Алексей Сирота:
Майор спросил: «Пить будешь?» И, не дожидаясь ответа, извлек из шкафа пятизвездочный коньяк, а из холодильника – нарезанный лимон. Мы засосали по стакану и зажевали плодом советских субтропиков, от которого свело челюсти.
– Статья на эту трахомудь есть? – поинтересовался майор.
– Есть, но редко возбуждается (каламбур!). Требуется заявление потерпевшей либо показания как минимум двух посторонних свидетелей. Плюс медэкспертиза – возни много, но суть не в этом. А в том, что согласно моим наблюдениям, возмездия требует максимум одна жертва из десяти. Это притом, что закон не делает никакой разницы между проституткой, случайной знакомой или законной супругой. Состав преступления содержится в самом факте извращения, а не в социальном статусе потерпевшей.
– Так они что – боятся?
– Стыдятся, товарищ майор, стыдятся.
– А чтоб им! – майор выругался и добавил: – Когда ее петрушат, как ту кобылу, да еще мордой в студень, так ей не стыдно! А заявиться ко мне и хотя бы устно пожаловаться, так ей воспитание не позволяет!
– Выходит, не позволяет.
Майор налил еще по стакану, дерябнул, не переводя дыхания, и ударился в воспоминания:
– Что такое «сто дней до приказа», знаешь?
– Знаю, служил.
– Так вот, имеется один гарнизон в провинции, где офицерам платят надбавку «за дикость». У нижних чинов – свои развлечения. До приказа о дембеле сто дней, служить уже облом, а творческая мысль бьет ключом. В основном – по голове. И вот несколько «дедов» сидят себе в оружейке. А оружейка эта не простая, потому как часть – ракетная. И солдатики тоже не пальцем деланные, поскольку в свое время их вытурили из политехнического и техникума радиоэлектроники.
– Знаю, послужил и вместе с такими. На что они способны, можно догадаться.
– А вот и не догадаешься, что мои халдеи изобрели. Не скрипи мозгами, сам скажу. Приспособление для автоматического подмахивания – для облегчения местным шлюхам условий их нелегкого труда. За бутылку столковались с одной, можно сказать, штатной, после отбоя перетянули ее через забор и привели в мастерскую для обкатки изобретения. Но надобно ж беде случиться, что в самый разгар ходовых испытаний через тот же забор перелез полковник Шелест. Слыхал про такого?
– Слыхал. Проверяющий из штаба округа. О нем еще говорили: «Приедет Шелест, наделает шороху!»
– Воистину! Итак, перелезает Шелест через забор и незамеченным продвигается к мастерской… Начальник караула на следующий день отбыл для дальнейшего прохождения службы на Землю Франца-Иосифа. Но он оказался единственным пострадавшим в этой катавасии и знаешь, почему? Пока начальство сочиняло объяснительные записки и отстирывало исподнее, кто-то украл главное вещественное доказательство – этот самый станок. Поэтому изобретатели получили «губу», начальник оружейки – предупреждение о неполном служебном соответствии, а барышню сдали в ЛТП. Но Шелест не был бы Шелестом, если бы не прописал всему гарнизону ежедневный кросс – три километра. А в воскресенье перед увольнениями – все пять. Тех, кто пытался «закосить», припугнули дисбатом. Бегали все – и салаги, и деды. Ровно сто дней! До самого приказа… Так поверишь – этих вот кулибиных, говорят, последний раз избили в день увольнения в запас. На дорожку!..
Я еще раз подивился нереализованному потенциалу советского человека и провозгласил, что мы, все-таки, самые умные в мире. Кажись, коньяк подействовал. Майор согласился со мной и подвел итоги:
– Ну, спасибо тебе, Сирота, за честность! В твои дела не вмешиваюсь, но догадываюсь, что в моей роте теперь вакансия?
– Будь уверен. Если прапорщик к тебе и вернется, так только во сне.
– Типун тебе на язык, – отмахнулся майор и достаточно уверенно перекрестился. Ну-ну…
Потом проигнорировал мои слабые возражения и с форсом подвез меня на личной «Волге» под самый парадный ход в Управление. На прощание предложил:
– Надеюсь, когда выгонят из милиции, придешь ко мне? Кстати, как у тебя отношения с войсковыми особистами?
– Никак!
– Это хорошо, что никак. Поскольку КГБ дергать можно, а с этими лучше не заводиться.
