– Я полагаю, что это возможно.
Вошли горничные с лампами – на этот раз каждая несла по одной – и Кэтрин, покинув Чарльза Ярта и своего отца, направилась к Энни, чтобы напомнить ей о том, что свет нужен и на галерее, для музыкантов. Затем она остановилась, и Мартин, извинившись перед Хью, воспользовался случаем и подошел к ней. Хотя он и нервничал, но решительно поклонился.
– Мисс Кэтрин, – произнес он, прочистив горло. – Я надеюсь, что вы окажете мне честь потанцевать со мной, если у вас есть свободный танец.
Ее серые глаза улыбались ему. Она отлично понимала, что его речь потребовала от него мужества; а он знал, что она была довольна им. Но она не сказала ни слова одобрения, она восприняла его хорошие манеры как должное.
– Честно говоря, у меня много свободных танцев, и я буду рада, – ответила она.
– Надеюсь, что один из них – кадриль, потому что, боюсь, я не умею танцевать ничего другого.
– Ну, не могу в это поверить, я видела, как ты учился танцевать вальс с Джинни несколько дней назад, когда Хью играл на скрипке.
– Да, но мое исполнение было далеко от совершенства, – сказал он.
– Ну хорошо, пусть это будет кадриль, – Кэтрин просмотрела карточку. – Это будет следующий танец, так что ты можешь остаться рядом со мной и поговорить, пока не начнется музыка.
– Да, – сказал он, внезапно онемев.
– Бедный Мартин. Боюсь, что этот вечер – сплошные страдания для тебя. Но держишься ты очень хорошо.
– Это часть моего обучения.
– Ну, думаю, что когда-нибудь ты будешь получать удовольствие от этого. Со временем тебе будет проще, во всяком случае опыт всегда полезен.
– Хотите сказать, – спросил он, вспоминая слова Джинни, – это поможет мне развлекаться в Скарр?
Кэтрин внимательно посмотрела на него:
– Ты не всегда будешь в Скарр. Так или иначе, с Божьей помощью ты изменишь свою жизнь и будешь жить так, как захочешь. Я просто убеждена в этом.
– Если это будет так, – сказал Мартин, – то это будет целиком ваша заслуга.
– Нет, не целиком, – возразила она. – Ты и сам постарался. Когда ты впервые пришел к нам, мой отец сказал, что тебе стоит помочь, и он был прав. У тебя талант к обучению. И что самое главное, тебе нравится учиться.
На какое-то время Мартин опять потерял дар речи, больше всего на свете он ценил одобрение Кэтрин, и от ее слов краска залила его лицо.
– Кажется, – сказал он, – что я должен добиться чего-нибудь только для того, чтобы оправдать вашу веру в меня.
– Да. Иначе я буду разочарована.
Музыканты заиграли кадриль, пары двинулись по залу, занимая свои места. Мартин повернулся к Кэтрин и поклонился. Она сделала реверанс и подала ему руку. Он гордо повел ее в танце.
Он вернулся домой в Скарр уже после полуночи, когда хижина была в темноте. Нэн, тем не менее, не спала, и, когда он проходил мимо ее кровати, она села и зашептала ему.
– Тебе понравился праздник?
– Что-то понравилось, что-то – нет.
– Ах, дорогой, – прошептала она разочарованно.
– Все в порядке. Я рад, что пошел. Хорошего было больше.
– Расскажешь мне завтра?
– Да. Спокойной ночи.
На протяжении последующих нескольких дней, когда брат и сестра оставались вместе, они без устали обсуждали праздник, пока Нэн не была удовлетворена тем, что ей известна каждая мелочь. Руфус, со своей стороны, поинтересовался лишь некоторыми фактами.
– Было много людей?
– Между сорока и пятьюдесятью.
– Аристократия, конечно?
– В основном, да. Включая сыновей некоторых фабрикантов. Если ты относишь их к аристократии.
– А куда ты их относишь, хотел бы я знать?
– Я точно не знаю.
– Разговаривал с кем-нибудь?
– С одним.
– И все было в порядке?
– Я бы так не сказал.
Руфус, услышав от Мартина отчет о разговоре о Сидни Херном, был сильно недоволен.
– Я не для того разрешил тебе пойти на вечер, чтобы ты приобретал себе там врагов. Не твоя забота, что дети работают на фабрике Хернов, а уж говорить им о том, что они нарушают закон, это самая большая глупость, какую я слышал со дня своего рождения. Раньше мы делали для них работу, но теперь я сомневаюсь, что они предложат нам что-нибудь, и все благодаря твоей глупости. Твое дело соглашаться с такими людьми, а не спорить с ними.
