Известно, что в мужские духи добавляют каких-то специальных маскулинных ингредиентов, привлекающих женщин… Каких-то там травок или даже спермы кашалота. Какой-то есть еще там, я слышала, иланг-иланг и вытяжка из слез крокодила…
И вот я стояла и нюхала, нюхала и балдела, а шоповые феи кружились вокруг меня как мотыльки, размахивая полосками белой бумаги. Совершенно унюхавшись и потеряв всякий счет времени, я наконец выбрала какой-то, как мне показалось, брутальный аромат для папы и бодро пошла к кассе. В этот момент зазвонил телефон: моя мама печальным голосом спросила, когда я прилетаю. Я ответила, что через три часа. Она спросила, помню ли я, сколько не была дома. Я ответила: два месяца. Тем же печальным голосом она объявила, что приготовила ежики и ждет меня сегодня к ужину. Меня тронуло это безумно. Я резко изменила направление, дала крен в сторону винного отдела и еще какое-то время выбирала вино, подходящее к маминым ежикам.
Когда я наконец, довольная и нагруженная, покинула duty-free, мое имя уже разносилось по всему аэропорту. Услышав его, я встала как вкопанная. Меня вызывали по громкой связи: искажая ударение в имени, на французский манер, снова и снова. Тогда я взглянула на часы и убедилась, что посадка на мой рейс была окончена пять минут назад. О магия мужских ароматов!
Обуревая ужасом, но понимая, что без меня не улетят, поскольку сдала чемодан в багаж, я подбежала к какой-то справочной тетке и спросила, где тут двадцатый гейт. Тетка показала вдаль рукой. Я взглянула на указатели и поняла, что мой гейт находится ровно в противоположном конце аэропорта. Тем временем громкая связь надрывно взывала: «…пожалуйста, подойдите в двадцатому гейту, посадка на ваш рейс заканчивается!»
Я рванула с места так, что даже Лимфорд Кристи устыдился бы своих жалких рекордов. При этом бежала я отнюдь не налегке. «Джада Брит…» – взывала громкая связь. Тут у меня заболела спина, но я все равно продолжала бежать, громко звеня своей добычей. Подбегая к двадцатому гейту, я увидела через стеклянную стену, как отъезжает автобус с последними (наипоследнейшими!) опоздавшими.
– Стойте! – заорала я. – Стойте!
Не знаю, к кому именно я обращалась: вокруг уже никого не было. Это был крик души. Добежав до гейта, я поставила сумки на пол и в отчаянии огляделась. Но безлюдность в этом месте оказалась мнимой: рядом стоял подтянутый импозантный мужчина. Он был одет в серо-стальной костюм неимоверной элегантности, у него были насмешливые глаза и стрижка пилота. Прежде чем я успела что-либо сказать, он осведомился:
– Вы Джада Брит?
Он говорил со мной по-русски, он был русским!
– Да, – я схватила сумки и подскочила к нему, – Джада Брит – это я! И я опаздываю вон на тот самолет!
Еще я могла бы сказать «арестуйте меня, но доставьте на борт!», но этого не потребовалось.
– Позвольте вас прокатить, – предложил он, с иронией косясь на мои пакеты.
– Позволяю! – рявкнула я, поняв, что это представитель «Аэрофлота». – Позволяю это сделать даже с ветерком!
И тут сбылась моя мечта. Воистину, там где стресс, там и судьбы подарки. Мы вышли из аэропорта и сели в машину. Она была без опознавательных знаков, такого же стального цвета, как и костюм хозяина, как и его глаза, и, хоть не лимузин это был, но все-таки очень элегантный автомобиль. Подъехать к самолету не в автобусе, а в машине… Это и была моя мечта!
Мы ехали по летному полю, в окошечко волнами ломилась жаркая летняя турбуленция, а я знай поглядывала себе по сторонам и чувствовала себя королевой. Мужчина слегка кокетничал со мной, я что-то там ему в ответ слегка шутила, мы ехали мимо самолетов и говорили к тому же на родном языке. Я была счастлива. Дома ждал ужин и русские ежики с белым итальянским вином.
Я подъехала к самолету как раз в тот момент, когда, как-то очень по-овечьи толпясь вместе с другими пассажирами, главный редактор влезал вверх по трапу. Заметив отдельно поданную машину и меня, выходящую из нее, он заоглядывался и стал тормозить, пытаясь рассмотреть, кто это меня подвез. Я милостиво отпустила сероглазого и победно взошла по трапу последней. Миссия была завершена.
