У малыша Дика болит живот.
Ярт присоединился к группе на скамейке и после обмена любезностями обратился к тестю:
– Я, вероятно, не останусь на ленч. У меня срочное дело в Чарвестоне. Мне очень жаль, но я думаю, что мистер Кокс поймет меня, если я сразу же перейду к делу и спрошу вас, к какому решению вы пришли.
– Ты будешь рад узнать, Чарльз, что Мартин разделяет твое мнение, что следует обратиться к подрядчикам.
– А! – удовлетворенно сказал Ярт и на этот раз прямо посмотрел на Мартина. – Я рад, что вы согласны со мной, мистер Кокс. Это значительно упрощает дело. Дело в том, что я хочу пригласить архитектора – возможно, Ланнетта, насколько я понимаю, он лучший в деле реставрации старых зданий – и уже по его совету подобрать строителей.
– Вы можете поступать, как сочтете нужным, но я не думаю, что вам следует входить в дополнительные расходы. Работа достаточно простая, ее прекрасно может выполнить хороший строитель, и вы вряд ли найдете кого-нибудь лучше фирмы «Роберт Клейтон и Сын», которых вы уже знаете.
– Вопрос не только в перестройке, – ответил Ярт, – возможно, мистер Тэррэнт не упомянул об этом, но я собираюсь расширить западное крыло, и для этой работы, мистер Кокс, я не буду нанимать Клейтонов.
– Простите, – с удивлением сказал Мартин, – я не хотел навязывать вам свои предложения, уверяю вас. Я просто думал, что раз Клейтоны строили вам фабрику, вам знакомо качестве их работы…
– Я понимаю, что Эдвард Клейтон ваш зять, и это вполне естественно, что вы пытаетесь обеспечить ему работу. Тем не менее, у меня есть свои причины не нанимать их снова, и я думаю, что вы не будете обижены, если я не прислушаюсь к вашим рекомендациям.
Мартин разозлился. Он почувствовал, как кровь кинулась ему в лицо. Но он ответил с той же холодностью, с какой с ним разговаривал Ярт.
– Вы неверно поняли, мистер Ярт. «Клейтон и Сын» обеспечены контрактами на ближайшее время. Они не нуждаются в моих рекомендациях.
– Прошу прощения, мистер Кокс. Я неправильно вас понял, как вы заметили. – Ярт посмотрел на часы и еще раз извинился. – У меня осталось время, чтобы сказать два слова жене, и я действительно должен ехать.
Он поспешил в дом, а Джон Тэррэнт посмотрел на Мартина.
– Боюсь, что мой зять временами бывает слишком бесцеремонным, но у него сейчас столько дел, я думаю, что вы простите его.
– Чарльз не только бесцеремонен, папа, – сказала Джинни, – он еще и очень высокомерный. – Она подошла к Мартину и взяла его за руку. – Не обращай на него внимания. Папа, дорогой, ты не будешь возражать, если я заберу у тебя Мартина? Я хочу показать ему цветущую акацию.
– Нет, моя девочка, я не возражаю нисколько. Мы с Мартином можем продолжить наш разговор после ленча.
* * *
Они шли, взявшись за руки, через сады, по аллее вокруг маленького летнего домика, где ворковали голуби, потом по тюдоровскому саду, где цвели розы, их нежный запах странно смешивался с запахом жженого кофе, исходящего от подстриженных деревьев.
– Я думаю, ты не обиделся на Чарльза?
– Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.
– Значит, обиделся. О, Мартин!
– Мне не понравилось, как он говорил о моем зяте.
– Он извинился за это.
– Да. Я не буду думать об этом.
– Чарльз был очень добр ко мне. И он очень щедрый. На прошлой неделе он дал мне двадцать пять фунтов, чтобы я их истратила так, как хочу, я замечательно провела время, выбирая ткани для зимних платьев.
Она оглядела себя: свое черное шелковое платье, которое освежалось лишь серым кружевом на воротнике.
– Я не скоро надену платье другого цвета. Я чувствую себя такой старой в черном. Но папа очень строг в некоторых вопросах, так что мне теперь век его носить.
Они покинули сад и остановились под цветущим деревом.
– Не правда ли, оно прекрасно?
– Да.
– Как жестоко, что все вокруг так прекрасно этим летом, а Хью не может этого увидеть. Я не могу привыкнуть к тому, что у меня нет брата. Я иногда ловлю себя на том, что хочу что-то рассказать ему… а потом вспоминаю, что его больше нет.
