Я не могла найти подходящих слов, чтобы выразить, что я думаю о нем. Я могла бы назвать его человеком честным и хорошо владеющим собой. Он был очень открытым, точно знал, чего хочет, и не боялся попросить об этом. Соседи называли его «правильным», подразумевая, что родители воспитали парня в должной строгости. Но в этом молодом человеке было еще кое-что, привлекшее мое внимание: что-то загадочное и необычное. Он был очень внимательным и одновременно каким-то отчужденным. Меня заинтересовала его способность глубоко сосредоточиться на чем-то и внезапно переключиться на другое. Впечатление было, будто он очень хочет понравиться, но одновременно неприступен, как Великая Китайская стена. А сложен он был как атлет, на худощавом теле ясно вырисовывались мускулы. В синей маоистской куртке он склонился над столом для пинг-понга и мастерски выводил иероглифы каллиграфическим почерком, напоминавшим письменность периода правления династии Сун. Мы наблюдали за ним, дожидаясь, когда он нанесет последний штрих. Взглянув на мою подругу, Вечнозеленый Кустарник отложил кисть и улыбнулся ей. Эта улыбка показалась мне несколько странной и даже какой-то почти нежной.
Дикий Имбирь протянула ему руку.
А он опять взял свою кисть и отвернулся к плакату. Потом, обмакнув кисть в воду, еще раз взглянул на девочку.
– Я тебя не отвлекаю? – Дикий Имбирь вновь протянула ему руку.
– Немного, – улыбнулся он.
– Что плохого в том, что я наблюдаю, как ты рисуешь плакат? Разве это не считается общественным делом?
– Что ты так разволновалась?
– А почему ты все время на меня смотришь?
– Кто, я?
– Я что, похожа на реакционерку?
– «Прямое дерево не испугать кривой тенью». – Он отбросил кисть и выпрямился. – Ладно, извини. Меня зовут Вечнозеленый Кустарник.
– Рада познакомиться.
– Так ты пришла на плакаты посмотреть?
– Ну, не совсем. Я здесь вместе с Кленом, – она подтолкнула меня к парню, – вы с ней, кажется, знакомы.
– Клен! Здравствуй! Прости, я тебя не узнал. Ты выглядишь как-то иначе.
– Это все из-за куртки. Ткань не очень хорошо прокрашена, поэтому после каждой стирки меняет цвет.
– В прошлый раз она была синяя.
– А теперь фиолетовая.
– В следующий раз станет коричневой?
– Можешь не сомневаться… Как твой отец?
– Его выписали.
– Что с ним было?
– Туберкулез. Двадцать восемь лет работы в шахте не прошли бесследно.
– Ему уже лучше?
– Врач разрешил ему есть все, что захочется.
– И что это значит?
– Что он долго не протянет.
– Мне очень жаль. Если я могу чем-то помочь, пожалуйста… Я, например, всегда могу принести тебе молока. (Дикий Имбирь и Вечнозеленый Кустарник не сводили друг с друга глаз.) Ой, давайте-ка, я вас познакомлю. Это Дикий Имбирь, моя одноклассница и лучшая подруга. А это Вечнозеленый Кустарник, мой сосед.
– Дикий Имбирь? Какое необычное имя.
– Но не настолько необычное, как Вечнозеленый Кустарник. Так звали Секретаря Компартии в знаменитой опере мадам Мао.
– Любишь оперу?
Дикий Имбирь, казалось, не хотела отвечать на этот вопрос.
– Ее мама любит, – вмешалась я, – она оперная певица.
– Моя мать – враг народа, – резко произнесла Дикий Имбирь.
Я повернулась к подруге:
– Что ты делаешь?
– Просто говорю все, как есть, чтобы Вечнозеленый Кустарник знал, кто я на самом деле.
– Ты думаешь, это лучший способ знакомиться?
– Мне казалось, мы пришли попросить о помощи. Разве нам не следует говорить правду? – возразила в ответ Дикий Имбирь.
– Нет, нам не нужна помощь. Странным образом я вдруг изменила свое решение. Не знаю точно, с чем это было связано. Я как-то разволновалась, и во мне проснулась гордость, которая не позволяла принимать чью-то жалость.
– О какой помощи, Клен? – поинтересовался Вечнозеленый Кустарник.
– Ни о какой. Я на самом деле просто показываю подруге окрестности. Что у тебя нового, Вечнозеленый Кустарник?
Дикий Имбирь удивилась, но все же подыграла мне.