Войдя в самолет последней, я чинно поздоровалась с экипажем, и именно в тот момент, когда взгляд мой упал на старшего стюарда, я вспомнила, что забыла перед входом в duty-free сумку со всеми пресс-материалами.
Охнув с подсаживаем в визг, я вытаращила на стюарда глаза. На экипаж пала тишина. Все посмотрели на стюарда.
Должно быть, таких эмоций, связанных с женщиной, он не испытывал давно. Отступив на полшага назад, он почему-то принял оборонительную позицию. Наверное, решил, что у меня от него внебрачный ребенок. Захлопнув рот, я быстро оглядела ряды экипажа в поисках второго хотя бы пилота. Молнией меня пронзила мысль, что от сохранности моей сумки зависит сейчас моя работа, оплата съемной квартиры и, как мне подумалось тогда, даже жизнь. И пилот нашелся!
– Боже, какое горе! – вскричала я, глядя на него и приготовившись залиться слезами. – Я забыла сумку с очень важными документами в аэропорту!
Я вложила в это восклицание все свои оставшиеся от этой командировки эмоции, все свои силы. Я приготовилась даже упасть в обморок, если надо. Замерший было экипаж заволновался, пилот быстро спросил:
– Где оставили, помните?
– Да, – дрожа губами, ответила я, – перед входом в duty-free.
– Перед каким? – хором спросил экипаж.
Я напряглась, я подумала.
– Там рядом был пятый гейт и вход на эскалатор.
– Все ясно, – махнула рукой старшая стюардесса. – Сеня, вызывай быстро Борю.
Какого-то Борю быстро вызвали по рации и объяснили, где оставлена сумка и какая она с виду. Потом наступила пауза, все ждали известий.
Экипаж, как был, остался стоять кружочком у входа. Я стояла рядом с дверью, и все смотрели на меня. Мне пришлось изображать страшные душевные волнения и непередаваемую тревогу. Разговаривать было трудно: грелись турбины. Первое время мои кривлянья еще как-то помогали, но потом…
Время шло, лица экипажа каменели. Наконец, порывисто вздохнув, ушел второй пилот. Я испугалась, что вот сейчас без предупреждения отгонят трап, самолет взлетит и я не успею даже сойти на летное поле, но в этот момент благословенный Боря вышел на связь. Мне сунули рацию. Сквозь помехи я услышала: «Сумка такая… С красными ручками?»
– Да, – с силой закричала я, – да, сумка с красными ручками!
– Тяжелая очень? – удивленно спросил голос Бори на том конце линии.
– Да, да, она! Везите ее сюда скорей!
– Это что, всё документы? – еще больше удивился он.
Тут старшая стюардесса выхватила у меня рацию и закричала:
– Борис, хватит болтать! У нас задержка двадцать пять минут!
«Ого!» – мелькнуло у меня в голове.
Но отвлекаться на посторонние мысли было нельзя. Остаток времени – еще пятнадцать минут – у меня ушел на то, чтобы благодарить экипаж. И я не просто благодарила, я рассыпалась мелким бесом и бисером в благодарности! Все китайские мандарины не смогли бы благодарить своего императора за счастье служить ему так, как я благодарила экипаж этого замечательного лайнера. (Увы, не помню номер рейса, а то поблагодарила бы еще раз.) Все-таки «Аэрофлот» forever! Летела бы «Алиталией», осталась бы стоять одна на летном поле, грустная.
Но главный сюрприз был еще впереди. К самолету бодро подъехала та же самая серебристая машина, из нее вылез все тот же серо-стальной мужчина и энергично полез вверх по трапу, таща за собой мою сумку. Прежнего лоска в мужчине уже не было. Пиджак его перекосился, волосы были встрепаны, на лбу выступила испарина. Глядя на него такого, тащащего мою сумку вверх по ступенькам, я вдруг поняла, как тяжелы мои пресс-материалы и как тяжела она, должна быть, моя жизнь… Опечаленная, стояла я в проеме двери и смотрела на Борю.
Добравшись до середины трапа, Боря взглянул наверх и увидел меня. И остановился как громом пораженный. Незамедлительно и очень ласково я улыбнулась ему. В истошном визге турбин его рот открылся и беззвучно произнес: «Опять вы?!»
«Да, – кивнула я ему с королевской улыбкой, – это опять я».
И на сероглазого я в тот день, похоже, произвела незабываемое впечатление. Когда, потрясенный, он дополз до конца трапа и передал мне сумку, я схватила ее, поставила на пол и бросилась Борю целовать. Я пообещала даже выйти за него замуж. Целовала я его с большим чувством, так что экипажу потребовалось еще несколько минут, чтобы Борю из самолета выгнать.
