А вечером, выйдя на «паперть», Пат увидела на ступеньках обоих Алексов, толстого, как всегда, в дорогом костюме, а тонкого, как всегда, в ковбойских сапогах. Заметив ее, оба ринулись к ней и начали обнимать, тоже, как всегда, несколько непристойно.– Жена шефа, как жена Цезаря, вне подозрений!– Я же говорил, что мать – это лучше, чем девушка!Они несли эту пошлую чушь, но Пат, как ни странно, не обиделась: наоборот, она неожиданно для себя напрягла ягодицы и прошла к своей новой машине вызывающей походкой, только что не виляя задом, как Брикси, и при этом наблюдая за собой, словно со стороны, с удивлением и отвращением.Дома она села в каминной с твердым намерением дождаться Стива и объясниться с ним во что бы то ни стало.Миссис Кроули смотрела на неподвижную фигуру хозяйки с явным неудовольствием.Стив появился поздно, но очень радостный, в немыслимой гавайской рубашке и с целым шлейфом запахов: дорогих сигар, китайской водки, только что вошедшего в моду одеколона «Кинг Моб» и еще Бог весть чего. Перебросившись парой веселых фраз с миссис Кроули, он побежал в детскую, где на руках у Дины гулила Джанет. Няню он ущипнул за мягкое место, а дочку за бархатную щечку, от чего та загулила еще громче – но не испугалась, не заплакала.– Я так и зову ее «гуленька», мистер Шерфорд.– Ну, и правильно, – поддакнул Стив, – Джанет она еще успеет поназываться. А где миссис Шерфорд?– Она в каминной. Миссис сидит там уже около двух часов, она даже не стала обедать. А гуля перешла на смесь – и не поморщилась.– На смесь? – тупо переспросил он. – Какую смесь?– Но ведь миссис сказала, что не станет больше кормить ее грудью.– О, Господи! – вырвалось у Стива. – Можно подумать, у малышки было мало неприятностей! – И, стряхивая по дороге пепел куда попало, он отправился в каминную.Пат сидела в той же, что и вчера, позе. Пуловер ее спереди совсем намок от сочившегося молока, но она, казалось, не обращала на это внимания.– Что происходит, Патти? – Стив старался говорить как можно мягче. – Ведь у тебя нет проблем с кормлением.– Я хотела поговорить с тобой совсем не о том или, точнее, не совсем о том, Стив. С девочкой ничего не случится, сейчас все искусственники. Но мне – мне! – это мешает. Я не могу полностью уйти в работу, не могу, в конце концов, просто стоять перед камерой с такой… с таким выменем, – зло закончила она. – Я готова была страдать, я страдала, но мне никто не вернул ни Мэтью, ни тех моих чувств. Почему теперь я должна себя ограничивать? Причем в том единственном, что мне осталось. Но это еще не все. Сядь, Стив, сядь, пожалуйста. – Совершенно протрезвевший Стив уселся напротив. – Скажи честно: ты женился на мне ради меня или ради ребенка?– Может быть, ради Мэтью, Пат, – тихо, но внятно ответил Стив.– Но его нет, а нам надо жить. А для этого я должна знать, будем ли мы нормальной парой, имеющей не только общие интересы, но и общую постель, или будем играть в семью ради ребенка? Мне двадцать три года, после родов прошло уже достаточно времени и, хоть душа моя мертва – телу не прикажешь. Сегодня… – Пат нахмурилась, но все-таки с усилием договорила: – Сегодня я с омерзением почувствовала, что мне приятны прикосновения обоих Алексов, да-да, тех самых. Еще там, в Уэсте, я проваливалась в чудовищные сны. Мэт был очень чувственным человеком и выпустил наружу злого духа эротики… Я просто устала от этого, Стиви, – закончила она.Стив медленно достал сигарету и долго держал ее в пальцах, не прикуривая. Вот чем обернулся его добрый порыв. Нельзя вмешиваться в дела живых ради памяти мертвых. Он глубоко затянулся.– Ты хочешь, чтобы я брал тебя без любви, Пат? И после этого ты не потеряешь ко мне уважения, которое, я надеюсь, все же испытываешь сейчас? – Пат молчала.– Давай решим вот что. Пусть пройдет еще какое-то время. Ты все больше будешь входить в работу – а ее много, и скоро будет еще больше. Джанет будет подрастать и, уверяю тебя, все больше привязывать тебя к себе, хотя бы тем, что станет осмысленней… Твоя любовь к Мэтью начнет становиться не такой болезненной, а потому менее болезненными станут и твои мысли, и твои чувства, и твои желания. Я слишком долго видел в тебе сначала возлюбленную друга, потом – сломленного горем человека, а потом, прости, просто искаженное беременностью, невозбуждающее женское тело. Молчи. Я только хочу сказать, что и это все уйдет – а я буду очень стараться, чтобы это ушло скорее – и тогда… Тогда все еще может быть хорошо, поверь мне. Нам обоим надо просто набраться терпения, малышка. Набраться терпения и любить Джанет.