– И как только она все это запоминает? – с завистью поинтересовалась она. – Столько выучить наизусть…
– Да нет, она читает новости, – сказал Золтан. – Все так делают.
– Но она же не смотрела в бумаги.
– Просто перед ней находится экран с текстом. Называется телесуфлер. Я работал на венгерском телевидении.
Мэгги все сидела, уставившись в пустой экран. Потом спросила:
– Полагаю, ты не прочь пообедать?
Она выбрала маленькое бистро на углу улицы Гранд-Августин. Золтан опасливо изучал меню.
– Она само совершенство, – посетовала Мэгги.
– Не беспокойтесь, – ответил Золтан, наливая вино. – Вы обязательно что-нибудь придумаете.
– Пожалуй, надо сделать ее менее совершенной, – сказала Мэгги, с аппетитом хрустя овощами. У нее в голове уже зародилась идея…
На следующий день Мэгги потребовала от Золтана отвести ее к дому, где жила Дельфина. Окна квартиры действительно выходили на Сену, где неспешно проплывали речные трамвайчики. Оттуда доносились взрывы громкой музыки и зычные голоса гидов. Она подняла голову и посмотрела на развевавшуюся в приоткрытом окне белую занавеску. Именно там Джереми пил «Кир» с женщиной, похожей на гейшу, и вдыхал дразнящие ароматы, вплывавшие в комнату из крошечной кухни. Мэгги заскрежетала зубами и решила, что Дельфина заслуживает публичного унижения.
Вечером, за тарелкой говядины по-бургундски, она поделилась своей идеей с водителем:
– Золтан, я тут подумала: раз ты работал на венгерском телевидении, то почему бы тебе не устроиться на канал «Антенн-2»?
– Мадам, вы забываете, что я венгр, – напомнил Золтан, с выражением неодобрения на лице ковыряя в тарелке вилкой. – Знаете, эта говядина ужасно французская…
Золтан стал часто отсутствовать, заверяя Мэгги, что работает над воплощением ее плана в жизнь. Во время предыдущего пребывания в Париже он успел обзавестись двумя-тремя приятелями и теперь каждый день ездил в пятнадцатый arrondissement, часами сидел в баре напротив телецентра, заводя дружбу с рабочими, заходившими туда в конце рабочего дня.
– Я внедряюсь, – объяснял он нетерпеливой Мэгги за ужином, все в том же бистро на углу. – Устанавливаю необходимые контакты.
– Контакты, – недоверчиво повторила она. – Ты делаешь это на французском?
– Je parle pas mal, – произнес Золтан с ужасным венгерским акцентом. – Особенно плохие слова. Я их много знаю!
Каждый вечер они смотрели по телевизору программу Дельфины. Чувствуя себя жалкой и убогой, Мэгги пристально рассматривала безупречно гладкую кожу и сияющие волосы медового цвета, восхищалась безукоризненной элегантностью стильных костюмов ведущей теленовостей. Она мечтала, чтобы длинные ресницы Дельфины вдруг склеились и та не смогла разглядеть подсказку на экране. Тогда сладкозвучные фразы перестанут слетать с ее глянцевитых губ. Или чтобы кто-нибудь уговорил ее выпить перед самым эфиром какой-нибудь темной жидкости, от которой бы у нее почернели зубы. Или, подсказывала воспаленная фантазия, как здорово было бы надрессировать богомола, чтобы он забрался к ней на плечо и залез в красивое ухо, напоминавшее морскую раковину.
Необходимость полагаться на усердного, но медлительного Золтана очень раздражала Мэгги, однако ей пришлось смириться, ведь без него она не могла осуществить задуманное. Только бы он управился поскорее! Надо было чем-то заполнять долгие дни, пока Золтан отсутствовал. Мэгги старалась как могла: ходила по музеям, рынкам, книжным магазинам, иногда – в кинотеатр, смотреть старые черно-белые фильмы. Ей нравилось ходить в Люксембургский сад, садиться на скамейку и наблюдать за бегунами, влюбленными парочками и детьми, которые выстраивались в очередь, чтобы покататься на пони.
– Хочешь сесть на Меркурия? – спросила мама у раскрасневшейся от возбуждения маленькой девочки.
И Мэгги ощутила знакомый приступ саднящей боли – как всегда при виде матерей с маленькими детьми. Разве есть на свете чувство, способное заменить любовь к девчушке, протягивающей кусочек сахара толстому, серому в яблоках, пони? Однако, прогуливаясь по бульварам, садясь в метро, рассматривая шифон и газ в дорогих бутиках, Мэгги ни на мгновение не забывала об истинной причине своего визита в Париж. Гнев пылал в ней, не утихая ни на минуту.
