– Я отвезу тебя домой, – пообещал он. Меня охватило теплое чувство признательности. Мне понравилось то, что он сказал, и, главное, как он это сказал. Я ощутила в его словах заботу. – Если ты, конечно, сначала не захочешь зайти ко мне выпить кофе, – предложил он, искоса взглянув на меня. Мне не удалось истолковать этот взгляд.
– А-а… Хорошо, – смущенно выдавила я. – Отлично. Где ты оставил машину?
– Возле «Стефенс Грин».
Итак, мы шли к «Стефенс Грин», впервые за этот вечер достигнув гармонии. Дойдя до стоянки, мы обнаружили, что машину угнали. И Крис исполнил традиционный танец владельца, у которого украли машину. Танцуют его примерно так: четыре шага бегом по направлению к тому месту, где стояла машина, потом резкая остановка. Четыре шага назад, и снова – стоп. Два шага в первоначальном направлении, остановка, потом снова назад. Резкий поворот налево, резкий поворот направо, резкие повороты во все стороны и, наконец, пируэт – полноценный поворот на триста шестьдесят градусов. Потом – в обратную сторону. Глаза бегают, лоб лучше наморщить, нижняя челюсть пусть отвалится. Еще можно пропеть: «Но где же?.. Я же ее тут оставил, нет, точно, здесь!»
Пауза. Еще немного беготни, только теперь – поживее. Туда-сюда, туда-сюда…
Еще пауза, снова речитатив, на сей раз, протянув руки к отсутствующей машине: «Я ее точно здесь оставил? А может быть, не здесь? Да нет, точно здесь, я уверен». И наконец крещендо: «Черт подери! Ублюдки чертовы! Сволочи, козлы… ублюдки!» «Она же совсем новая!» – один из вариантов. «Она же не застрахована!» – еще один. «Мой отец не знает, что я взял ее!» – как раз вариант Криса.
Я утешала и успокаивала. Я уговаривала и увещевала. Я предлагала позвонить в страховую компанию, или лучше убить неизвестного или неизвестных, угнавших машину. Чего на самом деле ужасно хотелось мне самой, так это поймать такси, добраться до дома, лечь в постель и навсегда забыть о Крисе и его несчастьях. Но я считала делом чести топтаться на стоянке вместе с ним.
В конце концов, он взял себя в руки:
– Ну что ж, я ничего не могу поделать. Почему бы нам не пойти домой? Я заявлю о пропаже утром.
Я с облегчением выдохнула, с такой силой, что соседние деревья чуть не выдернуло с корнем.
– Мне очень жаль, – сказал он с той странноватой улыбкой, которую я помнила еще по Клойстерсу. – Ты еще не раздумала зайти ко мне? Мои родители в отъезде.
У меня екнуло в груди, но я как можно небрежнее ответила:
– Конечно! Время детское, ха-ха-ха. (Что же ты делаешь? Отвяжитесь от меня, Джозефина! Он просто мой друг.)
Я и сама жила с родителями, но мне почему-то не нравилось, что и Крис – тоже: в конце концов, ему уже за тридцать, а мне еще нет тридцати. Вот и вся разница. Но ведь он все-таки мужчина. Есть в этом что-то неприятно сентиментальное, когда мужчина живет с родителями. Начинаешь подозревать, что он называет свою мать «мамуля». И каждую пятницу ему выдают карманные деньги. И он должен спрашивать разрешения пойти в паб и пропустить по стаканчику с ребятами. А его мать – непременно помешана на религии, всегда держит шторы задернутыми, и красные огоньки горят перед Сердцем Иисусовым в каждой из маленьких, пыльных, душных, набитых всяким хламом комнаток.
К счастью, родовое гнездо Хатчинсонов выглядело совсем по-другому. Там сразу чувствовалось влияние пригорода: все эти пристройки, коридорчики, кладовые, внутренние дворики и – ни одного красного огонька.
Крис провел меня на кухню, и, пока закипала вода для кофе, я сидела за стойкой для завтрака (разумеется, у них была отдельная стойка для завтрака), болтая ногами, чтобы показать, что я расслабилась, отдыхаю и совершенно не терзаюсь страшными предчувствиями. Я знала, что просто умру, если между нами что-нибудь произойдет. И если не произойдет – умру тоже.
Я снова услышала голос Джозефины: «Вы будете искать кого-нибудь, кто бы направил вас на путь истинный. Мужчину. Вполне возможно, что вы ухватитесь за первого попавшегося мужчину». Я посмотрела на Криса, на то, как его мускулистые бедра обтянуты джинсами, и подумала: «Пошла она к черту, эта Джозефина!» Крис был не первый попавшийся, он был гораздо выше среднего уровня. И, кроме того, у нас с ним было много общего, опыт совместного пребывания в Клойстерсе, например. Если бы нам было позволено завести роман, из нас получилась бы идеальная пара.
