– Но продолжай… Чего же такого особенного ты успела натворить в первый день нашего пребывания здесь?
Роза собралась с духом и все ей рассказала.
Глава 2
Сильвия слушала в восторженном ужасе. В конце рассказа попросила:
– Повтори мне снова… что точно ты говорила, когда обзывала его?
– Насколько могу припомнить – аристократ, диктатор, лендлорд… я, должно быть, спятила, но откуда мне было знать? Он, как предполагалось, отсутствовал и… ну, например, как ты себе представляла монсеньора Сент-Ги?
– Толстый, лет пятидесяти, сидит, как паук, в своей паутине, манипулируя нитями, – твердо заявила Сильвия.
Роза кивнула:
– Не все, но кое-что верно. Ты знаешь, он ведет нечестную игру! Какие надо иметь нервы, чтобы заставить меня сообщить ему, что я думаю о лендлорде танти Элси, и при этом говорить о Сент-Ги в третьем лице!
– Знаешь, хотя ты, возможно, и нашла его чуточку симпатичным, все же не стоило так уж распускать язык.
– Симпатичным? Это неправда! – пустилась отрицать Роза. – В действительности мы начали цапаться с самого начала… ну, ты знаешь, как порой приходится держать себя с некоторыми людьми. Он сразу вызвал мое раздражение тем, что высокомерно отнесся к нарушению границы его владений, когда я пыталась вызволить собачонку, и тем, что докучал мне своим чувством долга, которое обязывает его непременно проводить меня до самого дома. После чего последовала целая серия дотошных вопросов личного плана. Вместо того чтобы отвечать на них, надо было резко осадить его. Жалею, что так и не сделала.
– И как полагаю, нет ни единого шанса на ошибку? Ну, на то, что он окажется вовсе не нашим монсеньором Сент-Ги? – предположила Сильвия.
– Никакой надежды. Эта мадам Дюран готова была сделать ему реверанс, когда спрашивала: как он сам, как его жена, предвидится ли работа на пробковых плантациях для всех тех людей, что она назвала. И кроме того… – медленно добавила Роза, – я поняла, что значил взгляд, каким он окинул меня, прежде чем они вместе удалились.
– Ну и что же это за такой особый взгляд?
Роза привела сравнение из детства, которое они обе поняли:
– Ну как в игре «Змеи и лестницы». Заставил меня ощутить себя так, словно его счет достиг верха самой длинной лестницы, а мой соскользнул на всю длину змеи.
– Наглый взгляд, ты имеешь в виду? Слишком самодовольный? – начала уточнять Сильвия.
– Нет, скорее не самодовольный, а как бы смакующий мысль о некоем моменте, который может наступить быстрее, нежели он надеется, – туманно пояснила Роза.
Весь вечер они продолжали ломать голову, кто сделает следующий ход – проблема, пугающая своими последствиями в случае неверного разрешения. Следует ли им дожидаться, пока его сделает монсеньор Сент-Ги? Или сейчас, когда им известно, что он дома и вполне доступен, Розе самой попытаться в обход мэтра Веррье и агента добраться до него и вполне официально привести те аргументы, которые монсеньор Сент-Ги уже успел выслушать.
Они то принимали, то отвергали массу вариантов. Но Роза так и не поняла, чего хочет Сильвия. Лежит ли ее сердце к дальнейшей борьбе? Или она во всем уже настолько разочаровалась, что втайне приветствовала бы крушение их планов, предпочла бы смириться с убытками, собрать вещи и отправиться домой? Из-за страха, что получит именно такой ответ, Роза не могла заставить себя задать вопрос в лоб. Но по крайней мере, Сильвия не ставила ей в вину сегодняшний разговор с лендлордом, допуская, что вела бы себя на ее месте точно так же.
Они отправились спать, так ничего и не решив. И если утро будет лучше и теплее предыдущего, предложила Роза, то почему бы не отложить решение спорного вопроса на следующий день. Они прогуляются к морю, осмотрят магазины и глянут на соседей – словом, будут вести себя так, будто и впрямь остаются здесь, а высокие лендлорды – любители маскарадов – словно бы и вовсе не существуют.
Следующее утро было отличным. Ветер совершенно стих, и солнце многообещающе просвечивало сквозь утреннюю дымку. Увы! Самые хорошо разработанные планы – всего лишь планы. Они сидели за завтраком, состоящим из кофе, булочек и вишневого варенья, когда им пришлось вернуться к вчерашним проблемам вместе с приходом утренней газеты.
