такой нежный, чистый, берущий за душу голос. Песня была на иностранном языке. Это показалось мне странным. Неужели это пела Дикий Имбирь? Что это была за песня? Она на французском? Моя подруга пела так, словно владела этим языком, хотя на самом деле она его не знала, в этом я была уверена.
Песня звучала еще какое-то время, потом она стихла, и вновь появилась Дикий Имбирь.
– Звучит странно, да?
– Мне понравилось. Очень.
– Это шпионская шифровка, – пошутила она.
– Что ж ты тогда ее пела?
– Хотела, чтобы ты услышала, чем мама забивала мне голову. Правда, с началом Культурной революции она перестала.
– О чем эта песня?
– Понятия не имею.
– Врешь. Мама наверняка тебе рассказывала.
– Ну ладно, рассказывала. Сказала, что она о любви. Стихи мерзкие и отвратительные.
– А мне кажется, что они очень красивые.
– Не будь глупой, Клен.
– Но это правда. Они показывают, как сильно ты скучаешь по отцу.
– Ты же не знаешь французского.
– Ты тоже.
– Что же заставляет тебя думать, будто я по нему скучаю?
– Твой голос.
Она удивленно молчала.
– Мне правда очень нравится твой голос, – заверила я подругу.
– Он бы понравился тебе еще больше, если бы я пела: «Я скучаю по Председателю Мао». У меня бы получилось не хуже, чем по радио.
Прежде чем я успела сказать, что мне ужасно надоела эта песня, которую постоянно повторяли по радио и во время церемоний, она повернулась лицом к полю и запела в полную силу своего голоса:
Я поднимаю голову
и вижу Большую Медведицу.
Я скучаю по тебе, Председатель Мао.
Я голодаю, стремясь к тебе,
Думая о тебе, я вижу свет во тьме,
Мысли о тебе дают мне силы.
Тебе я обязана своей жизнью,
Тебе я обязана своим счастьем.
Высоко в небе светила луна, озаряя все поле яркими лучами серебристого света.
На ужин мы ели сваренную в котле с коричневым рисом траву екай. Цвет этой пищи был настолько мерзок, что многих начало тошнить. Через час после ужина все собрались в тесной комнате, нашей спальне.
– Знаешь, Дикий Имбирь, та французская песня мне все-таки больше нравится, – призналась я подруге, когда в комнате погасили свет и мы улеглись спать. – Особенно теперь, когда я знаю, что это та самая песня, которую пел твой отец.
– Клен, прошу тебя, не надо опять заводить разговор о французском призраке.
– Да ладно, мне так легче бороться с тошнотой.
– Говори о чем угодно, только не об этом призраке.
– Но, Дикий Имбирь, этот призрак живет в твоем голосе, и мне кажется, что это очень добрый призрак.
Она перевернулась на другой бок и бросила мне в лицо принесенную с поля пригоршню пшеницы. Я замолчала. Немного погодя Дикий Имбирь произнесла:
– Вообще-то, чтоб ты знала, моя способность все быстро запоминать – это настоящий дар. У меня в памяти откладывается все, на что падает взгляд.
– Ну, тогда тебе нужно развивать свой талант.
– Я работаю над этим. Хочешь, открою тебе секрет? Я собираюсь побить рекорд Вечнозеленого Кустарника.
– Ты имеешь в виду в конкурсе по цитированию изречений Мао?
– Тебя это удивляет?
– Ты много на себя берешь.
– Это мы еще увидим.
– Тихо! – раздался голос Острого Перца. – Пора уже сказать «Доброй ночи» и «Да здравствует Председатель Мао».
«Страница четыреста одиннадцатая, параграф первый: "Американский империализм – это бумажный тигр…"» Я проснулась в полночь из-за того, что Дикий Имбирь во сне вслух цитировала высказывания Мао.
7
Полуденный зной был пронизан стрекотанием цикад. Я сидела в классе, и меня не покидало беспокойство: подруга почему-то не пришла в школу. Я решила зайти к ней после занятий, она наверняка чрезмерно увлеклась подготовкой к конкурсу по цитированию изречений Мао.
Проходя по переулку Чиа-Чиа, я заметила, что дверь дома, где жила Дикий Имбирь, широко раскрыта. Я очень удивилась, когда увидела, что растения мадам Пей разбросаны по двору, а все горшки разбиты. Какие-то незнакомые мне люди входили и выходили из дома. Группа мужчин выносила разные вещи: котлы, подушки, кухонную утварь и туалетную бумагу, они погрузили все на велосипеды и уехали. Я подошла поближе, но все равно не смогла узнать этих людей. У них на руках были повязки красных охранников, и они говорили на мандаринском наречии с акцентом, выдававшим жителей северных районов страны.
