В последний раз ее судили уже в Независимой Украине. Ждала высшей меры. Ко всеобщему удивлению, получила всего девять лет заключения.
Алексей Сирота:
Вот и лето прошло, и в Киев вернулись не только дети, студенты и счастливые отпускники. Профессиональные грабители, аферисты, карманные воришки отогрелись на сочинских и ялтинских пляжах и взялись за свое. Меня замотали дела. Помню, уже листья пожелтели и начали облетать, но солнце днем еще нормально грело. В тот год природа подарила Киеву долгое бабье лето. Я спешил куда-то в районе Печерского моста, как вдруг услышал радостный вопль:
– Сирота, сыскарь, ходи сюда! Народ кличет!
Интонации «народа» намекали где-то на пол-литра выпитого. Естественно, что не кофе. Я оглянулся. За столиком одного из немногих в городе летних кафе сидело трое изрядно упившихся мужиков. Подошел поближе – и узнал прапорщиков из спортроты. Шесть пустых бутылок подсказывали, что мое первое впечатление относительно количества употребленного алкоголя оказалось ошибочным. Воины были в том состоянии, когда все люди – братья, но горе тем, кто эту мысль не разделяет.
Я подсел к столику и принял приглашение выпить.
Прапорщики, оказывается, уже не первую неделю поминали коллегу. Причем, особенно потрясла их не сама смерть приятеля, поелику «все там будем», а способ затирания следов преступления.
– Сирота, брат, – расплакался у меня на плече тот, который любил трахать свою благоверную, воткнув ее лицом в холодец, – какая смерть! Какая несправедливость! Как она его!.. Даже могилки нету, чтобы мы вот это – вместе поплакали, цветочки принесли, за упокой души выпили…
Я уже собирался посоветовать служивым, чтобы они порыдали, а в одночасье и возложили цветы да подняли чару над тем унитазом, куда после предварительной кулинарной обработки был спущен «макаронник по-флотски». Но вовремя прикусил язык. Пьяный прапорщик со значком мастера спорта – это воистину нечистая сила. Лучше не связываться.
– Если бы не я, он бы жил! – бил себя в грудь любитель секса под заливное.
Я немедленно навострил уши: о чем это он? Может быть, подарил другу тот самый арбуз? Э, нет, веселее:
– В тот вечер, в субботу, он в наряд заступил, помощником дежурного по роте. А перед этим он мне и говорит: «Вася, я тебя, как мужик мужика, прошу! Моей шлюхе надо внеплановую проверку устроить, подмени на пару часиков!» Ну, раз надо, значит, надо. Подождали пару часов после отбоя, он взял дежурную машину и поехал. А я его повязку нацепил и сижу, как король на именинах. Кто же нас проверять будет, мы же не ПВО! У меня кум в ихнем штабе, так поверишь, за год жену на три километра недо… того! Только начнут, звонок: «Готовность номер один! Слезай, беги!» Слезает, бежит с задранным этим, как его… о чем это я?
– О том, что приблизительно в час ночи вы подменили на дежурстве вашего покойного друга, а он сам на служебной машине поехал домой.
– Точно! Сказал: если все чисто, так он сразу назад. А если поймает, то будет разбор полетов по олимпийской программе – до самого утра. И я тогда тоже до подъема прокукарекаю в казарме. А он за меня когда-нибудь подежурит.
– И что, машина вернулась без вашего друга?
– Точно. Что значит сыскарь – все сразу допонял. У них с водителем договоренность была – если через десять минут не вернется, то «газик» едет в роту. Ну, все, думаю, наконец-то поймал! В понедельник все расскажет, будет что послушать. А в понедельник докладывают: пропал! И если бы не ты, сыскарь, мы бы и до сих пор не знали, какую страшную смерть принял наш боевой друг от предательской руки неверной жены. Выпьем!
Но пить мне уже не хотелось. А все выпитое мгновенно испарилось из моей головы, когда дошло, что и моя версия, и чистосердечное признание, – это все, извините, дверца к тому самому месту, из-за которого уже не один мужик пострадал. Не было теплого августовского вечера и семейной идиллии вокруг принесенного арбуза. Был сплошной армейский бардак, где никто и ничего толком не знает, где на служебных машинах выслеживают неверных жен, а начальству – один черт, как тебя звать: Иванов, Шевченко или Поцкхерашвили. Главное, чтобы в надлежащем, соответствующем уставу месте торчало нечто с надлежащей повязкой на рукаве кителя или гимнастерки.