Взлетали мы как бы впопыхах. Я бы сказала – неопрятно взлетали.
Угнездившись рядом с мирно спящим главным редактором в соседнем кресле, я почувствовала, что мне надо срочно с кем-нибудь поделиться. Немудрено: героем дня я была только для экипажа, все действо разворачивалось у центрального люка, без свидетелей. На взлете главред открыл глаза и, обернувшись ко мне, сонно спросил: «Что, садимся?»
– Нет, Алеша, – ответила я, – взлетаем.
Медленно подняв брови вверх, он посмотрел на часы:
– А что это нас так задержали?
Я молчала и думала, стоит ли ему говорить или нет. По здравому размышлению решила, что не стоит, но в этот момент к нам подошел пресловутый старший стюард.
– Джада, – как можно задушевнее обратился он ко мне, – капитан просит передать вам, что вы настоящий пассажир-террорист.
Я сжалась, предчувствуя, что отныне и навсегда в «Аэрофлоте» мне пропишут волчий паспорт. Не летать мне больше русскими самолетами, подумала я.
Главред между тем изумленно воззрился сначала на стюарда, потом на меня.
– А потому, – торжественно продолжил стюард, – мы премируем вас отдельной бутылочкой коньяку.
И протянул мне маленькую бутылку с жидкостью чайного цвета. Вот они, особенности национальных перелетов, особенности национальных характеров! Никому и никогда в этом мире, кроме русских, не понять, за что он награждал меня коньяком!
Я приняла бутылочку, неожиданно для себя прослезившись. Наверное, у меня сдали нервы после всего случившегося. Левым локтем я чувствовала, что изумление главного редактора все возрастает. Он хотел что-то спросить, но стюард перебил его, многозначительно добавив:
– Давненько у нас таких пассажиров не было.
Когда он ушел, главный редактор развернулся ко мне всем корпусом, сел на краешек кресла и раздельно спросил:
– Джада, что случилось?
Сон, как видно, покинул его окончательно.
– Я стала ви-ай-пи, – скромно ответила я, открывая бутылочку, – не видишь, что ли? Меня теперь к самолету подвозят отдельно и коньяк дарят.
Главред лихорадочно соображал, сопоставляя факты.
– А террорист при чем? – спросил тогда он.
– Да ни при чем, Леша, – ответила я, – террор тут совершенно ни при чем, все получилось случайно. Коньяк будешь?
– Нет.
– Ну тогда спи, Леша, – сказала ему я, – спи. Ты ж вчера поздно лег, не выспался.
Накануне вечером главреду было скучно, и он пришел ко мне пить виски и разговаривать. Так он и пил его до трех ночи, ведя заумные речи, пока я, сидя посреди номера на полу, из последних сил разбирала гору пресс-материалов.
Помедлив чуть-чуть, главред начал устраиваться обратно спать. Я налила себе коньячку и приготовилась попереживать молчком и в одиночестве. Где главреду понять, что такое усталость металла плюс магия мужских ароматов? Вот Ива, она бы точно поняла. А главред не понял бы.
Наши главные истории
Истории, которые мы рассказываем, необязательно повседневны. У каждой из нас есть своя, главная история. Их мы узнаем очень не сразу после знакомства и как бы тайком, ибо истории эти слишком серьезны, чтобы рассказывать их прилюдно.
Вот, например, любимица Лимфорда Кристи. Первая часть ее жизни была как настоящий роман Даниэлы Стил: она вышла замуж за принца на белом «феррари» и года два-три была очень счастлива.
– Джа-да, – говорила она мне как-то, поникнув светло-рыжей головой в алкогольном угаре, – ты не представляешь, какой у нас был в Баден-Бадене дом! Такой красивый, знаешь. Во внутреннем дворе росли огромные кедры, а по веткам прыгали ручные белки.
Ручные белки было первое, что увидел их ребенок. Он родился там же, в Баден-Бадене. (На бис неоднократно исполняется рыжей моделью сага о родах в престижной немецкой клинике. Это нечто.) И вроде все у них там было хорошо. А потом ее муж слетел с автобана, едучи поздно вечером с работы домой, пролетел кувырком в «мерседесе» сто пятьдесят метров и… Слава марке «Mersedes»! Муж остался жив, потому что был пристегнут. «Mersedes» спасательная бригада потом подмела в совок, но хозяина он спас. В голове у мужа с того момента произошел сдвиг, и он, что называется, ушел в астрал, и не то что бизнес не вел, а как бы и участия в жизни особенного не принимал. Говорил, что понял, в чем смысл бытия. Уверял, что точно не в деньгах.
