ссоры? В каком смысле является последней Эпоха Тьмы? Быть может, она несет всеобщую гибель, мрак, что полностью поглотит все сущее и тем самым скрасит мою собственную одинокую смерть? Я прислушивался к женским разговорам. Ко всем звукам, ко всем душам.
Когда я вернулся домой, Бабетта в своем спортивном костюме стояла у окна в спальне, вперив взор во мрак ночи.
Начали съезжаться делегаты конференции по Гитлеру. Три дня около девяноста гитлероведов будут слушать лекции, выступать на публичных дискуссиях, ходить в кино. Бродить по территории колледжа с приколотыми к лацканам пластиковыми бирками, на которых готическим шрифтом вытиснены их имена. Будут сплетничать о Гитлере, распространять обычные сенсационные слухи о последних днях в «фюрербункере».
Интересно, что несмотря на огромную разницу в национальном и региональном происхождении, они походили друг на друга. Бодры: и нетерпеливые, они смеялись, брызжа слюной, предпочитали старомодную одежду, отличались добродушием и пунктуальностью. Казалось, все они сладкоежки.
Я приветствовал их в ультрасовременной часовне. Выступал я минут пять – по-немецки, по заранее написанному тексту. Говорил главным образом о матери, брате и собаке Гитлера. У него был пес по кличке Волк. И по-английски, и по-немецки это одно и то же слово. Слова, которые я употреблял в своем выступлении, большей частью одинаковы в обоих языках. Много дней я просидел со словарем, составляя списки таких слов. Мои высказывания, само собой, были странными и бессвязными. Я часто упоминал о Волке, еще чаще – о матери и брате, несколько раз – о туфлях и носках, а также о джазе, пиве и бейсболе. Разумеется, шла речь и о самом Гитлере. Я то и дело произносил это имя, надеясь, что в его тени останется незамеченной ненадежная структура моих фраз.
Все остальное время я старался избегать входивших в группу немцев. Даже в черной мантии и темных очках, с нацистскими литерами своего имени на груди, в их присутствии, слушая их гортанную речь, их слова, их веские аргументы, я терялся, чувствовал себя заурядным смертным. Они рассказывали анекдоты про Гитлера и играли в карты – в свой немецкий безик. А я был способен разве что пробормотать наобум какое-нибудь односложное словечко да затрястись от беспричинного смеха. Я много времени проводил в своем кабинете – прятался.
Стоило мне вспомнить о пистолете, притаившемся в стопке нижних рубашек неким тропическим насекомым, как меня охватывало какое-то острое чувство. То ли страшное, то ли приятное – я и сам толком не понимал. Чаще всего оно воскрешало в памяти полузабытые мгновения детства, глубокое волнение ребенка, хранящего тайну.
Огнестрельное оружие – устройство весьма хитроумное. Особенно такой маленький пистолет. Коварная личная вещь, тайная история жизни ее владельца. Я вспомнил, каково мне было несколько дней назад, когда я пытался найти дилар. Я чувствовал себя соглядатаем, проникающим в тайну семейного мусора. Неужели я мало-помалу погружаюсь в некую тайную жизнь? Неужели она для меня – последнее средство спасения от гибели, походя уготовленной мне силой или бессильем, законом, властью или хаосом – что бы ни обусловливало подобные вещи? Кажется, я начинаю понимать своих бывших жен и их связь с разведкой.
Гитлероведы собирались вместе, бродили, с жадностью ели, смеялись, скаля слишком крупные зубы. Я сидел в темноте за своим столом и размышлял о тайнах. Неужели тайны сродни тоннелю в царство грез, где человек управляет развитием событий?
Вечером я рванул в аэропорт встречать дочь. Прилетела она взволнованная и довольная, в мексиканской одежде. Она сказала, что люди, присылающие маме книги на рецензию, не желают оставлять ее в покое. Дейна ежедневно получает большие толстые романы, пишет рецензии, копирует их на микрофильмы и отправляет в секретный архив. Жалуется на издерганные нервы, на периоды глубокой умственной усталости. Стеффи она сказала, что хочет покончить со шпионажем и начать нормальную жизнь.