– Уйди с дороги! – заорал один из них, увидев меня.
Я отошла в сторону и тут заметила своего соседа, одноглазого старика, вышедшего на пенсию ветерана, который стоял на углу и наблюдал за происходящим. Ему был восемьдесят один год. Левый глаз ему выкололи штыком во время войны с Японией. Старик, как обычно, бродил по округе и наблюдал за всем происходящим.
– Дедушка, что здесь происходит? – спросила я, подойдя к старику.
– Тебе, дитя, лучше в это не вмешиваться.
– Но я подруга Дикого Имбиря.
– Ах, Дикий Имбирь. Бедная девочка. Всевышний Будда, да откроются глаза твои.
– Дедушка, мне нужно знать, что происходит. Умоляю, скажите мне. Дай вам Бог долгих лет жизни!
– А что мне с того? Я устал от жизни, во всяком случае, устал видеть все, что происходит вокруг, – пробормотал старик. – На почте было перехвачено письмо из Франции адресованное мадам Пей, его передали властям, и мадам Пей тут же арестовали и отправили в тюрьму.
– А что было в письме?
– Кто ж его знает! Уверен, что мадам Пей его даже и не читала. Наверно, это бабушка и дедушка девочки просто хотели узнать, как там поживает их внучка.
– А где Дикий Имбирь?
– Я ее не видел. Вероятно, прячется где-нибудь. Она пыталась помешать этим людям, пока ее просто не оттолкнули в сторону.
– Кто они?
– Хулиганы в маоистских куртках!
– Откуда они взялись?
– Понятия не имею. Могу только сказать, что это уже четвертая шайка. Первых подослали местные власти, они забрали книги, письма и альбомы с фотографиями. Потом приходили еще из оперного театра, забрали одежду и мебель. Третьи были вообще из какой-то дальней провинции, они забрали продукты, уголь и одеяла. Тут теперь каждый норовит поживиться.
Только вечером я заметила на фиговом дереве человеческую фигурку.
– Дикий Имбирь! – позвала я.
Она не отозвалась, а лишь спрятала голову в густой листве.
– Дикий Имбирь, что ты там делаешь?
– Жду маму.
– Ты хоть… поела чего-нибудь?
– Я не голодна.
– Слезай. Пойдем ко мне.
– Оставь меня.
– Слезай. Ты ведь не хочешь, чтобы я лезла за тобой на дерево, верно? Ты же знаешь, что я в этом не очень сильна.
Наконец потихоньку она начала спускаться, бедняжка совсем обессилела.
– Дикий Имбирь!
– Все будет в порядке, Клен, – проговорила она.
Я протянула руки, чтобы поддержать ее.
– Клен, у меня голова кружится. Проклятье… – она соскользнула вниз, прямо мне на руки. Мне пришлось приложить все силы, чтобы удержать ее. Я прислонила ослабевшее тело к стволу дерева, потом развернулась и, взвалив подругу на спину, направилась к своему дому.
– Всевышний Будда, да откроются глаза твои! – тяжело вздохнув, проговорил наблюдавший за нами одноглазый старик.
Дикий Имбирь лежала на полу, служившем общей постелью для всей нашей семьи. Она только что проснулась. Мама протянула девочке стакан воды, а сестры растирали ее смоченными в горячей воде полотенцами.
Дикий Имбирь попыталась подняться, но мама остановила ее.
– Ты еще слишком слаба. Давай-ка, поспи лучше.
– Я не могу.
– Но ты должна, дорогая. Твоя мама требовала бы от тебя того же. Я поступаю с тобой, как со своей дочерью.
Дикий Имбирь покорно легла на место.
– Клен, – убирая со стола, мама протянула мне письмо, – от отца. Пишет, что его не отпустят до Нового года.
Эта новость меня сильно расстроила. Но такое случалось уже не впервые. Я вспомнила, как отец учил меня мыслить позитивно: «Значит, Дикий Имбирь сможет остаться у нас, будет спать на папином месте».
Отведя меня в сторону, мама тихо прошептала:
– У нас очень мало еды. Мне пришлось все продать. Я надеялась, что твой отец…
– Мам, ну мы же можем, как и прежде, есть один раз в день и пить воду, почувствовав голод. Я буду ходить на рынок и, может быть, смогу откопать что-нибудь в мусорных баках. По вторникам мне обычно везет. У них в этот день новая смена рабочих, которые не слишком аккуратно перебирают овощи. Можно раздобыть кое-что только чуть подпорченное и вполне съедобное!