Красивая жизнь в стиле Даниэлы Стил, естественно, пошла на убыль. Когда кончились деньги, они вернулись в Москву, в изначальную трехкомнатную квартиру в Чертаново. Моя рыжая приятельница пошла работать, но уже не на подиум, а переводчицей – благо что, живя в Европе, она даром времени не теряла и выучила два языка. Муж начал ее безумно ревновать – к работе, к тем мужчинам, которые на работе были, к деньгам, которые она зарабатывала.
«А что мне было делать, Джада? – спрашивала она меня несколько раздраженно. – Если б я не работала, нам бы жрать было нечего. У нас ведь ребенок!»
Муж вскоре нашел себе новое занятие: стал ходить за ней по всей квартире и выключать свет в целях экономии. Еще он непрестанно гундел, что она тратит слишком много денег на авиабилеты, что навещать общих друзей в Европе им уже не по карману. (Так же как и я, моя подруга начала тогда много летать.) Еще через какое-то время ее муж обрел себя в медитации и стал презирать ее за то, что она не занимается духовными поисками.
«Ты низкая, приземленная женщина, – говорил он ей, – холуйка! Мог ли я предполагать, когда женился на тебе, что ты превратишься в такое?!»
Статус холуйки она приобрела, когда однажды взяла какую-то работу на дом.
Конечно, она стала ему изменять. А потом он ее на почве ревности избил, и они развелись. Теперь она живет в съемной квартире со своим сыном и очень много работает. Бывший муж, он же бывший принц на белом «феррари», после развода пошел на поправку. Обживает заново их трехкомнатную квартиру, ездит на новой «volvo», взятой в кредит на работе (он трудится консультантом в некой полутеневой структуре), а недавно его видели на сайте знакомств в Интернете. Свою бывшую жену он время от времени навещает, очень любит вкусно покушать за ее столом и покурить ее сигареты. Однажды, застав меня у нее в гостях, он как-то очень недвусмысленно начал за мной ухлестывать. А подруга моя только посмеивалась…
Но вот что удивительно: моя прекрасная рыжая фотомодель остается оптимисткой и после развода, кажется, еще больше в своем оптимизме укрепилась!
– Жизнь прекрасна, Джада, – говорит она, – ты посмотри, как она прекрасна и удивительна!
И задорно улыбается, с симпатией и любопытством оглядывая все вокруг. Ну еще бы, думаю я. Хотя в такие минуты чувствую себя немножко дурочкой.
Другая моя подруга, бывшая два раза замужем, любит говорить так: «Я была два раза замужем. И оба – удачно». И такая искристая ведьмовская улыбка озаряет при этом ее лицо, что хочется не то что замуж два раза удачно, а жить – два раза. И оба удачно. Наверное, поэтому я с ними и дружу. Их оптимизм – то, чему мне предстоит учиться.
Однажды с этой моей второй, «дважды замужем удачной» подругой, мы сидели на веранде маленького китайского ресторанчика, в центре в Юго-Восточной Азии, и смотрели в закатное небо лимонного цвета. Вечер был тих, середина зимы, +22 °C в тени. Пагоду ресторана украшали какие-то экзотические вьющиеся растения; неподалеку бесшумно перелетали с ветки на ветку маленькие птички. Посетителей в ресторанчике почти не было, и мы вели неспешный разговор, не понижая голоса.
Наши с ней судьбы были похожи, хотя по образу жизни и внешне мы с ней были совсем разные. В юности обретя любовь, ту, что трудно назвать страстищей, но вполне можно назвать чувством исключительным по своей глубине и крайне редким по везению, и любовь эту потеряв (все так же через аэропорт и расставание), мы с ней стали совсем по-разному жить. И по-разному смотрели на мужчин.
Я, наверное, осталась идеалисткой. Обладая остаточным с той поры эмоциональным резонансом, я щедро раздавала его всем, кто нравился, до тех пор, пока раздавать стало почти уж нечего. Но теплое, задушевное чувство, смешанное с памятью тех, иных дней, с верой в то, что все смогу и одолею, любые расстояния перемахну и любые решу проблемы, вот только поманит вдали заветная звезда «пленительного счастья», – все равно осталось.