– Я готовлюсь к предстоящему конкурсу по цитированию изречений Мао, – ответил Вечнозеленый Кустарник, отодвигая в сторону плакат. – Пытаюсь процитировать триста страниц и побить свой собственный рекорд.
– Как амбициозно!
– Я считаю, что в этом и заключаются верность и преданность.
– Любой может принять участие? – спросила Дикий Имбирь.
– Это открытый конкурс.
5
– Там под окном Дикий Имбирь, она зовет тебя, – сказала мне мама. Как всегда, в воскресенье утром она готовила еду, а я колола дрова. – Она, кажется, чем-то взволнована. Куда вы собрались? Клен, захвати мусор.
Я вылетела на улицу, Дикий Имбирь подошла ко мне, все ее лицо было в слезах.
– Моя мама… – произнесла она сдавленным голосом.
Мадам Пей, представшая перед общественным собранием, стала предметом всеобщего осуждения. На грудь бедной женщине повесили табличку «Французская шпионка», а какой-то мужчина средних лет в очках в темной оправе громко зачитывал ей обвинения. Он был тощий как скелет и напоминал осла. Из его кривого рта вылетали злобные слова:
– Покончим с французской шпионкой, и да здравствует Председатель Мао!
– Скоро все закончится, – успокаивала я подругу, мы стояли позади толпы и наблюдали за происходящим.
– А Дружок сейчас варится в котле, – не поворачивая головы, проронила Дикий Имбирь.
– Как? – остолбенела я.
– Утром его забрали…
Я протянула руку, чтобы обнять ее.
– Не прикасайся ко мне! – Дикий Имбирь резко оттолкнула меня. – Кто-нибудь может заметить.
– Кажется, твоя мама уже начинает терять мужество, – отметила я.
– Как раз этого он и добивается, хочет видеть, как она страдает.
– Кто он?
– Господин Чоу, бывший ее поклонник. Он работает бухгалтером на рыбном рынке. Шестнадцать лет назад отец отбил у него маму.
– Откуда тебе это известно?
– Я читала любовные письма, которые он писал ей. Я перечитала все мамины письма, не исключая тех, которые писал отец, но их я, конечно же, не поняла, он ведь писал по-французски.
– А где сейчас эти письма?
– Их больше нет.
– Ты их сожгла?
– Они были омерзительны.
– А твоя мама об этом знает?
Замотав головой, Дикий Имбирь опустилась на землю. Я взглянула на сооруженный наскоро помост, и мне показалось, что мадам Пей умерла. Обессиленно откинувшись на стуле, она была неподвижна. Но руководитель собрания объявил, что она «прикидывается мертвой», и велел продолжать зачитывать обвинения.
Господин Чоу возобновил свою речь.
Собравшиеся с любопытством наблюдали за происходящим.
Дикий Имбирь закрыла глаза и уткнулась лицом в ладони.
День становился жарче, и мне начало припекать голову.
– Пойдем отсюда, – сказала я.
– Лучше бы ей умереть. Лучше бы мне умереть, – чуть слышно проговорила Дикий Имбирь.
В качестве наказания мадам Пей было предписано подметать улицы в округе. Первую пару недель она еще могла кое-как передвигаться и выполнять возложенную на нее повинность. Измученная женщина вставала в четыре часа утра и подметала до восхода солнца. Когда она вконец обессилела и не могла уже подняться с постели, на смену матери пришла Дикий Имбирь.
Я ничего не знала об этом, пока однажды на рассвете меня не разбудили орущие на улице коты. Открыв окно, я услышала тихие мерные звуки: ша, ша, ша… Было еще темно, падающий от фонарей свет окрашивал деревья в оранжевый цвет. Издалека доносился шум парового двигателя. Ветер срывал со стен старые плакаты, и они шуршали по бетонному покрытию дороги. Но те звуки были другие, словно шаги какого-то невидимого существа. Вдруг я заметила знакомую фигуру, которая медленно передвигалась с метлой в руках.
Не помню, сколько я так простояла, перегнувшись через подоконник и свесившись из окна. Рассвет уже начал заниматься. Послышался топот совершавших пробежку солдат Шанхайского гарнизона. Их бараки располагались где-то в миле от моего дома.
Я и не предполагала, что все это время мама стояла у меня за спиной, пока она не спросила, почему я не сплю в такую рань.
– Дикий Имбирь подметает улицы вместо своей матери.
Мама подошла ближе и выглянула в окно. Она глубоко вздохнула.
