– Но знай, что, если захочешь, то сможешь.
Даниэла глубоко вздохнула.
– Приезжай обратно, мамуля!
В разговор ворвался голос Хельги:
– Не говори с ней так, дорогая! А то она вообразит о себе Бог знает что!
– Почему ты не даешь Даниэле сказать то, что она хочет? – повысила голос Катрин.
– Потому что она еще слишком мала и глупа, чтобы понять, какой бес в тебя вселился.
– Уверена, что ты ей это разъяснишь.
– Не сомневайся.
– Даниэла, ты меня слушаешь? Я говорю с тобой! В любом случае у тебя будет в моем домике собственная комната. Как только я здесь справлюсь с самыми неотложными делами, я ее для тебя обустрою.
– А какие дела самые неотложные?
– Я здесь начинаю все с нуля, понимаешь? Пока я даже не могу позволить себе купить кровать, сплю на матраце.
– Ты сама виновата. Зачем удрала?
– Чтобы стать наконец самостоятельной. Но нам пора заканчивать. У вас там ведь все в порядке, да? У меня тоже. Это главное.
Положив трубку, Катрин ощутила неудовлетворенность и грусть. Цена за свободу была очень высока. Катрин решила во что бы то ни стало доказать и себе, и миру, что свобода того стоит.
На заседании редакции Катрин познакомилась с преемницей госпожи Пёль, Зереной Кипп, женщиной лет тридцати, очень стройной, очень красивой, очень энергичной, и к тому же еще натуральной блондинкой. Никто ничего не знал ни о ее образовании, ни о прежней работе. Несомненно было лишь то, что последние годы, выйдя замуж, она была занята семьей и потому нигде не служила. Если верить замглавного, то Зерена Кипп была когда-то близка с Клаазеном.
Соответствовало это истине или нет? Кто знает? Во всяком случае, Зерена и Клаазен были на «ты». Катрин ощутила легкую ревность, которую, однако, легко в себе подавила. Ведь чувства в данном случае отходили на второй план, главное было в том, чтобы утвердить свое положение свободной сотрудницы, получить одобрение своим идеям и возможно больше строк в очередном номере.
Катрин чувствовала, что против «новенькой» плетутся интриги. Эллен Ригер ощущала себя отодвинутой в сторону, а Ильза Мёбиус обойденной при распределении должностей. Катрин все это понимала, но посчитала для себя более правильным установить с Зереной Кипп хорошие отношения, чем затевать склоки, хотя бы уже потому, что к ней благоволил шеф, а идти против него она никак не собиралась. Катрин только опасалась, что напряженная атмосфера нарушит согласованную работу редакции.
Все прочие моменты работы редакции были для Катрин не так уж важны. Являться в отдел она должна была лишь раз в неделю. И гораздо больше была теперь заинтересована в том, чтобы начать работу над своей книгой. Как только ей принесли матрац, она переехала в Бланкенэзе. Еще не распаковав полностью чемоданы, она уже сделала на кухонном столе свои первые эскизы.
Рукопись росла в таком же темпе, в каком обустраивался дом. Ящики, присланные отцом, были распакованы и перенесены в подвал. Катрин приобрела маленький холодильник, чтобы не ходить за продуктами ежедневно. У одного продавца старой мебели она нашла громадный письменный стол, отвечавший ее потребностям. Стол втащили на чердак, она соскребла с него потрескавшийся и вздувшийся лак и протравила кислотой крышку. Здесь, наверху, Катрин чувствовала себя свободнее, чем в маленькой кухне. Правда, она поставила стул спинкой к окну, чтобы свет падал на стол. Но часто, отдыхая от работы, вставала со стула и выглядывала в окно на широкую гладь реки и скользящие по ней суда.
Она наслаждалась непринужденностью жизни, которую теперь вела. Когда работала в «Вязальне», ей приходилось ежедневно быть хорошо одетой, да и в выходные дни мать не терпела никакой расхлябанности. А здесь, в своем домике, она бегала в джинсах или, когда потеплело, в шортах и тенниске, обходясь без бюстгальтера и колготок. Вставала с постели, хорошо выспавшись, обычно сразу же садилась за рукопись, и только выполнив определенную, заранее назначенную себе норму, убирала постель и комнаты. Затем – и для отдыха, и для разнообразия – она выполняла образцы рукоделия, фото которых предстояло поместить в журнале и в ее книге. Катрин пришло в голову, что она могла бы сама их фотографировать, и после нескольких первых неудач снимки стали получаться вполне подходящими.
