Но, помедлив потом, боясь, очевидно, ее расстроить, добавил: «Вообще-то, это не твое…», но она уже не хотела его слушать, она уже очнулась от странного, дневного полубредового сна. Потому как в случае с погибшими друзьями мы совершенно уверенно можем слышать уже только то, что хотим.
Вот эти три недели, выражаясь метафорически, она бы «повесила» в золотой рамке на стену. Если бы это было возможно.
Конечно же, она хотела продолжения. Даже когда первый пароксизм страсти прошел и полегчало. Она хотела его видеть тогда даже больше! Однажды ей вдруг пришла в голову мысль, какие у них могли бы быть талантливые дети… Поймав себя на этом, она не без сарказма додумала и мысль о том, насколько он, между прочим, слабее ее предыдущего любовника – не в плане выносливости и даже не в плане техники, а как-то в плане гибкости и любовной энергетики. И возмечтала о том, какой в следующий раз покажет ему удивительный сексуальный фокус. Она тогда еще не знала, что все уже, больше у них ничего не будет.
Он стал пропадать и не отвечать на ее звонки. Она купила новое красивое нижнее белье и сообщила ему об этом. Он воодушевился, он был в полном восторге и предполагал, что оно было выбрано с необыкновенным вкусом, но не появился все равно.
В следующий раз они увиделись на сорок дней. Их друг уже по-настоящему ушел, его уже не было с ними, она это чувствовала.
Домой она опять возвращалась с ним. И все было плохо. Она спросила его – почему. Он было пробовал отшутиться, но потом сказал:
– Но я же говорил тебе, у меня есть гёрл-френд.
Она подумала, помолчала.
– Забавно, что ты сказал это сразу после того, как мы переспали. Еще даже не встав с постели.
– Но ты же знала это. Ты же слышала в компании, не могла не знать.
– Но ты сказал это – после. Все равно после.
Они могли препираться так до бесконечности, она поняла это и интерес к разговору потеряла. Он тоже. Как-то обреченно они поехали к ней домой. Там они снова спали, вернее, слегка дремали, после… и он улетел как «боинг», с низкого старта, к себе домой. Сказал, что очень занят, что ему надо работать.
Глубокой ночью она закрыла за ним дверь, и вдруг в ее сознании как-то все вместе проступило, вся картина их так называемых отношений проявилась, как изображение на фото: она поняла, что он ее имел, теперь уже да, просто имел. Вот сейчас, сегодня ночью, этой ночью. И ему это нравилось. Она вспомнила, как он бился в корчах, как нравился ему ее запах, как балдел он от ее тела. И еще она поняла, что ему по большому счету все равно: ибо не чует он разницы в том, чтобы иметь женщину просто так или заниматься с ней сексом с каким-то эмоциональным резонансом. Может быть, потому, что у него этого резонанса не было… И возможно, – это показалось ей гораздо более страшным, – не было никогда.
Чтобы осмыслить это полностью, у нее ушла неделя. А по прошествии еще одной она оказалась в больнице, со странным диагнозом «нервное расстройство». Там она лежала под капельницей. В раствор добавляли транквилизаторов, и впервые за долгое время она почувствовала себя необыкновенно хорошо. Спала, просыпалась и снова засыпала. И ничто ее не волновало. Ничто.
Через месяц она увидела его снова, опять в тусовке. И снова он захотел ее. На этот раз она его за это ненавидела.
Но он добился своего. Непонятно как. Наверное, потому, что она, обколотая успокоительными и курсом пропившая какие-то дурацкие антидепрессанты, была недостаточно сильна, чтобы ему отказать. Наверное, поэтому. Но в сексе для нее в этот раз все было так по-другому, что она почти ничего не почувствовала, и вяло, небрежно сымитировав какие-то экстазы, с удивлением обнаружила, что он эту фальшивку проглотил. И даже остался горд и доволен собою.
«Боже мой», – подумала она тогда.
Через неделю они снова спали. Как и в прошлый раз, она не могла себе объяснить почему… Но отношения между ними вроде как растеплились, они перезванивались, он даже пытался порекомендовать ее на хорошую работу. Все шло прекрасно; ей даже почудилось, что, может быть, у них все-таки что-то получится. Но тут обнаружилось, что у нее не начинаются месячные.