– Я не уверена. У твоего младшего брата проблемы с желчным пузырем, на оплату лечения уйдет вся моя зарплата за этот месяц да еще, небось, и те деньги, которые я заняла у твоей тетки. Даже бабушка не хочет приходить к нам, потому что видит, что прокормить еще одного мы не в состоянии.
– А сколько юаней у нас еще осталось?
– Шесть.
– В этом месяце осталось всего семь дней. Шесть разделить на… получается восемьдесят пять центов в день. Попробую подсчитать: двадцать четыре цента на лапшу, двадцать на рис, четырнадцать на пюре, три на овощи, три на бобы…
– Ты что, воробьев кормишь? – покачала головой мама.
Я не унималась:
– Один цент на лук. Ну вот, мам, у нас даже около двадцати центов на мясо остается!
– Двадцать центов на мясо! – горько усмехнулась мама. – Лист бумаги будет толще такого антрекота.
Огни за окном погасли, и мама велела нам поскорей укладываться. Мы все улеглись рядком, Дикий Имбирь оказалась между мной и моей младшей сестренкой.
Около полуночи она разбудила меня.
– Ты опять цитируешь высказывания? – спросила я.
Не отвечая на мой вопрос, она продолжала бубнить:
– «…Мы должны быть беспощадны в борьбе с реакционерами, их надо воспринимать не как людей, а как волков, змей или саранчу. Либо мы, либо они…» – Глаза ее были закрыты.
Я осторожно ущипнула ее за нос, она замолчала. Я попыталась вновь заснуть. Лунный свет озарял комнату голубым сиянием, и можно было ясно видеть все предметы. На шкафу стояла статуэтка Мао, принадлежащая моему брату. Со стены смотрел портрет Мао. Мао был в каждом углу комнаты, одних только портретов было девять. Изображение Мао можно было увидеть на обложках книг, на шкафах, одеялах, окнах, полотенцах, тарелках, чашках, кувшинах и пиалах. Я уже порядком устала все время ощущать на себе взгляд вождя и встречать повсюду его изображение, но жаловаться не смела. Мама научила меня древней мудрости: молчание – золото. В наши дни это было особенно актуально. Любой мог оказаться правительственным шпионом. Если бы у нас на стенах не были развешаны портреты Мао, то всю семью сочли бы за антимаоистов. Помню, мама как-то повесила на стену яркую картину, изображавшую детей, играющих в пруду с розовыми лотосами. Потом картина исчезла, а когда я спросила, что с ней случилось, мама так и не смогла дать вразумительного ответа.
Мой взгляд упал на лежащее на полу письмо отца. Мама перечитывала его снова и снова. Я стала думать о том, что отец может делать в этот час. Наверняка очень скучает. Отец отбывал наказание за то, что открыто выражал свои мысли. Он был преподавателем китайской истории. Однажды партийный секретарь с его работы сообщил руководству, что взгляды отца противоречат учению Мао. Потом мы узнали, что он объявлен «опасно мыслящим» и отправлен в исправительно-трудовой лагерь. Его зарплату, составлявшую шестьдесят пять юаней, урезали до пятнадцати, тринадцать из которых он ежемесячно присылал домой.
Чем он там питается? Травой екай? Я представила, как он, должно быть, похудел. Он был прекрасным отцом и обладал хорошим чувством юмора. В письмах он говорил о себе как о «птице Феникс с ощипанными перьями, ставшей уродливее курицы, но все же оставшейся птицей Феникс». Мама была прямо противоположного склада, она постоянно о чем-то беспокоилась и называла себя «безголовой мухой».
Дикий Имбирь во сне схватила меня за руку. Я попыталась разжать ее пальцы, но она сжала их еще сильнее, словно утопающий, отчаянно хватающийся за соломинку. Что там ей снилось? Победа на конкурсе по цитированию изречений Мао?
Стремление стать маоистом превратилось для нее в навязчивую идею. Была ли моя подруга так сильна, как считала? Не думаю, что она и вправду ненавидела своего отца, будь это правдой, его образ не сохранился бы так живо в ее памяти, где он не только дышал, но и пел. Дикий Имбирь должна была ежедневно отрекаться от него, чтобы доказать свою ненависть. Но если бы она и впрямь ненавидела отца, стала бы она вообще говорить о нем? Не реагировала бы она так болезненно, словно ей сыпали соль на свежую рану, каждый раз, когда ее мать упоминала его имя. Она не запомнила бы этих песен на французском, родном языке ее отца, а ведь запомнила. Возможно, правда была совсем иной. Возможно, она состояла в том, что Дикий Имбирь любила отца так сильно, что наказывала себя за эту любовь.