Последняя явилась после громогласного оповещения всей улицы: «Paris Presse! «Nice-Matin»!» – женщиной-продавщицей. Сильвия заявила, что пресса ее не слишком прельщает, ибо французская газета для нее все равно что греческая, но Роза пообещала прочесть вслух самые интересные места и побежала вниз.
– «Nice-Matin», мадам? – К удивлению Розы, продавщицей оказалась мадам Дюран.
Они приветственно кивнули друг другу. Мадам Дюран поспешно затараторила:
– Мадемуазель Дрейк? Вы должны простить меня, мадемуазель, за мою вчерашнюю бесцеремонность, но я была так bouleversee – так взволнована, увидев монсеньора Сент-Ги, вы понимаете, но я не знала, кто вы, пока он не сказал мне, как вас зовут и что вы племянница мадам Боннар из Англии. Он согласился, что вы, возможно, будете рады, если я сообщу вам кое-что о Мориньи: о магазинах, где вас не облапошат, расписании автобусов до Граса и прочем. А что до себя, то я подумала, что, возможно, вам понадобится помощь по хозяйству. Потому что иногда я оказывала мадам Боннар услуги подобного рода, и у нас здесь многие скажут вам, что я скора на ногу, охотно исполняю поручения и хорошая кухарка…
Ошеломленная словоохотливостью мадам Дюран, Роза смешалась, вовсе не столь уж уверенная, что им понадобится помощь по хозяйству. Чтобы просто выяснить, что та может делать и сколько запросит за труды, Роза предложила переговорить об этом позже.
– А почему не сейчас?
– Ну… – Взгляд Розы опуская на газеты, но мадам Дюран уже запихивала их в свою почтовую сумку.
– Никакого землетрясения не случилось и покушения на президента – тоже. Новости могут и подождать, – заявила она и начала подниматься по лестнице, прежде чем Роза смогла остановить ее.
Мадам Дюран была представлена Сильвии, приняла чашку кофе и уселась поудобнее, дабы они смогли узнать все детали, касающиеся Мориньи, из первоисточника, то бишь от нее самой.
Гостья говорила на patois, который Роза понимала не всегда, а Сильвия вообще не успевала следить, о чем идет речь, – факт, за который Роза была только благодарна, когда мадам Дюран рассмеялась от души в ответ на обеспокоенные вопросы о длительности туристского сезона в Мориньи, о числе туристов и о том, где они останавливаются.
– Туристы? Иностранцы? Да их так мало, что не стоит даже и разговаривать, мадемуазель.
Роза ощутила, как краска отхлынула от щек.
– Нет туристов? Это точно?..
– О, один или два чужестранца появляются то здесь, то там, – соизволила признать мадам Дюран. – В основном те, кто берет на себя хлопоты свернуть с главной дороги на побережье и вернуться на нее обратно, после того как посмотрит Мориньи. Еще те, кто приезжает навестить родственников, живущих здесь. Но у нас не Ницца, не Канн и не Монте-Карло. Зимой здесь два бича Господних: один – это mistral, вы на себе вчера наверняка ощутили всю его свирепость, а другой – это vent d'ltalie, ветер с востока. И ко всему прочему, монсеньор Сент-Ги не поощряет – это еще мягко сказано – le tourisme; со своей стороны, мы согласны оставаться рабочим городом, зарабатывая на жизнь обслуживанием повседневных нужд соседей, и все мы – или почти все – работаем в имении Сент-Ги в сезон, как делали наши семьи на протяжении поколений.
«Монсеньор Сент-Ги не поощряет туризм! Ну-ну… Канут, приказывающий морю отхлынуть вспять…» – подумала Роза. Вслух же произнесла:
– Я не понимаю. Англичане, немцы и американцы буквально затопили юг Франции. Так как же монсеньор Сент-Ги ухитряется держать их на расстоянии от Мориньи?
– Он владелец Мориньи, – мягко напомнила та. – Он не строит виллы на узкой береговой полосе и не выкорчевывает в окрестностях ценные пробковые дубы для кемпингов. И мы согласны, чтобы все оставалось таким, как есть, ибо пробковые леса – это наследство Сент-Ги и, как я уже говорила вам, источник нашего существования здесь.
«Можно ли найти более яркий пример феодального мышления или попыток не замечать жизни, по-страусиному пряча голову в песок?» – такова была следующая Розина мысль. Затем, вспомнив фразу из письма тетки: «…несколько сувениров для летних туристов», Роза решила, что худшие опасения подтвердились. В таком небольшом местечке, как Мориньи, спрос на подарочные товары должен быть ограниченным, и если танти Элси посещали всего несколько туристов, то какими же жалкими были ее средства к существованию?
