это справедливо. Я знаю, что ты веришь в справедливость, и надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь, что я сделала правильный выбор. Но я пишу, главным образам, ради того, чтобы сказать: Натан ни о чем не знал. Мне очень не хватает наших разговоров.
Минти
Я читала и перечитывала это письмо с его так называемой честностью, лицемерными объяснениями и фантастическими предположениями, за которыми скрывалась неудовлетворенность. Я снова смаковала гнилые фрукты и гнилое мясо: Минти вызывала у меня отвращение, и я упивалась этим чувством.
Не в силах больше откладывать разговор с Иантой, я позвонила ей, села в машину и поехала в Кингстон.
«Дешево и весело, Роуз, как раз то, что нам нужно», – такой вердикт вынесла Ианта дому на Пэнкхерст-Парейд, с типичной бодростью в духе миссис Минивер. Дом номер четырнадцать находился на одной из нескольких совершенно одинаковых улиц жилого района за городской чертой. Почему именно Кингстон? Причина, по которой Ианта настояла на том, чтобы мы покинули Йелланд и двинулись на юг, тогда была слишком очевидна для нас обеих. Здесь было действительно дешево, но вовсе не весело.
Когда я вышла, мама сидела на стуле, скрестив руки на груди, в рубашке от Вийелла и шерстяной юбке. Воплощенное ожидание. Такой сюжет нередко видишь на картинах: женская фигурка – чаще всего женская – сидит в кресле, или на скамье, или на диване, и ждет – не важно, чего, может быть ждет начала или конца жизни.
Для такой занятой женщины, как Ианта, это был необыкновенный дар: она ждала меня, ждала, пока приготовится обед, ждала Бога в церкви, ждала, пока все наладится само по себе, при условии, что она будет соблюдать правила, хвала терпению, говорила она.
Мама была бледна и не накрашена, волосы не причесаны – все это для нее нехарактерно.
– Рассказывай, что случилось, Роуз.
Я наклонилась и поцеловала ее, затем присела и взяла ее ладони в свои.
– У меня неприятности.
– Я так и подумала. – Пальцы Ианты впились мне в ладонь. – Что-то с детьми?
– Нет. – Чтобы продолжить, мне пришлось сделать над собой усилие. – Дело в Натане. Он решил уйти от меня к другой женщине. Между прочим, к Минти, моей ассистентке. – В горле у меня опять встал комок. – И я потеряла работу… Минти взяли на мое место.
Ианта покачала головой:
– Объясни, пожалуйста, еще раз.
– Натан хочет быть свободным человеком. Ему кажется, что Минти сумеет дать ему свободу.
Мама попыталась переварить новость и сопоставить услышанное с образом зятя, в котором она души не чаяла.
В нашей семье подшучивали, что Натан и Ианта не подпадают ни под один стереотип зятя и тещи: они обожали друг друга. По праздникам Натан посылал ей огромные открытки, привозил подарки: массивные ювелирные украшения и мед в фарфоровых горшочках с гравировкой в виде пузатых пчел. Он возился с ее пенсией, подсчитывал налоги и настоял на том, чтобы оплатить ее медицинскую страховку. Ианта этого не одобряла. «Не хочу быть обузой, и частные врачи мне не нравятся, – признавалась она мне. – Мне их руки не нравятся. Слишком ухоженные». Мама потеребила завитки волос у шеи.
– Ты всегда была так занята, Роуз. У тебя совсем не оставалось времени – вечно все на бегу.
Признаю, мы всегда рассматриваем события с нашей личной точки зрения, но реакция матери задела.
– И это все, что ты можешь сказать?
– Это ужасно. – Ианта откинулась на стуле. У нее был уязвленный вид; она вдруг показалась мне измученной ожиданиями, которые столь жестоко не оправдались. – И с этой мерзкой девчонкой.
Я поднялась и встала у окна. Такая реакция меня не удивила. Минти с Иантой виделись всего раз, во время воскресного ланча, и Минти не удалось найти с мамой общий язык. На следующий день в офисе я услышала, как она разговаривает с подругой по телефону: «Не могу общаться со стариками. Я их просто не воспринимаю». А Ианта и вовсе проявила невиданное непонимание: «Такие люди, как она, слишком кичатся своей молодостью, а это очень эгоистично. Все остальные начинают чувствовать себя ненужными».
– Роуз, ты говорила с Натаном, пыталась все уладить?
– Натан не оставил мне выбора.
Ее тон стал более резким:
– Браки просто так не кончаются. Вот увидишь. Мужчины – забавные существа. Они нуждаются в пристальной заботе.
