То лето для меня тоже что-то значило. Не подпрыгивай, я не тебя имею в виду. Ей сейчас нужна только уверенность – абсолютная и безоговорочная – в том, что она кому-то нужна и кого-то может спасти. Может спасти и спасает – вот твой золотой ключик. Можешь ломать комедию сам, можешь заставить ее полюбить нерожденного бэби, это твое дело. Можешь, в конце концов, направить ее к каким-нибудь убогим или в резервацию. Она должна поверить в свои силы. Увези ее куда-нибудь подальше от печальных напоминаний и поближе к природе. Если что, вот телефон акушера, специалиста именно по таким барышням, ну, и моего коллеги в Нью-Орлеане.Руфь продиктовала телефоны и собиралась уже закончить разговор.– Но, Руфь, когда родится малыш… Я позвоню тебе?– Я думаю, таких бастардов достаточно по всей стране. Зачем он мне? А если ты хочешь заняться терапией – ради Бога. В тебе большие задатки. Чао.Разыгрывать несчастного Стив не мог органически, а устраивать Пат в какой-нибудь хоспис было бы, конечно, безумием – и потому оставался лишь вариант с младенцем. Никакого конкретного плана Стив не придумал, решив, что все станет ясно на месте, в маленькой уютной вилле, которую он снял для них на полгода.По странному совпадению и здесь оказалась красная черепичная крыша.Весь февраль простояла тихая теплая погода. Стив старался вставать как можно раньше, чтобы успеть поработать над своим детищем – новым музыкальным каналом. Канал должен был объединить всю мировую кантри-музыку. На первый взгляд задача была неподъемной, но Стив яснее других видел, что рок не то чтобы выдыхается – а об этом уже заговорили многие, но – и это главное – оборачивается к миру своей темной, брутальной стороной, неся уже не любовь, а насилие. Стивен Шерфорд простился с молодостью проектом о Лете Любви и теперь весь свой далеко еще не востребованный талант организатора бросил туда, где его помощь нужна была больше всего.Весь день он старался быть рядом с Пат. Она уже выглядела намного лучше, лицо ее порозовело, но глаза по-прежнему оставались тусклыми и безучастными. Она никогда не спрашивала Стива ни о том, почему он здесь, с ней, ни о ребенке. Не говорили они и о Мэтью. Они просто бродили по светлым, еще полупустым пляжам, просто ели, не вдаваясь в гастрономические изыски, и просто болтали обо всякой ерунде. Показываться нью-орлеанскому врачу Пат категорически отказалась.– Они занимаются душой, начисто ее отвергнув. Какой от этого может быть толк? А я сама знаю, что с ума не сойду и второй раз с собой покончить пытаться не стану. – Но было видно, что апатия овладевает ее душой все больше и больше.Стив не раз предлагал ей позвонить родителям, но она тоже упорно отказывалась, ссылаясь на то, что не хочет тревожить ни себя, ни их.– Ведь ты уже сделал все, что нужно. – Стив буквально на следующий день после того, как Пат спасли, послал ее родителям напечатанное на принтере письмо от ее имени о том, что она отправляется в захватывающую перспективную командировку в Боливию месяца на два. – Вот пройдут эти два месяца, тогда… Тогда, может быть, и еще что-нибудь выяснится, – задумчиво добавила она.В последнее время Пат стала все чаще надолго задумываться. Стив не раз заставал ее где-нибудь в крошечном патио, где она сидела в полной неподвижности, обхватив руками живот и закрыв лицо волосами. А когда он окликал ее, в глазах Пат светился какой-то немой неразрешимый вопрос. И однажды Стив не выдержал.– Я могу тебе чем-нибудь помочь?– Да, – с неожиданным жаром ответила она. – У тебя ведь есть все материалы, ну, там, газеты или что, о смерти Мэта?– Есть. Но, возможно, еще рано… Ты расстроишься, и малышу будет вредно…– Нет. Мне надо сейчас. Именно сейчас, а то может оказаться и поздно.Настойчивость и запальчивый тон вынудили Стива отдать Пат ту тщательно отсортированную папку, которую он всегда прятал в самый дальний ящик своего стола. Правда, он тут же решил не сводить с Пат глаз, какой бы потери времени ему это ни стоило.Весь вечер Пат ходила, прижимая папку к груди, как плюшевого мишку, а ближе к ночи сказала ему:– Я посижу здесь, на веранде, а ты иди к себе. Не бойся, я ничего не сделаю, можешь даже двери открыть.