Он сел на второй табурет, стоявший у стойки, и придвинулся совсем близко ко мне. Наши колени соприкоснулись, а потом он подвинул ногу так, что его колено оказалось между моих. Мне даже неудобно стало, так громко и часто я задышала.
В Клойстерсе нам случалось так сидеть, и это было абсолютно безопасно. «Но мы больше не в Клойстерсе», – с тревогой подумала я. Как будто только что выпрыгнула из самолета и сообразила, что забыла пристегнуть парашют.
– Ну вот, – сказал Крис с улыбкой, от которой у меня все внутри сжалось, – Я уже два месяца собираюсь кое-что сделать.
И он поцеловал меня.
64
Я понимала, что это неправильно. Я сильно подозревала, что даже не нравлюсь ему. Но я была настроена сделать это.
Не стоило. Это был кошмарный секс: уже через три секунды мы оба поняли, что произошла ужасная ошибка. Но когда ты уже придавлена к матрасу рычащим от возбуждения мужчиной, поздновато просить извинения и уходить. Неприлично смотреть на часы и бормотать, что у твоей соседки по квартире нет ключа. Остается дотерпеть до конца и выдержать все это с улыбкой. Стиснуть зубы и – вперед.
Не успели мы даже раздеться, что само по себе оказалось тяжелым испытанием, как вся страсть куда-то улетучилась. Я знала, я просто чувствовала, что не возбуждаю его. Я буквально носом чуяла, что он в панике.
И он меня тоже не возбуждал. Все было не так, все неправильно. К тому же, оказалось, что Крис непозволительно мал ростом. Что бы я теперь ни испытывала к Люку, бесполезно было отрицать, что он обладал прекрасным телом. Крис проигрывал по всем статьям. Да-да, по всем.
Но мы оба были слишком хорошо воспитаны, чтобы взять и прекратить все это. Это было все равно что плотно пообедать дома, а потом зайти в гости к подруге, которая, оказывается, приготовила специально для тебя обед из восьми блюд. И ты просто обязана съесть его, даже если чувствуешь, что от следующей ложки тебя стошнит.
Ощущая себя жалкой и ненужной, я смотрела, как он управляется с презервативом. Согласитесь: взрослый человек, который добросовестно натягивает на свой член тонкую пленку, производит впечатление сумасшедшего, если только ты в этот момент не одурманена безумной страстью. А потом мы оба приступили к исполнению своих ролей. Покусывание сосков, и все такое прочее, и все это нехотя, но тщательно скрывая свое нежелание. И, наконец, он вскарабкался на меня для заключительной фазы процесса.
Было что-то ужасно неправильное в том, что в меня проникает пенис, не принадлежащий Люку! Но, по крайней мере, процесс пошел, и, значит, конец близок. Увы, я ошиблась. Это длилось целую вечность. Да кончит ли он когда-нибудь, господи боже мой! Я неустанно молилась об этом, пока он подпрыгивал на мне. О том, чтобы кончить самой, и речи не было, но я старательно притворялась, думая, что если он сдерживается, чтобы дождаться меня, то теперь поторопится и наконец доведет дело до логического завершения. Но он все продолжал долбить в одну точку. Мне уже стало больно. Так и до мозолей недалеко.
Потом мне пришло в голову, что, может быть, он один из тех мужчин, которые считают, что не удовлетворили женщину, если она не кончила несколько раз подряд. Тогда я изобразила оргазм еще несколько раз, чтобы поторопить его.
Но он все продолжал. Долго, долго, пока наконец не остановился… Но не с глубоким стоном, несколькими судорогами и выражением лица, как будто его только что ударили в солнечное сплетение. Нет, он просто постепенно прекратил движения, потому что состояние его члена свидетельствовало о полной неудаче.
– Прости, Рейчел, – пробормотал он, не глядя на меня.
– Ничего, – тихо ответила я, тоже избегая смотреть на него.
Я бы, конечно, ушла, но уж очень не хотелось просить его проводить меня. Кроме того, его машину угнали, а на такси у меня денег не было.
Он стащил презерватив и выбросил его в корзину для бумаг – уф-ф! – потом погасил свет и повернулся ко мне спиной. Я ничего другого и не ждала. Мы-то с Люком обычно засыпали обнявшись, с тоской вспомнила я.
Вот негодяй!
Лежа в темноте, я вдруг поняла, что проголодалась. Надо было все-таки съесть те бобы. Теперь поздно.
