Да, нелегкий у нее выбор: то ли вернуться туда, где все ей знакомо, привычно, надежно, то ли ринуться вместе с Рихардом в неизведанное, но и пугающее неопределенностью и ненадежностью, тем, что ей в той жизни не гарантировано ничего.
Знать бы ей, чем руководствоваться, на что опереться. Голди в общем-то подсказала, как ей действовать, хотя и не собиралась ни во что вмешиваться. Как-то, убеждая ее вернуться к Рихарду и все больше распаляясь в своем монологе, Голди вдруг оборвала себя, замолкла. И после долгой паузы – как это для нее необычно – заметила: «Слушай-ка, мне вдруг вот что в голову влетело».
– Что?
– Знаешь, есть старая африканская поговорка, я ее от бабушки слышала…
– Какая поговорка?
– А вот такая: «От того, что за тобой, убежишь, а от того, что внутри, бежать некуда». Не пойму, с чего это я вспомнила. К тебе вроде бы она и отношения не имеет.
А Эллен подумала, что еще как имеет, уж ей ли не знать, что у нее внутри. Уедет ли она в Амстердам, вернется ли к Рихарду – разница невелика: просто она пытается вытравить свое чувство к Бену. А что ей остается делать, если Бен ее бросил?
Рихард настоял, что отвезет ее на Манхэттен прямо к поезду. Но в районе Центрального вокзала нечего было и думать припарковать машину, так что пришлось попрощаться прямо в его автомобиле.
– Хорошей поездки, и прошу тебя, ни о чем не думай. – Он легонько потрепал ее по плечу. – С твоими бездомными все будет в порядке, ручаюсь. Я уже и бутерброды заказал в кафетерии у пансиона…
– Спасибо, ты такой внимательный.
– Хотя, конечно, с твоими сандвичами им не сравниться.
– Ничего, даже полезно слегка переменить меню. Им понравится, я думаю.
– Мне бы хотелось, чтобы тебе понравилось, Эллен, вот что, – он понизил голос, словно коснулся чего-то интимного, понятного лишь им двоим.
Она ощутила неловкость – вовсе не предполагалось никаких прощальных поцелуев.
– Ну, мне пора, а то еще поезд пропущу, – сказала она, отодвигаясь.
– Счастливо! – он помахал ей, отъезжая.
Она не ответила на его жест, просто со всех ног кинулась бежать на платформу.
В Амстердаме, кроме нее, никто не вышел. На крохотном вокзале стоял взволнованный дядя Пит – одинокая фигура на фоне обшарпанного низкого здания из кирпича.
Пока ехали домой, Эллен ловила себя на мысли, что с тех пор, как она была тут последний раз, город обветшал еще больше. Словно скукожился, превратился в игрушечный макет того города, который она помнила с детских лет. Совсем как тот парк, облюбованный ее друзьями: сплошные реликты минувшего.
Переехали по мосту через речку Чуктанунда, в это время года разбухавшую от весенних дождей и со всех ног мчавшуюся к реке Могавк, и за Центральной площадью свернули к церкви. Тут находилась городская библиотека, когда-то сделавшаяся для Эллен вторым домом. Сколько она провела часов в ее зальчике, уносясь далеко в царство фантазии! Старый дом, игрушечное подражание греческим дворцам, четыре дорические колонны, поддерживающие полуразвалившийся фронтон. Сейчас ей уже не казалось, что вот он, приют мечты, – нет, просто запущенный, нуждающийся в ремонте дом. А как знать, может, в том зальчике сидит, забывшись над книжкой, какая-нибудь девчонка, и в целом мире для нее нет места увлекательнее и краше…
– Даже и спрашивать тебя не стану, не оголодала ли, – посмеиваясь, дядя Пит остановился у ресторанчика «Ди Каприо». У них в семье всегда иронизировали над тем, что Эллен наделена волчьим аппетитом, а визиты к «Ди Каприо» считались праздником.
За блюдом спагетти – его здесь всегда подавали – Эллен слушала новости о дальних родичах, которых смутно помнила разве что по именам: оказывается, брат тети Мари лежит в онкологии, а кузена Генри уволили из местной газеты, где он столько лет был менеджером, зато кузина Анджела опять родила, и снова девочку, муж просто с ума от злости сходит, так как рассчитывал на сына. Замечательно, что она приехала, так по ней все соскучились.
Дядя Пит тянул свое, а Эллен, слушая вполуха, рассматривала его доброе лицо. Все те же розоватые щеки, темные мерцающие глаза, которые ей всегда казались печальными, вот только его роскошные волосы, которые она помнила черными как смоль, конечно, совсем побелели.