Стив ушел в свой кабинет и лег, подставив руку под крупную, обросшую за полтора месяца светлыми вьющимися волосами, голову. Он смотрел на Пат, сидевшую в свете заходящего солнца, делавшего ее волосы медными, а лицо с припухшими губами и выступившими скулами – индейским, и думал о том, как трудно, наверное, будет ему жить с этой чистой, несмотря ни на что жизнерадостной, но упрямой и независимой девушкой. И с этим странным ощущением он не заметил, как задремал.Проснулся Стив от странных, неведомых доселе прикосновений – на лицо ему падали теплые крупные слезы.– Патти!?– Да, милый, да, я теперь все поняла, и я была несправедлива к своему малышу, ведь он… Помнишь, в тот день, когда разбился Мэт я не поехала на студию, сославшись на простуду?– Конечно, да. Это было… весьма удачно.– Но на самом деле я не поехала потому, что он впервые зашевелился во мне. Это было и больно, и сладко, и страшно – и, главное, совершенно не вовремя, то есть я хочу сказать, раньше сроков. Это было ровно в девять утра. – Пат вздрогнула всем своим уже отяжелевшим телом. – И потом еще, к вечеру, полпятого… И вот сейчас, в этих твоих бумагах, я проверила: это происходило каждый раз, когда… Ну, словом, первый раз, когда Мэт разбился, а второй, когда он совсем… когда его совсем не стало. И маленький это чувствовал, а я все это время почти ненавидела его! – Последние слова Пат выкрикнула и упала на Стива, сотрясаясь в безудержных рыданиях. – Я считала, что он все испортил, что из-за него… Что вот, Мэта нет, а он жив. Бедный мой, как я теперь люблю тебя, мой маленький! Мы с тобой так нужны друг другу!Стив немедленно вознес про себя хвалу всем ведомым и неведомым богам, а вслух тихо и ласково прошептал:– Ложись прямо здесь и усни. Завтра нас ждет с тобой совсем другая, новая жизнь.«А Руфь все-таки золото», – усмехнулся он, закуривая на террасе большую настоящую «Корону». * * * А Пат снились разлившиеся воды Трента, нежившие тело, как мужские объятья, и она бросалась в эти воды, каждый раз выходя все более чистой и обновленной. И утром, когда первые солнечные лучи щекочуще коснулись ее губ, она впервые за долгие четыре месяца рассмеялась.Стив, всю ночь прокуривший на террасе с чувством человека, с плеч которого сняли наконец тяжкий груз ответственности, услышал этот живой смех – и тоже рассмеялся в ответ, рассмеялся, как умел только он: безудержно, громко, заразительно.Пат усадила его рядом с собой.– Стиви, у меня с души словно спала какая-то короста. Боже, я столько времени потеряла даром!Давай сейчас же вернемся в Трентон, я еще успею придумать и расписать несколько передач, знаешь, я хочу сделать их такими, ну, скажем, несколько теоретическими, чтобы люди поняли этот универсальный язык любви, основанный на земных ритмах и…– Сбавь-ка обороты, девочка, и ответь мне вот на что: где ты будешь там жить? Как объяснишь всю историю с твоим исчезновением, клиникой, беременностью?Пат растерянно и доверчиво заглянула Стиву в лицо.– Но кому до этого дело?– Как обычно – всем. По студии и так уже ходит много не очень далеких от правды слухов и домыслов. В такой атмосфере работать будет, поверь мне, очень трудно. И неужели ты возвратишься на Честер-стрит, к разбросанным по полу его вещам? – Стив уже не боялся говорить об этом. – И потом – малыш. Когда тебе рожать?Пат неожиданно густо покраснела.– В середине мая.– Ну вот, видишь. Словом, у меня к тебе есть некое предложение. Выслушай меня спокойно и не перебивай. Ты замечательная, настоящая девочка, и когда Мэт сошелся с тобой, я был рад. Правда, больше за него, чем за тебя, поскольку ты скрасила его последние полгода. Но я видел и то, о чем ты даже не могла помыслить: Мэтью немного оставалось быть с нами – его душа и тело были сожжены или, вернее, выжжены дотла. Он не рассчитал сил и… Впрочем, я сейчас не о нем. И когда я узнал о твоей беременности, я решил… Пойми меня верно, я хочу только помочь тебе и ребенку Мэта, как помогал до сих пор. Я ничего не прошу взамен: ни обязательств, ни уж тем более любви. Я все устроил…– Ах вот что значили вызовы в твой кабинет! – вдруг догадавшись, прервала его Пат. – И эти косые взгляды Кейт! И цинизм Брикси!