Утром я рванул в Глассборо на дополнительное обследование, рекомендованное моим врачом – на ферму «Осенняя жатва». Важность подобного события прямо пропорциональна количеству выделений организма, которые вас просят собрать для анализа. Я вез с собой несколько пузырьков, и в каждой содержались какие-нибудь скорбные отбросы или выделения. Отдельно, в бардачке, покоился зловещий пластмассовый медальон, который я благоговейно поместил в три вложенных друг в друга мешочка и крепко завязал. Там хранился мазок самого сокровенного из всех отбросов – то, на что дежурные лаборанты должны взирать с таким же почтением, смешанным с трепетом и ужасом, с каким мы стали в последнее время относиться к экзотическим религиям мира.
Но сначала следовало отыскать само учреждение. Оказалось, оно находится в функциональном здании из светлого кирпича, одноэтажном, с выложенными плитами полами и ярким освещением. Зачем кому-то понадобилось назвать подобное место фермой «Осенняя жатва»? Быть может, попытка нейтрализовать бездушность блестящих точных приборов? Неужели при помощи необычного названия нас можно одурачить, заставить поверить в то, что мы живем в преканцерозную эпоху? Какой диагноз могут нам поставить в учреждении под названием ферма «Осенняя жатва»? Коклюш, круп? Легкая форма гриппа? Привычные, знакомые хвори обитателей старого дома на ферме, требующие постельного режима и глубокого массажа грудной клетки с применением успокаивающей мази «Викс». Может, кто-нибудь почитает нам вслух «Дэвида Копперфильда»?
У меня были дурные предчувствия. Образцы мои забрали, а меня посадили за консоль компьютера. В ответ на вопросы, появлявшиеся на экране, я принялся мало-помалу выстукивать историю своей жизни и своей смерти. Каждый ответ порождал новые вопросы в неумолимой прогрессии основных и дополнительных математических множеств. Я трижды солгал. Мне выдали просторный балахон и браслетик с номером. Потом отправили по узким коридорам на обмер и взвешивание, анализ крови, энцефалографию, фиксацию потоков, текущих сквозь мое сердце. Они сканировали и зондировали то в одном кабинете, то в другом, и каждое тесное помещение казалось чуть меньше предыдущего, чуть больше раздражало: свет был все ярче, человеческой мебели – все меньше. Каждый раз – новый лаборант. Каждый раз – безликие пациенты в лабиринте коридоров, товарищи по несчастью, переходящие из кабинета в кабинет, одетые в одинаковые балахоны. Никто не здоровался. Меня привязали к доске, напоминающей детские качели, перевернули вниз головой и минуту продержали в таком положении. Из стоявшего рядом аппарата появилась распечатка. Меня поставили на бегущую дорожку и велели бежать, бежать. На бедрах закрепили ремнями приборы, к груди присоединили электроды. Кто-то сидел за консолью и печатал, передавая сообщение машине, которая должна была сделать мое тело прозрачным. Я слышал завывание магнитного ветра, видел вспышки северного сияния. Люди брели по коридору, словно неприкаянные души, неся в высоко поднятых руках мензурки с собственной мочой. Я стоял в кабинете размером с чулан. Мне велели держать один палец у себя перед носом, закрыв левый глаз. Стена исчезла из виду, вспыхнул яркий свет. Они хотели помочь мне, спасти меня.
В конце концов, снова одевшись, я сел по другую сторону стола от нервного молодого человека в белом халате. Он изучал мое досье, бормоча, что он тут недавно. Я с удивлением обнаружил, что этот факт меня нисколько не огорчает. По-моему, я даже успокоился.
– Когда будут получены результаты?
– Результаты получены, – сказал он.
– Я думал, мы поговорим на общие темы. По-человечески. О том, что недоступно машинам. А через два-три дня, наверно, будут готовы точные цифры.
– Цифры готовы.
– А я, по-моему, еще не готов. Вся эта блестящая аппаратура немного выбивает из колеи. Нетрудно предположить, что после такого обследования может заболеть даже совершенно здоровый человек.
– С какой же это стати кто-то вдруг заболеет? Нигде больше нет таких точных испытательных приборов. Для анализа данных у нас имеются самые современные компьютеры. Эта аппаратура спасает людям жизнь. Уверяю вас, я видел, как это происходит. У нас есть оборудование, которое работает лучше новейших рентгеновских аппаратов и сканирующих устройств УЗИ. Мы заглядываем в человека глубже и точнее.