На ее предположения мадам Дюран ответствовала, пожав плечами:
– Comme ci comme ?a… Она выручала достаточно: открытки на дни рождения – здесь, маленький подарок – там. Но естественно, она жила скромно, как и все мы. Конечно, нам помогает то, что монсеньор Сент-Ги смотрит на ренту за наши дома как на нечто несущественное и даже не беспокоит нас по этому поводу, иными словами, мы ее совсем не платим.
Последнее обстоятельство окончательно поставило Розу в тупик. Вы можете бороться с помещиком за свои права арендатора до тех пор, пока выплачиваете ренту. Но если он вообще не требует арендной платы, то что делать тогда? Более того, Роза поняла и причину столь малого количества товаров в магазине, но как вдвоем – ей и Сильвии – прожить на «открытки на день рождения – здесь, маленький подарок – там»?
Она воскликнула:
– Это уж точно не характеризует монсеньора Сент-Ги как делового человека!
– Напротив, мадемуазель, просто говорит о его доброте.
– Это то же самое. Я вот только что подумала: его агенту следовало бы все-таки собирать арендную плату с тех, кто в состоянии платить, – не отступала Роза.
Мадам Дюран не замедлила высказать свое неодобрение, правда в завуалированной форме:
– Ах, но ведь хозяин-то он, а не Георгис Кассис, его агент. Кроме того, когда мадам Сент-Ги управляла имением, она тоже никогда не брала денег с арендаторов.
Роза насупила брови.
– Мадам Сент-Ги? – насторожилась она.
– Мать монсеньора! Она овдовела задолго до того, как сын достиг совершеннолетия. Его отец погиб, сражаясь за свободу Франции. Других детей не было, и мадам все еще выступает в качестве хозяйки шато Сент-Ги.
– Монсеньор Сент-Ги не женат?
– Нет. Выходит, вы еще не слышали разговоров, которые в городе у всех на слуху? О возможной партии между ним и мадам Флор Мичелет, молодой вдовой. Богатой… Ее покойный муж оставил единственной наследнице парфюмерный бизнес там, где она сейчас живет. У нее здесь летняя вилла… Но хватит! А не то за моей спиной, когда я уйду, вы еще, пожалуй, назовете меня досужей сплетницей, каковой я никогда не была, – закончила мадам Дюран с показной добродетелью, ставя кофейную чашку и протягивая на прощание руку.
Роза пообещала дать знать в случае, если им понадобится помощь, и, когда они наконец остались одни, живо описала картину Сильвии.
Но не полностью… Для слуха сестры она сочла нужным найти смягчающие тона как для участия их лендлорда в отчуждении от Мориньи летних посетителей, так и для своего невеселого убеждения, что раз он не требует денег с арендаторов, то возомнил себя вправе заставлять их плясать под свою дудку. Роза знала, что, если Сильвия начнет резко критиковать Сент-Ги, она, возможно, встанет на его защиту. Пока обе видели в нем врага номер один, такое поведение Розы вряд ли уместно.
Утром она все еще не знала, чего Сильвия желает на самом деле, и поэтому обрадовалась, когда та напомнила ей, что вечером они договорились забыть на время о монсеньоре Сент-Ги хотя бы до полудня. А посему сестры отправились на прогулку, как и было запланировано. Купили свежих булочек, сыра и бутылку вина для ленча, затем спустились к морю по удобной тропке, которая не слишком утруждала больную ногу Сильвии.
Берег подарил Розе все, что она ожидала: скалистый, укрытый от ветра, испещренный пятнами солнечного света и тенями под кронами сосен почти у самой кромки воды, кое-где они даже окунали нижние ветви в кружево прибоя. У воздуха была та прозрачность, что в Англии всегда служит предвестником дождя, но здесь позволяла верить, что вчерашняя отвратительная погода – чистая случайность, которая никогда не повторится.
Сестры играли в «уток и селезней», бросая в море голыши, шлепали босиком по лужам в скалах и чуть не погнались за ящерицей, когда сидели за ленчем. Они оставались на берегу до тех пор, пока воздух не похолодел и тени не стали сгущаться, и лишь тогда стали подниматься обратно по той же дороге.