Каждое утро Мэгги отправлялась в кафе «Флор» и за чашкой кофе со сливками созерцала окружающий мир. Вскоре официанты стали узнавать ее и приносить заказ по первому же сигналу. А она начинала чувствовать себя в Париже, всемирном центре моды, примерно так же, как в свое время ее мать в отделе белья универмага «Селфриджес». Вокруг ходили лощеные дамы, в облике которых присутствовало неуловимое je ne sais quoi. Они были абсолютно уверены в своем неотъемлемом праве разгуливать по бульварам, демонстрируя окружающим стройные лодыжки и упругие ягодицы. Мэгги знала: для описания такого состояния существовало какое-то особое французское выражение… Да, вспомнила, bien darts leur peau. Она же, напротив, постоянно чувствовала себя не в своей тарелке, неловко пытаясь приспособиться, подогнать себя под шаблон, в который не вписывалась, и это было очевидно, как для окружающих, так и для нее самой. Сейчас ей как никогда необходимо было разобраться в себе, понять, кто же она на самом деле. Будучи замужем за Джереми Мэгги всегда имела под рукой готовый ответ: она жена дипломата.
Но теперь настало время познать свою истинную сущность. И Мэгги решила начать с внешнего облика. Для начала она последует за француженками, обладающими галльским шиком, в святая святых – маленькие бутики, в которых те чувствовали себя как дома, непринужденно болтая с продавщицами и вертясь перед большими, во весь рост, зеркалами. Там она откроет новую Мэгги, которая должна одеваться в соответствий с требованиями мужа или с мнением британской колонии за рубежом, с ее жесткими правилами. А потом внешнее станет внутренним, и новая Мэгги выпорхнет наружу, словно бабочка из куколки.
Однако от привычек, выработанных за долгие годы, непросто избавиться – Мэгги долго и мучительно раздумывала перед каждой покупкой, взвешивала все «за» и «против». И все-таки она вышла из магазина с громадными разноцветными пакетами, где лежали «несколько удачно подобранных ансамблей», как сказала бы ее мать.
С неописуемым чувством облегчения Мэгги подумала, что мама уже была на том свете и не может увидеть ее сейчас. Раньше она один-два раза в год навещала дочь в разных дипломатических резиденциях и, торжественно усевшись в туго набитое кресло, восхищалась окружающей роскошью. «Подумать только, Мэгги!» – радостно восклицала мама, когда над ней склонялся официант в белых перчатках и с подносом, на котором стояли изящные кофейные чашечки, не имевшие ничего общего с керамическими кружками, из которых она пила дома. Что она теперь могла рассказать дамам из «Женского института»? Мать Мэгги принадлежала к тому поколению и тому слою общества, где супружеская неверность и развод считались ужасными катастрофами, происходящими где-то в другом мире и с другими людьми, далекими от их круга.
После похода за покупками Мэгги, набравшись смелости, отправилась в салон красоты неподалеку от площади Согласия. Там изнеженного вида молодой человек накинул на нее мягкое розовое полотенце, пританцовывая вокруг и цокая языком. «Eh voila, Madame», – мурлыкал он, быстрыми, отрывистыми движениями касаясь ее затылка щеткой для волос. Вышла она уже с короткой стрижкой «под мальчика» – очень соблазнительной и сильно молодившей ее.
На этот раз Золтан, вопреки многолетней привычке скрывать эмоции, не смог спрятать сквозивший в глазах скептицизм. Он прибыл к Мэгги в очередной раз посмотреть передачу Дельфины, в темно-синем рабочем комбинезоне «с иголочки».
– Это называется salopettes, – гордо провозгласил он. – Похоже на salope! – И засунул большие пальцы в новенькие карманы.
Тем вечером Дельфина была в светло-зеленом костюме, подчеркивающем оттенок ее полупрозрачных глаз. Она мелодичным голосом читала новости, но ее явно больше заботил наклон собственного безупречно красивого подбородка и движения изящных бровей.
– Знаешь, по-моему, она сама не понимает, что говорит… – задумчиво сказала Мэгги.
– А зачем тебе униформа? – спросила она Золтана за ужином в бистро.
– Je suis un ourvrier d'entretien, – ответил он по-французски, с сильным акцентом.
