И для нее самой.
И избавление от Эвроена.
Но совсем рядом была опасность. Сейчас она не слышала звуки,
издаваемые преследователями, но это вовсе не означало, что они ушли. Они
шарили вокруг, заглядывая в каждый укромный уголок.
Не исключено, что кто-нибудь уже заглянул за угол и увидел Бенну.
Возможно, они уже готовились к последнему стремительному броску.
Маша отчетливо представила себе ножи в их руках. Попытайся она
вмешаться и потерпи неудачу, ей конец, а мать и дочери остались бы без
кормилицы. Им пришлось бы побираться. От Эвроена помощи никакой. Халду и
Кхем, которым три и пять лет отроду, вырастут малолетними проститутками,
если раньше не умрут от голода. Такая судьба неминуема.
Пока она стояла в нерешительности, сознавая, что для принятия решения
у нее в лучшем случае есть несколько секунд, облака снова затянули луну.
Это изменило ситуацию. Она бросилась через улицу к Бенне. Он продолжал
валяться в уличной грязи, и его голова едва не касалась вонючих собачьих
испражнений. Она вложила в ножны кинжал, опустилась на колени и
перевернула Бенну. Он тяжело вздохнул, в ужасе почувствовав прикосновение
ее рук.
- Не волнуйся, - сказала она. - Послушай меня. Ты сможешь подняться с
моей помощью? Я уведу тебя отсюда!
Ее лоб покрылся испариной, когда она глянула в дальний угол. Никого
не было видно, но если преследователи были в темной одежде, на таком
расстоянии было невозможно различить их. Бенна застонал и промолвил: "Я
умираю, Маша".
Маша заскрежетала зубами. Она надеялась, что он не узнает ее голоса,
во всяком случае до того, как она отведет его в безопасное место. А теперь
получалось так, что если преследователи обнаружат его живым и узнают от
него ее имя, они непременно начнут охоту за ней. Они будут думать, что
драгоценный камень или то, за чем они охотятся, находится в ее руках.
- Давай же. Поднимайся, - взмолилась она и сделала усилие, чтобы
помочь ему.
Маша была небольшого роста, примерно пяти футов и весила восемьдесят
два фунта. Но обладала мускулатурой кошки, а страх придавал ей
дополнительные силы. Ей удалось поднять Бенну на ноги. Покачиваясь под
тяжестью его тела, она помогла ему добраться до открытой двери углового
дома.
От Бенны исходил странных запах, напоминающий зловоние тухлого мяса,
но совсем не похожий на знакомые запахи. Он смешался с запахом мочи и
пота, что исходили от тела и одежды юноши.
- Не надо, - пробормотал Бенна распухшими губами. - Я умираю. Ужасно
больно, Маша.
- Пошевеливайся, - строго сказала она. - Мы почти добрались до места.
Бенна поднял голову. Его глаза совсем заплыли. Маша никогда не видела
такой отечности. Чернота и опухоль выглядели так, словно они принадлежат
мертвецу, пролежавшему пяток дней в летнюю жару.
- Нет! - вскрикнул он. - Только не в дом старого Лабу!

3
В других обстоятельствах Маша рассмеялась бы. Перед ней был
покидавший этот мир человек или во всяком случае считавший, что умирает. И
он действительно скоро погибнет, если преследователи схватят его (а заодно
и меня, подумала она). Тем не менее из-за духа он боялся укрыться в
единственно доступном месте.
- Ты так ужасно выглядишь, что напугаешь своим видом самого
Лабу-Кулачище, - сказала она. - Шагай, иначе я сейчас же брошу тебя!
Маша втащила его в дверной проем, несмотря на то, что в нижней части
входа все еще сохранялись доски. Верхние планки упали внутрь дома. Лишь
страх людей перед этим домом объяснял то, что никто не утащил доски,
весьма дорогостоящие в этом пустынном городе. Как только они пробрались
внутрь. Маша услышала жалобный мужской голос. Человек был совсем рядом,
но, видимо, только что подошел. Иначе он услышал бы ее и Бенну. Маша
думала, что охвативший ее ужас достиг предела, но это было далеко не так.
Говоривший был _р_а_г_г_и_! Хоть она и не понимала языка - никто в
Санктуарии не понимал его - несколько раз ей доводилось слышать рагги.
