У нее был удрученный вид.
– Я не должна была. Просто удавиться хочется! Как я могла? И это после того, как он побил меня!
– Побил? – я ушам своим не верила.
– Да не ночью, дура! Тогда, в детстве, на карнавале.
Когда я уходила. Люк попросил у меня номер телефона. Я молча вырвала листок из блокнота, аккуратно написала свой номер, потом, к изумлению Люка, смяла листок, скатала из него шарик и выбросила в мусорную корзину.
– Вот так, – ослепительно улыбнулась я. – Это избавит тебя от многих неприятностей.
Он все еще сидел в постели, облокотившись на спинку кровати. «Неплохой торс… для такого придурка», – мелькнуло у меня в голове.
Кажется, он был удивлен.
– Ну, пока, – я подарила ему еще одну ослепительную улыбку, развернулась на каблуках моих роскошных туфель и пошла к двери. Все. Это конец. Я чувствовала это всем телом, даже пятками.
– Подожди! – позвал он.
Ну что там еще? Должно быть, хочет поцеловать меня на прощанье. Зря. Ничего хорошего из этого не получится.
– Что? – мне едва удавалось скрыть свое нетерпение.
– Ты забыла серьги.
Мы с Бриджит поплелись домой, истерзанные и уставшие, в вечерних туалетах. Несмотря на восемь часов утра, уже было жарко и душно. Мы остановились в забегаловке у Бенни, где все всегда стоя пили кофе с рогаликами по дороге на работу, и тут же подверглись допросу с пристрастием.
– Ух ты, гляньте-ка, вы чем это, девчонки, всю ночь занимались, а? – спросил Бенни.
Он даже вышел из-за своей стойки, чтобы получше рассмотреть нас. Когда Бенни начинал жестикулировать и заговаривать с прохожими, полулицы собиралось поглазеть на этот спектакль.
– Вот я себя спрашиваю, – он гулко ударил себя в грудь, – что же это делается? – он театрально взмахнул руками, указывая на нас с Бриджит, на наши взлохмаченные головы и размазанный макияж. – И что ж мы видим? – для убедительности он указывает на свои глаза. – Черт знает что мы видим! – очередной взмах руками. – А я-то, дурак, думал: какие славные девчонки! – посетовал он.
– Возьми себя в руки. Бенни, – отрезала я. – Ничего ты такого не думал.
Какой бы там ни был прекрасный секс, больше с Люком я видеться не собиралась.
Я бы этого не пережила. Мы с Бриджит устроили разбор полетов. Нет, это не был упоительный обмен подробными воспоминаниями о сексуальных контактах, с диаграммами и чертежами, изображающими мужской пенис. Скорее, это напоминало оценку понесенного ущерба.
– Как ты думаешь, кто-нибудь видел, как он меня целовал? – спросила я Бриджит.
– Вас видела куча людей, – Бриджит удивилась моей наивности, – вот я, например.
– Да нет, – отмахнулась я. – Кто-нибудь… важный.
Люк позвонил мне. Разумеется, позвонил. Это те, чьих звонков я ждала, никогда мне не звонили. А он позвонил. Наверно, выудил смятый листок из мусорной корзины после моего ухода.
К телефону подошла Бриджит.
– А кто это говорит? – спросила она таким странным голосом, что я подняла глаза. Она уже яростно махала руками, подавая мне какие-то знаки.
– Это тебя! – прошептала она каким-то придушенным голосом.
Потом Бриджит прикрыла ладонью трубку, состроила страдальческую рожу, вторую руку положила себе между ног и присела, как это делают мужчины, загоняя шар в ворота при игре в гольф.
– Да кто это? – спросила я, хотя уже догадалась.
– Люк! – крикнула она шепотом.
Мой взгляд заметался по комнате, ища, куда бы спрятаться.
– Скажи, что меня нет дома, – умоляюще прошептала я. – Скажи, что я уехала обратно в Дублин.
– Не могу! – прошептала она. – Я не выдержу и засмеюсь. Извини.
– Сучка! – прошипела я и взяла трубку. – Я тебе это припомню. Да? – сказала я.
– Рейчел, детка, – отозвался он.
Забавно, но голос у него оказался приятнее, чем я запомнила. Такой густой и с намеком на улыбку.
– Это Люк. Помнишь меня?
Меня пронзило это «Помнишь меня?». Сколько раз я говорила эти слова мужчинам, которые, и я это прекрасно знала, меня не помнили! А я все равно зачем-то им звонила.
– Я тебя помню. Люк, – ответила я.
От многих мужчин я даже такого ответа не дождалась.
– Ну и как ты там? – спросил он. – Как работалось в среду? Я весь день был в разобранном виде.