Он был в ужасе. Она тоже. Она была в ужасе настолько, что не могла даже по-настоящему решить, что же ей делать, в случае «если»… Потом месячные начались. Но она вдруг подумала, что лучше не будет извещать его об этом сразу же. Она хотела знать, когда в следующий раз он позвонит сам, чтобы узнать, как она.
Ответ оказался проще, чем можно было ожидать: никогда. Он не позвонил. Он чистосердечно забыл о ней. Под Новый год улетел в Таиланд, где пропадал два месяца. Она улетела на Ближний Восток и культурненько отдохнула две недели. Вернулись они, как ни странно, в один день и приземлялись даже в одном аэропорту, с разницей в несколько часов. Там-то они и столкнулись, поскольку ее самолет задержался. Не вполне веря своим глазам, она окликнула его в очереди на паспортный контроль. Патлатый турист западного вида в неуверенном полуобороте сощурился, вгляделся… Узнал. Затем развернулся, бросив сумку, быстро подошел к ней и, крепко, уверенно прижавшись в объятиях к ней всем телом, сильно, почти зло впечатал в губы долгий поцелуй.
И вот теперь, сидя у него на диване в новой квартире, они вели какой-то напряженный, бессмысленный разговор, прерываемый большими паузами.
– Я должна накраситься, – сказала она ему в начале, – у меня сегодня вечером две встречи.
– О боже, – только и сказал он, – ну тогда это надолго.
Она промолчала.
– Две встречи личные? – спросил он как бы нехотя.
«Самое ужасное в таких вопросах – это абсолютная праздность», – подумала она.
– Нет. То есть да, – она выводила ресницы, – мне будут делать два предложения. Первое, я надеюсь, по работе.
– А второе… это замуж, что ли, тебя зовут? – неприязненно поинтересовался он.
– Нет, совместно жительствовать.
– Девочка или мальчик? – тускло поинтересовался он, закуривая.
Она чуть удивилась.
– Мальчик, – ответила она. Пауза.
Ее искренне поражало, насколько тосклива сейчас их беседа. Насколько все то, что они друг другу сейчас говорят, неинтересно им обоим. Еще и вчера по большому счету было неинтересно, но вчера в атмосфере витал повышенный гормональный тонус, и казалось, что какой-то интерес все-таки есть.
Вот странно, думала она. Насколько им теперь не о чем говорить, и насколько было говорить о чем тогда, полгода назад. Тогда она с изумлением узнала, что он перечитал всего Набокова и что теперь, в этом возрасте, терпеть его не может, и на ее профессиональный вопрос он аргументированно отвечал почему. Она была в восторге. Они в тот момент смотрели фильм «Герой», лежа в кровати, ели чипсы, и чипсы эти были кругом, кругом…
Помнится, они даже обсуждали как-то Кьеркегора и хихикали над Кантом. Они были равнозначны друг другу и равнозначно интересны. И как это странно, насколько все безнадежно теперь и тоскливо и нету никаких даже приятельских отношений. И быть не может.
Теперь ей пора уходить из этой квартиры. Очень сразу и срочно.
Он сказал: «Я везде уже сто раз опоздал». Интонация была такая, что опоздал из-за нее. Она быстро собралась. Он открыл дверь, тромбоном вытянул губы в прощальный поцелуй. Брезгливо миновав их, она вышла вон.
Выйдя в мартовский полдень, она поняла, что да, теперь уже – только теперь! – все. Вот теперь она его никогда не увидит, и в этом уверена. Потому что ей важнее сохранить эти три недели, что называется, в «золотой рамочке». Что, в конце концов, это нужно именно ей. А для него ни этих трех недель, ни «золотой рамки», по всей видимости, никогда не существовало.
Это ни хорошо ни плохо. Ведь, в действительности, он ее предупреждал. Гёрлфренд, работа, богемный образ жизни… Он говорил ей об этом простыми русскими словами. В сущности, ее все предупреждали, кроме разве что Минздрава. И она знала это «все» и тем не менее создала легенду, образ, в котором могла бы его любить. И любила.
Но пусть образы прошлого не затмеваются реалиями настоящего, подумала она, доставая из сумки мобильный телефон. Пусть они будут светлы. Выйдя в меню, она выбрала «контакты» и, выведя курсор на его имя, нажала delete. И пусть будут только те три недели в августе. Пусть только они останутся в памяти.
Сатисфакция
Но сатисфакция – вот главный бонус в таких сюжетах. И чертовски приятно знать, что жизнь всенепременно и всегда дает нам возможность сатисфакции.