Моя подруга иное. После того, что случилось, она стала предельно осторожна и рассудительна. У нее возобладал рефлекс непринадлежания, которым подсознательно страховала она себя от слишком сильной привязанности каждый раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
И вот я стояла и нюхала, нюхала и балдела, а шоповые феи кружились вокруг меня как мотыльки, размахивая полосками белой бумаги. Совершенно унюхавшись и потеряв всякий счет времени, я наконец выбрала какой-то, как мне показалось, брутальный аромат для папы и бодро пошла к кассе. В этот момент зазвонил телефон: моя мама печальным голосом спросила, когда я прилетаю. Я ответила, что через три часа. Она спросила, помню ли я, сколько не была дома. Я ответила: два месяца. Тем же печальным голосом она объявила, что приготовила ежики и ждет меня сегодня к ужину. Меня тронуло это безумно. Я резко изменила направление, дала крен в сторону винного отдела и еще какое-то время выбирала вино, подходящее к маминым ежикам.
Когда я наконец, довольная и нагруженная, покинула duty-free, мое имя уже разносилось по всему аэропорту. Услышав его, я встала как вкопанная. Меня вызывали по громкой связи: искажая ударение в имени, на французский манер, снова и снова. Тогда я взглянула на часы и убедилась, что посадка на мой рейс была окончена пять минут назад. О магия мужских ароматов!
Обуревая ужасом, но понимая, что без меня не улетят, поскольку сдала чемодан в багаж, я подбежала к какой-то справочной тетке и спросила, где тут двадцатый гейт. Тетка показала вдаль рукой. Я взглянула на указатели и поняла, что мой гейт находится ровно в противоположном конце аэропорта. Тем временем громкая связь надрывно взывала: «…пожалуйста, подойдите в двадцатому гейту, посадка на ваш рейс заканчивается!»
Я рванула с места так, что даже Лимфорд Кристи устыдился бы своих жалких рекордов. При этом бежала я отнюдь не налегке. «Джада Брит…» – взывала громкая связь. Тут у меня заболела спина, но я все равно продолжала бежать, громко звеня своей добычей. Подбегая к двадцатому гейту, я увидела через стеклянную стену, как отъезжает автобус с последними (наипоследнейшими!) опоздавшими.
– Стойте! – заорала я. – Стойте!
Не знаю, к кому именно я обращалась: вокруг уже никого не было. Это был крик души. Добежав до гейта, я поставила сумки на пол и в отчаянии огляделась. Но безлюдность в этом месте оказалась мнимой: рядом стоял подтянутый импозантный мужчина. Он был одет в серо-стальной костюм неимоверной элегантности, у него были насмешливые глаза и стрижка пилота. Прежде чем я успела что-либо сказать, он осведомился:
– Вы Джада Брит?
Он говорил со мной по-русски, он был русским!
– Да, – я схватила сумки и подскочила к нему, – Джада Брит – это я! И я опаздываю вон на тот самолет!
Еще я могла бы сказать «арестуйте меня, но доставьте на борт!», но этого не потребовалось.
– Позвольте вас прокатить, – предложил он, с иронией косясь на мои пакеты.
– Позволяю! – рявкнула я, поняв, что это представитель «Аэрофлота». – Позволяю это сделать даже с ветерком!
И тут сбылась моя мечта. Воистину, там где стресс, там и судьбы подарки. Мы вышли из аэропорта и сели в машину. Она была без опознавательных знаков, такого же стального цвета, как и костюм хозяина, как и его глаза, и, хоть не лимузин это был, но все-таки очень элегантный автомобиль. Подъехать к самолету не в автобусе, а в машине… Это и была моя мечта!
Мы ехали по летному полю, в окошечко волнами ломилась жаркая летняя турбуленция, а я знай поглядывала себе по сторонам и чувствовала себя королевой. Мужчина слегка кокетничал со мной, я что-то там ему в ответ слегка шутила, мы ехали мимо самолетов и говорили к тому же на родном языке. Я была счастлива. Дома ждал ужин и русские ежики с белым итальянским вином.
Я подъехала к самолету как раз в тот момент, когда, как-то очень по-овечьи толпясь вместе с другими пассажирами, главный редактор влезал вверх по трапу. Заметив отдельно поданную машину и меня, выходящую из нее, он заоглядывался и стал тормозить, пытаясь рассмотреть, кто это меня подвез. Я милостиво отпустила сероглазого и победно взошла по трапу последней. Миссия была завершена.
Войдя в самолет последней, я чинно поздоровалась с экипажем, и именно в тот момент, когда взгляд мой упал на старшего стюарда, я вспомнила, что забыла перед входом в duty-free сумку со всеми пресс-материалами.