– Что такое un ourvrier d'entretien?
– Я работник технического обслуживания! – победоносно объявил Золтан. – Вы хотели, чтобы я проник в здание, – я готов! Но зачем?
Испытывая некоторое сожаление, Мэгги наконец твердо решила оставить в покое сюжеты со слипшимися ресницами и дрессированным богомолом.
– У меня уже готово начало плана, – неторопливо сообщила она. Придуманный ею сценарий был поистине потрясающим. – Ты сказал, Дельфина читает новости при помощи телесуфлера?
– Да, – явно нервничая, ответил водитель.
– Что ж… Тогда нужно найти способ в последний момент изменить текст, который она будет читать.
Золтан хлебал суп, заткнув салфетку за воротник.
– Честно говоря, по-французски я хорошо знаю только плохие слова, – угрюмо признался он.
– Это как раз то, что нужно, – выразительно произнесла Мэгги. – Мы заставим ее произнести их!
Мэгги твердо решила нанести визит в британское посольство в Париже – она была уверена, что там еще остались люди, помнившие ее, ведь посол хорошо знал Джереми. Прогуливаясь по бутикам в поисках своего нового «я», она пару раз отправлялась вниз по улице Сент-Оноре, но в последний момент поворачивала назад, не в силах заставить себя переступить порог. Это легко сделала бы прежняя Мэгги, которая всегда знала, как правильно поступить, но Мэгги нынешняя, та, что собиралась организовать диверсию на канале «Антенн-2» в преступном сговоре с венгерским шофером – весьма подозрительным типом, была иной. Почти все ее парижские подруги были женами дипломатов и, подобно ей, наверняка разъехались по другим странам. Мэгги и Джереми время от времени бывали в домах у французских политиков, светских львов и представителей интеллигенции; но она прекрасно понимала, что приглашали их исключительно благодаря статусу ее мужа. Вряд ли кто-нибудь из этих людей еще помнил степенную маленькую супругу charge d'affaires Britannique.
Француженки в то время казались ей ужасно непохожими на нее – такими стройными, элегантными, занятыми, интеллектуально развитыми и знающими все на свете. Какую ни спроси – каждая была на последней театральной премьере и могла перечислить фамилии финалистов Гонкуровской премии за последний год. Они были в курсе всех светских сплетен и знали подробности нашумевших судебных процессов. Но трудно было представить, чтобы они когда-нибудь собирались вместе просто поболтать и по-женски посмеяться над какой-нибудь ерундой. Мэгги казалось, что, несмотря на обладание тем, что французы называют esprit, у них напрочь отсутствовало чувство юмора. А у вот нее оно, вне всяких сомнений, имелось. Она умудрялась рассмешить даже Джереми – как бы он ни крепился, в конце концов сдавленный смешок все же вырывался у него.
Однако интеллектуалкой Мэгги не была и не питала на сей счет иллюзий. Многочисленные остроты и каламбуры влетали ей в одно ухо и вылетали в другое, а вот Джереми подчас умудрялся вовремя вставить лаконичный и остроумный ответ, отстаивая честь perfide Albion, как настойчиво называли их страну французы. Званые обеды были для Мэгги настоящей пыткой, пока она не придумала одну хитрость. Сидевшие до обе стороны от нее французы – дерзкие, уверенные в себе, волнующие женские сердца, настоящие hommes du monde, – иногда соглашались снизойти до недолгого общения с ней. «Что вы думаете о последней работе Бернара-Анри Леви?» – спрашивала она надменного джентльмена слева. Пока он отвечал, у нее было время поклевать предложенную еду. Затем Мэгги обращалась к господину справа, стараясь говорить робко и неуверенно: «Вам понравилась последняя выставка в Бобурё?» Когда дело доходило до десерта, мужчины уже вовсю обсуждали через ее голову финансовые или философские вопросы, а она спокойно наслаждалась шоколадным муссом.
Теперь Мэгги понимала, что по трезвому размышлению время, проведенное в Париже, было далеко не самым счастливым периодом ее жизни. Джереми постоянно был занят какими-то важными делами – кажется, связанными с Европейским Союзом. Супругам очень редко удавалось провести вечер вдвоем. Вероятно, именно поэтому Жильберто и удалось привлечь ее внимание.