Я закрыла окно и пошла одеваться.
– Ты куда? – поинтересовалась мама.
– Мам, можно мне взять метлу?
– Но это же работа для… врагов народа, – предупредила мама, – ты можешь навлечь на себя неприятности.
Дикий Имбирь была одета в сильно поношенную синюю холщовую куртку своей матери, на лице – марлевая хирургическая маска, а на ногах – армейские ботинки. Я тихо подошла. Она подобрала мусор, сложила его в коробку, оттащила ее к мусорному контейнеру и, открыв крышку, вытряхнула туда все. Потом положила свою метлу, пошла к старому колодцу и заглянула в него.
– Дикий Имбирь, – окликнула я подругу.
Она обернулась, в глазах был вопрос: «Что ты здесь делаешь?», но, когда она заметила у меня в руках метлу, ей все стало ясно.
– Клен, послушай, тебе здесь не место, – сказала она, сняв маску.
– Одна ты не успеешь подмести всю улицу до начала занятий.
– Прошу тебя, иди домой.
– Что ты там нашла в колодце?
– Мертвую кошку, надо ее вытащить.
– Кого-кого?
– Кошку, мертвую кошку.
– Она утонула?
– Проделка какого-нибудь активиста, который хотел прибавить хлопот моей матери. Чтобы была возможность заявить, что она халтурит, плохо убирает. Тогда они смогут и дальше над ней издеваться.
– Что будет, если ты просто оставишь кошку в колодце?
– Она протухнет и начнет вонять.
– Но ты здесь ни при чем.
– Да я же говорю, мама не может защитить себя.
Работая метлами, как двумя палочками для риса, мы сумели вытащить кошку из колодца. После того как мы бросили ее в мусорный бак, Дикий Имбирь снова стала подметать улицу. Я начала мести с другого конца. Я работала быстро, всеми силами стараясь успеть до рассвета. Вскоре я почувствовала боль в мышцах рук, на ладонях появились мозоли, а ботинки промокли от росы. Наконец, мы сошлись на середине улицы. Было уже полседьмого, и солнце давно взошло.
– Увидимся в школе, – сказала я.
Дикий Имбирь кивнула и отвернулась.
С тех пор я приходила каждое утро, в самое темное время суток. Дикий Имбирь больше не противилась моей помощи.
В школе мы все время держались рядом, словно тени друг друга. В глазах Острого Перца мы превратились в маленькую банду. Она больше не нападала ни на меня, ни на Дикий Имбирь. Мне с трудом верилось, что предводительница красных охранников так и не позвала своих знаменитых братьев. Наверно, они просто не могли каждый день приходить в школу и устраивать драки. А Острый Перец поняла, как отчаянна Дикий Имбирь, что она не пожалеет жизни ради одного момента.
6
Известие о вторжении американских войск во Вьетнам было у всех на устах. Восприняв это как прямую угрозу Китаю, Мао Цзэдун призвал к всеобщей мобилизации нации. За считанные дни наша школа превратилась в настоящий военный лагерь. Все учащиеся проходили военную подготовку под руководством солдат Национально-освободительной армии, которые обучали нас правилам рукопашного боя и штыковой атаки. Чтобы закалить нашу выносливость, школьное руководство организовало для нас месячный пеший поход, получивший название Нового Великого похода. Ежедневно мы совершали восьмичасовые переходы в пригородах Шанхая с тяжелыми рюкзаками за плечами – через Цзиньшань, Пингшань, Лиху и Миньхан, нам также предстояла переправа через реку Хуанпу и поход в сельскохозяйственный район Феньцзян.
В наших тринадцатикилограммовых рюкзаках были одеяла и месячные запасы всего необходимого в походе. Когда мы добрались до Цзиньшаня, у многих появились мозоли на плечах и ногах, невыносимо болели шея и спина. Сопровождающие армейцы научили нас, как избавляться от мозолей. На каждом привале я доставала иголки и, задрав ногу, прокалывала образовавшиеся волдыри. Потом я вырывала у себя волос, продевала его сквозь волдырь и завязывала узелок, чтобы жидкость полностью вытекла и мозоль засохла. Вскоре у меня все ноги были покрыты такими узелками.
Город исчез за горизонтом, перед нами открылась живописная сельская панорама, но мы, к тому времени слишком измученные дорогой, не могли оценить ее красоту. Мы шли мимо рисовых полей, деревенских домов и хлевов, с нетерпением ожидая следующего привала.