Я издала вежливый смешок и стала подумывать, не положить ли трубку, притворившись, что внезапно испортился телефон. Он между тем рассказал мне о том, как провел неделю, и, я уверена, полагал, что под вымученной вежливостью я с трудом скрываю свое нетерпение увидеться. Я отвечала тем же холодноватым, преувеличено вежливым голосом, каким со мной в таких случаях говорили те самые мужчины, которым я была неинтересна. Фразы типа «Правда?» и «Вот как!». Забавно было оказаться по другую сторону.
Наконец он перешел к делу. Он хотел бы снова увидеться со мной. Например, пригласить меня пообедать, если я не против. В течение всего разговора Бриджит стояла в нескольких шагах от меня и махала руками, как ветряная мельница. Услыхав последний вопрос Люка, она широко расставила ноги и закивала головой, как ненормальная. Когда я неуклюже попыталась отклонить предложение Люка, Бриджит принялась делать неприличные движения животом и высовывать язык. Я повернулась к ней спиной, но она меня не оставила в покое.
– Пожалуй, нет… Нет, не думаю… – мямлила я в трубку. – Понимаешь, мне… мне не нужен бой-френд.
Какая ложь! Просто мне не нужен был Люк в качестве бойфренда.
Бриджит уже стояла на коленях, закатив глаза к потолку и изобразив на лице: «Я сейчас кончу!» Это было бы достойное завершение ее клоунады. К счастью. Люк не стал предлагать мне поддерживать просто дружеские отношения. Молодые люди, которых я заносила в графу «ошибки», всегда это предлагали. Они притворялись, что не обижаются на мой отказ, и давали понять, что будут счастливы остаться просто друзьями. Я обычно чувствовала себя виноватой и соглашалась с ними встретиться. А дальше, совершенно пьяная, оказывалась с ними в постели.
– Мне очень жаль, – сказала я.
Мне и правда было жаль – он действительно казался симпатичным.
– Ничего, – легко ответил он. – Надеюсь, еще как-нибудь увидимся и поболтаем.
– Ладно, – сказала я. – Ну, пока, – и бросила трубку.
– Сучка! – набросилась я на Бриджит, которая как раз уползала на коленях на кухню. – Погоди! Вот позвонит тебе Джои!
– Джои не позвонит, – мрачно ответила она, встав с колен. – Он не взял моего номера телефона.
Я села и стала рыться в сумочке в поисках валиума. Высыпала на ладонь три таблетки, подумала и добавила еще две. Что за мучение! Я ненавидела Люка за то, что он позвонил, за то, что заставил меня пройти через это. Ну почему вся моя жизнь – сплошная череда вот таких неприятностей? Что за проклятье лежит на мне?
17
На самом интересном месте чудесного сна меня разбудила какая-то странная женщина. Она светила фонариком прямо мне в физиономию.
– Рейчел, – сказала она. – Пора вставать. Было темно, хоть глаз выколи, и я понятия не имела, кто она такая. Я подумала, может, у меня галлюцинации, повернулась к ней спиной и снова закрыла глаза.
– Ну давайте же, Рейчел, – настаивала она громким шепотом. – А то разбудим Чаки.
С именем Чаки на меня снова обрушилась суровая реальность. Я вовсе не в своей постели в Нью-Йорке. Я в Клойстерсе, и какая-то сумасшедшая пытается поднять меня с постели среди ночи. Должно быть, это одна из тяжелых больных, которая случайно вырвалась из своей комнаты на чердаке, где ее обычно запирают.
– Привет, – сказала я – Идите-ка обратно в постель.
Я сказала это дружелюбно, но твердо, надеясь, что смогу снова заснуть.
– Я – ночная медсестра, – объяснила она.
– А я – клоун Коко, – огрызалась я. Пусть знает, что со мной тоже шутки плохи.
– Вставайте, вы – на завтраках.
– А почему не Чаки «на завтраках»? – Я слышала, что именно так надо разговаривать с психами.
– Потому что она не в группе Дона.
От этих слов «группа Дона» неожиданно повеяло чем-то зловещим.
– А я – в группе… в группе Дона? – завороженно спросила я.
И с ужасом поняла, что да, скорее всего, это именно так. Разве вчера вечером я сама на это не согласилась?
– Да.
Меня охватило предчувствие большой беды. Видно, все-таки придется вставать.
– Я отказываюсь быть в группе Дона, – сказала я. Она засмеялась, и при других обстоятельствах ее смех можно было даже назвать добрым.
– Вы не можете отказаться, – сказала она. – Кто же тогда будет готовить завтрак? Нельзя подводить остальных.