Охнув с подсаживаем в визг, я вытаращила на стюарда глаза. На экипаж пала тишина. Все посмотрели на стюарда.
Должно быть, таких эмоций, связанных с женщиной, он не испытывал давно. Отступив на полшага назад, он почему-то принял оборонительную позицию. Наверное, решил, что у меня от него внебрачный ребенок. Захлопнув рот, я быстро оглядела ряды экипажа в поисках второго хотя бы пилота. Молнией меня пронзила мысль, что от сохранности моей сумки зависит сейчас моя работа, оплата съемной квартиры и, как мне подумалось тогда, даже жизнь. И пилот нашелся!
– Боже, какое горе! – вскричала я, глядя на него и приготовившись залиться слезами. – Я забыла сумку с очень важными документами в аэропорту!
Я вложила в это восклицание все свои оставшиеся от этой командировки эмоции, все свои силы. Я приготовилась даже упасть в обморок, если надо. Замерший было экипаж заволновался, пилот быстро спросил:
– Где оставили, помните?
– Да, – дрожа губами, ответила я, – перед входом в duty-free.
– Перед каким? – хором спросил экипаж.
Я напряглась, я подумала.
– Там рядом был пятый гейт и вход на эскалатор.
– Все ясно, – махнула рукой старшая стюардесса. – Сеня, вызывай быстро Борю.
Какого-то Борю быстро вызвали по рации и объяснили, где оставлена сумка и какая она с виду. Потом наступила пауза, все ждали известий.
Экипаж, как был, остался стоять кружочком у входа. Я стояла рядом с дверью, и все смотрели на меня. Мне пришлось изображать страшные душевные волнения и непередаваемую тревогу. Разговаривать было трудно: грелись турбины. Первое время мои кривлянья еще как-то помогали, но потом…
Время шло, лица экипажа каменели. Наконец, порывисто вздохнув, ушел второй пилот. Я испугалась, что вот сейчас без предупреждения отгонят трап, самолет взлетит и я не успею даже сойти на летное поле, но в этот момент благословенный Боря вышел на связь. Мне сунули рацию. Сквозь помехи я услышала: «Сумка такая… С красными ручками?»
– Да, – с силой закричала я, – да, сумка с красными ручками!
– Тяжелая очень? – удивленно спросил голос Бори на том конце линии.
– Да, да, она! Везите ее сюда скорей!
– Это что, всё документы? – еще больше удивился он.
Тут старшая стюардесса выхватила у меня рацию и закричала:
– Борис, хватит болтать! У нас задержка двадцать пять минут!
«Ого!» – мелькнуло у меня в голове.
Но отвлекаться на посторонние мысли было нельзя. Остаток времени – еще пятнадцать минут – у меня ушел на то, чтобы благодарить экипаж. И я не просто благодарила, я рассыпалась мелким бесом и бисером в благодарности! Все китайские мандарины не смогли бы благодарить своего императора за счастье служить ему так, как я благодарила экипаж этого замечательного лайнера. (Увы, не помню номер рейса, а то поблагодарила бы еще раз.) Все-таки «Аэрофлот» forever! Летела бы «Алиталией», осталась бы стоять одна на летном поле, грустная.
Но главный сюрприз был еще впереди. К самолету бодро подъехала та же самая серебристая машина, из нее вылез все тот же серо-стальной мужчина и энергично полез вверх по трапу, таща за собой мою сумку. Прежнего лоска в мужчине уже не было. Пиджак его перекосился, волосы были встрепаны, на лбу выступила испарина. Глядя на него такого, тащащего мою сумку вверх по ступенькам, я вдруг поняла, как тяжелы мои пресс-материалы и как тяжела она, должна быть, моя жизнь… Опечаленная, стояла я в проеме двери и смотрела на Борю.
Добравшись до середины трапа, Боря взглянул наверх и увидел меня. И остановился как громом пораженный. Незамедлительно и очень ласково я улыбнулась ему. В истошном визге турбин его рот открылся и беззвучно произнес: «Опять вы?!»
«Да, – кивнула я ему с королевской улыбкой, – это опять я».
И на сероглазого я в тот день, похоже, произвела незабываемое впечатление. Когда, потрясенный, он дополз до конца трапа и передал мне сумку, я схватила ее, поставила на пол и бросилась Борю целовать. Я пообещала даже выйти за него замуж. Целовала я его с большим чувством, так что экипажу потребовалось еще несколько минут, чтобы Борю из самолета выгнать.