Стив не стал даже обнимать жену. Он только пытливо и ласково посмотрел в ее потемневшие от подступивших слез золотисто-карие глаза и вернулся назад в детскую.Джанет спала, разбросав ручки и ножки в веселом махровом комбинезончике, и Стив точно так же растянулся на ковре рядом с кроваткой. * * * Все лето простояла изнуряющая жара, и лишь к октябрю стало можно обходиться без кондиционеров. Каждый вечер Стив, когда бы он ни возвращался со студии, брал Джанет с Диной и увозил их куда-нибудь на побережье, чаще всего в Лейквуд. Может быть, подсознательно им двигал тот факт, что там когда-то жил Мэт, а может быть, весь этот изрезанный бухточками берег был и вправду очень привлекателен. И няне, и девочке нравились такие поездки: Дина брала с собой учебники и, уйдя за невысокие холмы, зубрила там свою анатомию, а Джанет оставалась в полном распоряжении Стива, который, в отличие от жены, не искал в ней сходства с погибшим другом, а просто возился, укачивал, целовал и любил. Ребенок был действительно прелестный, с ярко-синими глазами и золотом волос, обещавшим с возрастом перейти в благородный венецианский оттенок. Малышка приседала, хватаясь за большие пальцы Стива, и даже пыталась подпрыгнуть, и он тоже начинал чувствовать себя мальчишкой, которому хочется прыгать и носиться с индейскими воплями по пустынному пляжу. И уже не раз он сожалел о том, что не завел себе такую замечательную игрушку еще лет пятнадцать назад.Пат никогда не ездила с ними. Она вставала рано, приходила домой поздно и бывала очень недовольна, когда Стив задерживался с девочками, поскольку у нее всегда было немало вопросов по программам, ответить на которые мог только он. И часто они вдвоем сидели в каминной далеко заполночь, обсуждая авторов, страны и репертуар. Тогда лицо Пат оживлялось, глаза блестели и темнели розовые нежные губы.– Ведь кантри отражает самые лучшие, самые человечные черты американской культуры – эти необъятные просторы провинций, эти простые отзывчивые люди, эти города, принимающие всех и вся. Любовь, работа, семья, то есть, – Пат опустила глаза, – то, что близко и необходимо каждому.Но Стива интересовала, скорей, коммерческая сторона проекта, и потому он не поддерживал такого рода разговоры; его душа давно осталась на Поп-фестивале в Монтерее. И Пат снова сникала, уходя в цифры и выкладки.Миссис Кроули вела дом, как опытный лоцман, и Пат не оставалось в нем места. Настоящим ее домом стал телецентр, с его ссорами, привязанностями, интригами, иерархией отношений и, несмотря ни на что, обшей радостью по поводу любого успеха. Пат перебралась в новый, более просторный кабинет, куда влезли не только несколько мягких кресел для постоянно приходивших людей, но и низкий столик с диковинкой – огромным сверкающим русским самоваром, который подарил Стиву какой-то прорвавшийся в Штаты горячий поклонник «Битлз» из Советского Союза. Чувствуя усталость, Пат всегда подходила к самовару и смотрелась в его пузатые никелированные бока, а он отвечал ей непередаваемо смешными физиономиями.Перед первым же прямым эфиром Пат остригла свои мягкие каштановые волосы, сделав ультрамодный «сессон» и отказалась вести «Шапку» в традиционных национальных нарядах. Она долго воевала с Уэлчем за элегантно-строгий современный костюм и, в конце концов, добилась своего. К ее мнению стала прислушиваться даже Брикси, для которой никогда не было никаких авторитетов. Иногда они вели обозрение на пару, строя передачу по контрасту томной сексапильной Шерс, комментировавшей песни жестко и придирчиво, – и строгой подтянутой Фоулбарт (для работы Пат оставила себе девичью фамилию), всячески поддерживающей молодых певцов. Правда, после записи первая обычно сидела в кафе с кем-нибудь из только что размазанных ею по стенке, а вторая запиралась в своем кабинете, разбирая свои и чужие ошибки и успехи.