– Психику, говоришь? Ну, ну.
– И вообще у меня спины просто нет.
– Господи Иисусе, это еще как?
– А вот так. Он прав, психотерапевт этот мой. Спину я чувствую, потому что у меня синдром гадкого утенка.
– Ну знаешь, я всякое слыхала, но чтоб платить какому-то шарлатану двести долларов в час и за это слушать, что ты гадкий утенок…
– Не надо так, Голди, ты же не знаешь ничего.
– Все знаю: гадкий утенок становится лебедем, так ведь?
– А вот и не становится. Потому что не может стать лебедем, он ведь с самого начала уже был лебедем, а никаким не утенком.
– Ага, поняла, ты, выходит, не утенок, а лебеденок. Ну, я тебе так скажу: шарлатан этот твой не врач, а говнюк.
– Кого это вы так ласково, Голди? – послышался голос Рихарда.
– Что вы, доктор, что вы, я вообще не знаю, что это за слово такое, в жизни не слышала. – Но было понятно, что Голди никак не может успокоиться, и все из-за Эллен.
Рихард опустился на свободный стул, нашел под столом руку Эллен, погладил.
От Голди не укрылся смысл происходящего, и она метнула на Эллен взгляд, точно говоривший: «Ах скажите на милость, нежности какие!» Эллен молча приказала ей взглядом обойтись без шуточек по этому поводу. Тогда Голди послала Рихарду обворожительную улыбку и принялась, как обычно, язвить с беспечным выражением на лице:
– Ах доктор, что это за кошмар меня каждую ночь преследует, так и вижу, как вы меня скальпелем вспарываете.
Рихард рассмеялся:
– Что вы, Голди, эта честь по праву принадлежит доктору Файнбергу, разве нет?
– Если вы подразумеваете сегодняшнюю смену, то тогда – доктору Смозерсу. Он два раза ронял иглу, зашивая эту новую кинозвезду.
– Какую кинозвезду? – Эллен тут же вспомнила тело на каталке, сопровождаемое сестрой Кларитой.
– Доуни… как же ее фамилия?.. ну, жена певца этого, от которого все с ума сходят. Да, кстати, я же обещала помочь сестре Кларите, пора мне в палату идти, – и Голди поднялась.
– Так что с нею такое произошло? – Эллен стало по-настоящему любопытно.
– Бедняжечка, она в Центральном парке каталась, а лошадка возьми да копытом ей прямо по физиономии и врежь. – Голди говорила бесстрастно, но не оставляя сомнений, какой убедительной находит она эту версию. – Так вот подкова ее рифленая и отпечаталась, даже сейчас видно. Ну, я побежала.
– Уж эта твоя Голди… – Рихард только головой покачал.
– Она моя лучшая подруга.
– Да мне она тоже симпатична, хотя, честно тебе скажу, юмор у нее, на мой вкус, странноватый… черный слишком, да? – как у всех этих, которые этническое меньшинство.
– Как все прошло во Флориде? – сменила тему Эллен.
– Ах Эллен, – он поморщился при неприятном воспоминании, а она терпеливо ждала, пока Рихард соберется с силами. – Такая трагедия. Молодая пара, единственный ребенок и урод, без мозга…
– Что, совсем?
– Ну, почти… и родители, редкость такая, готовы были отдать его органы, ведь все равно ему больше недели не прожить, а если будет ребенок, которому что-то жизненно необходимо, то пусть… Теперь понимаешь, что я ни за что не мог упустить такой случай.
– Конечно, Рихард. И я горжусь тобой.
– Гордиться нечем, как ни жаль. Суд не позволил сделать, что нужно.
– То есть как это? По каким причинам?
– У вас тут в Америке особенные судьи, и они утверждают, что врач не имеет права удалять жизненно важные органы, пока респираторные функции отправляются и сердце работает нормально.
– Но ведь ребенок так или иначе был обречен!
– В том-то и трагедия, – в голосе Рихарда слышалось нескрываемое возмущение. – У девочки этой несчастной ни черепной коробки, ни мозга, все отсутствует – зрение, обоняние, слух. Она скончалась, пока рассматривали нашу апелляцию.
– Кошмар какой-то.
– А самый кошмар в том, что крохотный ребенок, который ждал сердце для пересадки, умер в той же больнице, почти вслед за нею. – Он вертел в руках пустую чашку, совершенно раздавленный рассказом.
Эллен ощутила, что вся переполнена сочувствием к нему.
– Рихард, вот станешь главным врачом и, как знать, установишь правильные порядки.