У «Ла Ботикью» стояла машина. Водитель оказался интересным молодым человеком, с непокрытой головой и в свитере для игры в поло с высоким воротом. Приемник в машине изрыгал ударную музыку, но был выключен, едва они приблизились. Молодой человек вылез из машины и протянул руку.
– Мисс Дрейк? Мисс Лайон? Я Блайс Варон, – произнес он на английском и в ответ на недоуменный взгляд добавил с привлекательным акцентом: – Что вас так смущает? Ах, кто я такой? Так я ведь ожидал, что Сент-Ги предварил мое появление рекомендательным письмом или чем-то вроде того… Ну так вот, я его кузен, и меня послали, чтобы доставить вас обеих в шато, если вы соблаговолите принять приглашение. С какой целью? Чтобы встретиться с его матерью, моей тетей. Когда? Сразу же, как только вы будете готовы, – таковы отданные мне распоряжения. Если вы не готовы, то я подожду столько, сколько вам понадобится. Своим временем я могу распоряжаться по своему усмотрению, а я никуда не спешу. Моему маленькому Цезарю, то бишь кузену, не повредит разок подождать.
Роза взглянула на Сильвию, которая ошеломленно пробормотала, едва шевеля губами: «Призваны предстать лично!» Но от нее не ускользнуло, что сестра рассматривает молодого человека с особой улыбкой, которая говорит совсем о другом: для нее все это как манна небесная. Поэтому Роза ответила:
– Благодарю вас! Мы ничего не имеем против поездки, если вы не возражаете подождать, пока мы не переоденемся. Надеюсь, вам не пришлось ждать нас слишком долго.
Блайс Варон взглянул на свои часы:
– Где-то около часа. Но так как местное сарафанное радио донесло, не дожидаясь расспросов с моей стороны, что вы пешком отправились «на воздух», как здесь называют pique-nique, то я рассудил, что вы вернетесь до сумерек. Поэтому припарковал машину и вздремнул.
Роза заставила Сильвию сесть на переднее сиденье, а сама расположилась на заднем. По дороге Сильвия засыпала их проводника вопросами, на которые тот отвечал на свободном, хотя и несколько своеобразном английском.
Живет ли он здесь сам? Да, в наказание за свои грехи.
Занят ли он в индустрии выращивания пробкового дерева? «Нет, – признался Блайс. – Можно сказать с полным основанием, что я живу, сплю и ем под сенью пробкового дуба, но по возможности стараюсь не иметь с ним никаких дел».
Тогда что же он делает? «Ничего, – последовал ответ с лукавой улыбкой, от которой Сильвия так и растаяла. – Меня называют в разные времена по-разному: паразитом, бездельником, плейбоем – словом, как вам больше понравится».
И вопрос перед самым концом поездки: где же он выучил свой изумительный английский? В самой Англии, где – хотите верьте, хотите нет – он пару лет трудился на благо всего мира. Содержал мотель на озере Дистрикт вместе с другом.
Блайс, вырулив по широкой, выгнутой как полумесяц подъездной дороге, остановился возле внушительного каменного особняка, солидный вид которого никак не соответствовал общепринятой идее шато, с узкими оконцами и зубчатыми башнями. Дом, окруженный балконными окнами, был спроектирован так, чтобы встречать солнце. С трех сторон деревья закрывали его от средиземноморских зимних ветров. От наружных построек он отделялся широкой аркой, с другой стороны – через арочный проход – к нему примыкал небольшой флигель.
Пока они высаживались из машины, Блайс Варон «представил» им здание:
– Шато Сент-Ги. Это главный дом. Там, – последовал жест в сторону флигеля, – вдовий дом, в который моя тетка удалится, когда Сент-Ги женится.
Дверь открыла пожилая женщина в черном, и Блайс провел сестер в широкую залу, где в амбразуре окна справа был накрыт чайный стол: над кружевной скатертью, столовым серебром и тончайшим китайским фарфором председательствовала величавая леди, прямая, как спинка ее резного антикварного стула.
Мадам Сент-Ги, подумала Роза, должно быть, была хорошенькой в молодости. Судя по ее посеребренным сединой волосам и морщинкам в уголках глаз и рта, женщина уже разменяла шестой десяток, но ей все еще была присуща особая красота. Как и у ее сына, первое, что бросилось Розе в глаза, – те же высокие скулы, линии орлиного носа и тот же высокомерный поворот серебряной головы.
Мадам Сент-Ги раздраженно обернулась:
– Тс-с… Электричество – еще не все на этой земле.