Казалось, он обретает уверенность. Этот парень с кротким взглядом и скверным цветом лица напоминал мне мальчишек, что стоят в супермаркете возле кассы и кладут товары в пакеты.
– Обычно мы начинаем следующим образом, – сказал он. – Я задаю вопросы на основе распечатки, а потом вы отвечаете в меру своих возможностей. Когда мы всё закончим, я отдам вам результаты в запечатанном конверте, а вы передадите их своему врачу, когда придете на платную консультацию.
– Отлично.
– Отлично. Обычно мы начинаем с вопроса, как вы себя чувствуете.
– На основе распечатки?
– Просто – как вы себя чувствуете? – кротко сказал он.
– На мой субъективный взгляд, говоря строго, я чувствую себя относительно здоровым и ожидаю подтверждения.
– Затем мы обычно переходим к усталости. Вы в последнее время усталость не чувствуете?
– А что люди обычно говорят?
– Распространенный ответ – легкое утомление.
– Я мог бы сказать то же самое, и будьте уверены, на мой субъективный взгляд, это довольно точно отражает фактическое положение дел.
Видимо, довольный ответом, он четко обозначил что-то – условными знаками належавшем перед ним листе бумаги.
– Как насчет аппетита? – спросил он.
– Я мог бы охарактеризовать его двояко.
– В общем-то, я тоже – на основе распечатки.
– То есть вы хотите сказать, что аппетит у меня то появляется, то пропадает.
– Это утверждение или вопрос?
– Смотря на что указывают цифры.
– Значит, мы пришли к согласию.
– Отлично.
– Отлично, – сказал он. – Как насчет сна? Речь о сне у нас заходит обычно перед тем, как мы предлагаем человеку чаю или кофе без кофеина. Сахара мы не даем.
– Многие ли ваши пациенты плохо спят?
– Только на последних стадиях.
– На последних стадиях сна? Вы имеете в виду, что они просыпаются рано утром и не могут снова заснуть?
– На последних стадиях жизни.
– Так я и думал. Отлично. Единственное, на что могу пожаловаться, – слегка пониженный порог чувствительности.
– Отлично.
– Я стал спать более беспокойно. А кто спокойно спит?
– Стали метаться и ворочаться?
– Метаться, – сказал я.
– Отлично.
– Отлично.
Он что-то записал. Казалось, все идет хорошо. Увидев, как хорошо все идет, я воспрял духом. От предложенного чая отказался, что, по-видимому, парня обрадовало. Мы быстро продвигались вперед.
– А тут мы спрашиваем о курении.
– Это проще простого. Ответ отрицательный. И речь вовсе не о том, что пять или десять лет назад я бросил. Я никогда не курил. Даже в подростковом возрасте. Ни разу не пробовал. Никогда не видел необходимости.
– Это всегда плюс.
Ободренный таким образом, я почувствовал себя гораздо увереннее.
– Мы быстро продвигаемся вперед, не правда ли?
– Некоторые предпочитают разговор затягивать, – сказал он. – Начинают интересоваться своим состоянием. Это становится чем-то вроде хобби.
– Кому он нужен, этот никотин? Мало того, я и кофе-то редко пью – и только без кофеина. Не могу понять, что люди находят во всей этой искусственной стимуляции. Лично меня пьянит обыкновенная прогулка по лесу.
– Отказаться от кофеина всегда полезно. Вот именно, подумал я. Вознаградите меня за добродетель. Сохраните мне жизнь.
– А молоко! – сказал я. – Людям недостаточно кофеина и сахара. Им еще и молоко подавай. Все эти жирные кислоты. С детства не пью молока. К жирным сливкам не притрагиваюсь. Ем легкую пищу, редко употребляю крепкие напитки. Никогда не понимал, почему все с ними так носятся. Вода! Вот мой любимый напиток. Стакан воды еще никому не повредил.
Я ждал, когда он скажет, что я продлеваю себе жизнь на много лет.
– Кстати о воде, – сказал он, – вы подвергались когда-нибудь воздействию промышленных контаминантов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38