– Даже если они ясно дают понять, что смотрят на меня сверху вниз?
– Тебе не стоит волноваться по этому поводу. Лучше дождаться благоприятного случая. – Руфус помолчал, его взгляд по-прежнему был суров. – Надеюсь, что ты больше ничего не сказал невпопад кому-нибудь из тех, с кем ты там познакомился.
– Нет, – ответил Мартин, и желая отвлечь внимание отца от этой темы, он еще раз повторил слова Хью Тэррэнта о планах Чарльза Ярта. – Кажется, он собирается расширять Хайнолт-Милл и устанавливать там новые ткацкие станки. Он считает, что торговля шерстью оживится, если внедрить современные методы.
– Расширять, да? – Руфус был весь внимание. – Для этого ему будет нужен камень. Если он, конечно, не собирается использовать кирпич!
– Я не знаю, что он собирается делать. Пока это только разговоры. И, кажется, старый мистер Ярт против всего этого.
– Да, но он болен, – сказал в ответ Руфус. – Я сам это недавно слышал. У него, бедняги, был удар, и, возможно, он долго не протянет. Молодой мистер Ярт – единственный сын. И единственный наследник. Когда его отец умрет, у него будут развязаны руки. Это означает работу для строителей, мой мальчик, и, естественно, работу для нас. – Он похлопал Мартина по спине. – Я всегда говорил, что наше время еще придет, и, может быть, нам недолго осталось ждать.
Иногда Мартин жалел о том, что рассказал о молодом Ярте и о его планах, потому что для его отца это стало навязчивой идеей. Он говорил о том, что будут устанавливать новые ткацкие станки, как о давно решенной вещи, которая означает процветание всей области и каменоломни Скарр в частности.
– Ты больше не видел молодого Ярта, не знаешь, что у него на уме? – спрашивал он всякий раз, когда Мартин возвращался из Райлз.
– Нет, я видел его лишь однажды, на празднике. Но даже там я не разговаривал с ним, потому не может идти и речи о том, чтобы спрашивать его о его планах.
– А что Тэррэнты? Они никогда не говорят о нем?
– Нет, не говорят.
Говоря это, Мартин лгал, потому что близнецы иногда упоминали о молодом человеке, но не в связи с ткацкими станками. Они говорили, что Чарльз Ярт просил руки Кэтрин, и отец дал ему разрешение обратиться к Кэтрин, и что между ними есть взаимопонимание.
– Они все равно что помолвлены, – сказала Джинни. – Но помолвку нельзя огласить, потому что мистер Ярт очень болен.
Это было сказано ему по секрету, и он не мог его выдать. Он даже не рассказал этого своей сестре Нэн, но она как-то интуитивно поняла это, потому что недавно видела Кэтрин в Чардуэлле в экипаже вместе с сестрой на ярмарке.
– Ты говорил мне после праздника, что у мисс Кэтрин есть поклонник?
– Да. Но я сделал это без разрешения, и это должно остаться между нами. Мисс Кэтрин почти помолвлена, но это не оглашено, потому что старому мистеру Ярту стало хуже.
– О, как это грустно для всех них.
– А почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
– Потому что в ней сейчас что-то такое… что-то в выражении лица… О, я не могу объяснить этого точно, но я тут же вспомнила, как ты рассказывал мне, как она танцевала с мистером Яртом и что мистер Хью говорил о том, что они чувствуют влечение друг к другу. Как только я ее увидела, то сразу же подумала: «Она помолвлена».
– А как ты узнаешь о подобных вещах?
– Я не знаю. Я просто чувствую, и все. Она и мисс Джинни проехали от нас совсем близко. На площади была ужасная давка – как всегда в дни ярмарки, – они ехали очень медленно, и я хорошо их разглядела. Они обе очень привлекательны, но сильно отличаются друг от друга. Одна темная, а другая светлая, никогда не скажешь, что они сестры.
– Они не только внешне разные, – заметил Мартин, – они разные во всех отношениях.
– О да, я знаю, ты ведь так много мне о них рассказывал. Но даже по внешности можно судить об их различиях. Я хочу сказать, что можно увидеть, какие они внутри… что они за люди… просто по тому, как они себя держат и как смотрят на других людей. – Нэн замолчала, подыскивая слова, которыми можно было бы охарактеризовать сестер Тэррэнт, с которыми она никогда не была знакома. – Разница вот в чем: мисс Джинни хорошенькая и знает об этом, – сказала она, – а мисс Кэтрин красивая и не знает об этом.