Он так и вскинулся:
– Послушай, Эллен, у вас в Америке вся власть принадлежит судьям, а они ни черта не смыслят в медицине. – Он помедлил. – Хотя лично для меня должность главного врача будет важным шагом…
Эллен ждала, что он скажет дальше.
– Потому что появятся деньги, и тогда я смогу открыть собственную больницу где-нибудь в другой стране, в Европе, а может, в Африке. А здесь я уже не могу больше выносить эти бесконечные выяснения насчет прав каждого отдельно взятого гражданина, а также и зародыша, и павиана тоже; в общем, только и слышишь – права, права, права – бред да и только. Я хочу спасти как можно больше людей, пока есть шанс это сделать!
Когда Рихарда посещало вдохновение, Эллен, слушая его, чувствовала, как у нее по спине мурашки бегут.
– А знаешь, – решилась вмешаться она, – обо всем этом надо непременно в твоей книге сказать.
– Согласен, – твердо произнес он. Потом, откинувшись на спинку, расслабился, отошел. – Ладно, хватит все о печальном да о печальном. Расскажи, чем занималась в мое отсутствие.
– Да ничем особенным, только… только я наконец подыскала временного квартиранта.
– Отлично. И кто она?
– Не она. Он.
– Вот это новость! – Рихард отхлебнул кофе. – Впрочем, ты, конечно, шутишь?
«Н-да», – подумала Эллен. Так она и знала, что ему это придется не очень-то по вкусу.
– Его зовут Бен Джекобс, он очень приятный старичок, вдовец. Ищет для себя постоянное жилье, а пока поможет мне справляться с арендной платой. По-моему, все замечательно устраивается, а там, надеюсь, кто-нибудь переедет ко мне жить постоянно.
– Незнакомый мужчина, – сказал Рихард, насупившись, – далеко не идеальный квартирант для молодой незамужней женщины, и неважно, сколько ему лет и какое у него там семейное положение. – Это было произнесено с нескрываемым сарказмом.
Эллен почувствовала, что сейчас сорвется. Кто он, в конце концов, такой, чтобы давать ей наставления вроде приказов! За квартиру-то платить ей одной, она из сил выбивается, чтобы наскрести эти деньги, у нее для себя лишнего доллара вечно нет.
– Согласна, – она с треском поставила чашку на столик. – Вот и переезжай ко мне. А ему я дам отбой.
Рихард нагнулся к ней, взял за руку.
– Ты же знаешь, почему я этого сделать не могу.
– Нет, не знаю.
– Эллен, я ведь тут меньше года. И это католическая больница…
– Но ты, кажется, не епископ, да и я в монахини не постригалась.
– Ну зачем ты так? Совет директоров состоит из людей с устаревшими взглядами. Но решение, кого назначить на какую должность, принимают именно эти люди.
Эллен ничего не ответила.
– Уверен, нам не следует съезжаться, пока… – пауза, – пока мы не поженимся.
У Эллен перехватило дыхание. Она вскинула голову, посмотрела на него в упор. Губы зашевелились, но она так и не смогла произнести ни слова. Еще бы, ведь о том, что они, возможно, поженятся, он упомянул впервые.
Глава VII
На часах в прихожей тренажерного зала было без пяти девять, когда прозвенел звонок, возвещая о приходе Милта, который, как всегда, задыхался и, обливаясь потом, проклинал Бена за то, что лифт опять не включен. Предшествующий клиент – он сейчас усердно приседает с гантелями – уйдет ровно в девять. Бен всегда работал только с одним клиентом. Пятнадцать минут интенсивной прокачки – больше, он был убежден, никому и не потребуется, чтобы чувствовать себя в форме, – и затем следующий. Милт много раз ему говорил, что разумнее организовать группы по пять человек, по десять, заниматься с ними не пятнадцать минут, а полчаса, тогда и денег станет больше, но Бен даже слушать об этом не хотел. У него своя методика, вот и весь разговор. А дипломатом он всегда был никудышним. Приходивших на осмотр он бесцеремонно ощупывал, прямо им указывая, где лишний жирок, и не деликатничал при этом. Милту от этой его прямоты доставалось чаще и больше всех. Сколько уж раз он слышал от Бена: «Милти, если ты не будешь выводить из организма все эти жиры, которые поглотил, кончишь тем, что вот тут у тебя будет висеть и здесь тоже, а вот в этом месте появится целый курдюк сала…»
– Послушай, Бен, я же не собираюсь в профессиональный футбол подаваться, – пробовал защитить свои привычки Милт.