Может, она видит отца во сне? Что он делает в этих снах? Приносит домой всякие антикварные вещи? Подруга как-то рассказывала мне, что ее отец собирал антиквариат. Дикий Имбирь помнила, как однажды он принес деревянный шар, на котором было вырезано девяносто девять драконов, а она по неосторожности его разбила. Отец хотел было ее отшлепать, но, когда дочка бросилась к нему и обняла за ногу, у него опустились руки. Дикий Имбирь помнила расставание с отцом в больнице. Никто не сказал ей, что он умирает. Родители говорили о чем-то по-французски, и вдруг мать заплакала. Дикий Имбирь безуспешно пыталась понять, о чем они говорили. Наконец отец повернулся к ней, он улыбался, но в его глазах девочка заметила слезы. Он не попрощался, не смог. Мадам Пей не водила дочь на похороны, отец для нее просто исчез, внезапно и навсегда. Дикий Имбирь помнила, как, узнав о его смерти, она пошутила: «А что же с его антиквариатом? Уж не мне ли он его оставил?» Когда позже девочке сказали, что ее отец был шпионом, она ухватилась за эту идею, потому что считала, что он бросил ее.
Воздух был прохладный, но липкий. Одеяло, которым мы все накрывались, съехало на одну сторону и покачивалось, как морские волны, пересеченные лунной дорожкой. После полуночи поднялся ветер. Дикий Имбирь спала. Свет луны, пройдя сквозь оконное стекло, накрыл ее лицо белой вуалью.
8
От одноглазого старика Дикий Имбирь узнала, что охотники за чужим добром ушли из их дома, и решила отправиться туда в надежде найти мать. Мы договорились встретиться в школе. Но занятия начались, а я нигде не видела подругу. Я не сводила глаз с двери. Наконец она появилась. Больной вид, волосы растрепаны. Волоча за собой сумку и счеты, прошла на свое место, села, рассеянно достала книги и пенал. Все ученики внимательно следили за мадам Ченг, которая на висящих на доске огромных счетах показывала, как производятся какие-то вычисления. Я старалась заглянуть подруге в глаза, но она отворачивалась. Все ее внимание казалось сосредоточенно на счетах мадам Ченг и ее объяснениях. Класс был наполнен щелканьем костяшек счет. К концу занятия мадам Ченг спросила, кто из учеников хочет отвечать. Дикий Имбирь подняла руку. Учительница задала ей вопрос, она дала правильный ответ. Но голос ее звучал при этом как-то странно и сдавленно.
– У тебя все в порядке, Дикий Имбирь? – поинтересовалась мадам Ченг.
Она кивнула, быстро села на место и уткнулась лицом в тетрадь. От моего внимания не ускользнуло, что она с трудом сдерживает слезы.
Когда учительница объявила, что все свободны, Дикий Имбирь перекинула через плечо свою сумку и поспешила к воротам.
– Дикий Имбирь! – окликнула я, но она летела как стрела. Чтобы избежать разговора со мной, она даже выбрала дорогу через кусты. Мне стало ясно – произошло что-то ужасное.
Я шла следом за подругой. Вдруг она споткнулась о сломанный бордюр тротуара и упала. Тут же я была рядом. Сделала попытку развернуть ее лицом к себе. Но она вновь отвернулась, злобно проронив:
– Отстань, Клен!
– Не надо делать из меня врага. – Я завела ее в тихий переулок, расположенный за свалкой. – У нас с тобой нет других друзей.
– Отстань от меня!
– Не отстану, пока не выясню, что происходит.
Дикий Имбирь оттолкнула меня, но, видя, что я не намерена уходить, вытащила свой пенал и, дрожа всем телом и задыхаясь от гнева, выдавила из себя:
– Если ты не отстанешь…
Она открыла пенал, достала карандаш. Потом с трудом присела на корточки, прислонившись спиной к стене. Неожиданно она положила руку на колено и со всей силы вонзила карандаш в тыльную сторону ладони.
– Дикий Имбирь!
Словно не чувствуя боли, она проделала то же еще раз.
Я не знала, что делать.
Бросив сломанный карандаш обратно в пенал, она достала перочинный ножик.
– Не надо! Я ухожу! Только положи нож! Вконец сбитая с толку, я стала медленно отступать по переулку. Я заметила, как у нее по руке потекла кровь, она капала ей на брюки и ботинки. Мое ошеломление сменилось страхом.