Спала я ужасно, прерывисто и поверхностно. И проснулась утром, в половине седьмого, с невыносимым чувством полного провала. Я мрачно оделась, взяла сумочку и пошла к двери.
Уже у самой двери я вдруг заколебалась, подумав, что больше у меня в жизни нет ничего и никого. Тогда, порывшись в сумочке, я нашла ручку, написала на клочке бумаги свой номер телефона и положила к нему на подушку. Я не стала, как тогда с Люком, комкать бумагу в шарик, бросать его в мусорную корзину и говорить: «Вот. Это избавит тебя от лишних хлопот». Потому что в данном случае это было бы правдой.
– Я тебе позвоню, – сонно пробормотал Крис. Разумеется, он не позвонил.
Я теперь жила без наркотиков, но в остальном моя жизнь ничуть не изменилась. Я стояла на автобусной остановке, и люди, глядя на мой вечерний наряд, усмехались. Кроме одного мальчика-подростка, который взялся за меня всерьез: уселся в автобусе сзади меня и нашептывал: «Трусики. А я вижу твои трусики». Он бормотал это так тихо, что поначалу я думала, что мне это только кажется. Я хотела пересесть, но побоялась, что все опять обратят на меня внимание.
Когда я выходила из автобуса, водитель подмигнул мне и сказал:
– Придется объясняться с мамой!
Я сделала вид, что не обратила внимания, ступила на тротуар, пообещав себе не поднимать глаз, ни за что не поднимать глаз, не смотреть на окна отъезжающего автобуса. И все же инстинктивно посмотрела. Конечно же, мальчишка продолжал пялиться на меня. Я быстро отвела взгляд, но по его жестам успела понять, что он еще оттянется сегодня, вспоминая встречу со мной. Я пошла домой. У меня было чувство, что я вывалялась в грязи. «Ну что ж, хоть кому-то я нравлюсь», – с горечью подумала я, идя от остановки к дому.
Мама встретила меня так, что я сразу вспомнила, почему когда-то уехала из дома. С дико расширенными глазами, в ночной рубашке. Она истошно вопила:
– Где, черт подери, тебя носило? Я уже хотела звонить в полицию!
– Я ночевала у миссис Хатчинсон.
Я решила, что если назову это «ночевать у миссис Хатчинсон», все будет выглядеть гораздо приличнее, чем если я скажу: «Я переспала с Крисом, но у нас ничего не получилось, у него проблемы с эрекцией».
– Я была у миссис Хатчинсон и вернулась бы домой, но у них угнали машину, и пришлось звонить в страховую компанию, и все это заняло столько времени…
Я быстро-быстро говорила, пытаясь этой историей про угнанную машину отвлечь от себя мамин гнев.
– Филомена и Тед Хатчинсоны сейчас на Тенерифе, – зашипела она. – Ты была там наедине с их сыном!
– Именно так, мама! – вызывающе произнесла я. Я устала от всего этого. В конце концов, я взрослый человек.
И тут она разошлась. Она пыталась ударить меня, кинула в меня расческой, садилась на стул и тут же снова вскакивала, орала – и все это одновременно.
– Шлюха! – вопила она. – Ни стыда ни совести! А он-то! Женатый человек. А его трое детей? О них, конечно, ты не подумала?
Вероятно, по моему лицу было видно, как я поражена, потому что она взвизгнула:
– Ах, ты даже не знала? Что же ты за дура такая! Проклятая эгоистичная дура, которая всегда все делает через задницу! – ее лицо побагровело, она тяжело дышала. Я похолодела от ужаса.
– Держу пари, ты также не знаешь, за что его вышвырнули из Клойстерса в первый раз! Потому что его застали с замужней женщиной, в ванной! И еще… Сказать, что меня бесит больше всего?
– Нет, – попросила я. Но она все равно сказала.
– Мало того, что ты сделала меня посмешищем с этой своей наркоманией. Так теперь еще и это! Ты всегда была эгоистичной дрянью, и я не забыла, как ты съела пасхальное яйцо бедной Маргарет. Ты все это делаешь мне назло…
Я бросилась вон из комнаты, взбежала по лестнице, а она снизу, из ванной, кричала мне вслед:
– Эгоистичная, мерзкая девчонка! Можешь убираться! И обратно не возвращайся. Собирайся и проваливай. Я лично испытаю огромное облегчение. Не хочу тебя больше видеть. Ты меня измучила…
Меня трясло. Я всегда ненавидела ссоры и пасовала перед яростью мамы. Но на этот раз ее презрение ко мне привело меня в ужас. Конечно, я давно подозревала, что сильно разочаровала ее, но это так больно – получить столь явное подтверждение своим подозрениям. Не говоря уже о том, что она сообщила мне о Крисе. Мне не верилось. Так значит, он женат! И у него трое детей! Он явно не живет со своей женой, но от этого не легче.
