А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


OCR & SpellCheck: Larisa_F
«Уроки любви»: Крылов; Санкт-Петербург; 2004
ISBN 5-94371-509-6
Аннотация
Ее родители знамениты, и перед ней открыты все пути. Как выбрать среди них тот, что предназначен именно ей? Она ищет любовь, разбивая мужские сердца. Но сможет ли она сохранить свое? Кто станет для нее лучшим учителем любви: знаменитый танцовщик, блестящий адвокат или колумбийский маг?
Полина Поплавская
Уроки любви
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Полгода назад судьба занесла меня в Ридинг. Этот английский, по преимуществу промышленный городок в последние годы прославился тем, что там открылся новый музыкальный театр, сразу хорошо зарекомендовавший себя в международных балетных кругах. Поставить в нем спектакль считается очень престижным, к этому стремятся многие балетмейстеры, в том числе российские. Моему приятелю еще по Вагановскому училищу повезло – его туда пригласили. Я поехала с ним в качестве переводчика.
Репетиции шли хотя и не очень пунктуально, но достаточно успешно. У меня оставалось немало свободного времени, которое я проводила, лазая по окрестностям. А окрестности у Ридинга замечательные: королевский Виндзор, знаменитые плиты Стоунхенджа и, конечно, древний студенческий город Оксфорд. Стояла роскошная, как тициановские красавицы, осень. Темза лениво несла свои спокойные в этой части страны волны, зеленоватые от нависавших над рекой домов, увитых буйным плющом. Дух мирного спокойствия и одновременно легкого студенческого безумия витал над городком. Я бродила по его небольшим, но очень красивым мостам, почти пустынным среди бела дня, так как основное население города – студенты – сидели в это время в старинных университетских аудиториях.
Университет в Оксфорде был везде: студенты с конспектами на ратушной площади, разговоры об экзаменах в парках, множество конференций и выставок. Однажды я, гуляя, забрела в небольшой зал неподалеку от библиотеки Кодрингтон, где выставлялись живописные работы студентов и преподавателей. Я заплатила символические полфунта и оказалась в галерейке окнами на реку. Все пронизывал тягучий янтарный свет осеннего полдня, и в нем как-то особенно нежно выглядели развешенные по стенам работы. К моему удивлению, большинство из них оказались очень профессиональными. Я шла, медленно рассматривая портреты и пейзажи, совершенно умиротворенная и почти просветленная, как вдруг уже у самого выхода увидела большой портрет молодого мужчины, чьи высокие скулы явно выдавали его небританское происхождение. Это было красивое и немного дикое лицо, с иссиня-черными кудрями над высоким лбом, и с такой мукой во взгляде, что мне захотелось опустить глаза. «Д. X. Райнгау. Портрет М. М. Н», – подпись под портретом не сказала мне ничего. Впрочем, я и не надеялась, что увижу развернутое объяснение, кому принадлежит это упрямое и безумное лицо, и кто сумел так проникнуть за отстраненную красивость черт. Но если узнать об изображенном человеке мне было неоткуда, то художник, надо полагать, находился здесь, в Оксфорде. Правда, в галерейке кроме меня не было ни души, и никакие бабульки не зашипели, когда я, повинуясь странному чувству, коснулась портрета рукой.
Потом, добравшись до ректорского здания, я навела справки и буквально через полчаса уже знала, что картина написана не студентом и не преподавателем, а лишь женой некоего профессора Райнгау из Ноттингемского университета, который по контракту читает здесь курс лекций. Сама же художница после открытия выставки улетела в Америку.
Любой европеец удовлетворился бы этой информацией и успокоился, но мы, русские, недаром раздражаем многих своим неуместным любопытством и настойчивостью, которая для иностранцев выглядит откровенной назойливостью. Портрет не давал мне покоя. И потом: зачем было профессорской жене выставляться среди студентов университета? Промучившись пару дней, я все же решилась встретиться с профессором Райнгау, выразить ему восхищение талантом его супруги и, если повезет, узнать что-нибудь об этом М. М. Н.
В маленьких городках за границей, особенно в городках университетских, таких, как Оксфорд, все происходит удивительно спокойно и просто – так что уже в субботу мы договорились встретиться с профессором в кафе – напротив той же знаменитой библиотеки, в которую до сих пор по традиции пускают только студентов мужского пола.