Этим летом Джинни становилась все более неугомонной. Классная комната стала скучна для нее. Она чувствовала, что пора расправить крылья. В сентябре она собиралась провести месяца три или больше в Лондоне вместе со старыми друзьями семьи, у которых был дом на Бэлмэн-сквер. Именно поэтому ее так утомляли обычные уроки. Учить стоило лишь то, что может пригодиться во время сезона в Лондоне.
Она непрестанно занималась музыкой, выписывала последние фортепианные пьесы и песни. Она изучала журналы мод и волновалась, достаточно ли хороши для Лондона ее новые наряды, сшитые в Чарвестоне. В шестнадцать лет она чувствовала себя настоящей женщиной. В то же время она понимала, что она слишком невыдержанна и, следуя совету сестры, читала руководства по хорошим манерам и репетировала грациозную походку, к восхищению всей семьи.
Поездка в Лондон занимала все ее мысли. Она не могла говорить ни о чем другом, лишь о тех приемах, которые ей обещали Уилсоны, и о знакомствах, которые она надеется завести.
– Кто знает? – сказала она однажды. – Может быть, я вернусь оттуда помолвленной?
– Искренне надеюсь, что нет, – сказал ее отец. – Потому что я хотел бы узнать молодого человека и многое о нем, прежде чем ты дашь ему слово.
– О, папа! Я никогда не буду помолвлена с человеком, если он не будет подходить со всех точек зрения, особенно, что касается его доходов.
– Неужели ты так меркантильна, моя дорогая?
– Я помню о том, как ты говорил, что мы должны выйти замуж удачно.
– Удачно – да, но могут быть иные соображения, а не только денежные интересы. Я искренне надеюсь, что ты выйдешь замуж за человека, которого действительно полюбишь.
– О, я буду любить его, будь уверен! Если, конечно, он будет достаточно богат!
Тогда как Джинни хотела, чтобы время летело быстрее, Мартин желал, чтобы оно шло медленнее. Для него лето проходило слишком быстро.
– Еще лишь десять недель, – говорила Джинни. – Всего лишь девять… Восемь…
А у него при этом падало сердце, потому что это означало для него не только конец занятий, но и конец посещений Ньютон-Рейлз. Будущее казалось ему пустым и бесцветным. Он ничего не говорил об этом Тэррэнтам, хотя иногда они разговаривали так, словно их дружба с ним будет продолжаться всегда.
– Ты, конечно же, будешь приходить к нам, – говорила Джинни. – Когда я вернусь из Лондона, а Хью – с континента…
– Я думаю, что ты придешь до того, – вставляла мисс Кэтрин. – Мы с отцом будем дома, мы будем всегда рады видеть тебя и знать, как продвигаются твои дела.
– Благодарю, мисс Кэтрин. Вы очень добры.
Но он знал, что не будет посещать их. Он уже решил это. Они были очень добры к нему, и он будет им благодарен за это всю свою жизнь. Но он не будет навязываться – эта мысль была ему невыносима. Возможно, через год или два его и отца опять позовут, чтобы отремонтировать дом, но это будет совсем другое дело. Это будет в далеком будущем, возможно тогда расширится естественная пропасть, которая отделяет его от семьи из Рейлз.
А пока, с болью в сердце, он извлекал из оставшегося времени как можно больше. Теперь он приходил в Рейлз всего лишь один раз в неделю – отец считал, что этого вполне достаточно, – так что каждое мгновение этого дня должно было быть насыщенным. Занятия па террасе, прогулки по саду с Хью, шутки, обсуждения, дружба: узнает ли он когда-нибудь что-либо подобное?
Послеполуденное солнце в саду; старый дом, прохладный и спокойный среди деревьев; две девушки около клумбы: Кэтрин в белом, а Джинни в розовом, склонились над кустами роз, которые тоже все белые и розовые, срезают их и складывают в плоскую корзинку, которую держит на руке Кэтрин.
– Почему ты так на нас смотришь? – спрашивает Джинни.
– Кошке не позволено смотреть на королеву?
– А которая из нас королева, Господи?
– А какой из меня кот? – увертывается он.
Она кокетничала с ним совершенно открыто в эти дни, и вся семья поддразнивала ее за это. У нее было прекрасное настроение, особенно в последние недели она жила, как будто закусив удила. Однажды ей пришло в голову, что они должны разыграть сцены, которые она выберет из «Много шума из ничего».
– Я буду играть Беатрис, а Мартин – Бенедикта.
– Естественно, – пробормотал Хью.
– Кэт будет Геро, конечно, а ты – Клаудио. А также Дон Педро и Леонато.