Одинокой она не чувствовала себя никогда.
Временами, обычно после редакционных совещаний, она заходила в кафетерий с Эрнстом Клаазеном, Эллен Ригер или даже с Зереной Кипп. «Новенькая» была ей благодарна и стремилась полностью перетянуть на свою сторону. Катрин невольно выпала роль сочувствующей приятельницы, готовой оказать моральную поддержку. Ригер использовала совместные посещения кафетерия, чтобы нападать на других сотрудников редакции и особенно на «новенькую». Но она делала это с таким юмором, что Катрин искренне смеялась. А добрые беседы на личные темы удавались всегда только с Эрнстом Клаазеном.
В Гильден она звонила очень редко, так как и мать, и дочь реагировали на звонки, как и прежде, резко отрицательно. Но каждое воскресенье Катрин отводила время на то, чтобы написать дочери длинное письмо, заполненное наблюдениями о ее теперешней жизни и воспоминаниями о прежних годах. Она стремилась с помощью этих писем как-то сблизиться с девочкой.
К концу мая первые главы рукописи были закончены. К тексту работы «Творческое рукоделие» Катрин приложила очень красивые цветные фотографии и рисунки. Трудом своим она была довольна.
Отдавая работу в редакцию, она приложила к ней краткое письмо:
«Дорогой Эрнст, вот плоды моего труда, и мне они кажутся хорошими. Тем не менее я бы предпочла, чтобы вы всё просмотрели без меня. Прошу вас показать их также госпоже Кипп. Тогда мы смогли бы обсудить все в понедельник».
Письмо и рукопись она заложила в большой пакет, сама отнесла его в редакцию, но, сдав на входе, поспешила уйти и была рада, что не встретила никого, кроме госпожи Фельберт. При этом она чувствовала в своем поведении какую-то неловкость, отчего ей самой стало смешно.
В воскресенье утром Катрин долго спала, а вскочив, сразу же села писать письмо Даниэле. Ей удалось это сделать легче, чем обычно, поскольку она была в очень хорошем настроении.
Светило солнце, под лучами которого широкая, чаще всего мрачно-серая гладь великой реки преобразилась в сияющую серебряную ленту. С прогулочных катеров доносились обрывки веселой музыки. Катрин решила в этот день совершить длительную прогулку.
Когда раздался звонок в дверь, она пришла в полное недоумение. Никаких посетителей она не ждала. Соседи вели себя, правда, вежливо, но очень сдержанно, никому из них никак не могло прийти в голову забежать к ней. Может быть, телеграмма? Но ведь обычно текст просто прочитывают по телефону. Она взглянула на свои часы. Было двадцать минут двенадцатого.
Звонок раздался вторично. Катрин вскочила, побежала, шлепая сандалиями, вниз по лестнице и открыла дверь.
Перед ней стоял Эрнст Клаазен. На нем был очень корректный костюм, а под ним серая рубашка, гармонировавшая с цветом его глаз.
– Ой-ой-ой! – вскричала ошеломленная Катрин, сознавая, что в своих подрезанных до колена джинсах и с растрепанными волосами производит впечатление человека, достаточно одичавшего.
– Видимо, это следует понимать, как приветствие? – произнес он, и в его голосе звучала скрытая усмешка.
– Ты должен был хотя бы позвонить, что приедешь! – «Ты» вырвалось у нее невольно, она и сама не заметила, как это случилось.
– Катрин, ты неотразима! – Он обнял ее и нежно поцеловал.
Когда он отпустил ее, она растерялась еще больше.
– Ты не хочешь меня впустить? – спросил он.
– Что ты! Входи! Но у меня тут полнейший хаос Я еще не убирала квартиру.
– Это не имеет никакого значения!
– Для тебя, может быть, но не для меня. – Она наконец отступила от двери. – Поднимись наверх, чтобы я хоть оделась!
– Но ты же одета!
– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.
Она чувствовала себя беззащитной и захваченной врасплох и была благодарна ему, что он не попытался вновь ее обнять. Потому что была бы не в силах защищаться. Но Эрнст бодро зашагал впереди нее вверх по лестнице.
Катрин проскользнула в спальню. Сердце билось так, словно готово выскочить из груди. Она даже не понимала, откуда такое возбуждение. Ведь ей все-таки удалось направить его мимо неубранной кухни в кабинет (в кухне оставались следы ее вчерашней стряпни – она пыталась приготовить сырное суфле). Пригласить же его в гостиную она не могла, там еще не было никакой мебели.