Племянник включил лампы, заставив ее вздрогнуть и прикрыть глаза тонкой, в прожилках вен рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Роза собралась с духом и все ей рассказала.
Глава 2
Сильвия слушала в восторженном ужасе. В конце рассказа попросила:
– Повтори мне снова… что точно ты говорила, когда обзывала его?
– Насколько могу припомнить – аристократ, диктатор, лендлорд… я, должно быть, спятила, но откуда мне было знать? Он, как предполагалось, отсутствовал и… ну, например, как ты себе представляла монсеньора Сент-Ги?
– Толстый, лет пятидесяти, сидит, как паук, в своей паутине, манипулируя нитями, – твердо заявила Сильвия.
Роза кивнула:
– Не все, но кое-что верно. Ты знаешь, он ведет нечестную игру! Какие надо иметь нервы, чтобы заставить меня сообщить ему, что я думаю о лендлорде танти Элси, и при этом говорить о Сент-Ги в третьем лице!
– Знаешь, хотя ты, возможно, и нашла его чуточку симпатичным, все же не стоило так уж распускать язык.
– Симпатичным? Это неправда! – пустилась отрицать Роза. – В действительности мы начали цапаться с самого начала… ну, ты знаешь, как порой приходится держать себя с некоторыми людьми. Он сразу вызвал мое раздражение тем, что высокомерно отнесся к нарушению границы его владений, когда я пыталась вызволить собачонку, и тем, что докучал мне своим чувством долга, которое обязывает его непременно проводить меня до самого дома. После чего последовала целая серия дотошных вопросов личного плана. Вместо того чтобы отвечать на них, надо было резко осадить его. Жалею, что так и не сделала.
– И как полагаю, нет ни единого шанса на ошибку? Ну, на то, что он окажется вовсе не нашим монсеньором Сент-Ги? – предположила Сильвия.
– Никакой надежды. Эта мадам Дюран готова была сделать ему реверанс, когда спрашивала: как он сам, как его жена, предвидится ли работа на пробковых плантациях для всех тех людей, что она назвала. И кроме того… – медленно добавила Роза, – я поняла, что значил взгляд, каким он окинул меня, прежде чем они вместе удалились.
– Ну и что же это за такой особый взгляд?
Роза привела сравнение из детства, которое они обе поняли:
– Ну как в игре «Змеи и лестницы». Заставил меня ощутить себя так, словно его счет достиг верха самой длинной лестницы, а мой соскользнул на всю длину змеи.
– Наглый взгляд, ты имеешь в виду? Слишком самодовольный? – начала уточнять Сильвия.
– Нет, скорее не самодовольный, а как бы смакующий мысль о некоем моменте, который может наступить быстрее, нежели он надеется, – туманно пояснила Роза.
Весь вечер они продолжали ломать голову, кто сделает следующий ход – проблема, пугающая своими последствиями в случае неверного разрешения. Следует ли им дожидаться, пока его сделает монсеньор Сент-Ги? Или сейчас, когда им известно, что он дома и вполне доступен, Розе самой попытаться в обход мэтра Веррье и агента добраться до него и вполне официально привести те аргументы, которые монсеньор Сент-Ги уже успел выслушать.
Они то принимали, то отвергали массу вариантов. Но Роза так и не поняла, чего хочет Сильвия. Лежит ли ее сердце к дальнейшей борьбе? Или она во всем уже настолько разочаровалась, что втайне приветствовала бы крушение их планов, предпочла бы смириться с убытками, собрать вещи и отправиться домой? Из-за страха, что получит именно такой ответ, Роза не могла заставить себя задать вопрос в лоб. Но по крайней мере, Сильвия не ставила ей в вину сегодняшний разговор с лендлордом, допуская, что вела бы себя на ее месте точно так же.
Они отправились спать, так ничего и не решив. И если утро будет лучше и теплее предыдущего, предложила Роза, то почему бы не отложить решение спорного вопроса на следующий день. Они прогуляются к морю, осмотрят магазины и глянут на соседей – словом, будут вести себя так, будто и впрямь остаются здесь, а высокие лендлорды – любители маскарадов – словно бы и вовсе не существуют.
Следующее утро было отличным. Ветер совершенно стих, и солнце многообещающе просвечивало сквозь утреннюю дымку. Увы! Самые хорошо разработанные планы – всего лишь планы. Они сидели за завтраком, состоящим из кофе, булочек и вишневого варенья, когда им пришлось вернуться к вчерашним проблемам вместе с приходом утренней газеты.