– А дерево мне тоже изображать?
– Нет, мы будем разыгрывать сценки в тюдоровском саду. Это будет прекрасной сценой, а Бенедикт будет прятаться за тутовым деревом.
Но театральные опыты Джинни были внезапно нарушены грозой, обрушившей такие потоки воды, что актеры были вынуждены спасаться из сада под крышу летнего домика. У всех четверых перехватило дыхание от бега и смеха, все стояли мокрые, смотрели друг на друга и отряхивались. Больше всех пострадала Джинни, поскольку как актриса она нарумянила щеки и накрасила губы. Потоки воды смыли краску, и она стекала по ее лицу и шее на бледно-желтое платье. Платье, сшитое из органди, намокло и прилипло к телу. Ее светлые волосы растрепались.
– О, моя леди Надменность, ты ли это? – спросил Мартин, играя роль Бенедикта, глядя в изумлении на ее лицо. – Ты еще жива?
С минуту Джинни смотрела на него. Ее унижение усугублялось тем, что брат и сестра аплодировали сценке, а она, как ребенок, не знала, разозлиться ей или расплакаться. Но в конце концов возобладал юмор, она поджала губы и кинулась на него с притворной яростью, колотя его грудь своими сжатыми кулачками.
– Ах, ты! Ты! Ты! – восклицала она, скрежеща маленькими белыми зубками. – Ты грубиян! Я иногда готова тебя убить!
Смеясь, она норовила попасть в него острыми кулачками, а он, защищаясь от них и от ее близости, обхватил ее руками. Она была пленницей в его объятиях, он чувствовал ее тонкую фигуру, тепло, исходящее от ее тела через влажную одежду. Чувствовал изгиб ее талии и бедер, а когда она повернулась, – мягкое, но упругое прикосновение ее груди.
Он ослабил объятия, и она выскользнула, затанцевала по всему летнему домику, подхватив юбку так, что она раздулась. Казалось, она занята лишь собой, но глубокий взгляд, который она метнула на него, говорил о том, что она в восторге от своей женской силы, и выражал без стеснения и стыда ее удовольствие.
Кэтрин и Хью наблюдали. Они уже привыкли к кокетству сестры и просто с удовольствием наблюдали за ней. Но позже в доме, когда они сушились и переодевались, в какой-то момент Хью и Мартин остались одни в классной комнате. Девушки были в соседней комнате за дверью и упражнялись на фортепиано. Вдруг Хью заговорил просто, но значительно, о поведении своей сестры.
– Джинни просто сама не своя в эти дни. Она напропалую кокетничает со всеми. Это потому, что она взволнована предстоящей поездкой в Лондон. Она не принимает во внимание того, что может причинить боль, мой отец говорит, что она разобьет немало сердец, прежде чем успокоится.
Юноши уважали друг друга. Между ними установилось полное взаимопонимание.
– Тебе не стоит волноваться, – сказал Мартин. – Она не разобьет моего сердца, обещаю тебе.
В августе прошли грозы, и это означало конец лета. Сентябрь был скучным и холодным, но когда Мартин появился в Рейлз в последний раз, выглянуло солнце и потеплело. Тэррэнты проводили его до дверей, все пожали ему руку, он всех поблагодарил за все, что они для него сделали, а особенно мисс Кэтрин.
– Ты ведь будешь приходить навещать нас, правда, Мартин?
– Конечно, будет, – сказал Тэррэнт. – У меня будет работа для него и его отца, как только я найду деньги, чтобы оплатить ее.
– Джентльмен, – вмешался Хью, – может позволить себе не оплачивать счета. – Он посмотрел на Мартина с мягкой улыбкой. – Ты помнишь? Первый день, когда ты пришел сюда? Ты тогда сказал нам это.
– Да, я хорошо об этом помню, но хотел бы, чтобы вы забыли, – сказал Мартин.
Джинни взяла его под руку.
– Я провожу тебя немного и попрощаюсь с тобой наедине, – заявила она.
Они шли вместе через сад, и их сопровождали две собаки, Тесса и Сэм, которые бежали впереди.
– Ты будешь скучать по мне? – спросила Джинни.
– Да, – ответил он. – Мне всех вас будет не хватать.
– Ты будешь обо мне думать, когда я уеду?
– Да, буду, и сейчас, и потом.
– И это все?
– Почему? – сказал он. – А ты будешь думать обо мне?
– Конечно, буду! – Он сжала его руку. – Но я буду так ужасно занята, будут приемы, концерты, прогулки по городу.
