Павел так и не узнал, насколько искренне были эти вопросы, чего больше в них было, почтительного любопытства или некоего расчета, пользуясь плодами которого, можно иметь более серьезную базу для своих притязаний.
Османов так и не выдал этот секрет. Как и многие другие секреты, за которыми, по большей части приезжал Павел. Сейчас его уже нет на этом свете, вспоминать об этом, в сущности, незачем, разве, как память о потере хорошего и внимательного собеседника, по-восточному учтивого и не лезущего за словом в карман.
А деньги Османова, вернее, группировки, возглавляемой им, и его соратниками по тейпу, с которых и началось делопроизводство Караева, по большому счету, не при чем. Были люди, и нет людей. Кого-то пожрала война, кто-то исчез во время большого передела власти, оставив после себя мраморный или гранитный памятник на кладбище, кто-то укрылся за границей и замел за собою следы.... Люди уходят, их место занимают другие, неизвестные, к которым надо либо привыкать либо избегать. Караев предпочел последнее, Павлу осталось подчиниться.
В последний раз.
И все же, как долго не звонит телефон. Как долго.
Точно и в самом деле произошло невозможное. И ему теперь следует ждать возвращения своего шефа и дяди. Который немедленно сложит несложные фрагменты мозаики, уже, возможно, сложил....
Или те люди, что обещали начать процесс, завершили его, но не звонят лишь оттого, чтобы показать свою более чем очевидную власть над ним.
Странно, подумалось ему ни с того, ни с чего, отчего же Караев смог так легко завладеть доверием и, как следствие, финансовыми потоками тех людей: Османова со товарищи. Ведь они же совсем разные, по характеру, по воспитанию, по происхождению - из разных тейпов, никогда не были знакомы, их дороги не пересекались даже. И, тем не менее, Караеву они доверились. Вложили свои сбережения в его проекты.
И исчезли.
Зазвонил телефон, отрывая его от нежданных мыслей.
Павел схватил трубку, в волнении он едва не выронил ее на пол, включил связь, почти крикнул "да".
- Надеюсь, вы одни? Мы можем говорить? - тот же голос. Столь же спокойный и уверенный в себе.
- Да-да, вполне, - он пока не понимал причину задержки, по голосу звонившего определить ее было просто немыслимо. - Я слушаю вас.
- Я хочу, чтобы вы запомнили кое-что, ваши действия на ближайшее время. Слушайте внимательно...
Иван бросился к выпавшему пистолету; описав после удара широкую дугу над плечом "близнеца", оружие теперь лежало под самой лестницей. Вороненая сталь тускло поблескивала в слабом свете.
И в этот миг над его головой загрохотали шаги. Сверху спускались; двое, как определил тотчас он. Заслышав выстрел, стражи поспешили разобраться в случившемся. Шаги дробно загрохотали по шаткой лесенке над головой телохранителя, через мгновение можно было видеть коричневые ботинки из нобука с высокой шнуровкой на ногах первого спускавшегося "близнеца", преодолевавшего последние ступеньки. К лежавшему за лестницей оружию Иван не успевал никак.
Алексей сделал нерешительный шаг к двери, не зная, что предпринять, какое решение выбрать как наиболее правильное: оставаться в леднике или поспешить в коридор. Попытаться что-то сделать в помощь Ивану, с такой неотвратимой легкостью преодолевшему первый барьер на пути к выходу или не вмешиваться, из боязни повредить; ему же и себе. в то же мгновение Вагит Тимурович проворно схватил его за рукав, потянув назад, к стене, подальше от возможной линии стрельбы, Алексей вырвался, но тут же остановился.
Ивану осталось ждать всего мгновение. Спускавшийся первым "близнец" его не видел, смотрел под ноги, боясь споткнуться на шаткой лесенке в самый неподходящий момент. Поэтому момент начала удара он пропустил. Впрочем, руки у него были свободны, пистолет с глушителем находился за спиной за поясом, он успел выставить защитный блок и немедленно ответил.
Иван перехватил выброшенную вперед левую ногу, направленную с высоты предпоследней ступеньки ему в лицо и резко крутанул по часовой стрелке. И тотчас же ударил сам носком ботинка в район почек, стремительно и жестоко.