Когда я рассказала эту печальную историю моим девочкам, они восприняли ее близко к сердцу: так загрустили, так завздыхали… Такая тягостная тишина восстановилась среди невест по второму разу! Но как я порадовала их, когда годом позже рассказала им невероятное продолжение этой истории! Хотя, казалось бы, никакого продолжения тут быть не может… Но все-таки оно было.
Какое-то время с тех пор, как они расстались, она жила тихо, ни с кем не встречаясь, довольно замкнуто. Со стороны даже могло показаться – она жила в гармонии с собой.
И только глядя на то, как она молотит грушу в спортивном зале, куда мы вместе с ней ходили, я догадывалась, как далека она сейчас от такого понятия, как «гармония»… Хотя молотила она ее медленно, размеренно, можно даже сказать – красиво. Даже и нельзя сказать, чтоб молотила: никакой суеты. Подходит, становится в стойку, какое-то время просто смотрит. Потом поднимает ногу, вмиг переносит центр тяжести, собирается вся, и – хлестко, с оттягом – удар… И тут же отпрыгивает, начинает гарцевать, не хуже какого-нибудь Моххамеда Али, прицеливаясь на удар следующий. И так по часу. Смотреть на нее можно было не отрываясь все это время.
Но только однажды, в раздевалке, подойдя к умывальнику, около которого стояла она, я увидела, как она снимает кольца. Видимо, она забыла их снять перед тренировкой. Теперь ее пальцы опухли, покраснели, кольца никак не хотели слезать, даже под водой с мылом. А кисти рук била крупная, заметная, далеко не спортивная дрожь. Судя по всему, дрожь эту в обычное время ей удавалось скрывать, с ней справляться, но здесь, под тяжестью спортивных нагрузок, она неумолимо «вылезала» наружу. Бывает такой эффект. Заметив мой удивленный взгляд, она усмехнулась: болезненно, нервно, отчужденно. И поспешила руки спрятать.
Но мужество этой девчонки состояло в том, что она не боялась жить. Вполне осмыслив все случившееся, она нашла в себе силы позвонить патлатому, дабы восстановить подобие приятельских отношений. Ответив на его приглашение, в одночасье она даже заехала к нему в гости.
Дома у него она застала пять-шесть человек его богемных друзей. Среди прочих был и его ближайший друг, про которого она много слышала и много знала, но совсем иным себе его представляла. Он сидел, перекинув ногу на ногу, и с задумчивым видом рисовал себе что-то в блокноте.
Ближайший друг поднял на нее серые глаза, опушенные густыми русыми ресницами, на автомате поздоровался и последующие десять минут все никак не мог отвести от нее взгляд. (Он и по сю пору не может отвести от нее взгляд, уже почти два года.)
А тогда ему надо было ехать домой, его ждала жена, но он не поехал, остался. После плотного коллективного ужина и выпитой водочки гости стали отбывать по одному и группами. Когда они остались втроем – патлатый, она и его друг, – патлатый внес оригинальное предложение: заняться l'amour-de-troi. Ближайший друг глянул на нее немного странным взглядом и чуть заметно улыбнулся. Неизвестно, что прочла она в этом взгляде, но вдруг согласилась.
– Видишь, – гордо заметил ей тогда патлатый, – в итоге все получается, как ты хотела. Ты, я и мой друг.
Стоит ли говорить, что патлатый друг был изгнан из спальни? Стоит ли говорить, что он уже был совершенно ни при чем?.. Чистосердечно забыв про него и чистосердечно отправив его в ту ночь куда подальше, моя коварная коллега получила первую сатисфакцию. Вторую она получила с утра, когда, неслышно ступая по ковру босыми ногами, царской походкой вышла из спальни и увидела своего патлатого «друга» в гостиной, спящим под какой-то стертой индийской попонкой. Он был маленький, никчемный, похмельный. Совсем не герой. И, глядя на него такого, впервые за долгое время она рассмеялась. Очень весело, очень открыто.
«Очень зло», – как говорил впоследствии ее друг с серыми глазами, в тот момент во весь свой рост воздвигшийся у нее за спиной и тоже наблюдавший эту жалостливую картину.