– Да. И поскольку вся студия знает о твоем романе со мной, а не с Вирцем, и доказательства этого романа налицо, – Пат снова покраснела, – то нам надо просто оформить наши отношения, вот и все.– И он будет носить твою фамилию?– Да, – жестко подтвердил Стив. – Иначе все это не имеет смысла. Моя фамилия, мой дом, мой сын, который никогда не узнает, кто его настоящий отец. Никогда. И чем быстрее мы поженимся, тем лучше. В Трентон должны возвратиться супруги Шерфорд с очаровательным крошкой.– Дай мне время до вечера, – опустив голову, попросила Пат.– Несколько дней, – щедро прибавил Стив. – И подумай о родителях.В полдень, когда мартовское солнце уже вовсю прожарило песок, Пат ушла на пустынную оконечность острова и, сев в плетеную кабинку, задумалась.На одной чаше весов лежала ее любовь к Мэтью, недосягаемому, прекрасному, сказочному, которому было отдано не только и не столько тело, сколько душа… Мэтью, чей простой поцелуй был для нее до сих пор слаще, чем все наслаждения мира… Пат распахнула тяжелый махровый халат и одной рукой стиснула показавшиеся ей безобразными груди, а другой провела по слишком большому для ее срока животу, словно показывая все это кому-то. «Вот какая я стала, – шептали ее губы, – смотри, милый, смотри, ведь ты хотел меня такой…» И солнце ласкало ее изменившееся тело губами любимого…Но на другой чаше весов было все остальное. Работа, карьера, родители, ребенок и, наконец, просто полноценная жизнь. «Боже, но я же не виновата, что мне всего двадцать два года и я думала, что любовь – это все!» – едва не вслух вырвалось у Пат. После этой фразы она сама поняла, что борьба бесполезна. К ужину Пат вернулась на виллу и, найдя Стива на его излюбленном месте за письменным столом, тихо дотронулась до рукава его ковбойки.– Я согласна, Стиви.Свадьбу решили не откладывать. Пат, словно забыв о своем положении, целыми днями придумывала какие-то милые мелочи и искала себе костюм, а Стив ездил в Майами, оформлял нужные бумаги, покупал подарки и кольца, не испытывая при этом ни малейшего радостного возбуждения, свойственного не то что жениху, но даже просто человеку, решившему круг то изменить свою жизнь. Скорее ему было немного забавно и грустно. «Эх, Стиви, Стиви, старина», – не раз бормотал он, закладывая крутой вираж или целуя Пат на ночь. Но свое решение Стив считал единственно верным.Утром четырнадцатого апреля в день Марии-Магдалины Пат одевалась в своей комнате. В бесчисленных курортных магазинах Ки Уэста она нашла себе нечто среднее между хламидой и туникой, ярко-бирюзовое, со множеством вертикальных складок, и перевила свои каштановые волосы несколькими такого же цвета платками. Из зеркала на нее глядела чужая странная женщина с огромным животом и холодными строгими глазами. Разве такой представляла она свою свадьбу!? Где подружки, десятифутовый кружевной шлейф, флер-д'оранж, отец, смахивающий украдкой слезу, мать, сияющая при виде красавицы невесты? Где тот, от чьего прикосновения разливалась по телу теплая влага непереносимого желания? Где старинная церковь Михаила-в-Лугах и где дом на Честер-стрит? И уже никогда ничего этого не будет. Через два часа она вернется сюда миссис Шерфорд, а через месяц родит младенца, который никогда не узнает, каким прекрасным, каким талантливым и горьким был его отец… И словно подтверждая ее смятение, ребенок больно, протестующе застучал изнутри.– О Мэт!!! – простонала Пат и, сминая платье, рухнула на кровать. Горячие и злые слезы безысходности залили лицо. – Прости меня, о, прости! – шептала она, кусая подушку. – Я все равно никогда никого не полюблю…– Патти! Я жду тебя, мы опаздываем! – Стив уже стоял у взятого напрокат на этот день белого «крайслера». На нем были белые джинсы, чудом державшиеся на узких бедрах, тонкий белый пуловер с высоким воротом, отросшие волосы буйно вились по плечам.Пат с опухшим лицом тяжело спустилась к машине, и Стив виновато улыбнулся:– Ты извини, что сегодня невестой выгляжу я, – он провел рукой по своему снежному великолепию. – Бирюзовый тебе гораздо лучше. – Стив сделал вид, что не заметил заплаканных глаз. – Поехали, по дороге я покажу тебе кое-что.В машине Пат всеми силами заставляла себя держаться ровно и непринужденно, ведь Стив ни в чем не виноват, и еще неизвестно, на какие жертвы он пошел ради союза с ней.