Начали бить часы. Джинни опять взяла Мартина за руку.
– Двенадцать часов. Ленч будет готов через полчаса. Кэтрин, должно быть, уже освободилась, вернемся в дом, ты сможешь увидеть малыша Дика. – Она посмотрела на него с грустной улыбкой и добавила:– Нового наследника Ньютон-Рейлз.
* * *
Покинув Рейлз, Мартин пошел не домой, а отправился в контору Эдварда, на Принс-стрит.
– Что Чарльз Ярт имеет против тебя? – спросил он и рассказал о том, что произошло утром.
– Ну, у нас было несколько стычек за последние недели в Хайнолте. Он жаловался, что мы не закончили к назначенному сроку, но это, как тебе известно, произошло из-за тех изменений, которые сам он вносил. Он задержал оплату счетов за работу на том основании, что мы не выполнили условия контракта. Чепуха, конечно, теперь все разъяснилось. Его бухгалтер только что известил нас, что мы в скором времени получим чек.
– И что стоит за всем этим? – спросил Мартин.
– Я полагаю, ему нужно было время, чтобы расплатиться, и он выбрал этот путь, чтобы не говорить нам об этом открыто.
– Ты хочешь сказать, что он неплатежеспособен?
– Нет, я полагаю, что он достаточно платежеспособен. Но он истратил деньги на перестройку фабрики, на приобретение новых ткацких станков и в настоящее время испытывает денежные затруднения. Торговля оживляется, Ярт приобрел новые станки, он получит хорошую прибыль. Хайнолт будет впереди, и хотя другие фабриканты уже последовали его совету, он сохранит преимущество в ближайшие годы.
– Я рад слышать это, – сказал Мартин. Он подумал о жене Чарльза Ярта, затем произнес: – Ты не говорил мне ни слова о спорах с ним.
– Нет. Не говорил. Потому что, как правило, такие вещи остаются между сторонами. Но поскольку Ярт позволил себе какие-то намеки, я считаю вправе объяснить позицию Клейтонов. А то, что он не хочет нанимать нас на работу по перестройке поместья, так это, мой дорогой Мартин, просто старый трюк: отказаться, прежде чем откажут тебе, ведь после Хайнолта мы вряд ли согласились бы работать с ним, и он это знает.
– Но он мог предполагать, что я спрошу тебя об этом, и мы будем знать, что к чему.
– Я думаю, Ярту все равно, что мы о нем думаем, он будет удовлетворен тем, что обставил нас. Мы недостойны его внимания, во всяком случае, это касается меня. Ты другое дело, ты друг семьи, и это еще одна причина, по которой я не рассказывал тебе об этом раньше.
– Мне все равно, что Ярт не желает замечать меня, но что касается Тэррэнтов, туг все иначе. Меня очень огорчает, что девушка из этой семьи, достойная всяческого уважения, вышла замуж за человека столь сомнительной честности.
– Ну, это уж ты хватил! Он, возможно, и беспринципен, но не сделал ничего по-настоящему бесчестного, и не один деловой человек, пожалуй, сказал бы, что методы Ярта просто часть его ежедневной практики.
– Да, в этом нет сомнения, но миссис Ярт – это сама честность, и я думаю, что она не разделяет этих взглядов.
– Я не думаю, что миссис Ярт когда-нибудь узнает об этом, так что можно не опасаться, что это причинит ей страдания.
– Надеюсь, что ты прав, – согласился Мартин.
В конце августа камень для реставрации был доставлен в Рейлз и каменщики Мартина уже начали вытесывать отдельные детали дома. Сам Мартин приезжал два или три раза в неделю, частично для того, чтобы присмотреть за работой, частично для бесед со строителями, но, в основном, потому что ему был рад Джон Тэррэнт, который хотел, чтобы он присутствовал на строительстве.
– Я ничего не имею против этого строителя. Я уверен, что он первоклассный специалист. Чарльза не останавливают расходы, он считает, что весь материал должен быть самым лучшим. Вот посмотри, Все это не сгорит так просто. Но я рад, что ты присматриваешь за всем, ведь как бы ни был хорош этот строитель, никто не знает этот дом так хорошо, как ты, и когда ты здесь, я чувствую себя спокойно.