Мешки у нас за плечами становились все тяжелее. Острый Перец попыталась укрепить наш дух, запев песню, но никто, кроме моей подруги, ей не вторил.
Дикий Имбирь шла следом за мной. Нам с ней тогда впервые позволили принять участие в общем мероприятии. Новое учение Мао, гласившее, что «для укрепления своих сил мы должны объединиться с людьми низшего происхождения, к которым относятся и дети врагов народа», пошло нам на пользу и ободрило подругу. Она громко подпевала Острому Перцу: «Небо необъятно, но не так, как необъятна сила Коммунистической партии…»
Ближе к вечеру был объявлен привал. Все школьники разместились в деревне Ицун, жителям которой глава местного комитета партии велел предоставить нам ночлег. Наш класс разместили в комнате, где стоял гроб, предназначенный для еще живого старика приютившей нас семьи. Увидеть при жизни свой гроб считалось благословением свыше. У Острого Перца гроб вызывал страх, поэтому она заняла место в дальнем конце комнаты, подальше от этого напоминания о смерти. Дикий Имбирь, напротив, расположилась прямо рядом с гробом, а я устроилась возле нее. Только мы распаковали свои вещи, как услышали свист: таким образом нам приказывали идти собирать на ужин листья травы екай, которую употребляли в пищу солдаты Красной армии во время Великого похода 1934 года. Считалось, что надо вкусить ее горечь, чтобы почувствовать еще большее восхищение Председателем Мао.
Дикий Имбирь и я были отправлены искать екай на западный край кукурузного поля. Мы прошли полпути и уже почувствовали характерный запах, который привел нас к зарослям этой травы с мясистыми листьями и мелкими желтыми цветочками. Солнце уже начало садиться. Вокруг не было ни души. Мы рвали траву, набивая свои сумки.
Лучи заходящего солнца сделали оранжевыми деревенские дома с соломенными крышами. Огромные масличные растения клонились к земле под собственной тяжестью. Запах екай все усиливался. Мы решили немного передохнуть и, отложив в сторону сумки, уселись на землю, полной грудью вдыхая свежий воздух. Через несколько минут небо стало совсем темным, на нем засияли звезды.
– Посмотри, какая луна, – Дикий Имбирь указала на небо. – Словно чье-то виноватое лицо старается укрыться за облаками.
– И чье же это лицо?
– Моего отца, – ответила она с усмешкой.
– А мне это лицо не кажется таким уж виноватым, – сказала я, – по-моему, оно скорее печальное.
– Печальное? Ах, если бы луна могла поспорить с нами.
– Воздух такой чистый.
– Спокойно здесь.
– Не хочешь нарушить тишину?
– Споем?
– У меня совсем нет голоса.
– Да кого это волнует!
– Меня. Хотелось бы мне иметь такой же красивый голос, как у тебя, Дикий Имбирь.
– Знаешь, что говорит моя мама? «У француза был хороший голос».
– Ты имеешь в виду своего отца?
– Мама рассказывала, что он любил выключать свет и петь в темноте.
– А ты когда-нибудь слышала, как поет твой отец?
– Не помню. Мама говорит, что слышала. Мама пела мне его песни. Она хочет, чтобы я сохранила память об отце. Но кому же надо помнить реакционера?
– А твой голос?
– Я неплохо пою… Ну, вообще-то, мне даже нравится петь.
– Споешь мне что-нибудь?
– Конечно нет.
– Я знаю, как выглядел твой отец, если ты споешь, то я смогу представить себе, какой у него был голос.
– Пойдем, Клен. Мне нужно в туалет.
– Присядь где-нибудь, как крестьяне. Дикий Имбирь отошла, и вскоре я потеряла ее из виду.
Я легла на спину. Вокруг царила глубокая ночь. Мне вспомнился мой собственный отец, по которому я очень сильно скучала. От этих мыслей мне стало как-то не по себе, воздух уже не казался таким свежим, а небо превратилось в огромную ладонь, пытающуюся раздавить меня. Я почувствовала какое-то непонятное беспокойство, страх перед будущим. В голове крутилось слово «побег». Я хотела бросить школу и семью и стать маоистом. Это был единственный путь, суливший достойное будущее. Чтобы найти хорошую работу, надо быть маоистом. Но, с другой стороны, что-то меня смущало, я не была уверена, что, став маоистом, обрету счастье. Я не ждала с нетерпением окончания школы. Будущее не казалось мне таким светлым, как обещал Председатель Мао. Возможно, это голод и постоянные тяготы жизни действовали на меня столь угнетающе. И мой отец: то, как с ним обращались. В моей семье Культурная революция никогда не вызывала энтузиазма. Все мои братья и сестры считались политически недальновидными. Мне тоже было непонятно, к чему это все должно привести, В любом случае, рекорд Вечнозеленого Кустарника на конкурсе по цитированию изречений Мао произвел на мою подругу большее впечатление, чем на меня.