– А мне нечем будет заняться, – сухо сказал он. – Я буду просто зарабатывать себе на жизнь, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Вошли горничные с лампами – на этот раз каждая несла по одной – и Кэтрин, покинув Чарльза Ярта и своего отца, направилась к Энни, чтобы напомнить ей о том, что свет нужен и на галерее, для музыкантов. Затем она остановилась, и Мартин, извинившись перед Хью, воспользовался случаем и подошел к ней. Хотя он и нервничал, но решительно поклонился.
– Мисс Кэтрин, – произнес он, прочистив горло. – Я надеюсь, что вы окажете мне честь потанцевать со мной, если у вас есть свободный танец.
Ее серые глаза улыбались ему. Она отлично понимала, что его речь потребовала от него мужества; а он знал, что она была довольна им. Но она не сказала ни слова одобрения, она восприняла его хорошие манеры как должное.
– Честно говоря, у меня много свободных танцев, и я буду рада, – ответила она.
– Надеюсь, что один из них – кадриль, потому что, боюсь, я не умею танцевать ничего другого.
– Ну, не могу в это поверить, я видела, как ты учился танцевать вальс с Джинни несколько дней назад, когда Хью играл на скрипке.
– Да, но мое исполнение было далеко от совершенства, – сказал он.
– Ну хорошо, пусть это будет кадриль, – Кэтрин просмотрела карточку. – Это будет следующий танец, так что ты можешь остаться рядом со мной и поговорить, пока не начнется музыка.
– Да, – сказал он, внезапно онемев.
– Бедный Мартин. Боюсь, что этот вечер – сплошные страдания для тебя. Но держишься ты очень хорошо.
– Это часть моего обучения.
– Ну, думаю, что когда-нибудь ты будешь получать удовольствие от этого. Со временем тебе будет проще, во всяком случае опыт всегда полезен.
– Хотите сказать, – спросил он, вспоминая слова Джинни, – это поможет мне развлекаться в Скарр?
Кэтрин внимательно посмотрела на него:
– Ты не всегда будешь в Скарр. Так или иначе, с Божьей помощью ты изменишь свою жизнь и будешь жить так, как захочешь. Я просто убеждена в этом.
– Если это будет так, – сказал Мартин, – то это будет целиком ваша заслуга.
– Нет, не целиком, – возразила она. – Ты и сам постарался. Когда ты впервые пришел к нам, мой отец сказал, что тебе стоит помочь, и он был прав. У тебя талант к обучению. И что самое главное, тебе нравится учиться.
На какое-то время Мартин опять потерял дар речи, больше всего на свете он ценил одобрение Кэтрин, и от ее слов краска залила его лицо.
– Кажется, – сказал он, – что я должен добиться чего-нибудь только для того, чтобы оправдать вашу веру в меня.
– Да. Иначе я буду разочарована.
Музыканты заиграли кадриль, пары двинулись по залу, занимая свои места. Мартин повернулся к Кэтрин и поклонился. Она сделала реверанс и подала ему руку. Он гордо повел ее в танце.
Он вернулся домой в Скарр уже после полуночи, когда хижина была в темноте. Нэн, тем не менее, не спала, и, когда он проходил мимо ее кровати, она села и зашептала ему.
– Тебе понравился праздник?
– Что-то понравилось, что-то – нет.
– Ах, дорогой, – прошептала она разочарованно.
– Все в порядке. Я рад, что пошел. Хорошего было больше.
– Расскажешь мне завтра?
– Да. Спокойной ночи.
На протяжении последующих нескольких дней, когда брат и сестра оставались вместе, они без устали обсуждали праздник, пока Нэн не была удовлетворена тем, что ей известна каждая мелочь. Руфус, со своей стороны, поинтересовался лишь некоторыми фактами.
– Было много людей?
– Между сорока и пятьюдесятью.
– Аристократия, конечно?
– В основном, да. Включая сыновей некоторых фабрикантов. Если ты относишь их к аристократии.
– А куда ты их относишь, хотел бы я знать?
– Я точно не знаю.
– Разговаривал с кем-нибудь?
– С одним.
– И все было в порядке?
– Я бы так не сказал.
Руфус, услышав от Мартина отчет о разговоре о Сидни Херном, был сильно недоволен.
– Я не для того разрешил тебе пойти на вечер, чтобы ты приобретал себе там врагов. Не твоя забота, что дети работают на фабрике Хернов, а уж говорить им о том, что они нарушают закон, это самая большая глупость, какую я слышал со дня своего рождения. Раньше мы делали для них работу, но теперь я сомневаюсь, что они предложат нам что-нибудь, и все благодаря твоей глупости. Твое дело соглашаться с такими людьми, а не спорить с ними.