Я слишком устала, чтобы спорить с ней. Честно говоря, я уже слишком устала даже для того, чтобы просто понять, что происходит, и разозлиться на это. Сейчас имело значение только одно: если я не встану с постели, ко мне будут плохо относиться. Но я непременно разыщу этого Дона, кто бы он ни был, и доведу до его сведения свой отказ.
Я так замерзла и так хотела спать, что, вероятно, умерла бы от шока, если бы меня заставили, скажем, принять душ. А еще я боялась зажечь свет, чтобы Чаки не проснулась и не начала снова со мной разговаривать. Так что я в темноте натянула на себя одежду, которую вчера вечером просто бросила на пол, и поплелась в ванную, чтобы почистить зубы. Но там было занято. Пока я дожидалась, когда ванная освободится, та сумасшедшая лунатичка с фонариком появилась снова.
– Встали? Вот умница, – сказала она. – Извините, что пришлось знакомиться с вами при таких обстоятельствах. Я – Моника, одна из ночных медсестер.
Мне пришлось переложить зубную щетку в другую руку, чтобы поздороваться с ней. Она показалась мне симпатичной и по-матерински доброй, то есть совсем не похожей на мою маму.
Дверь в ванную наконец открылась, и в облаке запаха «Блю Стратос» выплыл Оливер Сталин. На нем были только брюки, а на полном плече висело полотенце. Можно было смело сказать, что он на девятом месяце беременности. Его огромный, голый, поросший седыми волосами живот, казалось, живет своей собственной жизнью. Оливер подмигнул мне и сказал: «Почистить перышки? Ванная к вашим услугам».
Неохотно побрызгав на себя водой, я потащилась вниз по лестнице. Я была настроена очень решительно: отыскать этого самого Дона и выполнить тягостную обязанность – отказаться от почетного права готовить завтрак.
Как только я вошла в убийственно холодную кухню, ко мне сразу бросился плотный человечек средних лет в шлеме танкиста. У меня снова возникло чувство, что я наглоталась галлюциногенов.
– Молодец девочка, встала… – запыхавшись, сказал танкист. – На мне – пудинг, а вы займитесь сосисками, ладно?
– Вы – Дон? – удивленно спросила я.
– Ну а кто же еще? – с некоторым раздражением ответил он.
Я была смущена. Дон, оказывается, тоже пациент, я его видела вчера несколько раз. Он был один из этих – в коричневых джемперах. Как же это вышло, что он выбился в лидеры? Я была так удивлена, что спросила его об этом.
И он поведал мне то, о чем я уже и сама догадывалась. Все в лучших традициях клиники Бетти Форд: пациенты Клойстерса делали большую часть хозяйственных работ сами.
– Это – чтобы привить нам чувство ответственности и взаимопомощи, – сказал он, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. – И я – главный в этой группе потому, что я здесь уже шесть недель.
– А всего сколько групп? – спросила я.
– Четыре, – сказал Дон. – Завтраки – это мы. Еще есть ланчи, обеды и ужины.
Я начала было объяснять ему, что не могу быть в этой группе. И вообще ни в какой. У меня аллергия на работу по дому, и, кроме того, я вообще не больна. И все, что надо знать про ответственность и взаимопомощь, я знаю. Но Дон недослушал.
– Нам бы лучше поторопиться, – сказал он. – Они спустятся с минуты на минуту, голодные, как волки. Пойду принесу яйца.
– Но…
– И следите за Эймоном, – спохватился он, – не то сожрет весь бекон! – И он умчался прочь. – Очень неразумно назначать ОБЖ в группу по завтракам, – бросил он через плечо.
– Что это такое – ОБЖ? – крикнула я ему вслед.
– Обжора, – ответил сдавленный голос.
Я обернулась и увидела Эймона. Не знаю, почему я раньше его не заметила. Он ведь занимал половину кухни. А голос у него был сдавленный оттого, что он набил рот хлебом, откусив добрую половину буханки.
– Донесете на меня? – Он смотрел на меня собачьими глазами и поглощал кусок за куском.
– Донесу? – воскликнула я. – Зачем мне на вас доносить?
– Почему бы и нет? – Он казался уязвленным. – Вам следует заботиться обо мне, помогать мне преодолеть вредные привычки. И я должен вам помогать.
– Но вы – взрослый человек, – смущенно заметила я. – И если вам хочется съесть кусок хлеба, которого хватило бы на целую семью… – я сделала паузу и потрогала хлеб, – если вам нужен черствый кусок хлеба, которого хватило бы на целую семью, то… это дело ваше.
– Хорошо же! – воскликнул он воинственно. – Тогда я съем.