Вдруг я услышала пение, на какой-то момент мне даже показалось, что это плод моего воображения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Дикий Имбирь протянула ему руку.
А он опять взял свою кисть и отвернулся к плакату. Потом, обмакнув кисть в воду, еще раз взглянул на девочку.
– Я тебя не отвлекаю? – Дикий Имбирь вновь протянула ему руку.
– Немного, – улыбнулся он.
– Что плохого в том, что я наблюдаю, как ты рисуешь плакат? Разве это не считается общественным делом?
– Что ты так разволновалась?
– А почему ты все время на меня смотришь?
– Кто, я?
– Я что, похожа на реакционерку?
– «Прямое дерево не испугать кривой тенью». – Он отбросил кисть и выпрямился. – Ладно, извини. Меня зовут Вечнозеленый Кустарник.
– Рада познакомиться.
– Так ты пришла на плакаты посмотреть?
– Ну, не совсем. Я здесь вместе с Кленом, – она подтолкнула меня к парню, – вы с ней, кажется, знакомы.
– Клен! Здравствуй! Прости, я тебя не узнал. Ты выглядишь как-то иначе.
– Это все из-за куртки. Ткань не очень хорошо прокрашена, поэтому после каждой стирки меняет цвет.
– В прошлый раз она была синяя.
– А теперь фиолетовая.
– В следующий раз станет коричневой?
– Можешь не сомневаться… Как твой отец?
– Его выписали.
– Что с ним было?
– Туберкулез. Двадцать восемь лет работы в шахте не прошли бесследно.
– Ему уже лучше?
– Врач разрешил ему есть все, что захочется.
– И что это значит?
– Что он долго не протянет.
– Мне очень жаль. Если я могу чем-то помочь, пожалуйста… Я, например, всегда могу принести тебе молока. (Дикий Имбирь и Вечнозеленый Кустарник не сводили друг с друга глаз.) Ой, давайте-ка, я вас познакомлю. Это Дикий Имбирь, моя одноклассница и лучшая подруга. А это Вечнозеленый Кустарник, мой сосед.
– Дикий Имбирь? Какое необычное имя.
– Но не настолько необычное, как Вечнозеленый Кустарник. Так звали Секретаря Компартии в знаменитой опере мадам Мао.
– Любишь оперу?
Дикий Имбирь, казалось, не хотела отвечать на этот вопрос.
– Ее мама любит, – вмешалась я, – она оперная певица.
– Моя мать – враг народа, – резко произнесла Дикий Имбирь.
Я повернулась к подруге:
– Что ты делаешь?
– Просто говорю все, как есть, чтобы Вечнозеленый Кустарник знал, кто я на самом деле.
– Ты думаешь, это лучший способ знакомиться?
– Мне казалось, мы пришли попросить о помощи. Разве нам не следует говорить правду? – возразила в ответ Дикий Имбирь.
– Нет, нам не нужна помощь. Странным образом я вдруг изменила свое решение. Не знаю точно, с чем это было связано. Я как-то разволновалась, и во мне проснулась гордость, которая не позволяла принимать чью-то жалость.
– О какой помощи, Клен? – поинтересовался Вечнозеленый Кустарник.
– Ни о какой. Я на самом деле просто показываю подруге окрестности. Что у тебя нового, Вечнозеленый Кустарник?
Дикий Имбирь удивилась, но все же подыграла мне.
– Я готовлюсь к предстоящему конкурсу по цитированию изречений Мао, – ответил Вечнозеленый Кустарник, отодвигая в сторону плакат. – Пытаюсь процитировать триста страниц и побить свой собственный рекорд.
– Как амбициозно!
– Я считаю, что в этом и заключаются верность и преданность.
– Любой может принять участие? – спросила Дикий Имбирь.
– Это открытый конкурс.
5
– Там под окном Дикий Имбирь, она зовет тебя, – сказала мне мама. Как всегда, в воскресенье утром она готовила еду, а я колола дрова. – Она, кажется, чем-то взволнована. Куда вы собрались? Клен, захвати мусор.