– Даже если они ясно дают понять, что смотрят на меня сверху вниз?
– Тебе не стоит волноваться по этому поводу. Лучше дождаться благоприятного случая. – Руфус помолчал, его взгляд по-прежнему был суров. – Надеюсь, что ты больше ничего не сказал невпопад кому-нибудь из тех, с кем ты там познакомился.
– Нет, – ответил Мартин, и желая отвлечь внимание отца от этой темы, он еще раз повторил слова Хью Тэррэнта о планах Чарльза Ярта. – Кажется, он собирается расширять Хайнолт-Милл и устанавливать там новые ткацкие станки. Он считает, что торговля шерстью оживится, если внедрить современные методы.
– Расширять, да? – Руфус был весь внимание. – Для этого ему будет нужен камень. Если он, конечно, не собирается использовать кирпич!
– Я не знаю, что он собирается делать. Пока это только разговоры. И, кажется, старый мистер Ярт против всего этого.
– Да, но он болен, – сказал в ответ Руфус. – Я сам это недавно слышал. У него, бедняги, был удар, и, возможно, он долго не протянет. Молодой мистер Ярт – единственный сын. И единственный наследник. Когда его отец умрет, у него будут развязаны руки. Это означает работу для строителей, мой мальчик, и, естественно, работу для нас. – Он похлопал Мартина по спине. – Я всегда говорил, что наше время еще придет, и, может быть, нам недолго осталось ждать.
Иногда Мартин жалел о том, что рассказал о молодом Ярте и о его планах, потому что для его отца это стало навязчивой идеей. Он говорил о том, что будут устанавливать новые ткацкие станки, как о давно решенной вещи, которая означает процветание всей области и каменоломни Скарр в частности.
– Ты больше не видел молодого Ярта, не знаешь, что у него на уме? – спрашивал он всякий раз, когда Мартин возвращался из Райлз.
– Нет, я видел его лишь однажды, на празднике. Но даже там я не разговаривал с ним, потому не может идти и речи о том, чтобы спрашивать его о его планах.
– А что Тэррэнты? Они никогда не говорят о нем?
– Нет, не говорят.
Говоря это, Мартин лгал, потому что близнецы иногда упоминали о молодом человеке, но не в связи с ткацкими станками. Они говорили, что Чарльз Ярт просил руки Кэтрин, и отец дал ему разрешение обратиться к Кэтрин, и что между ними есть взаимопонимание.
– Они все равно что помолвлены, – сказала Джинни. – Но помолвку нельзя огласить, потому что мистер Ярт очень болен.
Это было сказано ему по секрету, и он не мог его выдать. Он даже не рассказал этого своей сестре Нэн, но она как-то интуитивно поняла это, потому что недавно видела Кэтрин в Чардуэлле в экипаже вместе с сестрой на ярмарке.
– Ты говорил мне после праздника, что у мисс Кэтрин есть поклонник?
– Да. Но я сделал это без разрешения, и это должно остаться между нами. Мисс Кэтрин почти помолвлена, но это не оглашено, потому что старому мистеру Ярту стало хуже.
– О, как это грустно для всех них.
– А почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
– Потому что в ней сейчас что-то такое… что-то в выражении лица… О, я не могу объяснить этого точно, но я тут же вспомнила, как ты рассказывал мне, как она танцевала с мистером Яртом и что мистер Хью говорил о том, что они чувствуют влечение друг к другу. Как только я ее увидела, то сразу же подумала: «Она помолвлена».
– А как ты узнаешь о подобных вещах?
– Я не знаю. Я просто чувствую, и все. Она и мисс Джинни проехали от нас совсем близко. На площади была ужасная давка – как всегда в дни ярмарки, – они ехали очень медленно, и я хорошо их разглядела. Они обе очень привлекательны, но сильно отличаются друг от друга. Одна темная, а другая светлая, никогда не скажешь, что они сестры.
– Они не только внешне разные, – заметил Мартин, – они разные во всех отношениях.
– О да, я знаю, ты ведь так много мне о них рассказывал. Но даже по внешности можно судить об их различиях. Я хочу сказать, что можно увидеть, какие они внутри… что они за люди… просто по тому, как они себя держат и как смотрят на других людей. – Нэн замолчала, подыскивая слова, которыми можно было бы охарактеризовать сестер Тэррэнт, с которыми она никогда не была знакома. – Разница вот в чем: мисс Джинни хорошенькая и знает об этом, – сказала она, – а мисс Кэтрин красивая и не знает об этом.