Взлетали мы как бы впопыхах. Я бы сказала – неопрятно взлетали.
Угнездившись рядом с мирно спящим главным редактором в соседнем кресле, я почувствовала, что мне надо срочно с кем-нибудь поделиться. Немудрено: героем дня я была только для экипажа, все действо разворачивалось у центрального люка, без свидетелей. На взлете главред открыл глаза и, обернувшись ко мне, сонно спросил: «Что, садимся?»
– Нет, Алеша, – ответила я, – взлетаем.
Медленно подняв брови вверх, он посмотрел на часы:
– А что это нас так задержали?
Я молчала и думала, стоит ли ему говорить или нет. По здравому размышлению решила, что не стоит, но в этот момент к нам подошел пресловутый старший стюард.
– Джада, – как можно задушевнее обратился он ко мне, – капитан просит передать вам, что вы настоящий пассажир-террорист.
Я сжалась, предчувствуя, что отныне и навсегда в «Аэрофлоте» мне пропишут волчий паспорт. Не летать мне больше русскими самолетами, подумала я.
Главред между тем изумленно воззрился сначала на стюарда, потом на меня.
– А потому, – торжественно продолжил стюард, – мы премируем вас отдельной бутылочкой коньяку.
И протянул мне маленькую бутылку с жидкостью чайного цвета. Вот они, особенности национальных перелетов, особенности национальных характеров! Никому и никогда в этом мире, кроме русских, не понять, за что он награждал меня коньяком!
Я приняла бутылочку, неожиданно для себя прослезившись. Наверное, у меня сдали нервы после всего случившегося. Левым локтем я чувствовала, что изумление главного редактора все возрастает. Он хотел что-то спросить, но стюард перебил его, многозначительно добавив:
– Давненько у нас таких пассажиров не было.
Когда он ушел, главный редактор развернулся ко мне всем корпусом, сел на краешек кресла и раздельно спросил:
– Джада, что случилось?
Сон, как видно, покинул его окончательно.
– Я стала ви-ай-пи, – скромно ответила я, открывая бутылочку, – не видишь, что ли? Меня теперь к самолету подвозят отдельно и коньяк дарят.
Главред лихорадочно соображал, сопоставляя факты.
– А террорист при чем? – спросил тогда он.
– Да ни при чем, Леша, – ответила я, – террор тут совершенно ни при чем, все получилось случайно. Коньяк будешь?
– Нет.
– Ну тогда спи, Леша, – сказала ему я, – спи. Ты ж вчера поздно лег, не выспался.
Накануне вечером главреду было скучно, и он пришел ко мне пить виски и разговаривать. Так он и пил его до трех ночи, ведя заумные речи, пока я, сидя посреди номера на полу, из последних сил разбирала гору пресс-материалов.
Помедлив чуть-чуть, главред начал устраиваться обратно спать. Я налила себе коньячку и приготовилась попереживать молчком и в одиночестве. Где главреду понять, что такое усталость металла плюс магия мужских ароматов? Вот Ива, она бы точно поняла. А главред не понял бы.
Наши главные истории
Истории, которые мы рассказываем, необязательно повседневны. У каждой из нас есть своя, главная история. Их мы узнаем очень не сразу после знакомства и как бы тайком, ибо истории эти слишком серьезны, чтобы рассказывать их прилюдно.
Вот, например, любимица Лимфорда Кристи. Первая часть ее жизни была как настоящий роман Даниэлы Стил: она вышла замуж за принца на белом «феррари» и года два-три была очень счастлива.
– Джа-да, – говорила она мне как-то, поникнув светло-рыжей головой в алкогольном угаре, – ты не представляешь, какой у нас был в Баден-Бадене дом! Такой красивый, знаешь. Во внутреннем дворе росли огромные кедры, а по веткам прыгали ручные белки.
Ручные белки было первое, что увидел их ребенок. Он родился там же, в Баден-Бадене. (На бис неоднократно исполняется рыжей моделью сага о родах в престижной немецкой клинике. Это нечто.) И вроде все у них там было хорошо. А потом ее муж слетел с автобана, едучи поздно вечером с работы домой, пролетел кувырком в «мерседесе» сто пятьдесят метров и… Слава марке «Mersedes»! Муж остался жив, потому что был пристегнут. «Mersedes» спасательная бригада потом подмела в совок, но хозяина он спас. В голове у мужа с того момента произошел сдвиг, и он, что называется, ушел в астрал, и не то что бизнес не вел, а как бы и участия в жизни особенного не принимал. Говорил, что понял, в чем смысл бытия. Уверял, что точно не в деньгах.