Опять я невпопад! Я всего лишь хотела быть любезной.
– Ум-м! – Он метнул в меня победоносный взгляд, запихивая в рот очередной кусок хлеба. – Сейчас еще один съем!
И он вызывающе принялся за вторую буханку. То есть на моей памяти она была вторая. Сколько он успел их съесть до моего прихода, один бог знает. В коридоре послышались шаги. Дон вернулся. За ним следовал Сталин, и у обоих в руках была куча картонных контейнеров с яйцами.
– Эй, ребята… – Дон почему-то очень расстроился, увидев, что хлеба больше нет.
Он в ярости повернулся ко мне:
– Что здесь происходит? Послушайте, Рейчел, он съел весь хлеб, не осталось даже на тосты! – голос его становился все выше и выше и достиг апогея на слове «тосты». Оно было произнесено так, что стекла задрожали.
Я почувствовала себя больной, пришибленной, выбитой из колеи. И это отдых? Я даже на работу так рано никогда не вставала. Если бы я знала, что хлеба больше нет, я бы, наверно, остановила Эймона. Теперь все будут меня ненавидеть…
– Извините, – пробормотала я, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать.
– Да ничего, – добродушно утешил меня Дон. – Его сам дьявол не остановит.
– Извините, – повторила я, еще раз взглянула на Дона полными слез глазами и захлопала мокрыми ресницами. Инцидент был исчерпан.
– Не беспокойтесь, – продолжал Дон. – Он каждое утро это делает. Все уже привыкли, что тостов нет.
Потом он стал разбивать яйца в миску. Было еще слишком рано, чтобы спокойно смотреть на тридцать три разбитых яйца. Мой желудок взбунтовался.
– Вам плохо? – встревоженно спросил Сталин.
– Конечно, ей плохо! – заявил Дон. – Ты что, не видишь, идиот? Девушке плохо. Ради бога, дайте ребенку сесть!
Дон засуетился, забегал, поскользнулся на упавшем ломтике бекона, чуть не сбил нас с ног, но в конце концов усадил меня на стул.
– Позвать медсестру? Эй, позовите медсестру! – велел он Сталину и Эймону. – Сожмите голову ладонями… то есть, я хотел сказать, коленями.
– Нет, нет, – слабо запротестовала я, – это просто яйца… К тому же я недоспала…
– У вас часом не похмелье, а? – спросил Сталин.
Ну и вопрос! Дон был шокирован.
– Разумеется, у ребенка никакое не похмелье…
Он приблизил свое пухлое обеспокоенное лицо к моему:
– Ведь правда?
Я помотала головой.
– Вот видишь! – победоносно взглянул он на Сталина.
Позже я узнала, что Дону сорок восемь, что он «убежденный холостяк» и живет с мамой. Признаться, узнав об этом, я ничуть не удивилась.
– А вы случайно не залетели? – спросил тогда Сталин. – Моя Рита смотреть не могла на яйца, когда носила первых четверых.
– Нет, я не беременна.
– Откуда вы знаете?
– Просто знаю и все.
Не думает же он, что я буду обсуждать с ним свой менструальный цикл!
Итак, завтрак приготовили Дон, Эймон, Сталин и еще один паренек, которого я видела сто лет назад, то есть вчера. Я же сидела на стуле, отхлебывала воду из стакана и старалась глубоко дышать, чтобы не стошнило. Оказалось, что парнишку зовут Барри. Это он вчера в столовой ругался с Сейди.
Перед самым завтраком я сообразила, что скоро увижу Криса, а между тем совершенно не накрашена. Усталость, тошнота и пережитые унижения не помешали мне обеспокоиться. Но только я собралась отползти к себе в комнату, чтобы положить на лицо хоть немного румян и подкрасить глаза, как мне преградила дорогу приветливая медсестра Моника. Вот-вот начнется завтрак, и я никуда не уйду, пока он не кончится.
– Но… – слабо запротестовала я.
– Скажите мне, что вам нужно взять из вашей комнаты, и я принесу, – предложила она с теплой, но весьма твердой улыбкой.
Разумеется, я не смогла сказать ей, что мне нужно. Мало ли что она подумает. Так что я проскользнула в столовую, низко склонив голову, чтобы Крис не разглядел моего лица без грима и не понял, какая я на самом деле страшненькая. Весь завтрак я просидела, не поднимая головы.
Они все были такие жизнерадостные! И это несмотря на отсутствие тостов.
– Тостов нету? Опять? – засмеялся Питер.
Вероятно, он засмеялся бы, даже если бы услышал, что его дом сгорел до основания и вся семья погибла в огне.
– Опять нету тостов, – заметил еще чей-то голос.