Я поблагодарил за совет и направился в свой кабинетик. При этом старался не дышать в сторону проходящих коллег. Добравшись до родного закутка, встал у окна и обратился вслух к бронзовому Богдану Хмельницкому на площади:
– Слушай, Бодя, ситуация хреновая! Если это козлище с бицепсами никому не проболталось про свою любовницу, то это означает, что таковой не было вообще. Иначе расхвастался бы. Следовательно, ревнивого мужа несуществующей приятельницы также не существует. С другой стороны, товарищ гетьман, и у прапорщиковой супруги никого не было. Ибо, кроме заверений врачихи, а также бабушек, имеются показания дембелей: покойный со своей жены ни на миг глаз не сводил. Тем солдатикам из роты, которые после травм в госпиталь попадали, обещал золотые горы за то, что они там будут потихоньку следить за его благоверной. Ноль по фазе! Итак, мы не имеем ни мотивов, ни трупа. Почему молчите, уважаемый гетьман?
– А он вспоминает, что у него в войске проделывали с казаками, которые в походе к чарке прикладывались.
Это Старик прорезался. Зашел давно, но я его не заметил.
– За что пили, Сирота?
– За упокой души прапорщика несокрушимого и легендарного дважды Краснознаменного Киевского военного округа. Сокращенно – ДККВО.
– Сам придумал?
– Нет, прочел на стенде по месту службы покойника.
– Ага, уже покойника! И по какой статье? С заранее обдуманными намерениями, без оных, в состоянии аффекта, в результате неосторожности или несчастного случая, с отягощающими или смягчающими? А вдруг – в составе преступной группы и способом, свидетельствующим об особой жестокости и цинизме обвиняемых? Так вот этого нам не надо – отчетность портит. Ну, а если без шуток?
– А если без шуток, то пора колоть подозреваемых.
– Так вызывай и работай!
– Относительно «вызывай» – думаю, что лучше брать тепленькими, дома, в привычной для них обстановке.
– Когда-нибудь, Сирота, тебя самого твои подозреваемые тепленьким, дома, в привычной для тебя обстановке отправят туда, где вместо кофе смолу пьют. Зато в большом количестве… Иди, лучше, проспись, а с утра доложишь по всей форме. Будем думать. И попробуй мне только сегодня еще куда-нибудь дернуться, кроме собственной квартиры!
Я пообещал, но сделал все по-своему. Как только двери за Стариком затворились, я вытащил из сейфа бутылочку с нашатырем, а из шкафа – стакан. Налил воды, отмерил десять капель из бутылочки, закрыл глаза и в два глотка оприходовал в себя эту гадость. После короткой борьбы «кто – кого», я – желудок или желудок – меня, попустило. Ну, дальше уже косметика – нашарил в кармане несколько зернышек кофе, отправил в пасть и зашагал к выходу, напевая: «Песня близится к заключению, ничего не имею в виду…»
Вообще-то я уже хорошо знал, что конкретно имею в виду. Если кого-то интересует цепочка ассоциаций, то с превеликим удовольствием! Что я выпил, Старик усек не из моего душевного разговора с бронзовым гетьманом. Я не раз общался с памятником и на трезвую голову – приятно поговорить с умным человеком. Эту мою привычку хорошо знали в Управлении. Меня выдал явственный запах коньяка. И вот само понятие «запах» вызвало воспоминание, которое долго и робко бродило где-то в моем подсознании. Это было что-то, зафиксированное механически и забытое уже несколько минут спустя, поскольку другая информация отвлекла…
Люди не всегда отделяют существенное от несущественного. Поэтому у них много проблем, особенно, если эти люди служат инспекторами в уголовном розыске. Вот и у меня абстрактное понятие «запах» проассоциировалось с конкретным «амбре», которое я зафиксировал потому, что бросил курить и был слишком восприимчив к ароматам. Иначе бы все растворилось в море вони большого города, и я не собрал бы цепочку, которая ведет к цели. Собственно, это была пока что не цепочка, а тоненькая ниточка, которую в суде разорвет даже самый желторотый адвокат. Но лучше уж такое, чем никакое.
Под знакомым домом «народных мстительниц» не было. Я вспомнил – сегодня же Москва показывает «От всей души» с Валентиной Леонтьевой. Бабульки побежали наплакаться. От души.
От автора. Я пишу детектив, а не «Историю советского телевидения». Поэтому замечу вскользь, что эта ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ телепрограмма, которую вела популярная дикторша, имела такой невероятный успех, что всяческие там «Изауры» и «Марианны» на ее фоне тихо отдыхают. Не верите? Порасспросите у старших.