Последняя явилась после громогласного оповещения всей улицы: «Paris Presse! «Nice-Matin»!» – женщиной-продавщицей. Сильвия заявила, что пресса ее не слишком прельщает, ибо французская газета для нее все равно что греческая, но Роза пообещала прочесть вслух самые интересные места и побежала вниз.
– «Nice-Matin», мадам? – К удивлению Розы, продавщицей оказалась мадам Дюран.
Они приветственно кивнули друг другу. Мадам Дюран поспешно затараторила:
– Мадемуазель Дрейк? Вы должны простить меня, мадемуазель, за мою вчерашнюю бесцеремонность, но я была так bouleversee – так взволнована, увидев монсеньора Сент-Ги, вы понимаете, но я не знала, кто вы, пока он не сказал мне, как вас зовут и что вы племянница мадам Боннар из Англии. Он согласился, что вы, возможно, будете рады, если я сообщу вам кое-что о Мориньи: о магазинах, где вас не облапошат, расписании автобусов до Граса и прочем. А что до себя, то я подумала, что, возможно, вам понадобится помощь по хозяйству. Потому что иногда я оказывала мадам Боннар услуги подобного рода, и у нас здесь многие скажут вам, что я скора на ногу, охотно исполняю поручения и хорошая кухарка…
Ошеломленная словоохотливостью мадам Дюран, Роза смешалась, вовсе не столь уж уверенная, что им понадобится помощь по хозяйству. Чтобы просто выяснить, что та может делать и сколько запросит за труды, Роза предложила переговорить об этом позже.
– А почему не сейчас?
– Ну… – Взгляд Розы опуская на газеты, но мадам Дюран уже запихивала их в свою почтовую сумку.
– Никакого землетрясения не случилось и покушения на президента – тоже. Новости могут и подождать, – заявила она и начала подниматься по лестнице, прежде чем Роза смогла остановить ее.
Мадам Дюран была представлена Сильвии, приняла чашку кофе и уселась поудобнее, дабы они смогли узнать все детали, касающиеся Мориньи, из первоисточника, то бишь от нее самой.
Гостья говорила на patois, который Роза понимала не всегда, а Сильвия вообще не успевала следить, о чем идет речь, – факт, за который Роза была только благодарна, когда мадам Дюран рассмеялась от души в ответ на обеспокоенные вопросы о длительности туристского сезона в Мориньи, о числе туристов и о том, где они останавливаются.
– Туристы? Иностранцы? Да их так мало, что не стоит даже и разговаривать, мадемуазель.
Роза ощутила, как краска отхлынула от щек.
– Нет туристов? Это точно?..
– О, один или два чужестранца появляются то здесь, то там, – соизволила признать мадам Дюран. – В основном те, кто берет на себя хлопоты свернуть с главной дороги на побережье и вернуться на нее обратно, после того как посмотрит Мориньи. Еще те, кто приезжает навестить родственников, живущих здесь. Но у нас не Ницца, не Канн и не Монте-Карло. Зимой здесь два бича Господних: один – это mistral, вы на себе вчера наверняка ощутили всю его свирепость, а другой – это vent d'ltalie, ветер с востока. И ко всему прочему, монсеньор Сент-Ги не поощряет – это еще мягко сказано – le tourisme; со своей стороны, мы согласны оставаться рабочим городом, зарабатывая на жизнь обслуживанием повседневных нужд соседей, и все мы – или почти все – работаем в имении Сент-Ги в сезон, как делали наши семьи на протяжении поколений.
«Монсеньор Сент-Ги не поощряет туризм! Ну-ну… Канут, приказывающий морю отхлынуть вспять…» – подумала Роза. Вслух же произнесла:
– Я не понимаю. Англичане, немцы и американцы буквально затопили юг Франции. Так как же монсеньор Сент-Ги ухитряется держать их на расстоянии от Мориньи?
– Он владелец Мориньи, – мягко напомнила та. – Он не строит виллы на узкой береговой полосе и не выкорчевывает в окрестностях ценные пробковые дубы для кемпингов. И мы согласны, чтобы все оставалось таким, как есть, ибо пробковые леса – это наследство Сент-Ги и, как я уже говорила вам, источник нашего существования здесь.
«Можно ли найти более яркий пример феодального мышления или попыток не замечать жизни, по-страусиному пряча голову в песок?» – такова была следующая Розина мысль. Затем, вспомнив фразу из письма тетки: «…несколько сувениров для летних туристов», Роза решила, что худшие опасения подтвердились. В таком небольшом местечке, как Мориньи, спрос на подарочные товары должен быть ограниченным, и если танти Элси посещали всего несколько туристов, то какими же жалкими были ее средства к существованию?