Я вылетела на улицу, Дикий Имбирь подошла ко мне, все ее лицо было в слезах.
– Моя мама… – произнесла она сдавленным голосом.
Мадам Пей, представшая перед общественным собранием, стала предметом всеобщего осуждения. На грудь бедной женщине повесили табличку «Французская шпионка», а какой-то мужчина средних лет в очках в темной оправе громко зачитывал ей обвинения. Он был тощий как скелет и напоминал осла. Из его кривого рта вылетали злобные слова:
– Покончим с французской шпионкой, и да здравствует Председатель Мао!
– Скоро все закончится, – успокаивала я подругу, мы стояли позади толпы и наблюдали за происходящим.
– А Дружок сейчас варится в котле, – не поворачивая головы, проронила Дикий Имбирь.
– Как? – остолбенела я.
– Утром его забрали…
Я протянула руку, чтобы обнять ее.
– Не прикасайся ко мне! – Дикий Имбирь резко оттолкнула меня. – Кто-нибудь может заметить.
– Кажется, твоя мама уже начинает терять мужество, – отметила я.
– Как раз этого он и добивается, хочет видеть, как она страдает.
– Кто он?
– Господин Чоу, бывший ее поклонник. Он работает бухгалтером на рыбном рынке. Шестнадцать лет назад отец отбил у него маму.
– Откуда тебе это известно?
– Я читала любовные письма, которые он писал ей. Я перечитала все мамины письма, не исключая тех, которые писал отец, но их я, конечно же, не поняла, он ведь писал по-французски.
– А где сейчас эти письма?
– Их больше нет.
– Ты их сожгла?
– Они были омерзительны.
– А твоя мама об этом знает?
Замотав головой, Дикий Имбирь опустилась на землю. Я взглянула на сооруженный наскоро помост, и мне показалось, что мадам Пей умерла. Обессиленно откинувшись на стуле, она была неподвижна. Но руководитель собрания объявил, что она «прикидывается мертвой», и велел продолжать зачитывать обвинения.
Господин Чоу возобновил свою речь.
Собравшиеся с любопытством наблюдали за происходящим.
Дикий Имбирь закрыла глаза и уткнулась лицом в ладони.
День становился жарче, и мне начало припекать голову.
– Пойдем отсюда, – сказала я.
– Лучше бы ей умереть. Лучше бы мне умереть, – чуть слышно проговорила Дикий Имбирь.
В качестве наказания мадам Пей было предписано подметать улицы в округе. Первую пару недель она еще могла кое-как передвигаться и выполнять возложенную на нее повинность. Измученная женщина вставала в четыре часа утра и подметала до восхода солнца. Когда она вконец обессилела и не могла уже подняться с постели, на смену матери пришла Дикий Имбирь.
Я ничего не знала об этом, пока однажды на рассвете меня не разбудили орущие на улице коты. Открыв окно, я услышала тихие мерные звуки: ша, ша, ша… Было еще темно, падающий от фонарей свет окрашивал деревья в оранжевый цвет. Издалека доносился шум парового двигателя. Ветер срывал со стен старые плакаты, и они шуршали по бетонному покрытию дороги. Но те звуки были другие, словно шаги какого-то невидимого существа. Вдруг я заметила знакомую фигуру, которая медленно передвигалась с метлой в руках.
Не помню, сколько я так простояла, перегнувшись через подоконник и свесившись из окна. Рассвет уже начал заниматься. Послышался топот совершавших пробежку солдат Шанхайского гарнизона. Их бараки располагались где-то в миле от моего дома.
Я и не предполагала, что все это время мама стояла у меня за спиной, пока она не спросила, почему я не сплю в такую рань.
– Дикий Имбирь подметает улицы вместо своей матери.
Мама подошла ближе и выглянула в окно. Она глубоко вздохнула.
Я закрыла окно и пошла одеваться.
– Ты куда? – поинтересовалась мама.
– Мам, можно мне взять метлу?
– Но это же работа для… врагов народа, – предупредила мама, – ты можешь навлечь на себя неприятности.
Дикий Имбирь была одета в сильно поношенную синюю холщовую куртку своей матери, на лице – марлевая хирургическая маска, а на ногах – армейские ботинки. Я тихо подошла. Она подобрала мусор, сложила его в коробку, оттащила ее к мусорному контейнеру и, открыв крышку, вытряхнула туда все. Потом положила свою метлу, пошла к старому колодцу и заглянула в него.