Алексей Сирота:
Медсестра открыла дверь почти сразу и не очень удивилась. Я раскланялся:
– Имею вам кое-что сказать. Оно, конечно, пустячок, внимания не стоит, но я почему-то не дотерпел до утра. Разрешите войти?
В этот раз мы устроились в комнате.
– Как продвигается очередь на выезд в Германию?
– Благодарю вас, без проблем. История с мужем не помешает, если вас это интересует. Собственно, ценность для Группы представляю только я, а он – что-то вроде бесплатного приложения. Или нагрузки.
– Это приятное исключение, – отозвался я. – Как правило, бывает наоборот. В нагрузку к мужьям едут жены. У меня один знакомый журналист прорвался вольнонаемным в армейскую газету в ГДР. Супруга поехала с ним, работы для нее не нашлось, зато он горбатился, как папа Карло. И вот месяца за три до окончания контракта благоверная ему и говорит: «Поеду-ка я пораньше, ремонт сделаю, новую мебель достану, радиотехнику смонтирую. Чтобы ты вернулся на все готовое». Он, идиотина, еще всем хвастался, мол, какая у него хозяйственная женушка. Вернулся на родину, а дома – какой там ремонт – сейчас!.. Даже лампочки вывернуты. Из мебели – одна табуретка посреди кухни, а на ней судебный иск касательно развода и раздела жилья. Поскольку имущество она уже разделила: себе – все, ему – табуреточку. И записочка: дескать, прости, но я давно уже люблю другого, а он меня голой-босой, без жилплощади и приданого, брать не желает. Поскольку не тот у меня возраст и не те времена на дворе. Посему – прости и прощай!..
– И что, простил он ее? – поинтересовалась медсестра.
– Натурально! Сейчас он живет в коммуналке на выезде из города, а она – в отдельной квартире в центре. Вместе с этим принципиальным возлюбленным, у которого, оказывается, была только койка в общежитии, временная прописка и коллекция алкогольных этикеток. Ну, приятель мой попытался с собой покончить, но его откачали. Работу, правда, бросил, собирает пустые бутылки по скверикам, пьет… но это уже мелочи.
– Грустно, конечно, но какое отношение имеют мои проблемы к вашему другу?
– А никакого! Кстати, я вам уже сказал, что вы вдова? Если нет, то примите мои соболезнования. Искренние, так сказать…
Она не вскрикнула и не упала в обморок. Правда, руки дрожали, но у кого бы они не задрожали после такой информации? Я поднял голову и начал пристально рассматривать большой крюк, ввинченный в потолок. Она заметила это, покраснела, ее передернуло…
– Только не убеждайте меня, что там должна висеть люстра, которую вы планируете привезти из ГДР. Такой крючочек выдержит даже люстру из Большого театра в Москве. Это крепление – не для того дела. А совсем для иного. Можете не одергивать рукава халата, я уже увидел царапины у вас на запястьях. Кто будет говорить – я или вы? Кажется, я… Тогда слушайте и не переспрашивайте.
Нашатырь-таки подействовал хорошо. Это уже утром опять разболится печень, а сейчас все хорошо и голова работает, как положено…
– Возможно, вы до сих пор считаете, что все мужья такие, как ваш, ну, может, ваш немного хуже. Вы наивная деревенская соплячка, которая думает, что городским человека делает прописка, а девушку настоящей женщиной – штамп ЗАГСа в паспорте. К вашему сведению, вы вышли замуж не за мужчину. Вашим законным супругом было мерзкое, больное ничтожество, развратный мальчишка, который ловит кайф, подсматривая через дырку в женский туалет. Существуют десятки способов, подчеркиваю, нормальных способов двум взрослым людям дарить друг другу настоящее наслаждение. А ваш покойный макаронник…
– Как вы смеете!..
– Смею! Он не просто подвергал вас физическим и моральным пыткам. Следующим утром, на службе, приходил в курилку и рассказывал со всеми подробностями таким же, как и сам, извращенцам, как подвешивал вас на этот крюк и насиловал стоя. Вот откуда ссадины – от веревок. А когда он был в особливо хорошем настроении, цеплял вас, как сам говорил, за четыре точки, как теленка на бойне, пока вы не теряли сознание. Ну, а «по полной программе» – это еще и с битьем, впрочем, без следов. Он это умел. Это хорошо, что вы краснеете. Может, наконец, поймете, чем отличается нормальный интим от садизма!