Из-за столика, увидев меня, привстал мужчина лет сорока, с глубоко посаженными живыми глазами и крупным мальчишеским ртом. После обмена приветствиями он спросил:
– Чем могу служить? – В его словах слышался классический выговор человека образованного, но не англичанина – я уже научилась различать такие нюансы. Да он и не был похож на англичанина.
Я честно рассказала, как случайно попала на выставку и как поразил меня портрет, написанный его женой.
– Неужели это любительская работа? – поинтересовалась я.
– И да, и нет. По образованию моя жена юрист и живописи нигде специально не училась. Но выставляется она уже давно, ее работы есть в музеях и Европы, и Штатов. Она выросла в творческой семье – может быть, поэтому… – При последних словах профессор словно немного смутился.
– А этот молодой человек, кто он? – Я знала, что спрашиваю совершенно неприличные для европейца вещи, но была не в силах удержаться.
Райнгау нахмурился.
– Мне бы не хотелось отвечать на ваш вопрос. Но я вижу, что портрет действительно произвел на вас большое впечатление, и потому, если…
Неожиданно для себя я перебила его – совсем как невоспитанная девочка:
– Видите ли, я не только переводчик, я пишу книги… книги о женщинах с яркими судьбами. Может быть, вы слышали о Патриции Фоулбарт – американской телезвезде? Недавно я написала о ней…
Профессор вскинул на меня удивленные глаза, и на губах его появилась непонятная улыбка.
– В таком случае, – сказал он, – вам действительно стоит встретиться с моей женой. Нет, вы просто обязаны это сделать. Она вернется послезавтра, и непременно сама позвонит вам.
Мы допили кофе, разговаривая о том, о сем. И на протяжении всей беседы профессор время от времени бросал на меня странные косые взгляды.
Потом были два дня плотных репетиций, и я почти забыла и о портрете. Но в воскресенье телефон в моем гостиничном номере зазвонил непривычно рано для Англии, и нежный, почти девичий голос сообщил, что его обладательницу зовут Джанет Райнгау.
– Муж рассказал мне о вас и вашем интересе к моей работе. Благодарю. Русские очень тонко умеют понимать искусство и особенно друг друга.
– Вы хотите сказать, что молодой человек на портрете – русский?!
– О, я имела в виду вообще славян! – воскликнула собеседница. – Мне было бы интересно с вами встретиться. Давайте в университетском парке у Порт-Мидоу, это наш маленький ипподром. Для серьезных разговоров самое подходящее место. Не волнуйтесь, я сама вас узнаю.
Я, разумеется, согласилась.
До встречи оставалось еще достаточно времени, я приехала в Оксфорд пораньше, и ноги снова привели меня в галерею. Портрет «наполовину славянина» по-прежнему смотрел на меня с дикой тоской, чувственный рот, словно только сейчас оторвавшийся от других губ, кривился, как от боли… Но помимо муки, на сей раз я прочитала в темных глазах еще и неукротимую страсть. И была окончательно заинтригована.
От края старого манежа под открытым небом мне навстречу порывисто шагнула высокая тонкая женщина, чьи буйные рыжие кудри были почти неотличимы от развевающихся одежд того же цвета. Она показалась мне похожей на эльфа из английских сказок.
– Я Джанет Райнгау. – Женщина так же порывисто сделала шаг назад. – А моя девичья фамилия – Шерфорд.
Теперь пришлось отступить мне.
– Вы – дочь Патриции?! Но я…
– Представляли меня совсем другой?
– О, нет! – Теперь мне уже казалось, что другой она быть и не может.
Я окончательно растерялась. Но Джанет решительным жестом взяла меня под руку и повела по длинной аллее, уходящей к серебристым куполам елизаветинских церквей.
– Неужели вы действительно написали книгу о маме? Вы, русская, и для русских? Как мама была бы счастлива! Как хорошо, что вы зашли в галерею! – Голос у Джанет был звонким, словно у ребенка, а пальцы, державшие меня под руку, крепкими и горячими. – Но ведь ваша книга не переведена?
Я долго слушала ее взволнованный голос, а перед глазами все стоял портрет. И, наконец, догадки и обрывки соединились в одно целое…
– Джанет! – проговорила я. – Простите, что называю вас так, но мы с вами, наверное, почти ровесницы… Скажите, человек на портрете… тот самый Милош?!