Этим летом Джинни становилась все более неугомонной. Классная комната стала скучна для нее. Она чувствовала, что пора расправить крылья. В сентябре она собиралась провести месяца три или больше в Лондоне вместе со старыми друзьями семьи, у которых был дом на Бэлмэн-сквер. Именно поэтому ее так утомляли обычные уроки. Учить стоило лишь то, что может пригодиться во время сезона в Лондоне.
Она непрестанно занималась музыкой, выписывала последние фортепианные пьесы и песни. Она изучала журналы мод и волновалась, достаточно ли хороши для Лондона ее новые наряды, сшитые в Чарвестоне. В шестнадцать лет она чувствовала себя настоящей женщиной. В то же время она понимала, что она слишком невыдержанна и, следуя совету сестры, читала руководства по хорошим манерам и репетировала грациозную походку, к восхищению всей семьи.
Поездка в Лондон занимала все ее мысли. Она не могла говорить ни о чем другом, лишь о тех приемах, которые ей обещали Уилсоны, и о знакомствах, которые она надеется завести.
– Кто знает? – сказала она однажды. – Может быть, я вернусь оттуда помолвленной?
– Искренне надеюсь, что нет, – сказал ее отец. – Потому что я хотел бы узнать молодого человека и многое о нем, прежде чем ты дашь ему слово.
– О, папа! Я никогда не буду помолвлена с человеком, если он не будет подходить со всех точек зрения, особенно, что касается его доходов.
– Неужели ты так меркантильна, моя дорогая?
– Я помню о том, как ты говорил, что мы должны выйти замуж удачно.
– Удачно – да, но могут быть иные соображения, а не только денежные интересы. Я искренне надеюсь, что ты выйдешь замуж за человека, которого действительно полюбишь.
– О, я буду любить его, будь уверен! Если, конечно, он будет достаточно богат!
Тогда как Джинни хотела, чтобы время летело быстрее, Мартин желал, чтобы оно шло медленнее. Для него лето проходило слишком быстро.
– Еще лишь десять недель, – говорила Джинни. – Всего лишь девять… Восемь…
А у него при этом падало сердце, потому что это означало для него не только конец занятий, но и конец посещений Ньютон-Рейлз. Будущее казалось ему пустым и бесцветным. Он ничего не говорил об этом Тэррэнтам, хотя иногда они разговаривали так, словно их дружба с ним будет продолжаться всегда.
– Ты, конечно же, будешь приходить к нам, – говорила Джинни. – Когда я вернусь из Лондона, а Хью – с континента…
– Я думаю, что ты придешь до того, – вставляла мисс Кэтрин. – Мы с отцом будем дома, мы будем всегда рады видеть тебя и знать, как продвигаются твои дела.
– Благодарю, мисс Кэтрин. Вы очень добры.
Но он знал, что не будет посещать их. Он уже решил это. Они были очень добры к нему, и он будет им благодарен за это всю свою жизнь. Но он не будет навязываться – эта мысль была ему невыносима. Возможно, через год или два его и отца опять позовут, чтобы отремонтировать дом, но это будет совсем другое дело. Это будет в далеком будущем, возможно тогда расширится естественная пропасть, которая отделяет его от семьи из Рейлз.
А пока, с болью в сердце, он извлекал из оставшегося времени как можно больше. Теперь он приходил в Рейлз всего лишь один раз в неделю – отец считал, что этого вполне достаточно, – так что каждое мгновение этого дня должно было быть насыщенным. Занятия па террасе, прогулки по саду с Хью, шутки, обсуждения, дружба: узнает ли он когда-нибудь что-либо подобное?
Послеполуденное солнце в саду; старый дом, прохладный и спокойный среди деревьев; две девушки около клумбы: Кэтрин в белом, а Джинни в розовом, склонились над кустами роз, которые тоже все белые и розовые, срезают их и складывают в плоскую корзинку, которую держит на руке Кэтрин.
– Почему ты так на нас смотришь? – спрашивает Джинни.
– Кошке не позволено смотреть на королеву?
– А которая из нас королева, Господи?
– А какой из меня кот? – увертывается он.
Она кокетничала с ним совершенно открыто в эти дни, и вся семья поддразнивала ее за это. У нее было прекрасное настроение, особенно в последние недели она жила, как будто закусив удила. Однажды ей пришло в голову, что они должны разыграть сцены, которые она выберет из «Много шума из ничего».
– Я буду играть Беатрис, а Мартин – Бенедикта.
– Естественно, – пробормотал Хью.
– Кэт будет Геро, конечно, а ты – Клаудио. А также Дон Педро и Леонато.
– А дерево мне тоже изображать?