С тех пор они рядом, она и ее сероглазый король. Они прошли вместе уже через очень многое: через его развод, через его нежелание иметь детей, через ее с этим примирение. Через ссоры, расставания и, как она говорит, «испытательные» сроки. Двенадцатибалльные шторма ее жизни утихли, наступил штиль. Она даже простила их патлатого друга, теперь в ее доме он частый гость. Тот, в свою очередь, «Ray Ban» сменил на «Carolina Herrera», патлы состриг, внутренне стал совершенно спокоен и даже как будто грустен чуть-чуть. Утверждает, что только теперь понял, что в ее лице потерял (она на это неопределенно-вежливо улыбается улыбкой Моны Лизы).
Зато у нее теперь почти никогда не дрожат руки. Теперь уже она изредка, раз в неделю, не чаще, – появляется в спортивном зале. А в основном ходит со своим другом в бассейн, учится правильно дышать и плавать. Она всегда плавала быстро, уверенно, с долгими занырами, многие думали – профессионально. И только близкие давние друзья, в том числе и я, знали, что заныры эти происходят оттого, что она не умеет дышать и поэтому долго на воде держаться не может. Однажды из-за этого она даже чуть не утонула. Самое странное, как потом вспоминала она, чуть не утонула у бортика, как героиня фильма Кшиштофа Кислевского «Синий цвет».
Теперь у нее все по-другому. Теперь она уже осваивает стиль баттерфляй, порхает рядом со своим другом как бабочка.
Виртуальные побоища: мифы и реальность
Одним из прекрасных способов скрашивать ожидание перемен в нашей жизни является кино. В смысле сходить посмотреть фильм. Причем никогда ведь не знаешь, чего ждать в этот раз: обретения ли нового кумира, разочарования ли, просто хорошего времяпрепровождения или внезапных воспоминаний…
Недавно мы с приятельницей, которая благодаря своему увлечению всем натуральным выглядит на двадцать пять уже много лет, решили пойти в кино. Приятельница моя не только бесконечно блюдет драконову диету, но также пьет время от времени какие-то таинственные отвары из трав, которые прописывает ей пить ее бабка.
Бабуля у нее – то, что надо. Оторви да брось бабка. Про нее Гарик Сукачев и поет песню «Моя бабушка курит трубку»… Я видела ее своими глазами, бабку эту, когда она ненадолго приезжала в Москву навещать внучару. Бабушка в действительности не только курила трубку, но также оказалась настоящей якутской шаманкой: сухонькой, слегка согнутой вперед крючком, с клюкой и с совершенно непередаваемым выражением бесстрастных щелок-глаз на морщинистом монголоидном лице. И еще она плохо говорила по-русски.
Тогда-то я и поняла, откуда у моей кареглазой приятельницы эта странная внешность а-ля Киану Ривс, откуда незыблемый вес и вечная молодость. И конечно же, я взалкала шаманских рецептов.
В компании невест по второму разу кареглазую натуропатку многие недолюбливали. Некоторые относились лояльно, но жалели, считая немножко тронутой. Впрочем, все неизменно уважали за высокий профессиональный статус.
В действительности хорошо ее не знал никто – она была то, что называется «темная лошадка». Было о ней известно только, что мать-одиночка; довольно замкнутая, как будто недобрая, как будто бы даже лесбиянка. Временами пожарным заревом сиял на горизонте ее жизни какой-то мужчина, один и тот же, много лет. О нем нам и вовсе известно не было ничего.
На шабаши она всегда приезжала с полными сумками еды и выпивки, часто дарила нам нэцкэ. Ко мне она относилась почти доверительно. Поэтому пару раз попросила посидеть с ее драгоценным сыном, и однажды издали я увидела того самого, «пожарного» мужчину, садящегося в авто. Обычный мужик, с уставшим выражением лица и лобными залысинами.
И вот мы с ней решили сходить в кино. Синхронно проторчав в пробках энное количество времени, мы добрались до кинотеатра довольно поздно. И обнаружили, что на просмотр нам остались только два фильма: один – эротическая (!) комедия для подростков, второй – «DOOM».
– «Doom», «Doom», – напряженно забормотала моя приятельница, – что-то знакомое… Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика. Где-то я уже это точно слышала…
– И даже видела, – подсказала я.
Она продолжала лихорадочно соображать.
– И даже видела неоднократно, – совсем раскрыла карты я.