Почти ежемесячно пять-шесть рагги-бедуинов в мантиях с капюшонами и
широких платьях появлялись на базаре и сельском рынке. Они объяснялись
только на своем языке, а чтобы получить желаемое, использовали жесты и
множество разных монет. Потом они удалялись на своих лошадях, погрузив на
мулов провиант, вино вуксибу (очень дорогое солодовое виски, ввозимое из
далекой северной страны), различные товары: одежду, кувшины, жаровни,
веревки, верблюжьи и лошадиные шкуры. Верблюды тащили на себе огромные
корзины, набитые кормами для кур, уток, верблюдов, лошадей и барашков.
Приобретали они и металлический инструмент: лопаты, кирки, коловороты,
молотки, клинья.
Рагги были рослые, и хотя цвет их кожи был очень темным, у
большинства были голубые или зеленые глаза. Взгляд был холодным, суровым и
пронзительным. Мало кто отваживался смотреть им прямо в глаза.
Поговаривали, что у них дар - или проклятье - дурного глаза.
В эту темную ночь одного подобного взгляда было достаточно, чтобы
Машу охватил ужас. Но дело усугублялось тем (и это вообще парализовало
Машу), что они были слугами Пурпурного Мага!
Маша сразу сообразила, что произошло. У Венцы хватило мужества - и
полнейшей глупости - пробраться в подземный лабиринт мага на речном
острове Шугти и украсть драгоценный камень. Удивляло, что он нашел в себе
мужество; поражало, что сумел незаметно пробраться в пещеры; абсолютно не
верилось, что он проник в хранилище сокровищ, и казалось фантастикой, что
ему удалось выбраться оттуда. Какие таинственные истории он мог бы
рассказать, останься в живых! Маша и подумать не могла о пережитых им
приключениях.
"_М_о_ф_а_н_д_с_!" - подумала она. На воровском жаргоне Санктуария
это означало "умопомрачительно".
В этот момент она поддерживала Бенну, и это было все, чем она могла
помочь ему удержаться на ногах. Кое-как она довела его через соседнюю
комнату до двери в чулан. Если бы сюда зашли рагги, они бы непременно
заглянули туда, но тащить его дальше она была не в силах.
В теплом помещении зловоние дурманило еще сильнее, несмотря на то,
что дверь была почти полностью открыта. Она посадила Бенну. Он забормотал:
- Пауки... пауки.
Она наклонилась к его уху:
- Не говори громко, Бенна. Рагги рядом. Бенна, что ты сказал о
пауках?
- Кусают... кусают... - пробормотал он. - Больно... изумруд...
богатство!..
- Как ты раздобыл его? - спросила она.
Она приложила руку к его рту, чтобы зажать его, если вдруг он начнет
говорить громко.
- Что?.. Верблюжий глаз...
Он вытянул ноги и постукивал каблуками по порогу двери чулана. Маша
зажала ему рот рукой. Она опасалась, как бы он не закричал в предсмертной
агонии, если это была агония, а похоже, так оно и было. Юноша тяжело
вздохнул и обмяк. Маша отвела руку. Из раскрытого рта Бенны вырвался
глубокий вздох.
Она оглядела чулан. На улице было темно, но все же светлее, чем в
доме. Она без труда сможет увидеть человека в дверном проеме. Шум каблуков
мог привлечь внимание преследователей. Маша никого не видела, хотя нельзя
было исключить, что кто-то уже пробрался в дом и притаился у стены,
прислушиваясь к шуму.
Она пощупала пульс Бенны. Он скончался или был настолько близок к
тому, что это уже не имело значения. Она встала и медленно вытащила кинжал
из ножен. Потом вышла из чулана, припадая к земле, будучи уверенной, что в
этой тихой комнате слышно биение ее сердца. На улице так внезапно и
неожиданно раздался свист, что она тихо вскрикнула. В комнате послышались
шаги, там кто-то был! В тусклом прямоугольнике двери промелькнул чей-то
силуэт. Но он выходил из дома, а не входил в него. Рагги услышал свист
гарнизонных солдат - полгорода слышало его - и поспешил прочь вместе со
своими товарищами.
Она вернулась, склонилась над Бенной и пошарила под его мундиром и в
набедренной повязке. Она ничего не нашла, кроме медленно остывающего
бугристого тела. Через мгновенье она вышла на улицу. В квартале от нее был
виден приближавшийся свет факелов. Несших факелы людей еще нельзя было
различить. В шуме криков и свиста она побежала, надеясь избежать встречи с
медлительными рагги или солдатами.