Рука Джанет оторвалась от моей.
– Да.
– Он стал… таким? – Я не могла подобрать подходящего определения.
– Он всегда был таким, – грустно произнесла Джанет. – Только это долгая история. И очень печальная. И неотделимая от меня самой. – И внезапно, как человек разом на что-то решившийся, она энергично взмахнула рукой. – Я давно, уже очень давно не вспоминала о нем, а тут буквально пару недель назад вдруг почувствовала, что должна написать его портрет… Я расскажу вам все с самого начала!
До самого позднего вечера, пока набежавшие тучи не закрыли отражавшуюся в Темзе луну, мы сидели на низкой скамейке у самой реки. Джанет рассказывала, и ее голос нежно звенел в прохладном, насыщенном влагой воздухе.
Полина Поплавская

На столике дымилась уже третья чашка ароматного чаю, и сквозь ее серебристый пар редкие утренние посетители маленького старинного кафе «Четыре масти» на Касл-Грин могли видеть золотую копну тонких вьющихся волос над склоненным девичьим лицом.
Официанты не обращали на эту высокую худенькую девушку никакого внимания, привыкнув к ее частым утренним посещениям. С постоянством не то старушки, не то аристократки она неизменно заказывала крепкий чай и порцию ревеневого пирога и, не дожидаясь, пока принесут заказанное, углублялась в свой толстый блокнот, порой гневно и порывисто кусая колпачок старой паркеровской ручки. Пожалуй, официанты догадывались, что это юное существо прогуливает школу… Но ведь здесь, в кафе, она не накачивалась пивом, бездумно пуская под потолок дым дешевых сигарет, как делало большинство прогульщиков из Университетского колледжа, что располагался неподалеку, а что-то тихо и сосредоточенно писала в своем блокноте. И потому даже хозяин «Мастей», величественный, словно сошедший с какой-нибудь старинной гравюры, мистер Джабенд порой сам подходил к посетительнице и спрашивал, не желает ли она еще чаю.
Джанет Шерфорд, действительно ученицу десятого класса упомянутого колледжа, сжигали муки творчества. В свои почти шестнадцать она открыла для себя Прошлое. То самое Прошлое, без которого культурный человек не мыслит для себя ни настоящего, ни будущего. То Прошлое, которое вдруг объясняет нам наши собственные тайны, открывает неожиданные возможности и окрыляет дерзкими мечтами, давая при этом силу их исполнить.
В отношении такого Прошлого Джанет находилась в весьма привилегированном положении: как-никак она была внучкой четвертого баронета и прямой наследницей Хенеджа Фоулбарта, который в грозном 1588 году, будучи офицером знаменитого флагмана «Арк», участвовал в бою с испанской Армадой. Джанет гордилась и своим баронетством, и своим Прошлым. Несколько раз она даже пыталась заговорить об этом с матерью, но Пат, и без того достаточно равнодушная ко всему, что не было достигнуто ею лично, за долгие годы в Штатах совсем отвыкла от смешных, по ее разумению, разговоров о дворянстве. И тогда девушка обратилась к отцу.
Джанет долго мучилась, прежде чем начать говорить об этом со Стивом: во-первых, она уже вступила в тот возраст, когда общение с родителями, а особенно с отцом, становится не таким уж и простым, во-вторых, у Стива хватало и других забот, как по содержанию в порядке своей огромной телевизионной империи, так и дома, где маленький Фергус, выкарабкавшись из одной болезни, проваливался в другую, а Жаклин подолгу лежала в клиниках, надеясь подарить мужу еще одного ребенка. Ну, а в-третьих, это собственное желание копаться в столь далеком прошлом казалось иногда несколько постыдным и самой Джанет, ибо она боялась, что за ним может скрываться и простая неуверенность в себе, и желание возвыситься над другими. К тому же в последнее время появилась еще одна причина не пускаться с отцом, читавшим ее душу как открытую книгу, в откровенные разговоры. Но об этом последнем обстоятельстве Джанет не разрешала себе рассуждать никогда.