На ее предположения мадам Дюран ответствовала, пожав плечами:
– Comme ci comme ?a… Она выручала достаточно: открытки на дни рождения – здесь, маленький подарок – там. Но естественно, она жила скромно, как и все мы. Конечно, нам помогает то, что монсеньор Сент-Ги смотрит на ренту за наши дома как на нечто несущественное и даже не беспокоит нас по этому поводу, иными словами, мы ее совсем не платим.
Последнее обстоятельство окончательно поставило Розу в тупик. Вы можете бороться с помещиком за свои права арендатора до тех пор, пока выплачиваете ренту. Но если он вообще не требует арендной платы, то что делать тогда? Более того, Роза поняла и причину столь малого количества товаров в магазине, но как вдвоем – ей и Сильвии – прожить на «открытки на день рождения – здесь, маленький подарок – там»?
Она воскликнула:
– Это уж точно не характеризует монсеньора Сент-Ги как делового человека!
– Напротив, мадемуазель, просто говорит о его доброте.
– Это то же самое. Я вот только что подумала: его агенту следовало бы все-таки собирать арендную плату с тех, кто в состоянии платить, – не отступала Роза.
Мадам Дюран не замедлила высказать свое неодобрение, правда в завуалированной форме:
– Ах, но ведь хозяин-то он, а не Георгис Кассис, его агент. Кроме того, когда мадам Сент-Ги управляла имением, она тоже никогда не брала денег с арендаторов.
Роза насупила брови.
– Мадам Сент-Ги? – насторожилась она.
– Мать монсеньора! Она овдовела задолго до того, как сын достиг совершеннолетия. Его отец погиб, сражаясь за свободу Франции. Других детей не было, и мадам все еще выступает в качестве хозяйки шато Сент-Ги.
– Монсеньор Сент-Ги не женат?
– Нет. Выходит, вы еще не слышали разговоров, которые в городе у всех на слуху? О возможной партии между ним и мадам Флор Мичелет, молодой вдовой. Богатой… Ее покойный муж оставил единственной наследнице парфюмерный бизнес там, где она сейчас живет. У нее здесь летняя вилла… Но хватит! А не то за моей спиной, когда я уйду, вы еще, пожалуй, назовете меня досужей сплетницей, каковой я никогда не была, – закончила мадам Дюран с показной добродетелью, ставя кофейную чашку и протягивая на прощание руку.
Роза пообещала дать знать в случае, если им понадобится помощь, и, когда они наконец остались одни, живо описала картину Сильвии.
Но не полностью… Для слуха сестры она сочла нужным найти смягчающие тона как для участия их лендлорда в отчуждении от Мориньи летних посетителей, так и для своего невеселого убеждения, что раз он не требует денег с арендаторов, то возомнил себя вправе заставлять их плясать под свою дудку. Роза знала, что, если Сильвия начнет резко критиковать Сент-Ги, она, возможно, встанет на его защиту. Пока обе видели в нем врага номер один, такое поведение Розы вряд ли уместно.
Утром она все еще не знала, чего Сильвия желает на самом деле, и поэтому обрадовалась, когда та напомнила ей, что вечером они договорились забыть на время о монсеньоре Сент-Ги хотя бы до полудня. А посему сестры отправились на прогулку, как и было запланировано. Купили свежих булочек, сыра и бутылку вина для ленча, затем спустились к морю по удобной тропке, которая не слишком утруждала больную ногу Сильвии.
Берег подарил Розе все, что она ожидала: скалистый, укрытый от ветра, испещренный пятнами солнечного света и тенями под кронами сосен почти у самой кромки воды, кое-где они даже окунали нижние ветви в кружево прибоя. У воздуха была та прозрачность, что в Англии всегда служит предвестником дождя, но здесь позволяла верить, что вчерашняя отвратительная погода – чистая случайность, которая никогда не повторится.
Сестры играли в «уток и селезней», бросая в море голыши, шлепали босиком по лужам в скалах и чуть не погнались за ящерицей, когда сидели за ленчем. Они оставались на берегу до тех пор, пока воздух не похолодел и тени не стали сгущаться, и лишь тогда стали подниматься обратно по той же дороге.
У «Ла Ботикью» стояла машина. Водитель оказался интересным молодым человеком, с непокрытой головой и в свитере для игры в поло с высоким воротом. Приемник в машине изрыгал ударную музыку, но был выключен, едва они приблизились. Молодой человек вылез из машины и протянул руку.