И, видя, что мучения ее не прекращаются и вряд ли иссушенный постоянной диетой мозг даст подсказку в четверг поздно вечером, я сказала:
– Это 3D-игра. Виртуальная то есть, компьютерная. В нее играли абсолютно все десять лет назад, странами и континентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Вот эти три недели, выражаясь метафорически, она бы «повесила» в золотой рамке на стену. Если бы это было возможно.
Конечно же, она хотела продолжения. Даже когда первый пароксизм страсти прошел и полегчало. Она хотела его видеть тогда даже больше! Однажды ей вдруг пришла в голову мысль, какие у них могли бы быть талантливые дети… Поймав себя на этом, она не без сарказма додумала и мысль о том, насколько он, между прочим, слабее ее предыдущего любовника – не в плане выносливости и даже не в плане техники, а как-то в плане гибкости и любовной энергетики. И возмечтала о том, какой в следующий раз покажет ему удивительный сексуальный фокус. Она тогда еще не знала, что все уже, больше у них ничего не будет.
Он стал пропадать и не отвечать на ее звонки. Она купила новое красивое нижнее белье и сообщила ему об этом. Он воодушевился, он был в полном восторге и предполагал, что оно было выбрано с необыкновенным вкусом, но не появился все равно.
В следующий раз они увиделись на сорок дней. Их друг уже по-настоящему ушел, его уже не было с ними, она это чувствовала.
Домой она опять возвращалась с ним. И все было плохо. Она спросила его – почему. Он было пробовал отшутиться, но потом сказал:
– Но я же говорил тебе, у меня есть гёрл-френд.
Она подумала, помолчала.
– Забавно, что ты сказал это сразу после того, как мы переспали. Еще даже не встав с постели.
– Но ты же знала это. Ты же слышала в компании, не могла не знать.
– Но ты сказал это – после. Все равно после.
Они могли препираться так до бесконечности, она поняла это и интерес к разговору потеряла. Он тоже. Как-то обреченно они поехали к ней домой. Там они снова спали, вернее, слегка дремали, после… и он улетел как «боинг», с низкого старта, к себе домой. Сказал, что очень занят, что ему надо работать.
Глубокой ночью она закрыла за ним дверь, и вдруг в ее сознании как-то все вместе проступило, вся картина их так называемых отношений проявилась, как изображение на фото: она поняла, что он ее имел, теперь уже да, просто имел. Вот сейчас, сегодня ночью, этой ночью. И ему это нравилось. Она вспомнила, как он бился в корчах, как нравился ему ее запах, как балдел он от ее тела. И еще она поняла, что ему по большому счету все равно: ибо не чует он разницы в том, чтобы иметь женщину просто так или заниматься с ней сексом с каким-то эмоциональным резонансом. Может быть, потому, что у него этого резонанса не было… И возможно, – это показалось ей гораздо более страшным, – не было никогда.
Чтобы осмыслить это полностью, у нее ушла неделя. А по прошествии еще одной она оказалась в больнице, со странным диагнозом «нервное расстройство». Там она лежала под капельницей. В раствор добавляли транквилизаторов, и впервые за долгое время она почувствовала себя необыкновенно хорошо. Спала, просыпалась и снова засыпала. И ничто ее не волновало. Ничто.
Через месяц она увидела его снова, опять в тусовке. И снова он захотел ее. На этот раз она его за это ненавидела.
Но он добился своего. Непонятно как. Наверное, потому, что она, обколотая успокоительными и курсом пропившая какие-то дурацкие антидепрессанты, была недостаточно сильна, чтобы ему отказать. Наверное, поэтому. Но в сексе для нее в этот раз все было так по-другому, что она почти ничего не почувствовала, и вяло, небрежно сымитировав какие-то экстазы, с удивлением обнаружила, что он эту фальшивку проглотил. И даже остался горд и доволен собою.
«Боже мой», – подумала она тогда.
Через неделю они снова спали. Как и в прошлый раз, она не могла себе объяснить почему… Но отношения между ними вроде как растеплились, они перезванивались, он даже пытался порекомендовать ее на хорошую работу. Все шло прекрасно; ей даже почудилось, что, может быть, у них все-таки что-то получится. Но тут обнаружилось, что у нее не начинаются месячные.
Он был в ужасе. Она тоже. Она была в ужасе настолько, что не могла даже по-настоящему решить, что же ей делать, в случае «если»… Потом месячные начались. Но она вдруг подумала, что лучше не будет извещать его об этом сразу же. Она хотела знать, когда в следующий раз он позвонит сам, чтобы узнать, как она.