Я все не могла смириться с тем, что настолько его не возбуждаю, что он даже кончить не смог. Его равнодушие уже само по себе расстроило меня, но в сочетании с гневным презрением матери – это было больше, чем я могла вынести.
Теперь я точно знала, что буду делать дальше. Сначала – переодеться. А потом – просить милостыню, воровать, занимать – что угодно, лишь бы раздобыть много денег, накупить чертову кучу наркотиков, заглотить их и… почувствовать себя лучше.
Ворвавшись к себе в комнату, я захлопнула дверь, чтобы не слышать маминых истерических воплей. Занавески были задернуты, а в моей постели кто-то спал. И даже не один, а двое. Хелен и Анна. Опять!
«Почему в этом доме никто никогда не спит в своей собственной постели!» – устало подумала я. И почему Хелен и Анна спят вместе? Они же друг друга терпеть не могут. Обе крепко спали, свернувшись, как двое котят, нежные и милые, с разметавшимися по подушкам длинными черными волосами. Их роскошные ресницы отбрасывали тени на гладкие смуглые щечки.
Я включила свет, и тут же поднялся недовольный рев.
– Ч-черт! – одна из них села в кровати. – Я же сплю!
– Выключи ты этот чертов свет! – простонала другая.
– Нет уж, – сказала я. – Это моя комната и мне нужно собрать вещи.
– Свинство, – пробормотала Хелен, вылезла из постели и принялась рыться у себя в сумочке.
– Ты вообще как? – озабоченно спросила меня Анна.
– Прекрасно, – коротко отозвалась я.
– Вот, – сказала Хелен, вручая Анне темные очки. – Надень, и давай спать дальше.
Сама Хелен тоже надела очки, и они снова легли. Так и лежали в постели в черных очках.
– Ну, – лениво спросила Хелен. – Трахнул тебя тот парень?
– Да, – дрожащим голосом ответила я, – и нет.
Хелен приподняла бровь:
– И да и нет? У него что, не стоит?
Я отмахнулась, жалея, что вообще ответила. Мне не хотелось обсуждать это.
– Осмелюсь напомнить тебе, – не отставала Хелен, – что анальное проникновение тоже считается половым актом.
– Спасибо, Хелен.
– Так у вас было?
– Что?
– Анальное проникновение.
– Нет.
– Тебе что, так не нравится?
– Да нет, я ничего не имею против. Вообще-то я никогда не пробовала, но никогда не призналась бы в этом своей младшей сестре. Это я должна была бы рассказывать ей о таких вещах, а не наоборот.
– Еще бы, – проворковала она.
65
Я опустошила мамин кошелек, взяв сто тридцать долларов, должно быть, отложенные на хозяйство. Потом я сдула пыль с ее кредитной карточки и прихватила и ее на всякий случай. Я подумала, не обчистить ли еще и Анну, но у нее, к счастью, оказалось лишь восемь пенсов в маленькой сумочке. Хелен клала свои деньги под подушку, так что ее растрясти не было никакой возможности.
У меня не было чувства, что я делаю что-то дурное. Я находилась во власти порыва и не могла остановиться. Мне позарез нужен был валиум и немного коки. Это все, о чем я сейчас могла думать. Злые слова моей матери рвали мой мозг на куски, и жить с этой болью я не могла.
Не помню, как я добралась до города. Все во мне кипело, каждая клеточка моего организма требовала химической подпитки, и не было на свете силы, которая могла бы меня остановить. Я совершенно не представляла себе, где раздобуду наркотики, но сразу сообразила, что в городе шансов больше, чем в нашей глуши. Я слыхала, что Дублин – очень неблагополучный в смысле наркотиков город. Так что надежда была.
Выйдя из поезда, я задумалась, куда податься. Лучше всего покупать коку в ночных клубах, но редкий ночной клуб открыт в девять утра. Мне бы подошел паб. Но где он, этот паб? Который из них? И почему все они закрыты? Я шла по улице, гонимая страхом и нарастающей жаждой наркотиков.
Помню, как-то мне ужасно хотелось в сортир, а нигде поблизости не было. Я тогда так же бегала по улицам в поисках кафе или бара. Все двери были закрыты, все здания как будто повернулись ко мне спиной. А мне хотелось все сильнее и сильнее, уже нестерпимо. И вот теперь я испытывала то же чувство беспомощности и тоски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56