К удивлению и радости девушки, отец пришел в полный восторг от ее интересов и немедленно, по своим каналам, добыл ей доступ в Королевский архив, информация из которого не часто появлялась даже на страницах солидных исторических журналов. Стив даже прилетел на пару дней сам, чтобы собственной рукой привести дочь в святая святых английской истории. И Джанет на всю жизнь запомнила тот ласковый майский день девяностого года, когда они шли со Стивом в обнимку, как влюбленные, по теплому и влажному Лондону, а потом присели передохнуть у памятника маршалу Фошу, все так же не размыкая объятий.
Джанет безумно любила отца и гордилась им – не так, как матерью, которая была все-таки недосягаемой в своем олимпийском всепонимании и спокойствии, а вполне по-земному – пылко, весело, безрассудно. Вот и сейчас она прижалась щекой к его щеке, заросшей лелеемой, по нынешней моде, всегда как бы трехдневной щетиной, и прошептала:
– Держу пари, па, что все вокруг принимают нас за стареющего ловеласа и его юную возлюбленную!
– Ну, за «стареющего» ты сейчас получишь по заслугам, – смеясь, прорычал Стив и щелкнул дочь по прямому точеному носику, – а насчет ловеласа – это ты молодец, я всегда мечтал иметь возлюбленную с такими вот кудрями! – И он, любуясь, провел рукой по ее пышным золотым волосам.
Волосы у Джанет были действительно великолепные. Вообще девушка весьма спокойно относилась к своей внешности, пережив и всеобщие уверения в ее красоте в детстве, и некоторую разочарованность родителей, а особенно бабушки с дедушкой, когда, став подростком, она потеряла былую прелесть и стало ясно, что такой красавицей, какую они себе напредставляли, ей не бывать. Но все же она трезво ценила в себе и пронзительную синеву казавшихся несколько восточными глаз, и летящее, словно обгоняющее само себя, лицо, и пусть немного крупноватый, но чувственный рот… Но главной ее гордостью, конечно, были волосы. Волосы, то сбегающие вниз водопадом, чуть пепельные в лучах скромного утреннего солнца, то медным шлемом облегавшие голову и высокую шею, а то победной короной сверкавшие в красноватых отблесках заката. Волосы, словно жившие своей, отдельной от Джанет жизнью, с которыми у нее порой бывали очень непростые и трогательные отношения…
– …А что там думают люди вокруг, это нам с тобой, майне цаубер медхен, наплевать, честное слово! Ты лучше закрой-ка глаза на секундочку, как в детстве, и представь, что именно в такой же солнечный и тихий майский день Чарльз Говард, первый граф Ноттингемский, барон Эффингам, кузен Елизаветы Первой, полноправный командующий английским флотом – ну, если, конечно, не считать сэра Дрейка и сэра Наукинса – стоял расставив ноги на палубе своего флагмана и решал, то ли повести свои корабли, то есть главную часть флота, к передовым кораблям Дрейка и уйти от юго-западного берега, то ли… м-м-м… поспешить отойти на дистанцию дальнобойной пушки и тихонечко перейти канал. Но тут к нему со всех ног подбежал молодой офицер с выбившимися из-под парика огненно-рыжими волосами и крикнул: «Впереди по курсу неприятельские корабли, сэр лорд лейтенант-генерал Англии!» «Спокойно, Хенедж, спокойно, – пробасил граф, – у нас еще есть время для маневра. А вас за первое сообщение о решающей битве я жалую титулом баронета». И слава Богу, тот юный офицерик не погиб в кровавой морской каше, а стал родоначальником нынешних Фоулбартов, то есть баронов, а сами по себе они воевали еще и во времена Роз…
– Господи, и откуда ты всегда все знаешь!? – восторженно хлопнула в ладоши Джанет. – Чарльз, так тот всегда непременно начнет говорить про политическое значение, историческую обстановку, но за этим не увидишь ни человека, ни события.
– Ну, во-первых, работа у меня такая, а во-вторых, честно говоря, я просто тебе завидую. А потому – на случай исторических штудий – я весь в твоем распоряжении.
– А почему бы мне не заняться и моими ирландскими предками, если уж ты все равно достал мне пропуск в архив?
По лицу Стива пробежало облачко не то грусти, не то сожаления.
– Оставь эту работу Фергу, ведь и малышу надо будет чем-нибудь заняться, когда он подрастет, – отшутился он. Они уже стояли у массивных дверей архива, казавшихся Джанет вратами едва ли не в потусторонний мир, обещавший тем не менее неслыханные и счастливые открытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28