– Опять мы без тостов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Я не должна была. Просто удавиться хочется! Как я могла? И это после того, как он побил меня!
– Побил? – я ушам своим не верила.
– Да не ночью, дура! Тогда, в детстве, на карнавале.
Когда я уходила. Люк попросил у меня номер телефона. Я молча вырвала листок из блокнота, аккуратно написала свой номер, потом, к изумлению Люка, смяла листок, скатала из него шарик и выбросила в мусорную корзину.
– Вот так, – ослепительно улыбнулась я. – Это избавит тебя от многих неприятностей.
Он все еще сидел в постели, облокотившись на спинку кровати. «Неплохой торс… для такого придурка», – мелькнуло у меня в голове.
Кажется, он был удивлен.
– Ну, пока, – я подарила ему еще одну ослепительную улыбку, развернулась на каблуках моих роскошных туфель и пошла к двери. Все. Это конец. Я чувствовала это всем телом, даже пятками.
– Подожди! – позвал он.
Ну что там еще? Должно быть, хочет поцеловать меня на прощанье. Зря. Ничего хорошего из этого не получится.
– Что? – мне едва удавалось скрыть свое нетерпение.
– Ты забыла серьги.
Мы с Бриджит поплелись домой, истерзанные и уставшие, в вечерних туалетах. Несмотря на восемь часов утра, уже было жарко и душно. Мы остановились в забегаловке у Бенни, где все всегда стоя пили кофе с рогаликами по дороге на работу, и тут же подверглись допросу с пристрастием.
– Ух ты, гляньте-ка, вы чем это, девчонки, всю ночь занимались, а? – спросил Бенни.
Он даже вышел из-за своей стойки, чтобы получше рассмотреть нас. Когда Бенни начинал жестикулировать и заговаривать с прохожими, полулицы собиралось поглазеть на этот спектакль.
– Вот я себя спрашиваю, – он гулко ударил себя в грудь, – что же это делается? – он театрально взмахнул руками, указывая на нас с Бриджит, на наши взлохмаченные головы и размазанный макияж. – И что ж мы видим? – для убедительности он указывает на свои глаза. – Черт знает что мы видим! – очередной взмах руками. – А я-то, дурак, думал: какие славные девчонки! – посетовал он.
– Возьми себя в руки. Бенни, – отрезала я. – Ничего ты такого не думал.
Какой бы там ни был прекрасный секс, больше с Люком я видеться не собиралась.
Я бы этого не пережила. Мы с Бриджит устроили разбор полетов. Нет, это не был упоительный обмен подробными воспоминаниями о сексуальных контактах, с диаграммами и чертежами, изображающими мужской пенис. Скорее, это напоминало оценку понесенного ущерба.
– Как ты думаешь, кто-нибудь видел, как он меня целовал? – спросила я Бриджит.
– Вас видела куча людей, – Бриджит удивилась моей наивности, – вот я, например.
– Да нет, – отмахнулась я. – Кто-нибудь… важный.
Люк позвонил мне. Разумеется, позвонил. Это те, чьих звонков я ждала, никогда мне не звонили. А он позвонил. Наверно, выудил смятый листок из мусорной корзины после моего ухода.
К телефону подошла Бриджит.
– А кто это говорит? – спросила она таким странным голосом, что я подняла глаза. Она уже яростно махала руками, подавая мне какие-то знаки.
– Это тебя! – прошептала она каким-то придушенным голосом.
Потом Бриджит прикрыла ладонью трубку, состроила страдальческую рожу, вторую руку положила себе между ног и присела, как это делают мужчины, загоняя шар в ворота при игре в гольф.
– Да кто это? – спросила я, хотя уже догадалась.
– Люк! – крикнула она шепотом.
Мой взгляд заметался по комнате, ища, куда бы спрятаться.
– Скажи, что меня нет дома, – умоляюще прошептала я. – Скажи, что я уехала обратно в Дублин.
– Не могу! – прошептала она. – Я не выдержу и засмеюсь. Извини.
– Сучка! – прошипела я и взяла трубку. – Я тебе это припомню. Да? – сказала я.
– Рейчел, детка, – отозвался он.
Забавно, но голос у него оказался приятнее, чем я запомнила. Такой густой и с намеком на улыбку.
– Это Люк. Помнишь меня?
Меня пронзило это «Помнишь меня?». Сколько раз я говорила эти слова мужчинам, которые, и я это прекрасно знала, меня не помнили! А я все равно зачем-то им звонила.
– Я тебя помню. Люк, – ответила я.
От многих мужчин я даже такого ответа не дождалась.
– Ну и как ты там? – спросил он. – Как работалось в среду? Я весь день был в разобранном виде.