– Боже, это же теперь все узнают!..
– Протоколы допроса свидетелей, перед которыми похвалялся ваш муженек, лежат в моем сейфе с подписками о неразглашении. Но есть конкретика, которая интересует следствие.
– Какая?
– Сейчас объясню. Помните, когда я пришел к вам впервые? Мы сидели и разговаривали на кухне. Но еще с порога я почувствовал запах мастики. Не помните? Ничего не чувствовали? Правильно, вы уже притерпелись. А я очень чувствителен к запахам, потому что опять бросил курить. Меня даже слеза прошибла. Вот я и подумал: у женщины муж где-то пропал, может, навсегда, а она взялась натирать пол на кухне. Именно на кухне. Потому что в комнате – полакировано, а в коридоре коврики. Решили отвлечься?
– Конечно, – согласилась медсестра. – Мы вообще эту квартиру без паркета получили, только линолеум. Сначала сделали пол в комнате, потом в коридоре, а вот как раз перед теми выходными дошли руки и до кухни. Тут решили лаком не вскрывать, а натереть мастикой. Все же кухня, мало ли что! Кипяток прольется или соус какой-то.
– И в самом деле, кухня – это такое: что-то да и прольется. Если не соус, то кровь. Вон вы сколько мастики наляпали, так, как будто красили, а не натирали. Это чтобы следы крови скрыть? Я вам верю – если бы паркет на кухне был натерт до убийства, кровь можно было бы смыть даже холодной водой, а потом лишь пройтись суконкой или щеткой. Но кровь, на ваше горе, впиталась в светлое дерево так, что просто отмыть было уже невозможно. Тогда вы залили пол густой мастикой темно-красного цвета. Такой портят полы в учреждениях, а для собственных покупают немецкую, в пластиковых тубах. У отечественной есть только одно преимущество – она по-настоящему красит дерево. Только я сейчас вызову бригаду экспертов, они переберут весь паркет по дощечке, но следы крови все-таки найдут. Она должна была затечь в щели и снизу.
– Вы действительно это сейчас сделаете?
– Нет, подожду. Это звучит по-дурацки, но чистосердечное признание и вправду облегчает наказание. И не только… Душу тоже облегчает. Вы же не профессиональная преступница, вы, как любит говорить мой немолодой начальник, не по этому делу. Потому давайте оформлять чистосердечное раскаяние и явку с повинной.
– …Согласна. Что надо писать?
– Итак, пишите: ваш муж был убит на этой кухне. Когда именно, каким образом, кто был вашим сообщником или сообщниками? Надеюсь, вы, как женщина воспитанная, не наняли для этого каких-то ханыг. А потом поговорим, куда вы спрятали тело.
– А не было никаких сообщников, – она аккуратно, как школьница перед экзаменатором разгладила на коленях фартук. – Я все сама.
Я сорвался:
– Сама? Чем? Где у вас асфальтовый каток? На балконе или в туалете?
Вдова никак не прореагировала на мои эмоции и продолжила повествование спокойно и размеренно, так, словно диктовала что-то в историю болезни:
– В субботу он принес домой арбуз. Сам, без моего напоминания. Я обрадовалась, потому что сам он редко что-то приносил. Звонил ко мне на работу и распоряжался, что я должна купить. А тут арбуз… Мы сидели на кухне и ели. Было жарко, он разделся до трусов и майки. Потом заметил, что я в хорошем настроении. Говорит: готовь упряжь! Так он все эти веревки и ремни называл. «Готовь, говорит, упряжь, сегодня по полной программе будем. У меня настроение сексуальное! Вот арбуз доедим – и вперед». Я стою, смотрю, он ломоть жрет, мякоть и семечки по подбородку ползут, а рожа уже бешеная. До сих пор не знаю, как это получилось: только чернота с глаз сошла, смотрю, он сидит, не дергается, а из груди колодка ножа торчит. Вот только-только нож у меня в руках был и вдруг – затемнение – и он у него в сердце. Я за рукоять потянула, кровь брызнула – на стол и на пол. И на меня. Ну, я с перепугу нож обратно в рану…
Вот тут-то с медсестрой и приключилась давно ожидаемая мной истерика. Поэтому я пошел на кухню, набрал стакан воды, вернулся, шлепнул ее пару раз по лицу и заставил выпить воду до дна. Короче, успокоил.
– Ну, что сказать? Классическое убийство в состоянии аффекта, вызванного длительным физическим и моральным надругательством со стороны вашего борова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9