– Дядя Пит, я хочу вас кое о чем спросить.
Он ловко накручивал спагетти, обходясь одной вилкой, – искусство, так ею и не освоенное (а еще итальянка!). Оторвался от тарелки.
– О чем ты? Выкладывай все начистоту.
– Вам никогда не хотелось уехать из Амстердама?
С минуту он задумчиво жевал, потом с мечтательным выражением в глазах ответил:
– Наверное, раньше хотелось; но я же не мог, у меня знаний не хватало, чтобы выдержать собеседование в гильдии штата или большого города.
Об этом почти никогда не говорили у них дома, но Эллен давно недоумевала, каким образом дядя Пит, такой умница, не мог выдержать это собеседование, и не один раз, а не меньше десятка раз, хотя юридический колледж закончил с наградами и отличиями.
– Знаешь, мне много лет это просто жить не давало спокойно, – продолжал он, – а потом я понял, ну что же, значит, мне не судьба быть адвокатом. И я решил: ладно, остаюсь здесь.
– Но ведь можно было…
– Да, но не адвокатом. Да и не по мне это, ведь кто такой адвокат? Это человек, зарабатывающий на жизнь, потому что люди не доверяют друг другу и не умеют поладить между собой. А мне хотелось, чтобы людям стало легче находить общий язык.
– Так ведь этим вы всю жизнь и занимались. Вы же самый популярный человек у нас в городе, никого так не любят, как вас.
– Ну, не знаю, тебе виднее. – Он улыбнулся. – Ты только вот что знай, Эллен, ты на меня во многом очень похожа.
– Рада, что вы так думаете.
– Да кроме того, ты быстрее соображаешь, что и как. Сразу поняла, что врачом тебе не быть, вот и стала библиотекарем.
– Да. В больнице.
– Ага, вот я и спрашиваю: а тебя Амстердам устроил бы?
– Не знаю…
– Ты понимаешь, конечно, я бы очень был рад, если бы ты сюда вернулась, ведь так чудесно, когда ты со мной. Но об этом ты не думай, самое важное – это чтобы ты поступила так, как тебе всего лучше. И все будет хорошо, пока ты слушаешь, что тебе вот это подсказывает, – он, улыбаясь, похлопал себя по груди, где сердце.
Расплатившись, вышли на улицу, и Эллен почувствовала себя спокойной, уверенной, какой не была уже очень давно. Хорошо, что эти выходные она решила провести с дядей Питом.
Ни о чем больше думать ей не нужно. Она наконец-то понял, что ей необходимо делать.
Глава XXI
Еще не открывая глаз, Бен, как всегда, попытался угадать время. Ну, предположим… шесть сорок четыре. Он взглянул на светящийся циферблат: шесть сорок пять. Неплохо, совсем неплохо, почти в яблочко. Значит, в это воскресенье все у него должно получаться в лучшем виде.
Чувствуя прилив энергии, он вскочил с постели, стараясь не замечать, что кое-где еще побаливает. Подошел к окну, отдернул жалюзи. Небо еще совсем серое, но на горизонте уже начинает обозначаться солнце. Птичка чирикала где-то в их саду, мелодично насвистывала «пьюти-фии, пьюти-фии». Он взглянул на росший у дома дуб с его могучими ветвями. Ага, вон она, большая ослепительно желтая птица, неужели иволга? Им вроде как еще рано прилетать. Значит, в этом году лето начнется до календарного срока. «Пьюти-фии», – опять пропела птица, и Бен ответил ей тонким посвистом. Она прислушалась, насторожившись.
Бен улыбнулся. Ну по всем приметам день будет просто замечательный, тем более что нынче он поедет в Бруклин.
К восьми тридцати Рихард уже принял душ и оделся. Некогда ему с этим возиться. Сегодня возвращается Эллен. Он включил автоответчик, еще раз послушал, что вчера записалось: «Рихард, привет, это Эллен. Решила вернуться в воскресенье утренним поездом, чтобы успеть в парк к раздаче. Спасибо, что ты вызвался меня подменить, но не беспокойся, пожалуйста, я все сделаю сама. Всего хорошего».
С кривой усмешкой он нажал на кнопку, выключив аппарат. Так, надо поторапливаться. Но он привык все делать основательно. Неспешно окинул взглядом комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Ну, конечно. Рихард подошел к письменному столу, взял лежавший там факс. Отправитель – банк «Швейцарский кредит»: «Согласно указаниям господина Таро Хасикава, спешим уведомить, что из Банка Токио на ваш счет 764135 поступил первый вклад из оговоренной суммы три миллиона американских долларов».