Я издала вежливый смешок и стала подумывать, не положить ли трубку, притворившись, что внезапно испортился телефон. Он между тем рассказал мне о том, как провел неделю, и, я уверена, полагал, что под вымученной вежливостью я с трудом скрываю свое нетерпение увидеться. Я отвечала тем же холодноватым, преувеличено вежливым голосом, каким со мной в таких случаях говорили те самые мужчины, которым я была неинтересна. Фразы типа «Правда?» и «Вот как!». Забавно было оказаться по другую сторону.
Наконец он перешел к делу. Он хотел бы снова увидеться со мной. Например, пригласить меня пообедать, если я не против. В течение всего разговора Бриджит стояла в нескольких шагах от меня и махала руками, как ветряная мельница. Услыхав последний вопрос Люка, она широко расставила ноги и закивала головой, как ненормальная. Когда я неуклюже попыталась отклонить предложение Люка, Бриджит принялась делать неприличные движения животом и высовывать язык. Я повернулась к ней спиной, но она меня не оставила в покое.
– Пожалуй, нет… Нет, не думаю… – мямлила я в трубку. – Понимаешь, мне… мне не нужен бой-френд.
Какая ложь! Просто мне не нужен был Люк в качестве бойфренда.
Бриджит уже стояла на коленях, закатив глаза к потолку и изобразив на лице: «Я сейчас кончу!» Это было бы достойное завершение ее клоунады. К счастью. Люк не стал предлагать мне поддерживать просто дружеские отношения. Молодые люди, которых я заносила в графу «ошибки», всегда это предлагали. Они притворялись, что не обижаются на мой отказ, и давали понять, что будут счастливы остаться просто друзьями. Я обычно чувствовала себя виноватой и соглашалась с ними встретиться. А дальше, совершенно пьяная, оказывалась с ними в постели.
– Мне очень жаль, – сказала я.
Мне и правда было жаль – он действительно казался симпатичным.
– Ничего, – легко ответил он. – Надеюсь, еще как-нибудь увидимся и поболтаем.
– Ладно, – сказала я. – Ну, пока, – и бросила трубку.
– Сучка! – набросилась я на Бриджит, которая как раз уползала на коленях на кухню. – Погоди! Вот позвонит тебе Джои!
– Джои не позвонит, – мрачно ответила она, встав с колен. – Он не взял моего номера телефона.
Я села и стала рыться в сумочке в поисках валиума. Высыпала на ладонь три таблетки, подумала и добавила еще две. Что за мучение! Я ненавидела Люка за то, что он позвонил, за то, что заставил меня пройти через это. Ну почему вся моя жизнь – сплошная череда вот таких неприятностей? Что за проклятье лежит на мне?
17
На самом интересном месте чудесного сна меня разбудила какая-то странная женщина. Она светила фонариком прямо мне в физиономию.
– Рейчел, – сказала она. – Пора вставать. Было темно, хоть глаз выколи, и я понятия не имела, кто она такая. Я подумала, может, у меня галлюцинации, повернулась к ней спиной и снова закрыла глаза.
– Ну давайте же, Рейчел, – настаивала она громким шепотом. – А то разбудим Чаки.
С именем Чаки на меня снова обрушилась суровая реальность. Я вовсе не в своей постели в Нью-Йорке. Я в Клойстерсе, и какая-то сумасшедшая пытается поднять меня с постели среди ночи. Должно быть, это одна из тяжелых больных, которая случайно вырвалась из своей комнаты на чердаке, где ее обычно запирают.
– Привет, – сказала я – Идите-ка обратно в постель.
Я сказала это дружелюбно, но твердо, надеясь, что смогу снова заснуть.
– Я – ночная медсестра, – объяснила она.
– А я – клоун Коко, – огрызалась я. Пусть знает, что со мной тоже шутки плохи.
– Вставайте, вы – на завтраках.
– А почему не Чаки «на завтраках»? – Я слышала, что именно так надо разговаривать с психами.
– Потому что она не в группе Дона.
От этих слов «группа Дона» неожиданно повеяло чем-то зловещим.
– А я – в группе… в группе Дона? – завороженно спросила я.
И с ужасом поняла, что да, скорее всего, это именно так. Разве вчера вечером я сама на это не согласилась?
– Да.
Меня охватило предчувствие большой беды. Видно, все-таки придется вставать.
– Я отказываюсь быть в группе Дона, – сказала я. Она засмеялась, и при других обстоятельствах ее смех можно было даже назвать добрым.
– Вы не можете отказаться, – сказала она. – Кто же тогда будет готовить завтрак? Нельзя подводить остальных.