Мартин, приезжая в Рейлз, редко видел Кэтрин Ярт: материнские обязанности удерживали ее в доме. Нечасто встречал он и ее мужа: он был занят новыми станками. Но Джинни всегда выбегала из дома ему навстречу и, если была возможность, просила его погулять с ней по саду. Она всегда была очень рада видеть его, потому что в эти месяцы траура гости были редки в Ньютон-Рейлз, и семья редко покидала дом, чтобы навестить кого-нибудь.
– Как это глупо, – жаловалась она однажды. – Мы почти никого не видим. Лишь нескольких близких друзей, и все. И нас не будут приглашать на вечера и балы еще два или три месяца, хотя именно в такое время нам нужно ободриться. Ничего – у меня есть ты! Посмотри на этот маленький дубок, который Кэт и Чарльз посадили в честь рождения малыша Дика.
Здоровье Джона Тэррэнта все ухудшалось, и это печалило Мартина. В каждый визит он замечал все новые перемены в нем, видел, что он по-прежнему страдает от боли, хотя старается скрыть это, особенно, когда рядом дочери. Наедине с Мартином он делился своими мыслями: на прошлое он смотрит с сожалением, а на будущее – с покорностью…
– Меня печалит, что когда я уйду, со мной уйдет имя Тэррэнтов. Оно жило здесь с 1565 года. Но с этим ничего не поделаешь. Нам все посылается свыше, и мы должны смириться с этим. По крайней мере, Ньютон-Рейлз будет в хороших руках… Чарльз почти так же гордится домом, как и я сам… Более того, у него есть деньги, чтобы содержать его в должном порядке. Я этого никогда не мог себе позволить, как ни старался все эти годы…
Наступила пауза, что теперь было его привычкой. Он сидел на скамье, откуда мог наблюдать за работой строителей. Мартин сидел с ним рядом.
– Чарльз полон замыслов, хочет усовершенствовать все и здесь, и там. Он всегда обсуждает это со мной, спрашивает моего мнения… но меня не будет, когда его замыслы воплотятся в жизнь. Эта работа – возможно, но не все остальное… Силы оставляют меня, Мартин, я знаю это. И Чарльз знает. Я думаю, что и мои дочери знают, в глубине души. Пожалуйста, не расстраивайся, мой мальчик. Для меня конец будет облегчением, избавлением. Я иногда волнуюсь за Джинни… Я хотел бы видеть ее устроенной, с хорошим мужем, который присматривал бы за ней… Я благодарен Чарльзу. Он и Кэт позаботятся о ней, проследят, чтобы она нашла удачную партию. Сейчас она несчастна. На нее тяжело давят ограничения траура, а когда я умру, она, бедное дитя, опять будет в трауре.
В конце сентября работа каменщиков была закончена, и Мартину было больше нечего делать в Рейлз.
– Но ты будешь приходить навещать нас? – спросила Джинни повелительно. – Конечно, будешь! Приходи просто как друг…
– Хорошо…
– Ты должен прийти. Я настаиваю на этом. Папе нравится беседовать с тобой, и мне тоже. Правда, я не знаю, что буду делать, если перестану ждать твоих визитов. Кроме Джорджа Уинтера и тебя, я не вижу никого из своих сверстников, пожалуйста, приходи, Мартин, дорогой, иначе… – Ее губы задрожали, голос оборвался. – Иначе я умру.
– Хорошо. Я приду.
– Ты сказал, что принесешь мне книгу, когда закончишь читать ее.
– Хорошо, принесу, – сказал он.
Но когда через несколько дней он пришел в Рейлз с книгой, он узнал, что Джинни уехала.
– Она была в таком настроении, что мы стали опасаться за ее здоровье, – объяснил Джон Тэррэнт. – Мы отправили ее к нашим друзьям в Ллаголлен, она пробудет там две или три недели. Мы уже получили письмо от миссис Ллойд, которая пишет, что девочка поправляется.
– Я уверен, что вы поступили правильно, – согласился Мартин.
Джинни приехала домой в конце недели, потому что ее отцу стало хуже. Через три дня он умер, и холодным мокрым октябрьским утром был похоронен недалеко от могилы сына. Мартин написал Кэтрин Ярт, послал цветы и присутствовал на похоронах. Обе сестры были под вуалью, по их лицам ничего нельзя было прочитать; но Джинни в конце службы не выдержала и разрыдалась, закрыв лицо руками.