Дикий Имбирь посмотрела в мою сторону, но вряд ли она видела меня, взгляд был отчужденным, словно она пребывала в другом мире, но в этом взгляде не было страха. Мне вспомнились слова мамы о том, как люди сходят с ума:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Песня звучала еще какое-то время, потом она стихла, и вновь появилась Дикий Имбирь.
– Звучит странно, да?
– Мне понравилось. Очень.
– Это шпионская шифровка, – пошутила она.
– Что ж ты тогда ее пела?
– Хотела, чтобы ты услышала, чем мама забивала мне голову. Правда, с началом Культурной революции она перестала.
– О чем эта песня?
– Понятия не имею.
– Врешь. Мама наверняка тебе рассказывала.
– Ну ладно, рассказывала. Сказала, что она о любви. Стихи мерзкие и отвратительные.
– А мне кажется, что они очень красивые.
– Не будь глупой, Клен.
– Но это правда. Они показывают, как сильно ты скучаешь по отцу.
– Ты же не знаешь французского.
– Ты тоже.
– Что же заставляет тебя думать, будто я по нему скучаю?
– Твой голос.
Она удивленно молчала.
– Мне правда очень нравится твой голос, – заверила я подругу.
– Он бы понравился тебе еще больше, если бы я пела: «Я скучаю по Председателю Мао». У меня бы получилось не хуже, чем по радио.
Прежде чем я успела сказать, что мне ужасно надоела эта песня, которую постоянно повторяли по радио и во время церемоний, она повернулась лицом к полю и запела в полную силу своего голоса:
Я поднимаю голову
и вижу Большую Медведицу.
Я скучаю по тебе, Председатель Мао.
Я голодаю, стремясь к тебе,
Думая о тебе, я вижу свет во тьме,
Мысли о тебе дают мне силы.
Тебе я обязана своей жизнью,
Тебе я обязана своим счастьем.
Высоко в небе светила луна, озаряя все поле яркими лучами серебристого света.
На ужин мы ели сваренную в котле с коричневым рисом траву екай. Цвет этой пищи был настолько мерзок, что многих начало тошнить. Через час после ужина все собрались в тесной комнате, нашей спальне.
– Знаешь, Дикий Имбирь, та французская песня мне все-таки больше нравится, – призналась я подруге, когда в комнате погасили свет и мы улеглись спать. – Особенно теперь, когда я знаю, что это та самая песня, которую пел твой отец.
– Клен, прошу тебя, не надо опять заводить разговор о французском призраке.
– Да ладно, мне так легче бороться с тошнотой.
– Говори о чем угодно, только не об этом призраке.
– Но, Дикий Имбирь, этот призрак живет в твоем голосе, и мне кажется, что это очень добрый призрак.
Она перевернулась на другой бок и бросила мне в лицо принесенную с поля пригоршню пшеницы. Я замолчала. Немного погодя Дикий Имбирь произнесла:
– Вообще-то, чтоб ты знала, моя способность все быстро запоминать – это настоящий дар. У меня в памяти откладывается все, на что падает взгляд.
– Ну, тогда тебе нужно развивать свой талант.
– Я работаю над этим. Хочешь, открою тебе секрет? Я собираюсь побить рекорд Вечнозеленого Кустарника.
– Ты имеешь в виду в конкурсе по цитированию изречений Мао?
– Тебя это удивляет?
– Ты много на себя берешь.
– Это мы еще увидим.
– Тихо! – раздался голос Острого Перца. – Пора уже сказать «Доброй ночи» и «Да здравствует Председатель Мао».
«Страница четыреста одиннадцатая, параграф первый: "Американский империализм – это бумажный тигр…"» Я проснулась в полночь из-за того, что Дикий Имбирь во сне вслух цитировала высказывания Мао.
7
Полуденный зной был пронизан стрекотанием цикад. Я сидела в классе, и меня не покидало беспокойство: подруга почему-то не пришла в школу. Я решила зайти к ней после занятий, она наверняка чрезмерно увлеклась подготовкой к конкурсу по цитированию изречений Мао.
Проходя по переулку Чиа-Чиа, я заметила, что дверь дома, где жила Дикий Имбирь, широко раскрыта. Я очень удивилась, когда увидела, что растения мадам Пей разбросаны по двору, а все горшки разбиты. Какие-то незнакомые мне люди входили и выходили из дома. Группа мужчин выносила разные вещи: котлы, подушки, кухонную утварь и туалетную бумагу, они погрузили все на велосипеды и уехали. Я подошла поближе, но все равно не смогла узнать этих людей. У них на руках были повязки красных охранников, и они говорили на мандаринском наречии с акцентом, выдававшим жителей северных районов страны.