Она быстро сбросила с себя джинсы и тенниску прямо на пол, убрать в шкаф не было времени. Надев бюстгальтер, почувствовала себя увереннее. Потом выбрала серо-белое платье в полоску и долго приглаживала свои черные волосы, пока они не улеглись блестящими волнами. Накладывать тени на веки и красить губы она не стала, но после короткого раздумья все же надела колготки и сунула ноги в белые туфли на среднем каблуке.
Эрнст Клаазен сидел в кресле за письменным столом, когда она вошла в свой расположенный под крышей кабинет. Он сразу же поднялся.
– Ты должен меня понять, – извинилась она.
– Конечно. Все понимаю.
– Дело просто в том, что мне лучше всего работается в тех случаях, когда я с утра не трачу сил и времени на такие пустяки, как косметика, одевание и уборка.
– Это ты отдаешь дань привычкам, свойственным молодежи, потому что в юности была лишена такой возможности.
– Правда? Самой бы мне до этого никогда не додуматься.
– У большинства молодых бывает в жизни такой период, когда они беспорядком и своим небрежным внешним видом протестуют против строгих правил родительского дома. А ты никогда не могла себе этого позволить.
– Да, верно, – признала она. – Как это получается, что ты так много обо мне знаешь?
– Я много думал о тебе.
– Это очень лестно.
– Ты этого заслуживаешь. – Он сел на сундук с твердой крышкой, служившей ей чем-то вроде хранилища для бумаг. – Ты, кстати, не хочешь спросить, что меня вообще к тебе привело?
Она взяла пустую чашку из-под кофе, стоявшую рядом с пишущей машинкой.
– Разреши, я хоть чуточку уберу комнату.
– Нет-нет, это совершенно ни к чему. Сядь же, наконец!
Она села к столу и пробежала глазами листок, заправленный в машинку. Он продолжал:
– Я пришел тебя поздравить. Я и Зерена (с моей стороны невежливо ставить себя на первое место, но как-никак я ведь босс!), так вот, мы прочитали три твои главы и находим их великолепными.
– Спасибо, Эрнст. Приятно это слышать. Правда, у меня самой было ощущение, что они удались, но ведь тень неуверенности всегда остается до тех пор, пока кто-нибудь не подтвердит мнение автора.
– Кто-нибудь? – переспросил он с усмешкой.
– Я, конечно, имею в виду тебя. Твое суждение мне важнее всего.
– Надеюсь, что так. Между прочим, что это ты тут начала писать на машинке?
– Ты уже подсмотрел?
– Я не хотел быть нескромным. Но когда сидишь в ожидании твоего появления перед твоей же пишущей машинкой, вряд ли можно заняться еще чем-то, кроме чтения заложенного в нее текста. Не зажмуриваться же!
– От такого джентльмена я этого не ожидала.
– Как видишь, я не джентльмен. Это письмо дочери, да?
– Я пишу ей каждую неделю. Я… – Она подыскивала слова объяснения. – Я не хочу, чтобы связывающая нас нить оборвалась.
– Надеюсь, ты оставляешь себе копии.
– Да, я пишу под копирку. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что думаю, из этого может вырасти книга под названием «Письма к дочери-капризуле».
– Кто же этим заинтересуется?
– Миллионы матерей и дочерей. Ведь у всех бывают подобные конфликты. И если не ошибаюсь, ты стремишься в письмах дать им объяснение?
– Да, это верно, – задумчиво ответила Катрин.
– Возможно, их удастся использовать и в «Либерте».
– Нет, – очень решительно отказалась Катрин, – этого я не хочу.
Он не пытался ее переубеждать, а лишь ожидал более подробного объяснения.
– Не подумай только, что наш журнал кажется мне недостаточно хорошим для такой публикации. Ты знаешь, как высоко я его ценю. Но ведь затрагиваются сугубо личные отношения – между мной и моей дочерью. Я пишу письма только для Даниэлы и не хочу при этом пытаться привлечь возможно более широкую читательскую аудиторию.
– В общем, я тебя понимаю. Но мне все же жаль. Хочу надеяться, что это не последнее твое слово.
– Верно, не последнее. Если Даниэла все же переедет ко мне и согласится затем на публикацию, я охотно перечитаю все копии вместе с тобой. Наверное, многое придется вычеркивать, ведь я, естественно, повторяюсь.
– Согласен, Катрин. Так и сделаем.