– Тогда Натану не повезло, мама. Минти интересует лишь ее собственная персона.
– Может, стоит напомнить Натану, как он тебе дорог? Ему кровь ударила в голову, он сейчас не способен нормально соображать.
– Так уж прямо и в голову, мам.
– Ты знаешь, о чем я.
Я знала. Своим взглядам Ианта научилась от матери, а та – от своей матери. Эти женщины сами мыли полы, пекли хлеб и рожали дома. Ианта тоже склонила голову и сделала подчинение устоям предков делом всей своей жизни.
Позвонили в дверь; я пошла открывать. С поразительной скоростью Ианта вскочила на ноги и бросилась в гардеробную на первом этаже, где хранились запасы помады и пудры. Через полминуты она появилась оттуда с приглаженными волосами и оранжевыми губами.
Чарли Поттер принес расписание игры в бридж. Я наблюдала за тем, как мать легонько с ним флиртует, сообщая, что придет вовремя и приготовит целое блюдо его любимых сэндвичей с яйцом.
Пока они говорили, я поднялась наверх, в мою бывшую комнату, в которой ничего не изменилось, – правда, каждый раз, когда я входила, комната почему-то становилась меньше. Я подумала, что белое полотняное покрывало и лампа с розовым абажуром скоро уменьшатся до размеров кукольной мебели.
Внизу Чарли Поттер звучно рассмеялся, и мать ответила ему тихим хихиканьем. Мне нравилось это невинное кокетство Ианты.
Мне вспомнилось детство, захотелось прикоснуться к нему. Я открыла буфет, где Ианта хранила мои детские, вещи. Коробки покрылись пылью; чувствовался сухой, несвежий запах заплесневелой лаванды. В глубине стоял коллаж из газетных вырезок, журнальных фотографий и портретов моих любимых писателей; все это было наклеено на картон. Я собирала этот коллаж годами, и он заполонил комнату. Ианта его ненавидела, но таким образом я заявляла о себе и нескончаемо долгом процессе взросления. Я вымаливала, припасала, накапливала и прятала вырезки, фотографии, открытки – и строила королевства из этих картинок. Одной из самых ранних была фотография простой семьи, собравшейся на пикник у моря: мама, папа и две маленькие девочки.
Я изучала эту фотографию в поисках того, чего мне не хватало: улыбки, клетчатая скатерть, сэндвичи с консервированным мясом, отец, обнявший рукой старшую дочь, мать, занятая подготовкой пикника. Как мне хотелось, чтобы это была моя семья! Как хотелось, чтобы отец вернулся, чтобы мать приглаживала волосы, услышав его шаги по вечерам, чтобы папа сидел за нашим столом.
Семья.
Когда я стала подростком, коллаж изменился. Выбираемые мной образы были проникнуты желанием вырваться из клетки. Вот фотография заводи и снимок, сделанный с воздуха, вырванный из «Нэшенэл джиогрэфик»: дикие джунгли Патагонии – розовые, голубые, серо-зеленые. Края картинки завернулись, как яблочная кожура. Здесь были пустыни, горы и странные места, которым я приписывала магические силы, думая, что они могут превращать и околдовывать. Стоило только оказаться там, и девочка в дешевой синей школьной форме стала бы сильной и всезнающей. Чем больше они отличались от Британии, чем более чужими казались, тем сильнее притягивали меня, тем больше я о них мечтала.
– Увидимся вечером, Чарли, – раздался голос Ианты с первого этажа.
Я прикоснулась к открыткам с портретами Джейн Остин и сестер Бронте: часть коллажа из фотографий писателей, расположенных с другой стороны. Края открыток обтрепались, снимки потемнели от старости, в углах торчали булавки, но выразительные, умные лица женщин остались прежними. Они знали тайны мужчин и женщин, их поведения, и я тоже представляла, что проникнусь их знанием и проницательным умом.
Вернувшись из Бразилии, я познакомила Натана с Иантой. Они сразу же понравились друг другу, и это было чудесно. Ианта приготовила рагу из говядины с морковью и картофельным пюре и подала его на кухне. Она аккуратно выложила пюре на тарелку Натана и смущенно произнесла:
– Вы, наверное, посчитаете меня глупой: я не похожа на тех женщин с коллажа Роуз.
Натан серьезно ответил:
– Мне тоже не нравятся умные женщины. Никогда не мог их понять.
Ианта улыбнулась и подложила мне рагу.
Я чихнула и спустилась вниз.
– Какой милый человек… – Ианта смотрела вслед удаляющемуся Чарли Поттеру. – И какая у него ужасная жена.