Ответ оказался проще, чем можно было ожидать: никогда. Он не позвонил. Он чистосердечно забыл о ней. Под Новый год улетел в Таиланд, где пропадал два месяца. Она улетела на Ближний Восток и культурненько отдохнула две недели. Вернулись они, как ни странно, в один день и приземлялись даже в одном аэропорту, с разницей в несколько часов. Там-то они и столкнулись, поскольку ее самолет задержался. Не вполне веря своим глазам, она окликнула его в очереди на паспортный контроль. Патлатый турист западного вида в неуверенном полуобороте сощурился, вгляделся… Узнал. Затем развернулся, бросив сумку, быстро подошел к ней и, крепко, уверенно прижавшись в объятиях к ней всем телом, сильно, почти зло впечатал в губы долгий поцелуй.
И вот теперь, сидя у него на диване в новой квартире, они вели какой-то напряженный, бессмысленный разговор, прерываемый большими паузами.
– Я должна накраситься, – сказала она ему в начале, – у меня сегодня вечером две встречи.
– О боже, – только и сказал он, – ну тогда это надолго.
Она промолчала.
– Две встречи личные? – спросил он как бы нехотя.
«Самое ужасное в таких вопросах – это абсолютная праздность», – подумала она.
– Нет. То есть да, – она выводила ресницы, – мне будут делать два предложения. Первое, я надеюсь, по работе.
– А второе… это замуж, что ли, тебя зовут? – неприязненно поинтересовался он.
– Нет, совместно жительствовать.
– Девочка или мальчик? – тускло поинтересовался он, закуривая.
Она чуть удивилась.
– Мальчик, – ответила она. Пауза.
Ее искренне поражало, насколько тосклива сейчас их беседа. Насколько все то, что они друг другу сейчас говорят, неинтересно им обоим. Еще и вчера по большому счету было неинтересно, но вчера в атмосфере витал повышенный гормональный тонус, и казалось, что какой-то интерес все-таки есть.
Вот странно, думала она. Насколько им теперь не о чем говорить, и насколько было говорить о чем тогда, полгода назад. Тогда она с изумлением узнала, что он перечитал всего Набокова и что теперь, в этом возрасте, терпеть его не может, и на ее профессиональный вопрос он аргументированно отвечал почему. Она была в восторге. Они в тот момент смотрели фильм «Герой», лежа в кровати, ели чипсы, и чипсы эти были кругом, кругом…
Помнится, они даже обсуждали как-то Кьеркегора и хихикали над Кантом. Они были равнозначны друг другу и равнозначно интересны. И как это странно, насколько все безнадежно теперь и тоскливо и нету никаких даже приятельских отношений. И быть не может.
Теперь ей пора уходить из этой квартиры. Очень сразу и срочно.
Он сказал: «Я везде уже сто раз опоздал». Интонация была такая, что опоздал из-за нее. Она быстро собралась. Он открыл дверь, тромбоном вытянул губы в прощальный поцелуй. Брезгливо миновав их, она вышла вон.
Выйдя в мартовский полдень, она поняла, что да, теперь уже – только теперь! – все. Вот теперь она его никогда не увидит, и в этом уверена. Потому что ей важнее сохранить эти три недели, что называется, в «золотой рамочке». Что, в конце концов, это нужно именно ей. А для него ни этих трех недель, ни «золотой рамки», по всей видимости, никогда не существовало.
Это ни хорошо ни плохо. Ведь, в действительности, он ее предупреждал. Гёрлфренд, работа, богемный образ жизни… Он говорил ей об этом простыми русскими словами. В сущности, ее все предупреждали, кроме разве что Минздрава. И она знала это «все» и тем не менее создала легенду, образ, в котором могла бы его любить. И любила.
Но пусть образы прошлого не затмеваются реалиями настоящего, подумала она, доставая из сумки мобильный телефон. Пусть они будут светлы. Выйдя в меню, она выбрала «контакты» и, выведя курсор на его имя, нажала delete. И пусть будут только те три недели в августе. Пусть только они останутся в памяти.
Сатисфакция
Но сатисфакция – вот главный бонус в таких сюжетах. И чертовски приятно знать, что жизнь всенепременно и всегда дает нам возможность сатисфакции.