Все гораздо проще простой армейской матерщины. Настоящей была только кровь на кухне. А остальное? Пара любовников, ревнивый бугай-симментал, который поплатился жизнью за чрезмерное любопытство. Крепкие мужские руки запаковывают труп в какой-то мешок, затем свет в подъезде вырубается на несколько минут, груз пакуется в багажник машины, подогнанной под дверь подъезда. И пока она дома замывает следы, он, любовник, топит униформу в Днепре, а ее носителя зарывает где-то подальше. В моей служебной биографии был гениальный по своей простоте эпизод: нежелательный труп спрятали на кладбище, в свежую могилку, на глубину один метр. Затем бугорок привели в порядок, привядшие цветы с подсохшими венками уложили на старое место – ищи ветра в поле! И таки искали бы, да не ко времени скончалась бабушка основного покойника, и ее решили «подхоронить» к любимому внуку, чтобы не разоряться впоследствии на лишнее надгробие. Вот тут-то и оказалось, что на посмертную жилплощадь внука кто-то уже незаконно прописался. Ну, все прочее – это уже вопрос милицейской техники.
Надо отдать должное медсестре – невзирая на мою настырность и собственный страх, она изобрела гениальную версию. Погубила себя, но спасла любовника. Как там говорила ее подруга-врач: «В чем-то лучше других. Умнее…»? Умнее! Потому и оставила нас, легавых, в дураках. Господи, почему же никто и не заподозрил существование третьего? А он почему молчал, пока шло следствие и суды с апелляциями? Кто он такой, что ради него молодая, красивая, умная женщина готова была жертвовать жизнью? У нас же, слава Богу, не восемнадцатый век на дворе! В наш эмансипированный двадцатый на такие подвиги не понадеешься. Одним словом, я решил отыскать ЕГО. Если не расколю, так хоть взгляну…
Был на свете один-единственный человек, которого можно было бы уговорить помочь, – подруга-докторица. Но когда я, запыхавшись, прибежал в госпиталь, меня «утешили». Оказывается, к докторице после суда над медсестрой приперся какой-то клистирный идеолог и начал отчитывать: да как же это так, что в ее отделении работала особо опасная преступница? Докторица молча схватила подполковника медслужбы одной рукой за галстук, другой – за причинное место, подняла и с размаху посадила на семейку кактусов, которая тихонько стояла на табуретке в углу кабинета. Потом силой сунула начальнику в руки маленькое зеркальце и пинцет, приказала: «Работайте!», а сама села за стол и написала заявление об увольнении.
По ее адресу жили уже другие люди. Паспортный стол выдал справку: «Выписана за пределы Киева в связи со сменой места проживания». А где оно, это место, никто не знал. Что оставалось? Объявлять всесоюзный розыск? На каком основании? Новое расследование старого дела, скажу я начальству, а оно у меня спросит, есть ли у меня какие-то новые факты, кроме пьяной болтовни прапорщика. Так он же на трезвую голову от всего откажется. Мало что после выпитого литра водки померещится!
Почему-то понесло меня в то медучилище, где в свое время училась медсестра и преподавала ее старшая подруга. Вдруг остались старые симпатии? Меня отослали к завучу, пожилой женщине с колодочками фронтовых наград, среди которых выделялись два ордена Красной Звезды и один – Славы.
– Особа, которая вас интересует, – объяснила завуч, – никаких друзей среди преподавательского состава никогда не имела. Ее привлекали исключительно студенты, точнее – студентки. Вы, наверно, знаете, что у нас девичий контингент. Мальчики идут либо в первое училище, либо сразу в мединститут. Так вот, она готова была со своими ученицами не только дневать, но и ночевать. В прямом смысле слова – приглашала их домой, оставляла у себя до утра. Я не намекаю на какую-то аморалку, избави Бог! Но есть правила: иногородние обязаны ночевать в общежитии, поскольку дирекция отвечает за них круглосуточно. В конце концов, мы попросили эту даму написать заявление, поскольку она противопоставила себя коллективу. А потом поползли сплетни. Догадываетесь, какие именно?
– Догадываюсь. «Монахиню» Дидро читал еще в Университете.
Фронтовичка посмотрела на меня так, словно я был какой-то уникальной формой не очень распространенной болезни:
– Юрфак? Заочно?
– Философский, стационар.
– Говорят, в Израиле это лечат, – вздохнула она.