Как-то в середине октября было решено провести большой эфир, посвященный знаменитому Музею кантри-мьюзик в Нэшвилле. Было много реквизита, подлинных вещей, не говоря уже о знаменитостях. Пат посчитала себя не вправе вести этот эфир, где говорилось в основном о песнях минувших лет, и смотрела программу из монтажной. Неожиданно на всех экранах появилось вдохновенно-отрешенное лицо, и, проваливаясь в ватную душную пустоту, Пат услышала резковатый голос ведущей передачу Текс Риттер, президента Ассоциации кантри-мьюзик:– Уважая прошлое и любя настоящее, мы не можем не сказать и о таком феноменальном явлении, каким был трагически погибший Мэтью Вирц. У нас сохранилось несколько его записей, в том числе и его бесподобная «Кошка»…Пат понимала, что надо встать и немедленно выйти из монтажной, но ноги отказывались держать ее. И с расширенными от боли глазами она вцепилась в края высокого монтажного табурета так, что побелели костяшки пальцев. Да не остудится пламя веры моей,Да не оступится праведность ног моих,Да не вырвут черви сомнений меня из тебя,Золотые лучи очей твоихДа не солгут… Пат пришла в себя у раскрытого окна в коридоре, куда ее вытащили двое пожилых монтажеров.– Да-да, очень жарко, и сегодня такая беготня целый день, – бормотала Пат. – Спасибо, спасибо, я уже вполне оправилась… Сейчас постою еще минутку и вернусь, не беспокойтесь…Старички ушли. Пат до крови кусала губы, чтобы только убрать вязнущий в ушах смертельно-черный голос, но он не исчезал, а темными крыльями бил по самому сердцу – разрушая, проклиная, маня. И вдруг дикое животное желание охватило Пат: шатаясь, она шла вниз по пустым лестницам, ничего не видя и ощущая себя лишь бездонным лоном, готовым принять любого. В огромном нижнем холле, обычно кишащем людьми, сейчас стоял лишь Алекс-тонкий, словно нарочно поджидавший ее. Разумеется, это было глупостью, вероятно, он просто только что приехал на свой шестичасовой выпуск новостей, но Пат уже шла к нему, раскрывая губы, на которых еще не высохла кровь, и слабо, неуверенно протягивая руки. Алекс воровато оглянулся и рывком притянул ее к себе. Пат мгновенно обмякла у него в руках, сползая животом по умело подставленному колену. Но как только чужие влажные губы коснулись ее рта, Пат как током ударило омерзение, и с глухим стоном вырвавшись из рук ничего не понимающего Алекса, она бросилась на улицу.– Мэт… Стив, Стив! Мэт, – шептала она, плохо видя дорогу из-за мутивших глаза слез и, как пьяная, судорожно перекладывая руль из стороны в сторону. Она чуть было не налетела на стайку школьников, рассевшихся, как птицы, на краю тротуара и потягивавших из пластмассовых стаканчиков колу. И эти стаканчики вдруг ясно воскресили перед Пат такой же теплый осенний день, когда она сидела в сквере на Честер-стрит после визита к врачу, подтвердившему ее опасения. Шестнадцатое октября! Неужели прошел год? Год, суливший так много счастья, а обернувшийся смертью, не сыном, пустой постелью. Может быть, все это лишь сон, и вот сейчас она поднимется по каменным ступенькам дома под красной крышей и, обвив руками высокую загорелую шею, прошепчет в жаркую полутьму: «Милый, я…».Домой она добралась чудом. Не поздоровавшись и пролетев мимо саркастически поджавшей губки миссис Кроули, Пат вбежала в детскую и выхватила дочь из рук опешившей Дины. Она трогала ее руки и волосы, словно пытаясь удостовериться, что Джанет действительно существует.– О Боже! Простите меня, Дина, со мной происходит что-то нехорошее.Пат приняла контрастный душ и выпила каких-то успокоительных капель. Разговаривать со Стивом бесполезно, у него есть позиция, с которой его не сдвинешь, и к тому же он в свои тридцать три года прожил и перечувствовал уже так много, что может ждать. А она хочет жить сейчас, жить так же, как и работать: упоенно, весело, жадно! Как объяснить ему это? Именно объяснить, ибо цельной честной натуре Пат были органически чужды любые уловки. Она представила себе, как будет соблазнять Стива, и даже тихонько рассмеялась нелепости такой сцены.Что ж, в таком случае лучше уж думать про работу. И, размышляя о том, как убедительней доказать Уэлчу необходимость убрать из «Шапки» эти дурацкие, размалеванные под натуру задники, уставшая Пат задремала прямо в гостиной.