Я слишком устала, чтобы спорить с ней. Честно говоря, я уже слишком устала даже для того, чтобы просто понять, что происходит, и разозлиться на это. Сейчас имело значение только одно: если я не встану с постели, ко мне будут плохо относиться. Но я непременно разыщу этого Дона, кто бы он ни был, и доведу до его сведения свой отказ.
Я так замерзла и так хотела спать, что, вероятно, умерла бы от шока, если бы меня заставили, скажем, принять душ. А еще я боялась зажечь свет, чтобы Чаки не проснулась и не начала снова со мной разговаривать. Так что я в темноте натянула на себя одежду, которую вчера вечером просто бросила на пол, и поплелась в ванную, чтобы почистить зубы. Но там было занято. Пока я дожидалась, когда ванная освободится, та сумасшедшая лунатичка с фонариком появилась снова.
– Встали? Вот умница, – сказала она. – Извините, что пришлось знакомиться с вами при таких обстоятельствах. Я – Моника, одна из ночных медсестер.
Мне пришлось переложить зубную щетку в другую руку, чтобы поздороваться с ней. Она показалась мне симпатичной и по-матерински доброй, то есть совсем не похожей на мою маму.
Дверь в ванную наконец открылась, и в облаке запаха «Блю Стратос» выплыл Оливер Сталин. На нем были только брюки, а на полном плече висело полотенце. Можно было смело сказать, что он на девятом месяце беременности. Его огромный, голый, поросший седыми волосами живот, казалось, живет своей собственной жизнью. Оливер подмигнул мне и сказал: «Почистить перышки? Ванная к вашим услугам».
Неохотно побрызгав на себя водой, я потащилась вниз по лестнице. Я была настроена очень решительно: отыскать этого самого Дона и выполнить тягостную обязанность – отказаться от почетного права готовить завтрак.
Как только я вошла в убийственно холодную кухню, ко мне сразу бросился плотный человечек средних лет в шлеме танкиста. У меня снова возникло чувство, что я наглоталась галлюциногенов.
– Молодец девочка, встала… – запыхавшись, сказал танкист. – На мне – пудинг, а вы займитесь сосисками, ладно?
– Вы – Дон? – удивленно спросила я.
– Ну а кто же еще? – с некоторым раздражением ответил он.
Я была смущена. Дон, оказывается, тоже пациент, я его видела вчера несколько раз. Он был один из этих – в коричневых джемперах. Как же это вышло, что он выбился в лидеры? Я была так удивлена, что спросила его об этом.
И он поведал мне то, о чем я уже и сама догадывалась. Все в лучших традициях клиники Бетти Форд: пациенты Клойстерса делали большую часть хозяйственных работ сами.
– Это – чтобы привить нам чувство ответственности и взаимопомощи, – сказал он, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. – И я – главный в этой группе потому, что я здесь уже шесть недель.
– А всего сколько групп? – спросила я.
– Четыре, – сказал Дон. – Завтраки – это мы. Еще есть ланчи, обеды и ужины.
Я начала было объяснять ему, что не могу быть в этой группе. И вообще ни в какой. У меня аллергия на работу по дому, и, кроме того, я вообще не больна. И все, что надо знать про ответственность и взаимопомощь, я знаю. Но Дон недослушал.
– Нам бы лучше поторопиться, – сказал он. – Они спустятся с минуты на минуту, голодные, как волки. Пойду принесу яйца.
– Но…
– И следите за Эймоном, – спохватился он, – не то сожрет весь бекон! – И он умчался прочь. – Очень неразумно назначать ОБЖ в группу по завтракам, – бросил он через плечо.
– Что это такое – ОБЖ? – крикнула я ему вслед.
– Обжора, – ответил сдавленный голос.
Я обернулась и увидела Эймона. Не знаю, почему я раньше его не заметила. Он ведь занимал половину кухни. А голос у него был сдавленный оттого, что он набил рот хлебом, откусив добрую половину буханки.
– Донесете на меня? – Он смотрел на меня собачьими глазами и поглощал кусок за куском.
– Донесу? – воскликнула я. – Зачем мне на вас доносить?
– Почему бы и нет? – Он казался уязвленным. – Вам следует заботиться обо мне, помогать мне преодолеть вредные привычки. И я должен вам помогать.
– Но вы – взрослый человек, – смущенно заметила я. – И если вам хочется съесть кусок хлеба, которого хватило бы на целую семью… – я сделала паузу и потрогала хлеб, – если вам нужен черствый кусок хлеба, которого хватило бы на целую семью, то… это дело ваше.
– Хорошо же! – воскликнул он воинственно. – Тогда я съем.
Опять я невпопад! Я всего лишь хотела быть любезной.