– При чем тут футбол? Ты по телевизору видел Джона Мэддена? Он ведь играл за «Орлов», пока не стал тренировать «Объездчиков», помнишь, наверное. А теперь полюбуйся – сплошной комок жира, вот что он такое, а знаешь почему? Потому что, как ел бифштексы на завтрак, так и теперь ест, только раньше-то он энергию в игре расходовал, а теперь – приседай, приседай! – даже клип ему сделать трудно, расплылся совсем. Вот и ты таким скоро станешь, Милт.
– Так что ты хочешь, чтобы я Сару в обморок поверг, отказываясь от ее стряпни?
Тут Бен обычно вскидывал вверх руки, признавая поражение, и разговор прекращался, по крайней мере, до следующего визита. Милт знал: сегодня опять придется ему выслушивать все эти попреки. Он вздохнул, подошел к доске с вырезками – любопытно, какую Бен подобрал «пищу для размышлений», так это у него вроде бы называется. Ага, вот, пожалуйста: «Пешком, а не бегом», – заголовок подчеркнут красным карандашом. Милт достал очки, принялся читать – похоже, Бен сам это сочинил, очень уж в его духе. «Специалисты провели исследования, ясно доказывающие, что количество необходимых физических упражнений скорее невелико…» Дальше описывались результаты медицинского тестирования, выявившего, что большие физические нагрузки, к которым обычно прибегают в школах аэробики, тем более таких, где преподаватели не имеют достаточно опыта, серьезно угрожают здоровью, тогда как короткое, но насыщенное упражнение действительно оздоровляет организм, причем всякий риск при этом полностью исключен.
Милт еще дочитывал статью, когда распахнулись двери зала и появился занимавшийся до него. Милт с удивлением обнаружил, что на этот раз Бен работал не с каким-нибудь подсдавшим биржевиком из уолл-стритских, а с женщиной-толстухой, да что там, не толстуха даже, а просто бочка.
– Рад, что хоть кто-то из приходящих к тебе на вид еще хуже меня, – прокомментировал Милт, когда она спустилась на два пролета по лестнице.
– А ты разве ее прежде не встречал? Я с нею уже пять лет работаю.
Милт помотал головой.
– Читал вот статейку эту, которую ты вывесил, и совсем уж было с ней согласился, а поглядел на матрону эту… по-моему, всем твоим теориям грош цена.
– Ничего подобного. К твоему сведению, она уже сбросила восемьдесят фунтов.
– Быть не может. Сколько ж в ней всего было?
– Послушай, у нее в физическом смысле все нормально, а это – из-за эмоционального срыва. И я постараюсь его снять.
– Ужасно интересно, доктор Фрейд. – Милт взял две гантели по десять фунтов, начал делать наклоны. – Прилежно повторяешь Мэрион, а?
– Умник нашелся, тоже мне. Как будто ты не в курсе, что физическое и эмоциональное состояние – вещи взаимосвязанные.
– Не спорю, не спорю, – заторопился Милт, переходя к шведской стенке. – Мне самому пришлось напряжение долго снимать, когда я вернулся из Голливуда.
– Ты и сейчас, чуть что – сразу в истерику.
– Да брось ты, вот тебе бы повозиться с тем, что мне каждый день полной ложкой хлебать приходится. Хоть с этой историей про Дона и Доуни.
– Ах да, как там дела?
– Любую газету открой, и пожалуйста, во всю полосу: ДОН ДОЛБАНУЛ ДОУНИ. Съемки из-за нее пришлось прервать, значит, убытков на миллионы.
– Так он ее раскурочил, выходит?
– Могло быть и хуже, но все-таки: нос сломан, синяки, пока все не пройдет, ей высовываться ни за что нельзя. И вся группа сидит, ее дожидается.
– Побыстрее, Милт, побыстрее. – Знает он этот его трюк, лишь бы заболтать Бена и ничего толком не сделать. – Ноги повыше, повыше!
Милт будто и не слышал.
– Ты когда из дома своего выезжаешь?
– Завтра. Почти все уже сложено.
– Сара никогда тебе этого не простит. Так она все хорошо придумала насчет тебя и Бренды, а ты все испортил.
– У Бренды квартира и правда отличная.
– Может, по этому случаю еще передумаешь?
– Обязательно бы передумал, если бы Бренду оттуда выселить.
Милт с хохотом спустился по лесенке и вытер пот с лица.
– Не ленись, Милт, а приседания?
Милт, впрочем, не спешил к ним приступать.
– Как Мэрион к этому отнеслась?
– А я ей еще не сказал.
– Трусишь?
– Нет, просто случая не было.
– А когда представится-то? Когда ждать адского пламени?
– Слушай, тебе же сказано: приседания. И хватит с меня твоих замечаний многомудрых, – раздраженно оборвал его Бен. Уж очень чувствительные струны задевает этот Милт; вот и насчет Мэрион, вовсе он не жаждет с нею по этому поводу объясняться. – Скажу ей сегодня вечером: она заедет, поможет мне паковаться.