Рихард разорвал бумажку на мелкие клочки, бросил в унитаз и тщательно смыл.
Милт тихо выполз из постели, чтобы не разбудить Сару. В выходные она любит поваляться, толкнешь ненароком – потом разговоров не оберешься.
Накинув халат, он прошел на кухню и приготовил себе кофе. Самое лучшее времечко: тишина, можно спокойно посидеть, почитать «Нью-Йорк таймс», никто с разговорами не пристает. Только сегодня ему, как ни жаль, не до этих радостей.
Для начала предстоит где-то встретиться за коктейлем с Майкелсоном, а это и при самых благополучных обстоятельствах то еще удовольствие, сейчас же обстоятельства – хуже некуда. Майкелсон стал просто психопатом из-за этой катавасии с продажей студии японцам.
Милт уж ему предлагал: пусть едет себе в Калифорнию и сидит там, пока не появится что-то новенькое в этом деле, только Майкелсон отказался наотрез, видите ли, уехать – значит, признать собственное поражение. Вот он и торчит тут в городе, доводя всех до бешенства, а Милта особенно, ведь на Милта основная нагрузка и легла.
Хорошо еще с Вандерманном как будто договорились. Уж не знаю, про что они толковали с этим японцем, когда выставили их с Майкелсоном за дверь, но, похоже, потолковали не зря. Японец согласился-таки, хоть и поломавшись, на пересадку сердца павиана, правда, выставив всякие условия, прежде всего – чтобы все это дело держалось в строжайшем секрете. Да, хотелось бы хоть приблизительно знать, какие на этом сделал деньги славный доктор, хотя, что уж там, ясно, что немалые.
Ладно, так или иначе у старика теперь вроде как появился шанс, можно бы Майкелсону и расслабиться, да куда там. Он опять с ума сходит: а вдруг что не так выйдет, вдруг проколемся?
Может, и проколемся, где гарантии, что нет. Причем скорее всего проколемся на самой операции, которая будет как раз сегодня, в частной клинике, чтобы пациента никуда не возить и вообще не посвящать в происходящее никого, помимо тех, кто уже в курсе. Особого оборудования, как выяснилось, тоже не требуется – обычный набор для современных кардиологических отделений, – только две вещи нужны сверх остального: сердце, которое подойдет, и хирург, умеющий это сделать.
Милт со вздохом сложил газету, постарался привести себя в рабочее состояние. Сара спит себе без задних ног, вот бы ему так!
Когда он отъезжал от дома, на улицах еще почти ни души не было. На секунду ему померещилось, что за углом мелькнула машина Бена. Да нет, что ему тут делать воскресным утром, его же вообще сейчас нет в Бруклине. Вздор какой-то.
Кроссовки были на толстой подошве, поэтому пока Бен одолевал пролет за пролетом лестницу, ведущую к нему в зал, не прозвучало ни скрипа. В темной прихожей он нащупал выключатель, зажег свет. Доска для объявлений в том же состоянии, как была, когда он последний раз проводил занятия: вся увешана вырезками, призванными приподнять настроение посетителям, и подобранными им афоризмами. Вот, например: «Если сводит скулы, как от лимона, сделай вид, что жизнь сплошной лимонад». Как ему нравилось подыскивать для этой доски смешные картинки и пословицы. А вот и самая его любимая, про ногу, шагающую в будущее, и другую, увязшую в прошлом. Он именно этим и занимался последние два месяца: поливал мочой собственное настоящее. Ладно, раз он такой жизнелюб, пора это делом доказывать. Застегнуть ширинку, превратить кислятину в виноград… прямо сейчас и начнем, зачем откладывать.
Он вошел в зал, набитый тренажерами. Тишина. В окно рвалось солнце, плясали подхваченные сильными лучами пылинки, блики бешено гонялись друг за другом, отскакивая от хромированных поверхностей снарядов. Словно все с негодованием кричало ему: «Лодырь! Бездельник!» Он пошел в ванную, взял полотенце, скинул рубашку.
Высокий, без следа сутулости, он напрягал мускулы, стараясь понять, не появилась ли дряблость. Вроде, не видно. Поработает тут, надо как следует размяться, почувствовать, как запульсирует кровь. Нагнулся за гантелями, заметил свое отражение в зеркале – на груди ни капельки жира, сплошь мышцы. Ну, и где он теперь, тот измочаленный небритый старик, которого приходилось провожать в сортир? Нет, вид у него ничего, очень даже ничего.