– Дикий Имбирь, – окликнула я подругу.
Она обернулась, в глазах был вопрос: «Что ты здесь делаешь?», но, когда она заметила у меня в руках метлу, ей все стало ясно.
– Клен, послушай, тебе здесь не место, – сказала она, сняв маску.
– Одна ты не успеешь подмести всю улицу до начала занятий.
– Прошу тебя, иди домой.
– Что ты там нашла в колодце?
– Мертвую кошку, надо ее вытащить.
– Кого-кого?
– Кошку, мертвую кошку.
– Она утонула?
– Проделка какого-нибудь активиста, который хотел прибавить хлопот моей матери. Чтобы была возможность заявить, что она халтурит, плохо убирает. Тогда они смогут и дальше над ней издеваться.
– Что будет, если ты просто оставишь кошку в колодце?
– Она протухнет и начнет вонять.
– Но ты здесь ни при чем.
– Да я же говорю, мама не может защитить себя.
Работая метлами, как двумя палочками для риса, мы сумели вытащить кошку из колодца. После того как мы бросили ее в мусорный бак, Дикий Имбирь снова стала подметать улицу. Я начала мести с другого конца. Я работала быстро, всеми силами стараясь успеть до рассвета. Вскоре я почувствовала боль в мышцах рук, на ладонях появились мозоли, а ботинки промокли от росы. Наконец, мы сошлись на середине улицы. Было уже полседьмого, и солнце давно взошло.
– Увидимся в школе, – сказала я.
Дикий Имбирь кивнула и отвернулась.
С тех пор я приходила каждое утро, в самое темное время суток. Дикий Имбирь больше не противилась моей помощи.
В школе мы все время держались рядом, словно тени друг друга. В глазах Острого Перца мы превратились в маленькую банду. Она больше не нападала ни на меня, ни на Дикий Имбирь. Мне с трудом верилось, что предводительница красных охранников так и не позвала своих знаменитых братьев. Наверно, они просто не могли каждый день приходить в школу и устраивать драки. А Острый Перец поняла, как отчаянна Дикий Имбирь, что она не пожалеет жизни ради одного момента.
6
Известие о вторжении американских войск во Вьетнам было у всех на устах. Восприняв это как прямую угрозу Китаю, Мао Цзэдун призвал к всеобщей мобилизации нации. За считанные дни наша школа превратилась в настоящий военный лагерь. Все учащиеся проходили военную подготовку под руководством солдат Национально-освободительной армии, которые обучали нас правилам рукопашного боя и штыковой атаки. Чтобы закалить нашу выносливость, школьное руководство организовало для нас месячный пеший поход, получивший название Нового Великого похода. Ежедневно мы совершали восьмичасовые переходы в пригородах Шанхая с тяжелыми рюкзаками за плечами – через Цзиньшань, Пингшань, Лиху и Миньхан, нам также предстояла переправа через реку Хуанпу и поход в сельскохозяйственный район Феньцзян.
В наших тринадцатикилограммовых рюкзаках были одеяла и месячные запасы всего необходимого в походе. Когда мы добрались до Цзиньшаня, у многих появились мозоли на плечах и ногах, невыносимо болели шея и спина. Сопровождающие армейцы научили нас, как избавляться от мозолей. На каждом привале я доставала иголки и, задрав ногу, прокалывала образовавшиеся волдыри. Потом я вырывала у себя волос, продевала его сквозь волдырь и завязывала узелок, чтобы жидкость полностью вытекла и мозоль засохла. Вскоре у меня все ноги были покрыты такими узелками.
Город исчез за горизонтом, перед нами открылась живописная сельская панорама, но мы, к тому времени слишком измученные дорогой, не могли оценить ее красоту. Мы шли мимо рисовых полей, деревенских домов и хлевов, с нетерпением ожидая следующего привала.
Мешки у нас за плечами становились все тяжелее. Острый Перец попыталась укрепить наш дух, запев песню, но никто, кроме моей подруги, ей не вторил.