– Мисс Дрейк? Мисс Лайон? Я Блайс Варон, – произнес он на английском и в ответ на недоуменный взгляд добавил с привлекательным акцентом: – Что вас так смущает? Ах, кто я такой? Так я ведь ожидал, что Сент-Ги предварил мое появление рекомендательным письмом или чем-то вроде того… Ну так вот, я его кузен, и меня послали, чтобы доставить вас обеих в шато, если вы соблаговолите принять приглашение. С какой целью? Чтобы встретиться с его матерью, моей тетей. Когда? Сразу же, как только вы будете готовы, – таковы отданные мне распоряжения. Если вы не готовы, то я подожду столько, сколько вам понадобится. Своим временем я могу распоряжаться по своему усмотрению, а я никуда не спешу. Моему маленькому Цезарю, то бишь кузену, не повредит разок подождать.
Роза взглянула на Сильвию, которая ошеломленно пробормотала, едва шевеля губами: «Призваны предстать лично!» Но от нее не ускользнуло, что сестра рассматривает молодого человека с особой улыбкой, которая говорит совсем о другом: для нее все это как манна небесная. Поэтому Роза ответила:
– Благодарю вас! Мы ничего не имеем против поездки, если вы не возражаете подождать, пока мы не переоденемся. Надеюсь, вам не пришлось ждать нас слишком долго.
Блайс Варон взглянул на свои часы:
– Где-то около часа. Но так как местное сарафанное радио донесло, не дожидаясь расспросов с моей стороны, что вы пешком отправились «на воздух», как здесь называют pique-nique, то я рассудил, что вы вернетесь до сумерек. Поэтому припарковал машину и вздремнул.
Роза заставила Сильвию сесть на переднее сиденье, а сама расположилась на заднем. По дороге Сильвия засыпала их проводника вопросами, на которые тот отвечал на свободном, хотя и несколько своеобразном английском.
Живет ли он здесь сам? Да, в наказание за свои грехи.
Занят ли он в индустрии выращивания пробкового дерева? «Нет, – признался Блайс. – Можно сказать с полным основанием, что я живу, сплю и ем под сенью пробкового дуба, но по возможности стараюсь не иметь с ним никаких дел».
Тогда что же он делает? «Ничего, – последовал ответ с лукавой улыбкой, от которой Сильвия так и растаяла. – Меня называют в разные времена по-разному: паразитом, бездельником, плейбоем – словом, как вам больше понравится».
И вопрос перед самым концом поездки: где же он выучил свой изумительный английский? В самой Англии, где – хотите верьте, хотите нет – он пару лет трудился на благо всего мира. Содержал мотель на озере Дистрикт вместе с другом.
Блайс, вырулив по широкой, выгнутой как полумесяц подъездной дороге, остановился возле внушительного каменного особняка, солидный вид которого никак не соответствовал общепринятой идее шато, с узкими оконцами и зубчатыми башнями. Дом, окруженный балконными окнами, был спроектирован так, чтобы встречать солнце. С трех сторон деревья закрывали его от средиземноморских зимних ветров. От наружных построек он отделялся широкой аркой, с другой стороны – через арочный проход – к нему примыкал небольшой флигель.
Пока они высаживались из машины, Блайс Варон «представил» им здание:
– Шато Сент-Ги. Это главный дом. Там, – последовал жест в сторону флигеля, – вдовий дом, в который моя тетка удалится, когда Сент-Ги женится.
Дверь открыла пожилая женщина в черном, и Блайс провел сестер в широкую залу, где в амбразуре окна справа был накрыт чайный стол: над кружевной скатертью, столовым серебром и тончайшим китайским фарфором председательствовала величавая леди, прямая, как спинка ее резного антикварного стула.
Мадам Сент-Ги, подумала Роза, должно быть, была хорошенькой в молодости. Судя по ее посеребренным сединой волосам и морщинкам в уголках глаз и рта, женщина уже разменяла шестой десяток, но ей все еще была присуща особая красота. Как и у ее сына, первое, что бросилось Розе в глаза, – те же высокие скулы, линии орлиного носа и тот же высокомерный поворот серебряной головы.
Мадам Сент-Ги раздраженно обернулась:
– Тс-с… Электричество – еще не все на этой земле.
Племянник включил лампы, заставив ее вздрогнуть и прикрыть глаза тонкой, в прожилках вен рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19