Треск ломающихся под тяжестью падающего человека перил был пронзителен, ударив по ушам находившихся в леднике. Хрип был тотчас заглушен мягким звуком удара тела о стену. Алексей сделал еще один шаг к выходу, подойдя к трем ступенькам порожка вплотную.
И тут же сверху точно выпал еще один "близнец". Он просто спрыгнул с четвертой или пятой ступеньки, Иван, проводив взглядом падающего охранника, уже поворачивался к нему, видел его стремительный спуск и поднимал руки, чтобы по возможности защититься от него.
Каблук лакированного ботинка ударил Ивана в ухо, голова безвольно дернулась, он отшатнулся, едва устояв на ногах, отброшенный к стене, пытающийся ответить.
Тот "близнец", первым выведенный Иваном из сознания, пришел в себя. Не поднимаясь, коротким ударом он сбил Ивана с ног. А едва телохранитель упал, ударил пяткой в грудь и быстро поднялся. "Близнеца" пошатнуло, когда он совершил это действие, он вынужден был прислониться к стене и, получив от последнего из спустившихся свой пистолет, некоторое время еще чувствовать ее надежную опору. Пистолет он держал, тем не менее, уверенно, и уверенной была его команда, поданная голосом с чуть заметной хрипотцой от пережитого.
- Все живо к стене!
Вагит Тимурович и Алексей подчинились беспрекословно. Молодой человек чуть помедлил, прежде чем исполнить эту простую команду: все, произошедшее на его глазах, случилось слишком быстро, чтобы он сумел разобраться в смене обстоятельств и подчиниться им. Тем временем, с пола поднялся сбитый ударом о перила второй "близнец"; он тоже достал оружие, однако ствол его был направлен на Ивана. Телохранитель поспешил принять вертикальное положение, с трудом опираясь руками о стену.
- Лежать, - была дана ему команда. - Лицом вниз.
Вошедший последним "близнец" сковал ему руки и поправил сбившийся набок галстук, тем самым, давая понять, что инцидент исчерпан окончательно и бесповоротно.
Алексей был столь захвачен этой сценой, что совершенно упустил из виду кивок головы, который последовал за церемонией поправления галстука. По этой команде ствол первого "близнеца" озарился яркой вспышкой, послышался негромкий хлопок, точно такой же, как и в прошлый раз.
Вагит Тимурович стукнулся о стену и медленно, беззвучно стал оседать, не в силах сдержать разом подогнувшиеся колени. Ствол полыхнул огнем еще раз. Караев завалился набок, тяжело упал навзничь. На стене остался красный след в виде широкой дуги, оканчивающейся у самого пола.
Алексей не двигался, широко раскрытыми глазами глядя в дуло повернувшегося к нему пистолета. Он не мог отвести взгляда от ярких вспышек, полыхнувших в полутемном леднике, от извергавшегося на вершок, вслед за вылетавшей пулей, пламени. Зрелище поглотило его разум настолько, что на Вагита Тимуровича он уже не мог обернуться, хотя и слышал шум упавшего тела, и понимал, что произошло мгновение назад. Пистолетный ствол загипнотизировал его, подчинил своей воле, исполнения которой он ждал в каждую последующую секунду. Ждал без всяких чувств и мыслей, просто смотрел на чернеющий ствол в ожидании, когда же он снова изрыгнет ярко-оранжевый цветок, темный по краям и белый у самого дула.
И когда цветок этот расцвел заново, не то мгновение, не то вечность спустя, он почувствовал какое-то странное, мгновенно охватившее все его существо, облегчение, непостижимое, но умиротворяющее настолько, что последовавшей за этим ослепительной боли он почти не почувствовал. Просто закрыл глаза, потому как смотреть на ствол уже незачем было, вздохнул и поплыл в разверзшуюся пред ним черноту, одним плеском растекшуюся от горизонта до горизонта.
Машина припарковалась подле книжного магазина на Мясницкой. Серафима немного потопталась в нерешительности у входа, но все же зашла. И снова огляделась, не зная, куда направиться. Здесь она не была уже довольно давно, года два, наверное, если не больше. Некогда, в те еще времена, заходила часто, по нескольку раз в неделю, но в последние год-другой перестала совсем.
Поднявшись на второй этаж, Серафима просто бродила вдоль стеллажей, лавируя меж бесчисленными посетителями, протискиваясь в особенно многолюдных местах. Пока не добралась до стеллажей с книгами детективного жанра.