В конце октября Мартин впервые в жизни отправился в отпуск. Ему всегда хотелось побывать в Лондоне, теперь у него были деньги, чтобы осуществить эту мечту. Оставив каменоломню под присмотром Томми Ника, он мог отсутствовать на протяжении двух недель.
Он остановился в маленьком отеле и проводил все время, посещая те места и здания, которые были связаны со знаменитыми именами или историческими событиями. Собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, новое здание Парламента, часть которого еще достраивалась. Замок Уинздор, Королевский ботанический сад. Он посещал концерты, где слушал знаменитостей, пение Дженни Линд и фортепианную игру Антона Харниша. Он посетил также собрание чартистов, но решил, что ораторы слишком яростны и ничего не способны сделать, кроме как причинить вред своему делу.
Он был дома уже более недели, когда воскресным вечером его навестила Джинни Тэррэнт. Коляска стояла у ворот. Она приехала сама и была одна.
– Ты ужасно шокирован? – спросила она, когда он проводил ее в гостиную. – Да, я это вижу по твоему лицу.
– Это безусловно вызовет разговоры среди моих соседей.
– И о чьем имени ты заботишься больше? О моем или о своем?
– В основном, я беспокоюсь о твоей сестре, знает ли она, что ты уехала одна.
– Да, да, конечно, она знает, хотя и не одобряет этого, должна заметить. И Чарльз тоже, не стоит и говорить. Но не обращай внимания на Кэт и Чарльза. Я хотела тебя увидеть, и вот я здесь.
Она сняла свою черную шляпку с густой черной вуалью и положила ее рядом. Ее лицо было уставшим и невыразительным, каким бывает после долгого плача; хотя она подкрасила губы, это лишь подчеркивало ее бледность и безжизненность.
– Мне бы хотелось бокал вина, если это не доставит тебе беспокойства. Все равно какого.
Мартин наполнил два бокала мальвазией и подал ей один из них. Он стоял и смотрел на нее.
– Джинни, что с вами? Почему вы приехали?
– Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Мне нужно было уехать из дома. Так что я храбро сказала Кэт и Чарльзу, что еду повидать тебя. Хотелось бы мне быть достаточно храброй для того, чтобы отказаться носить черную одежду. Посмотри, как она отвратительна! Мне кажется, что мне уже сто лет. Я ненавижу траур, я запретила бы его, если бы могла. Что в нем хорошего? Он не возвращает умерших к жизни. Из-за него только труднее все переносить.
Ее голос дрожал, она была готова расплакаться, но ее поддерживала злость.
– Ты можешь себе представить, что это такое? Мы почти никого не видим, а с друзьями разговариваем лишь на серьезные темы. Миссис Борн была шокирована, когда я спросила ее о концерте. И так мы будем жить еще пять месяцев, по крайней мере. Кэтрин хорошо – у нее есть Чарльз и крошка Дик, но у меня нет никого, единственный человек, который меня понимает, – это Джордж Уинтер. – Она сделала несколько глотков вина. – Ты помнишь Джорджа, не правда ли?
– Да, конечно.
– Он снова сделал мне предложение.
– Несмотря на траур?
– Да.
– И ты собираешься принять его?
– Я не знаю. Я не уверена. Но думаю, что возможно. Я не хочу больше жить в Рейлз… Я не могу вынести всех этих воспоминаний. О, Кэт и Чарльз сама доброта. Кэт говорит, что это по-прежнему мой дом, как и раньше, и Чарльз тоже это повторяет. Но ничего нет того, что было раньше, папы и Хью больше нет, и я хочу убежать оттуда.
Наступило молчание. Она пила вино. Некоторое время она смотрела в бокал, потом поднялась и подойдя к столу, поставила бокал на поднос. Она стояла совсем близко к нему, ее черная юбка касалась его колена.
– В любом случае, – сказала она легко, – мне придется за кого-нибудь выйти замуж, раньше или позже, ведь правда? Хотя бы для того, чтобы иметь свой собственный дом.
– Само по себе это не является причиной.
– А что же является причиной, по-твоему?
– В браке, безусловно, самое главное – любовь.
– Очень хорошо рассуждать о любви, но как узнать, любим ли мы кого-нибудь достаточно? Ты знаешь, что такое любовь?
– Мы обсуждаем не мои проблемы. Мы обсуждаем твои.