Дикий Имбирь шла следом за мной. Нам с ней тогда впервые позволили принять участие в общем мероприятии. Новое учение Мао, гласившее, что «для укрепления своих сил мы должны объединиться с людьми низшего происхождения, к которым относятся и дети врагов народа», пошло нам на пользу и ободрило подругу. Она громко подпевала Острому Перцу: «Небо необъятно, но не так, как необъятна сила Коммунистической партии…»
Ближе к вечеру был объявлен привал. Все школьники разместились в деревне Ицун, жителям которой глава местного комитета партии велел предоставить нам ночлег. Наш класс разместили в комнате, где стоял гроб, предназначенный для еще живого старика приютившей нас семьи. Увидеть при жизни свой гроб считалось благословением свыше. У Острого Перца гроб вызывал страх, поэтому она заняла место в дальнем конце комнаты, подальше от этого напоминания о смерти. Дикий Имбирь, напротив, расположилась прямо рядом с гробом, а я устроилась возле нее. Только мы распаковали свои вещи, как услышали свист: таким образом нам приказывали идти собирать на ужин листья травы екай, которую употребляли в пищу солдаты Красной армии во время Великого похода 1934 года. Считалось, что надо вкусить ее горечь, чтобы почувствовать еще большее восхищение Председателем Мао.
Дикий Имбирь и я были отправлены искать екай на западный край кукурузного поля. Мы прошли полпути и уже почувствовали характерный запах, который привел нас к зарослям этой травы с мясистыми листьями и мелкими желтыми цветочками. Солнце уже начало садиться. Вокруг не было ни души. Мы рвали траву, набивая свои сумки.
Лучи заходящего солнца сделали оранжевыми деревенские дома с соломенными крышами. Огромные масличные растения клонились к земле под собственной тяжестью. Запах екай все усиливался. Мы решили немного передохнуть и, отложив в сторону сумки, уселись на землю, полной грудью вдыхая свежий воздух. Через несколько минут небо стало совсем темным, на нем засияли звезды.
– Посмотри, какая луна, – Дикий Имбирь указала на небо. – Словно чье-то виноватое лицо старается укрыться за облаками.
– И чье же это лицо?
– Моего отца, – ответила она с усмешкой.
– А мне это лицо не кажется таким уж виноватым, – сказала я, – по-моему, оно скорее печальное.
– Печальное? Ах, если бы луна могла поспорить с нами.
– Воздух такой чистый.
– Спокойно здесь.
– Не хочешь нарушить тишину?
– Споем?
– У меня совсем нет голоса.
– Да кого это волнует!
– Меня. Хотелось бы мне иметь такой же красивый голос, как у тебя, Дикий Имбирь.
– Знаешь, что говорит моя мама? «У француза был хороший голос».
– Ты имеешь в виду своего отца?
– Мама рассказывала, что он любил выключать свет и петь в темноте.
– А ты когда-нибудь слышала, как поет твой отец?
– Не помню. Мама говорит, что слышала. Мама пела мне его песни. Она хочет, чтобы я сохранила память об отце. Но кому же надо помнить реакционера?
– А твой голос?
– Я неплохо пою… Ну, вообще-то, мне даже нравится петь.
– Споешь мне что-нибудь?
– Конечно нет.
– Я знаю, как выглядел твой отец, если ты споешь, то я смогу представить себе, какой у него был голос.
– Пойдем, Клен. Мне нужно в туалет.
– Присядь где-нибудь, как крестьяне. Дикий Имбирь отошла, и вскоре я потеряла ее из виду.
Я легла на спину. Вокруг царила глубокая ночь. Мне вспомнился мой собственный отец, по которому я очень сильно скучала. От этих мыслей мне стало как-то не по себе, воздух уже не казался таким свежим, а небо превратилось в огромную ладонь, пытающуюся раздавить меня. Я почувствовала какое-то непонятное беспокойство, страх перед будущим. В голове крутилось слово «побег». Я хотела бросить школу и семью и стать маоистом. Это был единственный путь, суливший достойное будущее. Чтобы найти хорошую работу, надо быть маоистом. Но, с другой стороны, что-то меня смущало, я не была уверена, что, став маоистом, обрету счастье. Я не ждала с нетерпением окончания школы. Будущее не казалось мне таким светлым, как обещал Председатель Мао. Возможно, это голод и постоянные тяготы жизни действовали на меня столь угнетающе. И мой отец: то, как с ним обращались. В моей семье Культурная революция никогда не вызывала энтузиазма. Все мои братья и сестры считались политически недальновидными. Мне тоже было непонятно, к чему это все должно привести, В любом случае, рекорд Вечнозеленого Кустарника на конкурсе по цитированию изречений Мао произвел на мою подругу большее впечатление, чем на меня.
Вдруг я услышала пение, на какой-то момент мне даже показалось, что это плод моего воображения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17