В этом месте свободного пространства было много больше, отчего-то покупатели предпочитали обходить отдел стороной. Всего несколько подростков и молодая пара, тщательно перебирали книжки в мягкой обложке, разговаривая друг с другом рваными неоконченными фразами, для постороннего человека непонятными, но могущими показать степень стремления молодых людей выбрать что-то для себя в море разложенной по полкам литературы любимого жанра.
Она тоже походила немного среди стеллажей. От зарубежного детектива перешла к отечественному. И в этот момент была остановлена молодым продавцом, любезно поинтересовавшемся, не может ли он помочь ей в выборе книги.
Она задумчиво кивнула, заметив, что молодой человек воспринял это как знак внимания с ее стороны и, продолжая искоса и с некоторым удовольствием даже наблюдать за ней, спросил, какие именно детективы она предпочитает.
Серафима и сама не знала, что может заинтересовать ее среди пестрых обложек, а потому, несколько помедлив, произнесла:
- Что-нибудь поспокойнее, без излишней пальбы. И, непременно, со счастливым концом. Главный герой должен остаться невредим.
Последнюю фразу она подчеркнула особо. И тут же добавила, заметив движение продавца к полкам с ироническими детективными сериями:
- Если можно, никакого натужного юмора над трупами. Вообще без него. Если у вас найдется, - тут же добавила она.
- Конечно, найдется, - заверил ее молодой человек, однако, у самого стеллажа остановился в раздумьях. Наконец, выбрал едва не наудачу несколько тонких книжечек и протянул ей, обложками вниз.
- Думаю, что-то из этого вам понравится. Посмотрите сами. Мне лично более всего приглянулся...
Слушать продавца она не стала, выбрала наугад одну из тонких книжечек в мягкой обложке - более всего из-за сказочной фамилии автора - Берендеев; и, поблагодарив молодого человека, покинула отдел.
Времени у нее пока было много, стараясь не вспоминать о нем, она, уже усевшись на водительское сиденье "ниссана", раскрыла купленную книжку и начала читать. На пятнадцатой странице безымянный главный герой, от лица которого велся рассказ, задушил совсем незнакомого человека, которому только что дал закурить. Дочитав до этого места, Серафима захлопнула книжку и хотела положить ее в сумочку, но та под завязку была набита бумагами, взятыми из дома; тогда она бросила книжку в бардачок.
Обеденный перерыв закончился, улицы центра вновь запрудили легковушки. На путешествие до дома Павла у нее ушло больше получаса, быстрее было спуститься в метро, подумала она, подъезжая к знакомой высотке на севере города.
Машину Серафима оставила с противоположной стороны от подъезда, на всякий случай. Поставив "ниссан" на сигнализацию, она не выдержала и посмотрела вверх, на окна Павла, выходившие как раз в эту сторону. Конечно, ничего не увидела, высоко, двенадцатый этаж.
И, торопливо обогнув высотку, набрала код на железной двери дома. Механизм пискнул в ответ, словно узнав ее и приглашая войти. Квартиру Павла она отперла собственным ключом, как и всегда; приходя к нему в гости, Серафима никогда не звонила.
На пороге обычных, ничем не примечательных трехкомнатных апартаментов, расположенных в обычном кирпичном доме застройки конца семидесятых, она остановилась и некоторое время стояла неподвижно, к чему-то прислушиваясь. Хотя с первых же мгновений поняла, что хозяина нет дома.
Наконец, решительно пересекши прихожую, прошла в комнату. Отогнула ковер, висевший на стене. Пошарила рукой за ним, пытаясь наощупь попасть в тайник. С третьей попытки ей это удалось, Серафима вытащила пистолет "Вальтер" и несколько документов, свернутых трубочкой и перевязанных резинкой.
Пистолет ненадолго отвлек ее, Серафима с минуту подержала его в руке, осматривая и так и эдак, вертя и направляя дуло в разные стороны, но затем положила в тайник на место, чуть слышно и с некоторым облегчением выдохнув. Туда же, за ковер, были отправлены, предусмотрительно свернутые и перевязанные той же резинкой бумаги, те, что она принесла с собой. Их место в сумочке заняли вынутые из тайника, на одной из бумаг, Серафима все же успела, как ни противилась этому, прочесть фамилию мужа, ее собственную фамилию; на мгновение она остановилась, но тут же принялась упаковывать бумаги с удвоенной энергией. Документы не лезли, мялись, вылезали обратно, она упорно запихивала их до тех пор, пока последний лист не ушел в сумочку.