Красивая жизнь в стиле Даниэлы Стил, естественно, пошла на убыль. Когда кончились деньги, они вернулись в Москву, в изначальную трехкомнатную квартиру в Чертаново. Моя рыжая приятельница пошла работать, но уже не на подиум, а переводчицей – благо что, живя в Европе, она даром времени не теряла и выучила два языка. Муж начал ее безумно ревновать – к работе, к тем мужчинам, которые на работе были, к деньгам, которые она зарабатывала.
«А что мне было делать, Джада? – спрашивала она меня несколько раздраженно. – Если б я не работала, нам бы жрать было нечего. У нас ведь ребенок!»
Муж вскоре нашел себе новое занятие: стал ходить за ней по всей квартире и выключать свет в целях экономии. Еще он непрестанно гундел, что она тратит слишком много денег на авиабилеты, что навещать общих друзей в Европе им уже не по карману. (Так же как и я, моя подруга начала тогда много летать.) Еще через какое-то время ее муж обрел себя в медитации и стал презирать ее за то, что она не занимается духовными поисками.
«Ты низкая, приземленная женщина, – говорил он ей, – холуйка! Мог ли я предполагать, когда женился на тебе, что ты превратишься в такое?!»
Статус холуйки она приобрела, когда однажды взяла какую-то работу на дом.
Конечно, она стала ему изменять. А потом он ее на почве ревности избил, и они развелись. Теперь она живет в съемной квартире со своим сыном и очень много работает. Бывший муж, он же бывший принц на белом «феррари», после развода пошел на поправку. Обживает заново их трехкомнатную квартиру, ездит на новой «volvo», взятой в кредит на работе (он трудится консультантом в некой полутеневой структуре), а недавно его видели на сайте знакомств в Интернете. Свою бывшую жену он время от времени навещает, очень любит вкусно покушать за ее столом и покурить ее сигареты. Однажды, застав меня у нее в гостях, он как-то очень недвусмысленно начал за мной ухлестывать. А подруга моя только посмеивалась…
Но вот что удивительно: моя прекрасная рыжая фотомодель остается оптимисткой и после развода, кажется, еще больше в своем оптимизме укрепилась!
– Жизнь прекрасна, Джада, – говорит она, – ты посмотри, как она прекрасна и удивительна!
И задорно улыбается, с симпатией и любопытством оглядывая все вокруг. Ну еще бы, думаю я. Хотя в такие минуты чувствую себя немножко дурочкой.
Другая моя подруга, бывшая два раза замужем, любит говорить так: «Я была два раза замужем. И оба – удачно». И такая искристая ведьмовская улыбка озаряет при этом ее лицо, что хочется не то что замуж два раза удачно, а жить – два раза. И оба удачно. Наверное, поэтому я с ними и дружу. Их оптимизм – то, чему мне предстоит учиться.
Однажды с этой моей второй, «дважды замужем удачной» подругой, мы сидели на веранде маленького китайского ресторанчика, в центре в Юго-Восточной Азии, и смотрели в закатное небо лимонного цвета. Вечер был тих, середина зимы, +22 °C в тени. Пагоду ресторана украшали какие-то экзотические вьющиеся растения; неподалеку бесшумно перелетали с ветки на ветку маленькие птички. Посетителей в ресторанчике почти не было, и мы вели неспешный разговор, не понижая голоса.
Наши с ней судьбы были похожи, хотя по образу жизни и внешне мы с ней были совсем разные. В юности обретя любовь, ту, что трудно назвать страстищей, но вполне можно назвать чувством исключительным по своей глубине и крайне редким по везению, и любовь эту потеряв (все так же через аэропорт и расставание), мы с ней стали совсем по-разному жить. И по-разному смотрели на мужчин.
Я, наверное, осталась идеалисткой. Обладая остаточным с той поры эмоциональным резонансом, я щедро раздавала его всем, кто нравился, до тех пор, пока раздавать стало почти уж нечего. Но теплое, задушевное чувство, смешанное с памятью тех, иных дней, с верой в то, что все смогу и одолею, любые расстояния перемахну и любые решу проблемы, вот только поманит вдали заветная звезда «пленительного счастья», – все равно осталось.
Моя подруга иное. После того, что случилось, она стала предельно осторожна и рассудительна. У нее возобладал рефлекс непринадлежания, которым подсознательно страховала она себя от слишком сильной привязанности каждый раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20