– Уйди с дороги! – заорал один из них, увидев меня.
Я отошла в сторону и тут заметила своего соседа, одноглазого старика, вышедшего на пенсию ветерана, который стоял на углу и наблюдал за происходящим. Ему был восемьдесят один год. Левый глаз ему выкололи штыком во время войны с Японией. Старик, как обычно, бродил по округе и наблюдал за всем происходящим.
– Дедушка, что здесь происходит? – спросила я, подойдя к старику.
– Тебе, дитя, лучше в это не вмешиваться.
– Но я подруга Дикого Имбиря.
– Ах, Дикий Имбирь. Бедная девочка. Всевышний Будда, да откроются глаза твои.
– Дедушка, мне нужно знать, что происходит. Умоляю, скажите мне. Дай вам Бог долгих лет жизни!
– А что мне с того? Я устал от жизни, во всяком случае, устал видеть все, что происходит вокруг, – пробормотал старик. – На почте было перехвачено письмо из Франции адресованное мадам Пей, его передали властям, и мадам Пей тут же арестовали и отправили в тюрьму.
– А что было в письме?
– Кто ж его знает! Уверен, что мадам Пей его даже и не читала. Наверно, это бабушка и дедушка девочки просто хотели узнать, как там поживает их внучка.
– А где Дикий Имбирь?
– Я ее не видел. Вероятно, прячется где-нибудь. Она пыталась помешать этим людям, пока ее просто не оттолкнули в сторону.
– Кто они?
– Хулиганы в маоистских куртках!
– Откуда они взялись?
– Понятия не имею. Могу только сказать, что это уже четвертая шайка. Первых подослали местные власти, они забрали книги, письма и альбомы с фотографиями. Потом приходили еще из оперного театра, забрали одежду и мебель. Третьи были вообще из какой-то дальней провинции, они забрали продукты, уголь и одеяла. Тут теперь каждый норовит поживиться.
Только вечером я заметила на фиговом дереве человеческую фигурку.
– Дикий Имбирь! – позвала я.
Она не отозвалась, а лишь спрятала голову в густой листве.
– Дикий Имбирь, что ты там делаешь?
– Жду маму.
– Ты хоть… поела чего-нибудь?
– Я не голодна.
– Слезай. Пойдем ко мне.
– Оставь меня.
– Слезай. Ты ведь не хочешь, чтобы я лезла за тобой на дерево, верно? Ты же знаешь, что я в этом не очень сильна.
Наконец потихоньку она начала спускаться, бедняжка совсем обессилела.
– Дикий Имбирь!
– Все будет в порядке, Клен, – проговорила она.
Я протянула руки, чтобы поддержать ее.
– Клен, у меня голова кружится. Проклятье… – она соскользнула вниз, прямо мне на руки. Мне пришлось приложить все силы, чтобы удержать ее. Я прислонила ослабевшее тело к стволу дерева, потом развернулась и, взвалив подругу на спину, направилась к своему дому.
– Всевышний Будда, да откроются глаза твои! – тяжело вздохнув, проговорил наблюдавший за нами одноглазый старик.
Дикий Имбирь лежала на полу, служившем общей постелью для всей нашей семьи. Она только что проснулась. Мама протянула девочке стакан воды, а сестры растирали ее смоченными в горячей воде полотенцами.
Дикий Имбирь попыталась подняться, но мама остановила ее.
– Ты еще слишком слаба. Давай-ка, поспи лучше.
– Я не могу.
– Но ты должна, дорогая. Твоя мама требовала бы от тебя того же. Я поступаю с тобой, как со своей дочерью.
Дикий Имбирь покорно легла на место.
– Клен, – убирая со стола, мама протянула мне письмо, – от отца. Пишет, что его не отпустят до Нового года.
Эта новость меня сильно расстроила. Но такое случалось уже не впервые. Я вспомнила, как отец учил меня мыслить позитивно: «Значит, Дикий Имбирь сможет остаться у нас, будет спать на папином месте».
Отведя меня в сторону, мама тихо прошептала:
– У нас очень мало еды. Мне пришлось все продать. Я надеялась, что твой отец…
– Мам, ну мы же можем, как и прежде, есть один раз в день и пить воду, почувствовав голод. Я буду ходить на рынок и, может быть, смогу откопать что-нибудь в мусорных баках. По вторникам мне обычно везет. У них в этот день новая смена рабочих, которые не слишком аккуратно перебирают овощи. Можно раздобыть кое-что только чуть подпорченное и вполне съедобное!