– Ум-м! – Он метнул в меня победоносный взгляд, запихивая в рот очередной кусок хлеба. – Сейчас еще один съем!
И он вызывающе принялся за вторую буханку. То есть на моей памяти она была вторая. Сколько он успел их съесть до моего прихода, один бог знает. В коридоре послышались шаги. Дон вернулся. За ним следовал Сталин, и у обоих в руках была куча картонных контейнеров с яйцами.
– Эй, ребята… – Дон почему-то очень расстроился, увидев, что хлеба больше нет.
Он в ярости повернулся ко мне:
– Что здесь происходит? Послушайте, Рейчел, он съел весь хлеб, не осталось даже на тосты! – голос его становился все выше и выше и достиг апогея на слове «тосты». Оно было произнесено так, что стекла задрожали.
Я почувствовала себя больной, пришибленной, выбитой из колеи. И это отдых? Я даже на работу так рано никогда не вставала. Если бы я знала, что хлеба больше нет, я бы, наверно, остановила Эймона. Теперь все будут меня ненавидеть…
– Извините, – пробормотала я, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать.
– Да ничего, – добродушно утешил меня Дон. – Его сам дьявол не остановит.
– Извините, – повторила я, еще раз взглянула на Дона полными слез глазами и захлопала мокрыми ресницами. Инцидент был исчерпан.
– Не беспокойтесь, – продолжал Дон. – Он каждое утро это делает. Все уже привыкли, что тостов нет.
Потом он стал разбивать яйца в миску. Было еще слишком рано, чтобы спокойно смотреть на тридцать три разбитых яйца. Мой желудок взбунтовался.
– Вам плохо? – встревоженно спросил Сталин.
– Конечно, ей плохо! – заявил Дон. – Ты что, не видишь, идиот? Девушке плохо. Ради бога, дайте ребенку сесть!
Дон засуетился, забегал, поскользнулся на упавшем ломтике бекона, чуть не сбил нас с ног, но в конце концов усадил меня на стул.
– Позвать медсестру? Эй, позовите медсестру! – велел он Сталину и Эймону. – Сожмите голову ладонями… то есть, я хотел сказать, коленями.
– Нет, нет, – слабо запротестовала я, – это просто яйца… К тому же я недоспала…
– У вас часом не похмелье, а? – спросил Сталин.
Ну и вопрос! Дон был шокирован.
– Разумеется, у ребенка никакое не похмелье…
Он приблизил свое пухлое обеспокоенное лицо к моему:
– Ведь правда?
Я помотала головой.
– Вот видишь! – победоносно взглянул он на Сталина.
Позже я узнала, что Дону сорок восемь, что он «убежденный холостяк» и живет с мамой. Признаться, узнав об этом, я ничуть не удивилась.
– А вы случайно не залетели? – спросил тогда Сталин. – Моя Рита смотреть не могла на яйца, когда носила первых четверых.
– Нет, я не беременна.
– Откуда вы знаете?
– Просто знаю и все.
Не думает же он, что я буду обсуждать с ним свой менструальный цикл!
Итак, завтрак приготовили Дон, Эймон, Сталин и еще один паренек, которого я видела сто лет назад, то есть вчера. Я же сидела на стуле, отхлебывала воду из стакана и старалась глубоко дышать, чтобы не стошнило. Оказалось, что парнишку зовут Барри. Это он вчера в столовой ругался с Сейди.
Перед самым завтраком я сообразила, что скоро увижу Криса, а между тем совершенно не накрашена. Усталость, тошнота и пережитые унижения не помешали мне обеспокоиться. Но только я собралась отползти к себе в комнату, чтобы положить на лицо хоть немного румян и подкрасить глаза, как мне преградила дорогу приветливая медсестра Моника. Вот-вот начнется завтрак, и я никуда не уйду, пока он не кончится.
– Но… – слабо запротестовала я.
– Скажите мне, что вам нужно взять из вашей комнаты, и я принесу, – предложила она с теплой, но весьма твердой улыбкой.
Разумеется, я не смогла сказать ей, что мне нужно. Мало ли что она подумает. Так что я проскользнула в столовую, низко склонив голову, чтобы Крис не разглядел моего лица без грима и не понял, какая я на самом деле страшненькая. Весь завтрак я просидела, не поднимая головы.
Они все были такие жизнерадостные! И это несмотря на отсутствие тостов.
– Тостов нету? Опять? – засмеялся Питер.
Вероятно, он засмеялся бы, даже если бы услышал, что его дом сгорел до основания и вся семья погибла в огне.
– Опять нету тостов, – заметил еще чей-то голос.
– Опять мы без тостов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56