Мы сидели и пили чай; поднос был выстелен накрахмаленной салфеткой; на белой фарфоровой тарелке веером лежало печенье. Ианта отломила крошечный кусочек.
– Может, ты мало помогала Натану? Может, ему нужна была твоя помощь?
Подходящий вопрос для женщины, которая отказалась от мечты о карьере учительнице, выйдя замуж за моего отца; он тогда одним продуманным экономическим ходом заполучил бесплатную секретаршу, советника и уборщицу для своей практики.
– Мы помогали друг другу. – Я говорила с осторожной настойчивостью. – Мы оба помогали друг другу. Но мне придется найти другую работу. Как только разберусь с выходным пособием.
– А, работа. – Ианта пожала плечами с полным безразличием.
– Мама, мне надо зарабатывать на жизнь. Это будет нелегко – и я не могу не работать.
Ианта задумчиво разглядывала свой чай.
– Об этом я и говорю, – наконец произнесла она, вспомнив, как ей самой пришлось работать.
Чтобы содержать меня, Ианта пятнадцать лет проработала в турагентстве в Кингстоне, выписывая билеты и расписания («И не вздумай смотреть на меня свысока, – не раз говорила мне она. – Меня это вполне устраивает»). Она печально взглянула на меня.
– Я работала, потому что мне пришлось взять на себя роль твоего отца. У тебя нет такой необходимости.
Без кольца мой палец, поддерживающий чашку, казался невесомым, странным, незнакомым.
Ианта разгорячилась перед нападением и набросилась на меня, как всегда:
– Натан любит тебя. Я знаю, что любит. Вы женаты, и это не изменилось. Вам нужно подумать о детях. Они тоже страдают, хоть им уже за двадцать. Посмотри на меня, Роуз. Женщина обязана думать о других. – Сердитым жестом она наполнила чашку и подлила молока – вдова, с тревожащим благородством несущая бич своих убеждений, чувства долга и прожитых десятилетий. – Возвращайся домой, позвони Натану и заставь его прийти в себя.
Как всегда, я проигнорировала приказ Ианты и стала из-за этого мучиться – она умела воздействовать на людей. Я позвонила Мазарин в Париж.
– О, незнакомка, – холодно проговорила она. – А я все ждала, когда же ты подашь признаки жизни. Мы с Ви только недавно обсуждали, что от тебя совсем ничего не слышно.
– Я хотела позвонить, но была занята.
– Так занята, что не нашлось времени позвонить самой старой подруге?
– Да.
– Что ж, пора тебе пересмотреть свою жизнь.
Мы словно кидали мячик через корт. Пятнадцать лет назад, когда Мазарин рисковала потерять Ксавье, за которого потом вышла замуж, я говорила ей примерно то же самое.
– Послушай, Мазарин, Натан меня бросил.
Повисла тишина.
– Я не имела в виду настолько пересмотреть.
– Ты выслушаешь меня?
– Ты же знаешь, что выслушаю.
Я так устала, что говорила по-французски с ошибками – мы всегда общались на французском, – и Мазарин терпеливо поправляла меня, такая уж она скрупулезная.
– Не впадай в истерику, Роуз. Это всего лишь временное явление. Натан вернется.
– Но захочу ли я принять его обратно?
– Что бы ни произошло, ты адаптируешься.
– Что мне делать?
– Делать? Искать работу и ждать, пока Натан поймет, как он опозорился. Роуз, ты сама должна все уладить. Должна быть практичной и мудрой: такова уж наша роль в этом безумном мире. Роман на стороне – это не так уж серьезно, тебе ли не знать; к тому же Натан к тебе привязан. Просто сейчас он думает иначе. Что ты сегодня ела?
– Печенье. По-моему.
– Не поступай так банально. Так делают все брошенные женщины. Веди себя по-другому и поешь нормально.
Мазарин не могла увидеть горькой улыбки, скривившей мои губы. А давно ли эта женщина, потерявшая дар речи от шока, звонила мне по поводу Ксавье, который ел фуа-гра и рухнул замертво от сердечного приступа в ресторане. («Так ему и надо, – сказала Поппи. – Надо же, фуа-гра».) Я тогда села на ближайший поезд до Парижа и кормила ее супом, чуть не насильно впихивая ложечку за ложечкой.
– Я попытаюсь.
– Ты не просто попытаешься, а приедешь ко мне повидаться. Кстати, когда я в последний раз видела Ви, она показалась мне такой неряхой.
– Ви счастлива и утратила чувство стиля. Бывает.
– В таком случае в Англии должно быть очень много счастливых женщин.