Ключ дрожал у него в руке и никак не попадал в замок. Надо же, ведь в самый последний раз открывает он свой дом, вернувшись с работы, последний раз входит в этот холл. Завтра явятся рабочие, все вынесут, отвезут на склад, а он захватит с собой только письменный стол, тумбочку под ночник и лампу.
Его встретила нежная музыка, ага, значит, Мэрион уже пришла. Странно, что он не заметил перед домом ее машину.
Мэрион была в столовой, тщательно заворачивала в бумагу фарфор, который Бетти собирала много лет. К нему она стояла спиной. Высокая – почти шесть футов, светлые волосы коротко острижены, как любят подростки. Издали ее можно было за юношу принять, за баскетболиста какого-нибудь. Жаль, что она родилась девочкой. Часто Бен задумывался, а что если бы у них был сын? И каждый раз приходило чувство вины. Мужчина – существо ужасно самовлюбленное, ему подавай точную копию его самого. И все равно жаль, что мальчика у них не было, уж, во всяком случае, он бы на Мэрион совсем не походил.
Она обернулась, слегка испуганная.
– Господи, отец, я и не слышала, как ты вошел.
– Мэрион, ты меня когда-то папой называла. Зачем теперь так официально – «отец»?
– Это же одно и то же, разве нет? – Она говорила ровным, бесстрастным тоном, словно с пациентом. – Отец – тот же папа, только он стал старше годами, и к нему надо относиться с должным уважением.
– Очень признателен за разъяснение. – Он сделал кислую мину, но все-таки подошел к ней и поцеловал в щеку – Ну что, нашла что-нибудь, что тебе в доме пригодится?
– Да, вот фарфор мамин. Твоя хозяйка, можешь быть уверен, его все равно не оценит. Она ведь, кажется, совсем молодая?
Стало быть, уже в курсе дела, Сара постаралась, надо думать. Он, не отвечая, прошел на кухню.
– Почему ты молчишь, это секрет какой-то, что ли? – она двинулась за ним следом.
Бену противно было осознавать, что его так быстро заставили оправдываться.
– Какие секреты? Тут просто не о чем говорить. Я там пробуду совсем недолго, месяца два, пока не подыщу себе сносное жилье.
– Она ведь вдвое тебя моложе, отец.
– Ты тоже, Мэрион, и есть даже моложе, чем вы обе.
Она пристально на него смотрела сквозь очки в металлической оправе. Не выносил он этот ее взгляд. Под ним он чувствовал себя как школьник, которого поймали в ту минуту, когда он запустил в учителя бумажным катышком.
– Хватит ерничать, Мэрион. Она моя хозяйка, а не любовница.
– Тогда почему ты мне о ней не хочешь ничего сказать?
– А зачем, за меня ведь Сара все сказала.
Она тяжело вздохнув махнула рукой и ушла в соседнюю комнату.
Бен плеснул себе клюквенного сока, уселся в кресло. Что такое случилось с Мэрион, когда все это произошло? Таким была веселым ребенком, никаких комплексов, залезала к ним с Бетти в постель, засыпала, обхватив ручонкой его большой палец. Иногда, подшучивая над ней, он высвобождался, и она, не просыпаясь, принималась ощупывать все вокруг в поисках исчезнувшей опоры.
Но с возрастом она становилась все более невыносимой, вечно такая хмурая, раздраженная – ни на Бетти не похожа, ни на него. «Ты уверена, что нам в больнице не подменили ребенка?» – не раз приставал он к жене, но Бетти только твердила, что девочка вся в него, пусть даже он этого и не замечает.
Может, Бетти была права, может, дочь и правда переняла все самые скверные черты его характера, доведя их до крайности. Он человек волевой, она – упрямая, он бывал пристрастным, она – нетерпимой, он, случалось, раздражался, она же просто уничтожала тех, кто ей неприятен, и не кулаками, а своим холодным интеллектом, который не раз использовала с беспощадностью и злобой.
Как он радовался, когда она подыскала себе мужа и уехала с ним в Нью-Джерси, – не надо было каждый день видеться, да к тому же Саймон служил превосходным буфером между отцом и дочерью. Но с мужем она прожила лишь семь лет, и детей у них не было, хотя, по уверениям Бетти, Мэрион о детях страстно мечтала. Что-то не сложилось, почему, хотел бы он знать?
С Саймоном она развелась сразу после смерти матери. Бен все гадал, не повлияла ли на ее решение тогдашняя эмоциональная встряска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33