Тристан навсегда исчез из ее жизни. Ей остались лишь воспоминания и три дюжины его портретов, написанных ею со времени их разрыва.
– Почему ты так печальна?
Жислен услышала голос Жака, но не обернулась. Никто не сказал ему, что Тристан уезжает. Анри обычно не говорил с ним, а у нее самой не осталось сил. Высказать все вслух означало безвозвратно сделать это реальностью.
– Я не хочу, чтобы ты была грустной. – Граф подошел ближе и остановился рядом с-женой. – Вот, у меня для тебя кое-что есть.
Непроизвольно Жислен обернулась к нему. В его огромных лапах сидел котенок, едва ли больше яблока, и яростно шипел. Жак протянул его супруге с сияющей улыбкой:
– Теперь ты больше не грустишь.
Она посмотрела на котенка, но ничего не почувствовала. Боль не оставляла места для других чувств.
– Возьми его, Жислен. Смотри, какой он мягонький, – настаивал Жак.
– Может быть, позже, Жак. Отнеси его обратно, к его маме. – Больше всего на свете ей хотелось сейчас побыть одной.
– Тебе станет гораздо лучше, если ты возьмешь его и погладишь, – упорствовал граф, подчеркивая свои слова энергичными жестами. Разозленный таким обращением котенок впился своими крохотными зубками в большой палец Жака. Тот вскрикнул, раздался тихий, хруст… Шипение смолкло и головка котенка вяло откинулась набок. Из пасти торчал кончик розового язычка.
Жак уставился на свои руки.
– Нет, – прошептал он. – Нет, я этого не хотел. Опять…
Жислен медленно подняла голову. Как будто холодная ладонь погладила ее по спине.
– Опять? – тревожно переспросила она. – А что, это уже случалось?
Муж не смотрел на нее, только поглаживал пальцем маленькую головку котенка.
– Жак, я тебя о чем-то спросила, – резко сказала Жислен. – Отвечай мне.
– Ты будешь сердиться, – невнятно пробурчал он.
Графиня собрала все свое самообладание:
– Нет. Если ты расскажешь, что случилось.
– Я сделал это не нарочно, – он подергал мертвого котенка за ушко. – Правда. Я только не хотел, чтобы ты плакала.
– Что же ты сделал… ненарочно? – Жислен изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал спокойнее.
– На празднике у Анри. Я сбежал, потому что хотел в зверинец. Но там все было заперто, вот я и вернулся в зал, чтобы ты не заметила, что я уходил. Но тебя там не было. Ну, я и стал искать тебя. Ты говорила, что раньше любила ходить к павильону на холме. Я пошел туда. Но тебя и там не было. Я только нашел коробочку для пастилок Триса. Я хотел потом отдать ему. С холма я видел, как ты ругаешься с графом де Сен-Круа и как ты потом заплакала. Тогда я быстро спустился. Я хотел сказать ему, что он не смеет тебя злить, что я не хочу, чтобы ты плакала и была грустной…
Жак замолчал.
– И что случилось потом? – Сердце Жислен колотилось.
– Он засмеялся и назвал меня никчемным кретином, который недостоин даже выливать его ночной горшок. Он не пообещал мне, что больше не будет тебя сердить. – Жак снова замолк, опустив взгляд на мертвого котенка в своих руках. – Я хотел только потрясти его немного и попугать. Я-то ведь гораздо больше, чем он. Но он не перестал смеяться, и тут я сжал его шею. Только чуть-чуть, Жислен, правда, только чуть-чуть, но его лицо вдруг сделалось красным. Он упал, когда я его отпустил, и больше не шевелился.
– Почему же ты ничего не рассказал мне?
– Потому что тогда ты рассердилась бы на меня. Я ведь не должен был один бегать в зверинец. И я не знал, как мне сказать об этом, ну, о графе, ведь тогда бы ты опять отругала меня и больше не взяла с собой к Анри. Поэтому я сказал на следующее утро, что болен, и остался в своей комнате до нашего отъезда.
Жислен попыталась постичь услышанное. Ее муж убил графа, а Тристана за это отправили в изгнание. Уже второй раз Жак ломал ее жизнь.
– Ты сердишься на меня? Пожалуйста, скажи, что ты меня любишь. Я не хотел убегать, я не хотел ничего делать графу. – Он смотрел на жену умоляющим взглядом пятилетнего малыша, который разбил стекло.
Жислен боролась с собой. Суда Жак не вынесет. Обречь его на это, знать, что он находится в сырой камере, дожидаясь виселицы, и публично будет вздернут под издевки и выкрики толпы, она не могла. Это было бы равносильно предательству малолетнего, беспомощного ребенка. Она не способна так поступить с Жаком. Граф мертв, а Трис для нее потерян. Жребий брошен.
– Я не сержусь, Жак, мне приятно, что ты попытался защитить меня от графа. Но прежде, чем ты соберешься снова что-либо сделать, скажи мне или Ришару. Обещаешь?
Жак кивнул с такой готовностью, что его светлые кудри разметались:
– Да, обещаю. Если мы снова будем друзьями.
– Хорошо, Жак. Мы снова друзья. А у друзей часто бывают свои секреты, ты ведь об этом знаешь?
Он снова кивнул.
– Тогда то, о чем ты мне сейчас рассказал, останется нашей тайной. Никто, кроме нас двоих, не должен узнать об этом. Ты мне это обещаешь?
Его лицо просветлело.
– Да, Жислен. Теперь мы действительно друзья! У нас есть тайна! – ликовал он. Взгляд графа дю Плесси-Ферток упал на котенка, которого он все еще держал в руках. – Похороним его, Жислен? Я знаю одно местечко, там, под розами.
Она в последний раз бросила взгляд за окно. Потом взяла котенка в руки и погладила мягкую шерстку.