Переложив сигарету в левую руку, другой он достал из бардачка коробочку серого бархата.– Посмотри кольца.Пат равнодушно открыла коробку, где на белом атласе лежали два золотых кольца, такие, как ей хотелось: не тоненькие, а бочонками.– Спасибо, ты просто угадал, очень красиво.– Я попросил сделать изнутри гравировку. «Господи, неужели ему не лень заниматься такой ерундой при нашей-то формальности?» – вздохнула Пат, но взяла свое крошечное колечко и, повернув, увидела светлые буквы, сложившиеся в короткое имя – МЭТ.Чтобы не заплакать снова, она лишь благодарно прижалась лицом к широкому плечу Стива.А через сорок минут твердые крупные губы мужа легли на плотно стиснутый рот новоявленной миссис Патриции Стивен Шерфорд. * * * Последний месяц они почти никуда не выходили. Стив посвятил жену в свои планы по созданию нового канала, который дал бы возможность показать свой талант всем начинающим певцам, работающим в стиле кантри, – с одной стороны, а с другой – приобщал бы к этой музыке аудиторию не только англоговорящих, но и латиноамериканских стран.– Кантри должен стать наиболее популярным музыкальным стилем. Поставив перед собой эту цель, можно добиться неслыханного расширения сетей вещания, – развивал Стив свои далеко идущие проекты. И они неизменно встречали понимание и поддержку Пат – она уже знала слишком много судеб, искалеченных рок-музыкой…Несмотря на то, что большую часть дня она проводила полулежа в просторном кресле в кабинете Стива, Пат все же набрасывала интересные планы ориентировочных программ по каждой предполагаемой стране-участнице и по-детски радовалась, когда Стив одобрял их.Ходить ей было уже трудно, к тому же установилась жаркая душная погода, и порой Стив, видя, как она, задыхаясь, сидит на террасе со вздувшимися венами на маленьких изящных ногах или, поддерживая живот, спускается по лестнице, испытывал сосущее чувство тревоги. Он начинал бояться, что Пат не сможет родить или, что еще страшней, ребенок родится неполноценным. Тогда ее не спасет уже никто и ничто.И его тревога незаметно передалась ей. Пат перестала работать и с утра сидела где-нибудь около кондиционера, смотря вглубь себя неподвижными расширившимися глазами. Иногда испуганным голосом она подзывала Стива и, путаясь, объясняла, что вчера пяточка была заметна здесь, а сегодня уже в другом месте, а Стив с отвращением, жалостью и каким-то нелепым любопытством смотрел на живот, круглый, как глобус, покрытый тонкой сетью голубых рек. Он до сих пор не мог понять, видит ли Пат в нем мужчину или только спасителя, перед которым уже ничего не стыдно.Но вот все сроки прошли, а ничего не происходило. Пат просыпалась по пять раз за ночь, плакала, и на лице ее появилось уже совсем неземное выражение.Как-то раз, придя на очередной зов, Стив очень удивился, услышав просьбу рассказать о Мэтью – он был совершенно уверен, что ничего, кроме творящейся в ней жизни, Пат сейчас не интересует.– Расскажи о нем. Может быть, мне станет легче. Может быть, он услышит и позовет его, – настойчиво повторяла она, вцепившись в плечо Стива.«О чем ей рассказать? – лихорадочно соображал он. – Не про наши же оргии в Окленде и не про нашу поездку в Англию с Пондерозой Пайн… Не про… не про и не про… Господи, какая она еще маленькая!»И, как добрый дедушка-сказочник, он начал:– Я впервые увидел его в шестьдесят втором, даже могу сказать точнее, шестнадцатого октября, потому что все мы в тот вечер не отрывались от телевизоров, следя за встречей Кеннеди и этого русского, Громеко… Громико на предмет обсуждения Карибского кризиса. Ведь могла начаться война… Губерт, ну, отец Мэта, устраивал тогда небольшие журфиксы, конечно, с выпивкой, где обсуждались новые картины. А я еще в Лойоле Лойола – бытовое название Университета Игнатия Лойолы в Чикаго.

начал баловаться живописью. Помню, уже к ночи, когда встреча закончилась, в зале появился мальчик, высокий такой и очень красивый. Кто-то шепнул мне, что это сын Губерта, я еще очень удивился, потому что считал, что мэтру никак не больше тридцатника. Впрочем, они оба ужасно молодо выглядели, и он, и Руфь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28