Затем она подошла к домашнему компьютеру Павла и, включив его, стерла содержимое нескольких подкаталогов. Заправив принесенный с собой магнитный диск в дисковод, заменила их другими файлами. Пошарив в дискетнице, Серафима вынула один из магнитных дисков без подписи. Просмотрев его содержимое на экране компьютера, она взяла диск с собой.
На все, про все, у нее ушло чуть более сорока минут, Серафима позволила себе посмотреть на часы лишь, когда выключила компьютер; время, высвечивающееся в процессе работы на экране монитора, она старалась не замечать.
- Теперь всё в форме, - произнесла чуть слышно она. Оговорилась, надо было сказать "в норме", но исправляться не стала. Снова взглянув на часы, теперь она могла себе это позволить, - Серафима прошла в коридор и принялась одеваться.
В этот момент в коридоре послышался шум. В дверь с наружной стороны был решительно вставлен ключ, замок щелкнул, она открылась.
В квартиру вошел Павел.
И замер на пороге.
Павел улыбнулся и подошел к ней. Привлек к себе, обнял. Поцеловал.
- Я как чувствовал, что ты здесь, - и добавил. - Пойдем. Быстрее, мне еще на работу к шести заскочить надо.
Серафима не сопротивлялась. Дала себя раздеть, сама помогла Павлу избавиться от пиджака и галстука. Большего он, когда спешил, не снимал. Не любил раздеваться перед ней, предпочитал брать ее, обнаженную, в одежде, так ему больше нравилось. Укладывал на кровать, любовался с минуту и лишь затем опускался следом, в самый последний момент расстегивая пояс и брюки.
А сегодня он и в самом деле спешил. Даже не распустил ей, по обыкновению волосы, не вынул из них заколки и шпильки, как делал почти всегда. Серафима должна была лишиться всего перед их любовной игрою, он же - разоблачиться лишь в той мере, чтобы ничего из одежды не мешало взять ее.
Собственно, это его слово: взять. Он так и говорил ей, если испытывал желание. Торопливо шептал в ухо, прижимаясь всем телом и как-то неумело, точно школьник, пытался избавить ее от одежды. Часто, не в силах сдержаться, просто дергал, срывая пуговицы и раздирая по шву ткань. А после, обмякнув, шептал пустые извинения, затем тратился в бутиках. И снова шептал.
Однажды, после одной из таких игр, он так взял ее в кабинке для переодевания; продавщице случилось выйти на минутку по звонку, а он воспользовался этим и тем, что принес ей новую блузку. На все про все у него ушло тогда две минуты с половиной, Серафима следила по своим наручным часам. Прислонил ее к зеркалу и молча торопливо излился, прижавшись лицом к собственному изображению, изможденному страданием и жаждою скорого избавления. Ей показалось это в чем-то символичным.
Сейчас... она ждала иного, нежели его жадные притязания, ждала ответа на этот вопрос. Вслушивалась в торопливое сопение Павла, и пыталась понять, исходя только из доступной ей вазомоторики лица, да отдельных брошенных невзначай, на ветер, слов своего любовника, о том, с какими же вестями он прибыл к себе на квартиру. Дурными или же....
Да и что считать дурными вестями, для себя она еще не решила. Как ни старалась. Ей только предстояло это решить, тем более, после всех действий, проведенных в квартире до внезапного появления хозяина. Приход Павла Серафиму, как ни пыталась она взять себя в руки и убедить в необоснованности возможных треволнений по любому поводу, конечно, выбил из колеи. Насторожило ее и то, что Павел воспринял Симино присутствие как должное. Значит, ему просто необходимо ей что-то сказать, что-то важное, касающееся их обоих. И, наверное, не только о сегодняшнем визите Алексея в Икшу. Поведать, быть может, о том, что повисло в последнее время между ними невидимой преградой, то, что начало проявляться очень давно, с той поры, как она позвала Павла к себе - месяц назад, даже больше - и заговорила о своем муже, впервые упомянув его полным именем.
Пока ей оставалось только ждать. И подыгрывать Павлу в его старании снять напряжение, успокоиться и протянуть нить меж ними перед нелегким разговором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15