Я хохотала до тех пор, пока не начала задыхаться.
Как странно смеяться, когда жизнь разрушена.
Глава 11
Молчание между мной и Натаном тянулось больше месяца, и холод злобы, непонимания и непрощения пробрался в трещину и увеличил ее. За это время адвокат посоветовал мне принять выходное пособие, а еще мне позвонил редактор отдела статей из газеты Ви и спросил, не соглашусь ли я, поскольку везде обсуждается самоубийство жены министра, написать на злобу дня коротенькую и трогательную статью о переживаниях брошенной женщины.
За вежливой просьбой скрывалась очевидная уловка: продемонстрировать супружеские несчастья заместителя главного редактора газеты-конкурента. Когда я отказалась, предложив взамен провести исследование о том, как трудно быть женой политика, интерес редактора сразу же угас. «Да-да… – увильнул он. – Такими статьями у нас занимаются штатные журналисты».
Как-то вечером на пороге появился Натан с новым чемоданом в руке. С вежливостью незнакомца он спросил:
– Можно войти?
Во мне всколыхнулась волна надежды и отчаяния.
– Разумеется.
Он вошел в прихожую и опустил чемодан. Я видела, что он пуст.
– Хочу забрать свои вещи.
Мои надежды разбились о реальность, и я холодно произнесла:
– Делай как знаешь.
– Хорошо.
Натан поднялся по ступеням в нашу спальню, а я пошла на кухню, где можно было слышать, как он передвигается по комнате. Он открывал и закрывал ящики, бросал на пол ботинки, скрипел стулом. Спустя какое-то время эти звуки стали невыносимы. Я подхватила Петрушку, отнесла ее в гостиную, села в голубое кресло и крепко прижала кошку к себе.
Я пыталась посмотреть на события глазами Натана, увидеть, что же изменилось, что заставило его пересмотреть свою философию – помимо очевидного сексуального интереса.
На двадцатилетие свадьбы Натан пригласил меня в «Ла-Сенса» («Боже мой, – воскликнула Вив. – Да он небось ваш дом перезаложил?»). Он суетился, выбирая шампанское, которое было таким сухим, что во рту у меня защипало. Он поднял бокал.
– Я хочу поблагодарить тебя, моя дорогая Роуз.
Мне казалось, что все должно быть наоборот.
– Это я должна тебя благодарить. Ты меня спас.
Мне не стоило заговаривать об этом – оговорка вышла неприятная.
Натан тут же нахмурился, и я поспешила исправиться:
– Ты спас меня и показал, что такое настоящая, реальная любовь.
– А, – ответил он с мягким интимным выражением лица, которое припасал лишь для меня и детей, – понимаю, о чем ты.
Меня переполняло облегчение оттого, что мы преодолели непонимание, отравляющее любой брак, и достигли этой ступени.
– Я люблю тебя, Натан. Ты это знаешь.
Он наклонился, взял мою руку и поцеловал ее, чтобы скрепить нашу сделку.
Наконец раздался медленный звук шагов и стук чемодана о ступени, и появился Натан.
– Роуз, скажи, когда тебя не будет дома, и я договорюсь о вывозе остальных моих вещей.
Используя меня в качестве трамплина, Петрушка выскочила в сад. Я потерла булавочную головку пореза, который ее когти оставили на моем бедре.
– Значит, Минти все же позволила вторгнуться на ее территорию.
– Как видишь, да.
Я воспользовалась возможностью рассмотреть своего мужа. Кожа свежая, плечи прямые; от него исходило незнакомое мне сияние. Я закрыла глаза и задала вопрос, который мне хотелось задать не раз:
– Неужели я стала настолько нежеланной, Натан?
– Не понимаю, о чем ты.
Я открыла глаза.
– Понимаешь.
– Нет. – В его глазах была доброта, и я испугалась, что он лжет. – Ты все еще… очень милая. – Он натянуто улыбнулся. – И волосы такие же, как прежде. Того же медово-каштанового цвета.
– Тогда почему?
Он засунул руки в карманы.
– Я и сам на себя удивляюсь: никогда бы не подумал, что уйду от тебя.
– Тогда почему, Натан? Обычно твои доводы ясны и продуманны.
Я посмотрела на свои руки, завитки подушечек пальцев – линию сердца, линию жизни. Возможно, я никогда толком не знала Натана. Возможно, он прятал от меня какую-то тайную часть себя. Возможно. Если честно, то и в моей душе были потаенные, темные уголки, о которых ему ничего не было известно.
– Прошу тебя, подумай еще раз. – Натан ничего не ответил, и я сделала еще одну попытку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32