– Нет, мы будем разыгрывать сценки в тюдоровском саду. Это будет прекрасной сценой, а Бенедикт будет прятаться за тутовым деревом.
Но театральные опыты Джинни были внезапно нарушены грозой, обрушившей такие потоки воды, что актеры были вынуждены спасаться из сада под крышу летнего домика. У всех четверых перехватило дыхание от бега и смеха, все стояли мокрые, смотрели друг на друга и отряхивались. Больше всех пострадала Джинни, поскольку как актриса она нарумянила щеки и накрасила губы. Потоки воды смыли краску, и она стекала по ее лицу и шее на бледно-желтое платье. Платье, сшитое из органди, намокло и прилипло к телу. Ее светлые волосы растрепались.
– О, моя леди Надменность, ты ли это? – спросил Мартин, играя роль Бенедикта, глядя в изумлении на ее лицо. – Ты еще жива?
С минуту Джинни смотрела на него. Ее унижение усугублялось тем, что брат и сестра аплодировали сценке, а она, как ребенок, не знала, разозлиться ей или расплакаться. Но в конце концов возобладал юмор, она поджала губы и кинулась на него с притворной яростью, колотя его грудь своими сжатыми кулачками.
– Ах, ты! Ты! Ты! – восклицала она, скрежеща маленькими белыми зубками. – Ты грубиян! Я иногда готова тебя убить!
Смеясь, она норовила попасть в него острыми кулачками, а он, защищаясь от них и от ее близости, обхватил ее руками. Она была пленницей в его объятиях, он чувствовал ее тонкую фигуру, тепло, исходящее от ее тела через влажную одежду. Чувствовал изгиб ее талии и бедер, а когда она повернулась, – мягкое, но упругое прикосновение ее груди.
Он ослабил объятия, и она выскользнула, затанцевала по всему летнему домику, подхватив юбку так, что она раздулась. Казалось, она занята лишь собой, но глубокий взгляд, который она метнула на него, говорил о том, что она в восторге от своей женской силы, и выражал без стеснения и стыда ее удовольствие.
Кэтрин и Хью наблюдали. Они уже привыкли к кокетству сестры и просто с удовольствием наблюдали за ней. Но позже в доме, когда они сушились и переодевались, в какой-то момент Хью и Мартин остались одни в классной комнате. Девушки были в соседней комнате за дверью и упражнялись на фортепиано. Вдруг Хью заговорил просто, но значительно, о поведении своей сестры.
– Джинни просто сама не своя в эти дни. Она напропалую кокетничает со всеми. Это потому, что она взволнована предстоящей поездкой в Лондон. Она не принимает во внимание того, что может причинить боль, мой отец говорит, что она разобьет немало сердец, прежде чем успокоится.
Юноши уважали друг друга. Между ними установилось полное взаимопонимание.
– Тебе не стоит волноваться, – сказал Мартин. – Она не разобьет моего сердца, обещаю тебе.
В августе прошли грозы, и это означало конец лета. Сентябрь был скучным и холодным, но когда Мартин появился в Рейлз в последний раз, выглянуло солнце и потеплело. Тэррэнты проводили его до дверей, все пожали ему руку, он всех поблагодарил за все, что они для него сделали, а особенно мисс Кэтрин.
– Ты ведь будешь приходить навещать нас, правда, Мартин?
– Конечно, будет, – сказал Тэррэнт. – У меня будет работа для него и его отца, как только я найду деньги, чтобы оплатить ее.
– Джентльмен, – вмешался Хью, – может позволить себе не оплачивать счета. – Он посмотрел на Мартина с мягкой улыбкой. – Ты помнишь? Первый день, когда ты пришел сюда? Ты тогда сказал нам это.
– Да, я хорошо об этом помню, но хотел бы, чтобы вы забыли, – сказал Мартин.
Джинни взяла его под руку.
– Я провожу тебя немного и попрощаюсь с тобой наедине, – заявила она.
Они шли вместе через сад, и их сопровождали две собаки, Тесса и Сэм, которые бежали впереди.
– Ты будешь скучать по мне? – спросила Джинни.
– Да, – ответил он. – Мне всех вас будет не хватать.
– Ты будешь обо мне думать, когда я уеду?
– Да, буду, и сейчас, и потом.
– И это все?
– Почему? – сказал он. – А ты будешь думать обо мне?
– Конечно, буду! – Он сжала его руку. – Но я буду так ужасно занята, будут приемы, концерты, прогулки по городу.
– А мне нечем будет заняться, – сухо сказал он. – Я буду просто зарабатывать себе на жизнь, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40