– Я не уверена. У твоего младшего брата проблемы с желчным пузырем, на оплату лечения уйдет вся моя зарплата за этот месяц да еще, небось, и те деньги, которые я заняла у твоей тетки. Даже бабушка не хочет приходить к нам, потому что видит, что прокормить еще одного мы не в состоянии.
– А сколько юаней у нас еще осталось?
– Шесть.
– В этом месяце осталось всего семь дней. Шесть разделить на… получается восемьдесят пять центов в день. Попробую подсчитать: двадцать четыре цента на лапшу, двадцать на рис, четырнадцать на пюре, три на овощи, три на бобы…
– Ты что, воробьев кормишь? – покачала головой мама.
Я не унималась:
– Один цент на лук. Ну вот, мам, у нас даже около двадцати центов на мясо остается!
– Двадцать центов на мясо! – горько усмехнулась мама. – Лист бумаги будет толще такого антрекота.
Огни за окном погасли, и мама велела нам поскорей укладываться. Мы все улеглись рядком, Дикий Имбирь оказалась между мной и моей младшей сестренкой.
Около полуночи она разбудила меня.
– Ты опять цитируешь высказывания? – спросила я.
Не отвечая на мой вопрос, она продолжала бубнить:
– «…Мы должны быть беспощадны в борьбе с реакционерами, их надо воспринимать не как людей, а как волков, змей или саранчу. Либо мы, либо они…» – Глаза ее были закрыты.
Я осторожно ущипнула ее за нос, она замолчала. Я попыталась вновь заснуть. Лунный свет озарял комнату голубым сиянием, и можно было ясно видеть все предметы. На шкафу стояла статуэтка Мао, принадлежащая моему брату. Со стены смотрел портрет Мао. Мао был в каждом углу комнаты, одних только портретов было девять. Изображение Мао можно было увидеть на обложках книг, на шкафах, одеялах, окнах, полотенцах, тарелках, чашках, кувшинах и пиалах. Я уже порядком устала все время ощущать на себе взгляд вождя и встречать повсюду его изображение, но жаловаться не смела. Мама научила меня древней мудрости: молчание – золото. В наши дни это было особенно актуально. Любой мог оказаться правительственным шпионом. Если бы у нас на стенах не были развешаны портреты Мао, то всю семью сочли бы за антимаоистов. Помню, мама как-то повесила на стену яркую картину, изображавшую детей, играющих в пруду с розовыми лотосами. Потом картина исчезла, а когда я спросила, что с ней случилось, мама так и не смогла дать вразумительного ответа.
Мой взгляд упал на лежащее на полу письмо отца. Мама перечитывала его снова и снова. Я стала думать о том, что отец может делать в этот час. Наверняка очень скучает. Отец отбывал наказание за то, что открыто выражал свои мысли. Он был преподавателем китайской истории. Однажды партийный секретарь с его работы сообщил руководству, что взгляды отца противоречат учению Мао. Потом мы узнали, что он объявлен «опасно мыслящим» и отправлен в исправительно-трудовой лагерь. Его зарплату, составлявшую шестьдесят пять юаней, урезали до пятнадцати, тринадцать из которых он ежемесячно присылал домой.
Чем он там питается? Травой екай? Я представила, как он, должно быть, похудел. Он был прекрасным отцом и обладал хорошим чувством юмора. В письмах он говорил о себе как о «птице Феникс с ощипанными перьями, ставшей уродливее курицы, но все же оставшейся птицей Феникс». Мама была прямо противоположного склада, она постоянно о чем-то беспокоилась и называла себя «безголовой мухой».
Дикий Имбирь во сне схватила меня за руку. Я попыталась разжать ее пальцы, но она сжала их еще сильнее, словно утопающий, отчаянно хватающийся за соломинку. Что там ей снилось? Победа на конкурсе по цитированию изречений Мао?
Стремление стать маоистом превратилось для нее в навязчивую идею. Была ли моя подруга так сильна, как считала? Не думаю, что она и вправду ненавидела своего отца, будь это правдой, его образ не сохранился бы так живо в ее памяти, где он не только дышал, но и пел. Дикий Имбирь должна была ежедневно отрекаться от него, чтобы доказать свою ненависть. Но если бы она и впрямь ненавидела отца, стала бы она вообще говорить о нем? Не реагировала бы она так болезненно, словно ей сыпали соль на свежую рану, каждый раз, когда ее мать упоминала его имя. Она не запомнила бы этих песен на французском, родном языке ее отца, а ведь запомнила. Возможно, правда была совсем иной. Возможно, она состояла в том, что Дикий Имбирь любила отца так сильно, что наказывала себя за эту любовь.