Катрин вдруг сообразила, что совсем не проявляет гостеприимства.
– Можно тебе что-нибудь предложить из напитков, Эрнст? Чай? Кофе? Сок? Или бокал вина?
– Спасибо. Я хочу пригласить тебя отобедать вместе.
– Как мило! – Она вскочила с места. – Но тогда я хоть чуточку подкрашусь.
Он засмеялся.
– Хорошо женщинам! Хочешь стать красивой, хватайся за кисточку и помаду! А что делать нам, несчастным мужчинам?
– У вас несравнимое преимущество перед нами: вам красота ни к чему, никто ее от вас и не ожидает. Красивый мужчина чаще всего даже вызывает подозрения.
– Что ж, и то утешение.
Катрин взяла пустую чашку из-под кофе и пошла к двери.
– Я буду готова через пару минут.
– Скажи, а как там дела в Гильдене?
Катрин нахмурилась.
– Боюсь, что не очень-то хорошо. Правда, моя мать в этом не признается, но у меня впечатление такое, что «Вязальня» работает без особых успехов.
– Ничего удивительного. Ты была душой предприятия.
В Гильдене дела действительно шли не лучшим образом. Хельга Гросманн раньше думала, что сможет и без участия Катрин продолжать работу в «Малой вязальне» столь же успешно, как ранее. Ведь она и только она еще в то время, когда возвратилась в родительский дом, сумела буквально на пустом месте организовать это дело. Теперь же ей даже доставляло удовольствие самой закупать материал, то есть выполнять те обязанности, от которых ее в последние годы освобождала Катрин. Хельга создала себе очень солидные запасы нити на теплое время года.
Разумеется, Тилли, которая ей периодически помогала, была далеко не так усердна, как Катрин. Понятие о рукоделии эта молодая женщина усвоила только благодаря работе в «Вязальне», и ее знаний было недостаточно, чтобы давать эффективные рекомендации клиентам. Впрочем, Хельга это учитывала. Хуже было другое – недисциплинированность Тилли, к этому Хельга никак не могла привыкнуть. Именно в тот момент, когда Хельге требовалась помощь, Тилли обязательно должна была идти к парикмахеру, а в хорошую погоду предпочитала работе прогулки с маленькой Евой.
Это возмущало Хельгу. Своей тактикой мягкого, но не терпящего сопротивления нажима она ничего не могла добиться от Тилли. Начались злые пререкания, которые ни к чему не привели, так как обе стороны чувствовали себя правыми.
Хельга стала подыскивать себе другую помощницу, но те женщины, которые были заинтересованы в получении работы, либо не подходили Хельге, либо запрашивали слишком высокую заработную плату. Хельга пришла к неприятному для себя выводу, что Катрин заслуживала более высокого жалованья.
Но и это было еще не самое скверное. Уже через пару недель выяснилось, что вторая сотрудница в лавке вообще не нужна. Хельге и одной-то делать было почти нечего.
Клиентки заходили, с удивлением узнавали, что Катрин уже нет, и любопытствовали, чем это вызвано. Иногда при этом возникала забавная болтовня, которая приносила Хельге удовольствие. Но затем даже постоянные клиентки стали одна за другой исчезать. Без Катрин, которая умела так хорошо все объяснять, сразу же находить огрехи в работе клиенток, всегда была готова своими руками распустить пару рядов и тут же их заново связать, лавка потеряла свою притягательную силу.
Впрочем, Хельга этого не признавала. Она говорила себе: «Кажется, рукоделие стало занятием старомодным» или: «Шерстяные вещи можно купить и в магазине, да к тому же гораздо дешевле».
Но если бы даже она и осознала причину крушения, это не помогло бы внести какие-либо изменения в печальные дела лавки.
В дополнение ко всему, ее перестали замечать на улицах. Прежние клиентки глядели на нее, как на пустое место, или вообще избегали встреч. Ей было ясно, что это не презрение; просто женщины опасались, что их попросят объяснить, чем вызвано изменение их отношения к ее лавке. Но и это было Хельге неприятно.
Возникшая ситуация угнетала ее, делала нервной и раздражительной. Даниэла это чувствовала, но, не понимая причины, лишь ощущала на себе нетерпимость бабки.
Вопреки всякой логике, Хельга еще надеялась на перелом. Она вспоминала, как трудно начиналось дело после его основания, но потом, несмотря на мрачные прогнозы родителей, все же пошло успешно. Хельга еще не была готова к капитуляции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25