Эллен забилась в самый угол пропахшего сыростью пустого вагона. Неплохо съездила. Во всяком случае, она все для себя решила, и у нее нет сомнений, что решила правильно.
В Амстердам она совершенно точно не вернется, но не вернется и к Рихарду. Просто будет жить, как прежде, работать, а потом… она не знала, что произойдет потом. Заглядывая в будущее, Эллен видела перед собой только пустоту. Ну и ладно. Ее это не угнетало. Даже, наоборот, успокаивало и примиряло с жизнью.
Дядя согласился, что не стоит ей переезжать в Амстердам. Хотя все-таки не смог скрыть досаду, услышав, что, вопреки обычаю, она не составит ему компанию, когда утром он пойдет на воскресную мессу, и на обед, за которым собиралась вся их большая семья, тоже не останется.
Ей было сложно объяснить, отчего возвращение непременно ранним поездом так для нее важно. Когда Рихард подвозил ее на вокзал, что-то в его словах чувствовалось такое, что она встревожилась. Уж очень он ее обхаживал, так… слова не подобрать… так старался ее умаслить. И, вспоминая это, Эллен ежилась от неприятного ощущения.
Поезд нырнул в туннель, она увидела в потемневшем окне собственное отражение – какая злая у нее улыбочка! А ведь год назад от такого внимания к себе она бы на седьмом небе была. Но теперь старания Рихарда вызывали у нее единственную реакцию – равнодушие, а то и протест. Какое чисто немецкое упрямство: решил ее вернуть и методично идет к своей цели. Вот теперь решил еще продвинуться, оказав внимание Джелло; только зря старается, ничего у него не выйдет.
Свой «мерседес» Рихард поставил на стоянке для персонала, оборудованной за лечебным корпусом. Предъявил вахтеру удостоверение, тот, увлеченный воскресным выпуском новостей, едва взглянул на него.
В лабораторию он поднялся лифтом, прошел в отделение, где содержались павианы, никого не встретив в коридоре. Студентка, обязанность которой состояла в том, чтобы кормить животных и чистить клетки, как раз собралась домой. Взглянула на него, явно растерявшись.
– Ах, доктор Вандерманн, доброе утро, какой сюрприз, что вы пришли!
– Доброе утро, я пришел поработать, пока тихо, понимаете, бумаг накопилось ужасно много, а обрабатывать на неделе никак не выкрою времени.
– Может, вам помочь?
– Ну что вы, день какой замечательный, ступайте погрейтесь на солнышке, – и он одарил девушку своей самой ослепительной улыбкой.
Похоже, перестарался, потому что уходить ей явно расхотелось.
– Но как же так, вы тут совсем один будете эти отчеты заполнять?
– Знаете, вам стоит сегодня получше отдохнуть, как бы не пришлось завтра после работы со мной задержаться, понимаете, к чему я?
– Ах так… – она оглянулась от двери, обменявшись с ним многозначительным взглядом, – ну, тогда до завтра.
Как только стихли ее шаги, Рихард открыл шкафчик, где хранилось все нужное для его опытов. Достал из аптечки раствор хлористого калия, набрал полный шприц. Тщательно обвернув шприц стерильными бинтами, убрал в свою хирургическую сумку. В холодильнике было приготовлено все нужное для внутривенных вливаний, он добавил в раствор Роу 250 000 единиц стрептокиназы и 10 миллилитров декстрозы. Делал все быстро, уверенно, словно опытный бармен, который готовит коктейль. Потом извлек на свет переносную холодильную установку, заполнил ее кубиками льда, туда же положил иглу для внутривенных инъекций. Так, все готово.
Он двинулся к выходу, по пути прихватив с полки свежий пакет с инструментами, стерилизованными, завернутыми в двойной слой целлофана, – полный набор для пересадки сердца. Внизу отыскал автофургон, просмотрел список кодов: так, депо – В.03, прачечная – В.26, администраторская – В.42… ага, вот и морг – В.53.
Рихард сложил в фургон все приготовленное, нажал нужные кнопки и смотрел, как машина покатилась по спрятанному в полу рельсу куда-то все ниже, ниже, во чрево больницы, повинуясь приказу, отправившему ее в это путешествие, которое никто не прервет.
По пути в Бруклин с Центрального вокзала Эллен забежала в магазинчик за свежим хлебом, беконом, салатом, помидорами: все необходимое для сандвичей, которых ждут Джелло и БВГ. Быстро обжарила бекон у себя на кухне, тостер работал с удвоенной нагрузкой.
Бену бы это не понравилось, окажись он здесь в эту минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33