Может, она видит отца во сне? Что он делает в этих снах? Приносит домой всякие антикварные вещи? Подруга как-то рассказывала мне, что ее отец собирал антиквариат. Дикий Имбирь помнила, как однажды он принес деревянный шар, на котором было вырезано девяносто девять драконов, а она по неосторожности его разбила. Отец хотел было ее отшлепать, но, когда дочка бросилась к нему и обняла за ногу, у него опустились руки. Дикий Имбирь помнила расставание с отцом в больнице. Никто не сказал ей, что он умирает. Родители говорили о чем-то по-французски, и вдруг мать заплакала. Дикий Имбирь безуспешно пыталась понять, о чем они говорили. Наконец отец повернулся к ней, он улыбался, но в его глазах девочка заметила слезы. Он не попрощался, не смог. Мадам Пей не водила дочь на похороны, отец для нее просто исчез, внезапно и навсегда. Дикий Имбирь помнила, как, узнав о его смерти, она пошутила: «А что же с его антиквариатом? Уж не мне ли он его оставил?» Когда позже девочке сказали, что ее отец был шпионом, она ухватилась за эту идею, потому что считала, что он бросил ее.
Воздух был прохладный, но липкий. Одеяло, которым мы все накрывались, съехало на одну сторону и покачивалось, как морские волны, пересеченные лунной дорожкой. После полуночи поднялся ветер. Дикий Имбирь спала. Свет луны, пройдя сквозь оконное стекло, накрыл ее лицо белой вуалью.
8
От одноглазого старика Дикий Имбирь узнала, что охотники за чужим добром ушли из их дома, и решила отправиться туда в надежде найти мать. Мы договорились встретиться в школе. Но занятия начались, а я нигде не видела подругу. Я не сводила глаз с двери. Наконец она появилась. Больной вид, волосы растрепаны. Волоча за собой сумку и счеты, прошла на свое место, села, рассеянно достала книги и пенал. Все ученики внимательно следили за мадам Ченг, которая на висящих на доске огромных счетах показывала, как производятся какие-то вычисления. Я старалась заглянуть подруге в глаза, но она отворачивалась. Все ее внимание казалось сосредоточенно на счетах мадам Ченг и ее объяснениях. Класс был наполнен щелканьем костяшек счет. К концу занятия мадам Ченг спросила, кто из учеников хочет отвечать. Дикий Имбирь подняла руку. Учительница задала ей вопрос, она дала правильный ответ. Но голос ее звучал при этом как-то странно и сдавленно.
– У тебя все в порядке, Дикий Имбирь? – поинтересовалась мадам Ченг.
Она кивнула, быстро села на место и уткнулась лицом в тетрадь. От моего внимания не ускользнуло, что она с трудом сдерживает слезы.
Когда учительница объявила, что все свободны, Дикий Имбирь перекинула через плечо свою сумку и поспешила к воротам.
– Дикий Имбирь! – окликнула я, но она летела как стрела. Чтобы избежать разговора со мной, она даже выбрала дорогу через кусты. Мне стало ясно – произошло что-то ужасное.
Я шла следом за подругой. Вдруг она споткнулась о сломанный бордюр тротуара и упала. Тут же я была рядом. Сделала попытку развернуть ее лицом к себе. Но она вновь отвернулась, злобно проронив:
– Отстань, Клен!
– Не надо делать из меня врага. – Я завела ее в тихий переулок, расположенный за свалкой. – У нас с тобой нет других друзей.
– Отстань от меня!
– Не отстану, пока не выясню, что происходит.
Дикий Имбирь оттолкнула меня, но, видя, что я не намерена уходить, вытащила свой пенал и, дрожа всем телом и задыхаясь от гнева, выдавила из себя:
– Если ты не отстанешь…
Она открыла пенал, достала карандаш. Потом с трудом присела на корточки, прислонившись спиной к стене. Неожиданно она положила руку на колено и со всей силы вонзила карандаш в тыльную сторону ладони.
– Дикий Имбирь!
Словно не чувствуя боли, она проделала то же еще раз.
Я не знала, что делать.
Бросив сломанный карандаш обратно в пенал, она достала перочинный ножик.
– Не надо! Я ухожу! Только положи нож! Вконец сбитая с толку, я стала медленно отступать по переулку. Я заметила, как у нее по руке потекла кровь, она капала ей на брюки и ботинки. Мое ошеломление сменилось страхом.
Дикий Имбирь посмотрела в мою сторону, но вряд ли она видела меня, взгляд был отчужденным, словно она пребывала в другом мире, но в этом взгляде не было страха. Мне вспомнились слова мамы о том, как люди сходят с ума:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17