– Что лечат?
– То, что принуждает выпускника философского факультета наниматься на работу в милицию.
– Не знаю, я там не был. И наверняка никогда не буду.
– Не зарекайтесь, юноша, – сказала завуч, – лучше найдите себе молодую, красивую еврейку, женитесь на ней и уезжайте. Если вы такой уж неизлечимый философ, то можете и там служить в полиции. Вас будут бояться воры и уважать соседи. На старости лет вы превратитесь в настоящего еврея. Будете сидеть вечерами на стульчике перед собственным домом где-нибудь в Хайфе или даже в Тель-Авиве. Будете потягивать фруктовую водку и разговаривать с такими же, как и вы, старыми жидами, за политику. А вокруг будет бегать куча ваших внуков. Знаете, если бы у меня была внучка или молодая дочь, я бы вас сосватала. Но у меня никогда не могло быть детей… Вы, наверное, и не слыхали, что до самого конца сорок третьего года фронтовая санитарка или медсестра должна была вытягивать с поля боя раненных вместе с их оружием. Солдатик мог по дороге умереть от потери крови – это считалось нормальным. Но попробуй не приволоки винтовку или автомат! Пошлют обратно – ползи! Вот так два – три дня поползаешь в холодной воде, в снегу, в смеси льда с грязью – какие там дети! Вот чем я заплатила за нашу славную победу над фашизмом.
Я больше не искал докторицу. И не подавал рапорт о пересмотре дела. Потому, что там, где есть любовь, нет логики. А там, где есть логика, нечего делать инспектору Киевского уголовного розыска. Но я погрешил бы супротив самого себя, если бы по личным каналам не навел определенные справки через Главное управление по отбытию наказаний нашего министерства. Выяснилось, что неизвестный мне любовник в колонии, где отбывала срок медсестра, не засветился. На свидание к ней приезжала исключительно какая-то красивая женщина, которая представлялась дальней родственницей. Чуть не забыл – вся непосредственная родня осужденной, а также ее коллеги и знакомые, открестились от нее еще после ареста.
Моего Старика тоже, вероятно, что-то тревожило, потому что однажды он пришел в мой кабинетик и без предисловий рассказал то, что я уже знал – о родственнице, которая посещает нашу бывшую подследственную:
– А я и не верил, что дружба между женщинами может быть сильнее, чем любовь…
И тут меня зациклило и заклинило. Господи, как же все просто! Мы искали какого-то третьего и дали себя уболтать, что на самом деле его не было. А его и вправду не было – третьего! Была ТРЕТЬЯ! И любовь, которую нам, мужчинам, никогда не постигнуть… Даже если ума побольше, чем у прапорщика, который, увидев в постели двух женщин, радостно выпрыгнул из штанов, решив дополнить свой сексуальный опыт еще и групповухой. Старик подозрительно покосился на меня:
– Что-то хочешь сказать?
– Ничего…
В этот момент открылась дверь, и впорхнуло милое создание в форме внутренних войск – барышня-телефонистка пожарной части, расквартированной в западном крыле нашей Управы. Пожарная девушка давно делала мне какие-то намеки, но я их в упор не понимал.
– Что у нас горит? – поинтересовался я.
– У нас ничего не горит. Я просто пришла рассказать новый анекдот. У армянского радио спрашивают: можно ли в современной однокомнатной квартире спрятать пять любовников? Армянское радио отвечает: даже десять. Нужно только по одному заводить их в туалет и спускать в унитаз. Сейчас же не мужчины, а говно!
Пожарная барышня гордо задрала носик и вышла, хлопнув дверью. Я заорал ей вдогонку:
– Это не армянское радио! Это ты сама придумала!
Но она меня уже не слышала.
От автора: Ровно через десять лет после описанных событий администрация колонии, где отбывала наказание медсестра, подала апелляцию Председателю Президиума Верховного Совета. В этот раз положительный ответ не заставил себя ждать.
Прокурор по кличке «Брандмайор» перешла работать в органы народного образования. И даже издала методичку насчет профилактики правонарушений среди несовершеннолетних тиражом в сто тысяч экземпляров.
Забирать бывшую медсестру из колонии приехала элегантная женщина за рулем личной светлой «Волги». Судя по обрывкам разговоров, она работала главврачом какого-то престижного санатория. На этом следы обеих женщин обрываются. Но это были уже иные времена, без Старика – и без Алексея Сироты.

1 2 3 4 5 6 7 8 9