– Да, Жак. Пойдем, похороним котенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Почему ты так печальна?
Жислен услышала голос Жака, но не обернулась. Никто не сказал ему, что Тристан уезжает. Анри обычно не говорил с ним, а у нее самой не осталось сил. Высказать все вслух означало безвозвратно сделать это реальностью.
– Я не хочу, чтобы ты была грустной. – Граф подошел ближе и остановился рядом с-женой. – Вот, у меня для тебя кое-что есть.
Непроизвольно Жислен обернулась к нему. В его огромных лапах сидел котенок, едва ли больше яблока, и яростно шипел. Жак протянул его супруге с сияющей улыбкой:
– Теперь ты больше не грустишь.
Она посмотрела на котенка, но ничего не почувствовала. Боль не оставляла места для других чувств.
– Возьми его, Жислен. Смотри, какой он мягонький, – настаивал Жак.
– Может быть, позже, Жак. Отнеси его обратно, к его маме. – Больше всего на свете ей хотелось сейчас побыть одной.
– Тебе станет гораздо лучше, если ты возьмешь его и погладишь, – упорствовал граф, подчеркивая свои слова энергичными жестами. Разозленный таким обращением котенок впился своими крохотными зубками в большой палец Жака. Тот вскрикнул, раздался тихий, хруст… Шипение смолкло и головка котенка вяло откинулась набок. Из пасти торчал кончик розового язычка.
Жак уставился на свои руки.
– Нет, – прошептал он. – Нет, я этого не хотел. Опять…
Жислен медленно подняла голову. Как будто холодная ладонь погладила ее по спине.
– Опять? – тревожно переспросила она. – А что, это уже случалось?
Муж не смотрел на нее, только поглаживал пальцем маленькую головку котенка.
– Жак, я тебя о чем-то спросила, – резко сказала Жислен. – Отвечай мне.
– Ты будешь сердиться, – невнятно пробурчал он.
Графиня собрала все свое самообладание:
– Нет. Если ты расскажешь, что случилось.
– Я сделал это не нарочно, – он подергал мертвого котенка за ушко. – Правда. Я только не хотел, чтобы ты плакала.
– Что же ты сделал… ненарочно? – Жислен изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал спокойнее.
– На празднике у Анри. Я сбежал, потому что хотел в зверинец. Но там все было заперто, вот я и вернулся в зал, чтобы ты не заметила, что я уходил. Но тебя там не было. Ну, я и стал искать тебя. Ты говорила, что раньше любила ходить к павильону на холме. Я пошел туда. Но тебя и там не было. Я только нашел коробочку для пастилок Триса. Я хотел потом отдать ему. С холма я видел, как ты ругаешься с графом де Сен-Круа и как ты потом заплакала. Тогда я быстро спустился. Я хотел сказать ему, что он не смеет тебя злить, что я не хочу, чтобы ты плакала и была грустной…
Жак замолчал.
– И что случилось потом? – Сердце Жислен колотилось.
– Он засмеялся и назвал меня никчемным кретином, который недостоин даже выливать его ночной горшок. Он не пообещал мне, что больше не будет тебя сердить. – Жак снова замолк, опустив взгляд на мертвого котенка в своих руках. – Я хотел только потрясти его немного и попугать. Я-то ведь гораздо больше, чем он. Но он не перестал смеяться, и тут я сжал его шею. Только чуть-чуть, Жислен, правда, только чуть-чуть, но его лицо вдруг сделалось красным. Он упал, когда я его отпустил, и больше не шевелился.
– Почему же ты ничего не рассказал мне?
– Потому что тогда ты рассердилась бы на меня. Я ведь не должен был один бегать в зверинец. И я не знал, как мне сказать об этом, ну, о графе, ведь тогда бы ты опять отругала меня и больше не взяла с собой к Анри. Поэтому я сказал на следующее утро, что болен, и остался в своей комнате до нашего отъезда.
Жислен попыталась постичь услышанное. Ее муж убил графа, а Тристана за это отправили в изгнание. Уже второй раз Жак ломал ее жизнь.
– Ты сердишься на меня? Пожалуйста, скажи, что ты меня любишь. Я не хотел убегать, я не хотел ничего делать графу. – Он смотрел на жену умоляющим взглядом пятилетнего малыша, который разбил стекло.
Жислен боролась с собой. Суда Жак не вынесет. Обречь его на это, знать, что он находится в сырой камере, дожидаясь виселицы, и публично будет вздернут под издевки и выкрики толпы, она не могла. Это было бы равносильно предательству малолетнего, беспомощного ребенка. Она не способна так поступить с Жаком. Граф мертв, а Трис для нее потерян. Жребий брошен.
– Я не сержусь, Жак, мне приятно, что ты попытался защитить меня от графа. Но прежде, чем ты соберешься снова что-либо сделать, скажи мне или Ришару. Обещаешь?
Жак кивнул с такой готовностью, что его светлые кудри разметались:
– Да, обещаю. Если мы снова будем друзьями.
– Хорошо, Жак. Мы снова друзья. А у друзей часто бывают свои секреты, ты ведь об этом знаешь?
Он снова кивнул.
– Тогда то, о чем ты мне сейчас рассказал, останется нашей тайной. Никто, кроме нас двоих, не должен узнать об этом. Ты мне это обещаешь?
Его лицо просветлело.
– Да, Жислен. Теперь мы действительно друзья! У нас есть тайна! – ликовал он. Взгляд графа дю Плесси-Ферток упал на котенка, которого он все еще держал в руках. – Похороним его, Жислен? Я знаю одно местечко, там, под розами.
Она в последний раз бросила взгляд за окно. Потом взяла котенка в руки и погладила мягкую шерстку.
– Да, Жак. Пойдем, похороним котенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23