Позднее она узнала, что была вне опасности, потому что солдаты искали
заключенного, сбежавшего из темницы. Его звали Бэднисс, но это совсем
другая история.

4
Двухкомнатная квартира Маши находилась на третьем этаже саманного
дома, который вместе с двумя другими занимал целый квартал. Она вошла в
него со стороны высохшего колодца, но прежде стуком в толстую дубовую
дверь разбудила старого Шмурта, привратника. С ворчанием по поводу
позднего часа он отодвинул засов и впустил ее. За хлопоты и чтобы
успокоить, она дала ему _п_э_д_п_у_л_, крошечную медную монетку. Он вручил
Маше ее масляную лампу. Маша зажгла ее и по каменным ступеням поднялась на
третий этаж.
Пришлось разбудить мать, чтобы попасть в квартиру. Щурясь и позевывая
в свете масляной лампы в углу. Валлу задвинула засов. Маша вошла и сразу
же погасила свою лампу. Масло стоит дорого, и много ночей она была
вынуждена обходиться без освещения.
Валлу, высокая худощавая женщина лет пятидесяти с впалой грудью и
глубокими морщинами поцеловала дочь в щеку. От нее пахло сном и козьим
сыром, но Маша ценила поцелуй. В ее жизни было мало проявлений нежности.
Тем не менее сама она была полна любви. Она напоминала сосуд, готовый
разорваться от избытка чувств.
Лампа на шатком столе в углу освещала голые стены комнаты без ковров.
В дальнем углу на груде драных, но чистых одеял спали две девочки. Рядом с
ними стоял маленький ночной горшок из обожженной глины, раскрашенный
черными и алыми кольцами дармекской гильдии.
В другом углу размещалось оборудование Маши для зубопротезирования:
воск, формочки, маленькие резцы, пилки и дорогая проволока, дерево твердых
пород, железо, кусочек слоновой кости. Она совсем недавно выплатила
деньги, которые занимала, чтобы приобрести все это. В противоположном углу
располагалась еще одна груда тряпья, ложе Валлу, а рядом еще один горшок.
Тут же стояла древняя расшатанная прялка. Этой прялкой Валлу зарабатывала
немного денег. Руки ее деформировались от артрита, один глаз был поражен
катарактой, а второй по какой-то неизвестной причине терял зрение.
Вдоль каменной стены стояла медная угольная жаровня, над ней
деревянная отдушина. Уголь хранился в мешке. В огромном ларе рядом
хранилось зерно, немного сушеного мяса, тарелки и ножи. Тут же стояла ваза
для воды из обожженной глины, около которой грудилась куча тряпья.
Валлу показала рукой на занавеску на двери в другую комнату.
- Он притащился домой рано. Наверное, не сумел вымолить выпивку у
друзей. Но все равно пьян в стельку.
Изменившись в лице. Маша подошла к занавеске и отодвинула ее.
- Боже милостивый!
Вонь была та же, что ударяла ей в ноздри, когда она открывала двери
таверны "Распутный Единорог". Смесь вина и пива, запахи застоявшегося и
свежего пота, рвоты, мочи, жареных кровяных сосисок, наркотика клетеля и
более дорогого _к_р_р_ф_.
Эвроен лежал на спине с раскрытым ртом, раскинув руки так, словно его
распяли. Когда-то он был высоким мускулистым юношей, широкоплечим, с
тонкой талией и длинными ногами. Теперь же кругом был жир. Двойной
подбородок, огромное брюшко с кругами свисающего в талии сала. Некогда
ясные глаза стали красными с темными мешками под ними, а некогда
сладостное дыхание извергало зловоние. Он уснул не переодевшись в ночную
одежду. Кафтан был разорван, измазан в грязи, покрыт пятнами, в том числе
и блевотиной. Он носил поношенные сандалии, которые, возможно, где-то
стащил.
Маша уже давно перестала рыдать над ним. Она пнула его в бок. Он
промычал и приоткрыл один глаз. И тут же снова закрыл, быстренько захрюкав
опять, как свинья. Славу Богу, хоть спит. Сколько ночей провела она в
слезах, когда он орал на нее благим матом, или отбиваясь от него, когда он
заваливался домой и домогался ее? У нее не было желания подсчитывать.
Маша уже давно отделалась бы от него, если б могла. Но закон Империи
гласил, что только муж имеет право развестись, если только жена не сумеет
доказать, что супруг слишком болен, чтобы иметь детей, или что он
импотент.