Когда я рассказала эту печальную историю моим девочкам, они восприняли ее близко к сердцу: так загрустили, так завздыхали… Такая тягостная тишина восстановилась среди невест по второму разу! Но как я порадовала их, когда годом позже рассказала им невероятное продолжение этой истории! Хотя, казалось бы, никакого продолжения тут быть не может… Но все-таки оно было.
Какое-то время с тех пор, как они расстались, она жила тихо, ни с кем не встречаясь, довольно замкнуто. Со стороны даже могло показаться – она жила в гармонии с собой.
И только глядя на то, как она молотит грушу в спортивном зале, куда мы вместе с ней ходили, я догадывалась, как далека она сейчас от такого понятия, как «гармония»… Хотя молотила она ее медленно, размеренно, можно даже сказать – красиво. Даже и нельзя сказать, чтоб молотила: никакой суеты. Подходит, становится в стойку, какое-то время просто смотрит. Потом поднимает ногу, вмиг переносит центр тяжести, собирается вся, и – хлестко, с оттягом – удар… И тут же отпрыгивает, начинает гарцевать, не хуже какого-нибудь Моххамеда Али, прицеливаясь на удар следующий. И так по часу. Смотреть на нее можно было не отрываясь все это время.
Но только однажды, в раздевалке, подойдя к умывальнику, около которого стояла она, я увидела, как она снимает кольца. Видимо, она забыла их снять перед тренировкой. Теперь ее пальцы опухли, покраснели, кольца никак не хотели слезать, даже под водой с мылом. А кисти рук била крупная, заметная, далеко не спортивная дрожь. Судя по всему, дрожь эту в обычное время ей удавалось скрывать, с ней справляться, но здесь, под тяжестью спортивных нагрузок, она неумолимо «вылезала» наружу. Бывает такой эффект. Заметив мой удивленный взгляд, она усмехнулась: болезненно, нервно, отчужденно. И поспешила руки спрятать.
Но мужество этой девчонки состояло в том, что она не боялась жить. Вполне осмыслив все случившееся, она нашла в себе силы позвонить патлатому, дабы восстановить подобие приятельских отношений. Ответив на его приглашение, в одночасье она даже заехала к нему в гости.
Дома у него она застала пять-шесть человек его богемных друзей. Среди прочих был и его ближайший друг, про которого она много слышала и много знала, но совсем иным себе его представляла. Он сидел, перекинув ногу на ногу, и с задумчивым видом рисовал себе что-то в блокноте.
Ближайший друг поднял на нее серые глаза, опушенные густыми русыми ресницами, на автомате поздоровался и последующие десять минут все никак не мог отвести от нее взгляд. (Он и по сю пору не может отвести от нее взгляд, уже почти два года.)
А тогда ему надо было ехать домой, его ждала жена, но он не поехал, остался. После плотного коллективного ужина и выпитой водочки гости стали отбывать по одному и группами. Когда они остались втроем – патлатый, она и его друг, – патлатый внес оригинальное предложение: заняться l'amour-de-troi. Ближайший друг глянул на нее немного странным взглядом и чуть заметно улыбнулся. Неизвестно, что прочла она в этом взгляде, но вдруг согласилась.
– Видишь, – гордо заметил ей тогда патлатый, – в итоге все получается, как ты хотела. Ты, я и мой друг.
Стоит ли говорить, что патлатый друг был изгнан из спальни? Стоит ли говорить, что он уже был совершенно ни при чем?.. Чистосердечно забыв про него и чистосердечно отправив его в ту ночь куда подальше, моя коварная коллега получила первую сатисфакцию. Вторую она получила с утра, когда, неслышно ступая по ковру босыми ногами, царской походкой вышла из спальни и увидела своего патлатого «друга» в гостиной, спящим под какой-то стертой индийской попонкой. Он был маленький, никчемный, похмельный. Совсем не герой. И, глядя на него такого, впервые за долгое время она рассмеялась. Очень весело, очень открыто.
«Очень зло», – как говорил впоследствии ее друг с серыми глазами, в тот момент во весь свой рост воздвигшийся у нее за спиной и тоже наблюдавший эту жалостливую картину.