Разбудила ее тяжелая рука Стива, легшая на плечо.– Патти, проснись. Джанет, кажется, заболела. Как ледяной водой, Пат окатило чувством ужаса и вины. Это наказание за то, что она любит девочку меньше, чем любила бы сына! Бедная малышка, мало того, что ее предал отец, ее каждодневно предает своей отстраненностью и мать! Пат вскочила, как распрямившаяся пружина.– Идем!– Подожди, там врач. Дину я тоже попросил остаться. На всякий случай, – виновато пояснил Стив.– Если с ней что-нибудь случится, я…Но тут появился немолодой, весьма респектабельного вида доктор, которого нашла всезнающая миссис Кроули. Пат показалось, что он сошел прямо-таки со страниц так любимого ей с детства Диккенса – и она сразу поверила ему.– Что, доктор?!– Ничего страшного. Немецкая корь, то есть, я хотел сказать, обыкновенная краснуха.Полный покой, как можно меньше света и как можно больше питья. Я приду, если позволите, завтра около одиннадцати. – И, получив свой чек, доктор величественно удалился.– У тебя была корь?– По-моему, была именно краснуха.И они, перебивая друг друга, стали вспоминать и решили, что все детские болезни остаются в памяти лишь странным ощущением жара да обилием сластей и внимания.– Все-таки пойдем туда. Надо отпустить Дину.В детской было почти темно, лишь мерцал под потолком зеленоватый свет ночника в виде аппетитного круглобокого яблока. Джанет уже заснула после лекарства, показывая, как маленький дракончик, три своих роскошных крупных зуба, но от кроватки все еще шла волна жара. И Стив с удивлением почувствовал, что такая же волна идет от тонкой руки Пат, сжимающей деревянные перильца. Тогда он осторожно придвинул к ней свою руку – мускулистую, заросшую рыжеватыми волосками. Внутри у Пат словно что-то оборвалось, и, закрыв глаза, она стояла, не двигаясь, слыша только гулкие удары собственного сердца. Горячие руки стали вдруг ледяными, а когда она поняла, что Стив медленно раскрывает полы ее халата, по ее спине поползла морозная змейка озноба…Она пришла в себя от собственного крика, в котором выплеснулось все чудовищное изнеможение и напряжение этих часов любви. За окнами уже светало, а ошеломленная Пат все еще продолжала недоверчиво трогать свое тело, удивляясь, как можно было сыграть на нем столь удивительные мелодии. Это не был яростный натиск Мэтью, распинавшего ее на кровати, как на кресте – тогда все с самого начала полыхало инквизиторским костром. Теперь это начиналось майским утром в плеске волн, переходящем в июльский изнемогающий полдень, а затем – в щедрые дары сентября, и только напоследок, словно взрываясь рождественским фейерверком, Стив дал ей наконец свободу, и она летела, летела, летела в звездное прозрачное небо и кричала…– Постарайся сдерживать крик, от этого наслаждение станет только глубже… – Голос Стива был совершенно спокоен и ровен. Ни прерывистого дыхания, ни капель пота на высоком лбу. – Тебе еще многое предстоит узнать, малышка. А теперь надо успеть поспать.Тихо усмехнувшись, он зажал зубами сигарету и, не закуривая, вышел. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Впервые Джанет увидела бабушку Селию и дедушку Чарли ранним майским утром своего пятого дня рождения. Проснувшись в большой, уже почти взрослой постели, она увидела их обоих, стоявших рядом и державшихся за руки, словно они сами были маленькие дети. Джанет чуть приоткрыла свой ярко-синий, продолговатый, как крупный миндаль, глаз и тут же снова зажмурилась.– Ах, хитрюшка, мы же видим, что ты уже проснулась! – Голос бабушки звучал прямо как перелив старинных часов, которые Джанет так любила слушать в отцовском кабинете. Этот кабинет был местом всевозможных чудес и неожиданностей: там лежали таинственные, холодные и тяжелые портсигары, открыть которые не представлялось никакой возможности, разноцветные запонки в скрипучих кожаных коробках, там жила огромная белая черепаха под странным названием компьютер, и многое-многое другое, чему еще и названия не было. В кабинете же у мамы всегда было пусто, и только противно шуршали белые листы бумаги – Джанет старалась никогда там не задерживаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28