Она повернулась и пошла к умывальному тазу. Когда она проходила мимо
матери, ее остановила рука. Глядя на нее наполовину здоровым глазом Валлу
спросила:
- Дитя мое, что с тобой случилось?
- Сейчас расскажу, - ответила Маша, вымыла лицо, руки, под мышками.
Позднее она сильно пожалела, что не солгала Валлу. Но откуда же она могла
знать, что Эвроен вышел из ступора и слышит, о чем она говорит? Если бы
только она не приходила в ярость и не распускала руки!.. Но сожаленья -
пустая трата времени, хотя и нет на свете человека, который не предавался
бы им.
Едва она закончила рассказывать матери, что произошло с Бенной, как
услышала бормотание за спиной. Повернувшись, она увидела, что перед
занавеской покачивается Эвроен с глупой улыбкой на разжиревшем лице,
раньше таком любимом.
Пошатываясь, Эвроен направился к ней, вытянув руки, будто хотел
схватить ее. Он говорил с хрипотцой, но достаточно внятно.
- А что ж ты не погналась за крысой? Если бы изловила, мы могли бы
стать богатыми.
- Иди спать, - ответила Маша. - Это тебя не касается.
- Как это не касается? - прорычал Эвроен. - Что ты хочешь сказать? Я
же твой муж! А ты... ты... Хочу драгоценность!
- Проклятый идиот, - выпалила Маша, удерживаясь от крика, чтобы не
разбудить детей и соседей. - Нет у меня драгоценного камня, да и не могла
я его получить, если он вообще был.
Эвроен приложил палец к носу и подмигнул левым глазом:
- Говоришь, если ваше был? Брось, Маша, дурачить меня. Камень у тебя
и ты врешь м...маатери.
- Нет, не вру! - закричала Маша, совершенно забыв о необходимости
соблюдать осторожность. - Ты жирная вонючая свинья! Я испытала такой ужас,
меня едва не убили, а у тебя только драгоценный камень в голове! Который,
возможно и не существует! Бенна умирал! Он не понимал, что говорит! Я не
видела никакого драгоценного камня! И...
Эвроен пробормотал обвинение в ее адрес:
- Ты хочешь утаить его от меня!
Она могла бы легко отделаться от него, но чувства захватили ее, и
схватив с полки глиняный кувшин для воды, она с силой ударила мужа по
голове. Кувшин не разбился, а Эвроен рухнул на пол лицом вниз, потеряв
сознание. Голова его кровоточила.
Проснулись дети и молча сидели с широко раскрытыми от страха глазами.
Дети Санктуария с раннего возраста приучались не плакать.
Вся дрожа. Маша опустилась на колени и осмотрела рану. Потом
поднялась и пошла К полке с тряпьем, вернувшись с грязными тряпками -
бессмысленно тратить на Эвроена чистые - и наложила их на рану. Она
пощупала пульс. Он был довольно ровным для пьяного, только что сраженного
сильным ударом.
Валлу спросила:
- Он умер?
Она не беспокоилась о нем. Беспокоилась о себе, детях и Маше. Если ее
дочь казнят за убийство мужа, какие бы ни были оправдания, она и девочки
останутся без кормилицы.
- Утром у него будет ужасная головная боль, - сказала Маша.
Поднатужившись, она перевернула Эвроена, положив его лицом вниз, повернула
его голову и подложила под нее тряпочки. Если ночью его будет рвать, он не
захлебнется насмерть. На мгновение ею овладело желание оставить его так,
как он лежал. Но судья мог бы подумать, что она виновата в его смерти.
- Пусть лежит там, - сказала она. - Не хочу надрываться, втаскивая
его на нашу постель. К тому же с ним не уснешь, он ужасно громко храпит и
дико воняет.
Ее не пугала мысль о том, что он будет делать утром. Странно, но она
ощущала прилив энергии. Она сделала то, что хотела сделать на протяжении
ряда лет, и содеянное дало выход ее гневу, во всяком случае, на какое-то
время.
Она вошла в свою комнату и закружилась в ней, раздумывая о том,
насколько лучше бы ей жилось, если бы она отделалась от Эвроена.
Последняя мысль была о том, какая была бы жизнь, если бы к ней попал
тот драгоценный камень, что Бенна бросил крысе!

5
Проснулась она примерно час спустя после рассвета, очень поздно для
себя, и почувствовала запах печеного хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29