С тех пор они рядом, она и ее сероглазый король. Они прошли вместе уже через очень многое: через его развод, через его нежелание иметь детей, через ее с этим примирение. Через ссоры, расставания и, как она говорит, «испытательные» сроки. Двенадцатибалльные шторма ее жизни утихли, наступил штиль. Она даже простила их патлатого друга, теперь в ее доме он частый гость. Тот, в свою очередь, «Ray Ban» сменил на «Carolina Herrera», патлы состриг, внутренне стал совершенно спокоен и даже как будто грустен чуть-чуть. Утверждает, что только теперь понял, что в ее лице потерял (она на это неопределенно-вежливо улыбается улыбкой Моны Лизы).
Зато у нее теперь почти никогда не дрожат руки. Теперь уже она изредка, раз в неделю, не чаще, – появляется в спортивном зале. А в основном ходит со своим другом в бассейн, учится правильно дышать и плавать. Она всегда плавала быстро, уверенно, с долгими занырами, многие думали – профессионально. И только близкие давние друзья, в том числе и я, знали, что заныры эти происходят оттого, что она не умеет дышать и поэтому долго на воде держаться не может. Однажды из-за этого она даже чуть не утонула. Самое странное, как потом вспоминала она, чуть не утонула у бортика, как героиня фильма Кшиштофа Кислевского «Синий цвет».
Теперь у нее все по-другому. Теперь она уже осваивает стиль баттерфляй, порхает рядом со своим другом как бабочка.
Виртуальные побоища: мифы и реальность
Одним из прекрасных способов скрашивать ожидание перемен в нашей жизни является кино. В смысле сходить посмотреть фильм. Причем никогда ведь не знаешь, чего ждать в этот раз: обретения ли нового кумира, разочарования ли, просто хорошего времяпрепровождения или внезапных воспоминаний…
Недавно мы с приятельницей, которая благодаря своему увлечению всем натуральным выглядит на двадцать пять уже много лет, решили пойти в кино. Приятельница моя не только бесконечно блюдет драконову диету, но также пьет время от времени какие-то таинственные отвары из трав, которые прописывает ей пить ее бабка.
Бабуля у нее – то, что надо. Оторви да брось бабка. Про нее Гарик Сукачев и поет песню «Моя бабушка курит трубку»… Я видела ее своими глазами, бабку эту, когда она ненадолго приезжала в Москву навещать внучару. Бабушка в действительности не только курила трубку, но также оказалась настоящей якутской шаманкой: сухонькой, слегка согнутой вперед крючком, с клюкой и с совершенно непередаваемым выражением бесстрастных щелок-глаз на морщинистом монголоидном лице. И еще она плохо говорила по-русски.
Тогда-то я и поняла, откуда у моей кареглазой приятельницы эта странная внешность а-ля Киану Ривс, откуда незыблемый вес и вечная молодость. И конечно же, я взалкала шаманских рецептов.
В компании невест по второму разу кареглазую натуропатку многие недолюбливали. Некоторые относились лояльно, но жалели, считая немножко тронутой. Впрочем, все неизменно уважали за высокий профессиональный статус.
В действительности хорошо ее не знал никто – она была то, что называется «темная лошадка». Было о ней известно только, что мать-одиночка; довольно замкнутая, как будто недобрая, как будто бы даже лесбиянка. Временами пожарным заревом сиял на горизонте ее жизни какой-то мужчина, один и тот же, много лет. О нем нам и вовсе известно не было ничего.
На шабаши она всегда приезжала с полными сумками еды и выпивки, часто дарила нам нэцкэ. Ко мне она относилась почти доверительно. Поэтому пару раз попросила посидеть с ее драгоценным сыном, и однажды издали я увидела того самого, «пожарного» мужчину, садящегося в авто. Обычный мужик, с уставшим выражением лица и лобными залысинами.
И вот мы с ней решили сходить в кино. Синхронно проторчав в пробках энное количество времени, мы добрались до кинотеатра довольно поздно. И обнаружили, что на просмотр нам остались только два фильма: один – эротическая (!) комедия для подростков, второй – «DOOM».
– «Doom», «Doom», – напряженно забормотала моя приятельница, – что-то знакомое… Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика. Где-то я уже это точно слышала…
– И даже видела, – подсказала я.
Она продолжала лихорадочно соображать.
– И даже видела неоднократно, – совсем раскрыла карты я.
И, видя, что мучения ее не прекращаются и вряд ли иссушенный постоянной диетой мозг даст подсказку в четверг поздно вечером, я сказала:
– Это 3D-игра. Виртуальная то есть, компьютерная. В нее играли абсолютно все десять лет назад, странами и континентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20