Он недолго был послом Аргентины – мрачноватого вида человек, не пользовавшийся популярностью среди коллег. «Даго», – коротко отозвался о нем Джереми. Жильберто редко появлялся на светских мероприятиях, потому что, в отличие от большинства послов, не был женат. Возможно, он был вдовцом – ходили слухи, будто он пережил какую-то трагедию. Мэгги хорошо помнила встречу с ним на новогоднем празднике в аргентинском посольстве.
На той вечеринке было действительно весело – настолько сильно она отличалась от обычных дипломатических приемов. Мэгги тихо сидела у стены, смаковала крепленое красное вино и слушала печальное танго в исполнении оркестра. Джереми за соседним столиком разделывал кусок аргентинской говядины с кровью. Она ощутила присутствие Жильберто еще до того, как подняла взгляд и увидела, как к ней наклоняется кудрявый темноволосый мужчина. На смуглый лоб упал непокорный локон. Его близость обозначилась легким мускусным запахом с примесью лайма. Он только что танцевал, и диковатая веселость еще сохранилась в его глазах.
– Хотите потанцевать? – улыбнулся он.
– Нет, нет, благодарю вас, – смущенно отказалась Мэгги. – Я не умею танцевать танго!
– Все умеют танцевать танго, – возразил Жильберто, помогая ей встать. – Главное, чтобы попался подходящий партнер.
Он вытащил Мэгги в середину зала. Зал вдруг с огромной скоростью закрутился. Мэгги покачивалась в такт музыке, прижавшись к груди Жильберто. Его уверенная рука лежала у нее на пояснице, вселяя решимость. Ошеломленная Мэгги сдалась, покорилась его властным объятиям, ей казалось, будто ее тело и ноги покорно выполняли волю партнера, вне всякой зависимости от ее собственных желаний.
– Cuando pasaste a mi lado se me apreto el corazon, – тихонько напевал он по-испански, глядя ей в лицо все с той же необузданной и заразительной веселостью.
Когда музыка закончилась, Жильберто проводил ее обратно. Усевшись на свое место, Мэгги, охваченная жаром, не имевшим никакого отношения к температуре воздуха в комнате, силилась загнать обратно, закупорить, как джинна в бутылке, разбуженную в ней первобытную страсть и необъяснимую тоску. Но они продолжали тихо бродить и пузыриться внутри ее, как варенье из крыжовника в летней кладовой у мамы.
– Тебе, кажется, понравилось, – сказал Джереми по дороге домой.
– Что понравилось? – спросила Мэгги. Она пропустила его слова мимо ушей, вспоминая ощущения от прикосновений сильной руки Жильберто.
– Танцевать танго.
– Ах да. – Она усмехнулась. – Знаешь, говорят, чтобы танцевать танго, нужны двое, а по-моему, достаточно и одного.
Теперь, прогуливаясь по парижским бульварам, покрытым ковром из желтых осенних листьев, Мэгги вдруг поняла – в отличие от других городов, с Парижем у нее было связано очень мало сентиментальных воспоминаний. Они с мужем постоянно ходили на официальные мероприятия. Не раз холодным зимним утром она стояла рядом с Джереми, присутствуя при возложении цветов на Могилу Неизвестного солдата. Сидела в первом ряду на всевозможных собраниях, слушая нескончаемые речи, и любезно улыбалась, мучаясь в неудобных туфлях. Впрочем, независимо от страны пребывания, ораторы говорили жутко долго и скучно. Лишь американцы излагали свои мысли кратко, ярко и интересно, вызывая восторженный отклик аудитории.
Мэгги обменивалась рукопожатиями с политическими деятелями, делала реверансы перед королевскими особами. Изредка ей доводилось встречаться с поп-звездами и оперными примадоннами. Однако описать свои по-настоящему глубокие впечатления от всего этого можно было бы на оборотной стороне одного конверта. Никто не сказал ничего такого, что могло бы запомниться, большинство людей даже не удосуживались заглянуть Мэгги в глаза. Короткие встречи со знаменитостями и сильными мира сего на самом деле не дают никакого о них представления. Увидеть и обменяться парой банальных фраз – еще не значит узнать человека.
«Боже, ты действительно с ними знакома? – со священным ужасом спрашивала какая-нибудь мамина подруга. – И какие они?» «Такие же, как на фотографиях» – вот единственный ответ, приходивший Мэгги в голову. Иногда, правда, она слегка удивлялась, когда человек в жизни оказывался гораздо меньше ростом, чем ей казалось до знакомства с ним.
Все полагают, будто жизнь жены дипломата – сказка, воплотившаяся наяву, однако на самом деле это работа, причем нелегкая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24