– Да. Хорошо. Кэт говорит, что когда любишь кого-то, то узнаешь об этом сразу же, без всяких сомнений. Конечно, у них с Чарльзом так и было. И у Джорджа нет сомнений по поводу чувств, которые он испытывает ко мне. Он был так заботлив и добр на протяжении всех этих ужасных, ужасных месяцев, и несмотря на то, что я в трауре, он сказал, что женится на мне прямо сейчас и увезет меня путешествовать на материк. Разговорам не будет конца, конечно, но он говорит, что ему все равно. И, подумать только, поехать за границу! Каждый день видеть что-то новое, иметь возможность забыть ужасное прошлое. Джордж говорит, что мы можем оставаться за границей так долго, как я захочу. Мы даже можем поехать в Стамбул.
– Кажется, все уже решено. – Мартин поднял свой бокал. – Я желаю вам обоим счастья.
– И это все, что ты хочешь мне сказать?
– А что еще я могу сказать?
– О, я не знаю. Сказать какое-нибудь слово! Подать какой-нибудь знак!
Мартин, поставив бокал, ответил с оттенком нетерпения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Ярт присоединился к группе на скамейке и после обмена любезностями обратился к тестю:
– Я, вероятно, не останусь на ленч. У меня срочное дело в Чарвестоне. Мне очень жаль, но я думаю, что мистер Кокс поймет меня, если я сразу же перейду к делу и спрошу вас, к какому решению вы пришли.
– Ты будешь рад узнать, Чарльз, что Мартин разделяет твое мнение, что следует обратиться к подрядчикам.
– А! – удовлетворенно сказал Ярт и на этот раз прямо посмотрел на Мартина. – Я рад, что вы согласны со мной, мистер Кокс. Это значительно упрощает дело. Дело в том, что я хочу пригласить архитектора – возможно, Ланнетта, насколько я понимаю, он лучший в деле реставрации старых зданий – и уже по его совету подобрать строителей.
– Вы можете поступать, как сочтете нужным, но я не думаю, что вам следует входить в дополнительные расходы. Работа достаточно простая, ее прекрасно может выполнить хороший строитель, и вы вряд ли найдете кого-нибудь лучше фирмы «Роберт Клейтон и Сын», которых вы уже знаете.
– Вопрос не только в перестройке, – ответил Ярт, – возможно, мистер Тэррэнт не упомянул об этом, но я собираюсь расширить западное крыло, и для этой работы, мистер Кокс, я не буду нанимать Клейтонов.
– Простите, – с удивлением сказал Мартин, – я не хотел навязывать вам свои предложения, уверяю вас. Я просто думал, что раз Клейтоны строили вам фабрику, вам знакомо качестве их работы…
– Я понимаю, что Эдвард Клейтон ваш зять, и это вполне естественно, что вы пытаетесь обеспечить ему работу. Тем не менее, у меня есть свои причины не нанимать их снова, и я думаю, что вы не будете обижены, если я не прислушаюсь к вашим рекомендациям.
Мартин разозлился. Он почувствовал, как кровь кинулась ему в лицо. Но он ответил с той же холодностью, с какой с ним разговаривал Ярт.
– Вы неверно поняли, мистер Ярт. «Клейтон и Сын» обеспечены контрактами на ближайшее время. Они не нуждаются в моих рекомендациях.
– Прошу прощения, мистер Кокс. Я неправильно вас понял, как вы заметили. – Ярт посмотрел на часы и еще раз извинился. – У меня осталось время, чтобы сказать два слова жене, и я действительно должен ехать.
Он поспешил в дом, а Джон Тэррэнт посмотрел на Мартина.
– Боюсь, что мой зять временами бывает слишком бесцеремонным, но у него сейчас столько дел, я думаю, что вы простите его.
– Чарльз не только бесцеремонен, папа, – сказала Джинни, – он еще и очень высокомерный. – Она подошла к Мартину и взяла его за руку. – Не обращай на него внимания. Папа, дорогой, ты не будешь возражать, если я заберу у тебя Мартина? Я хочу показать ему цветущую акацию.
– Нет, моя девочка, я не возражаю нисколько. Мы с Мартином можем продолжить наш разговор после ленча.
* * *
Они шли, взявшись за руки, через сады, по аллее вокруг маленького летнего домика, где ворковали голуби, потом по тюдоровскому саду, где цвели розы, их нежный запах странно смешивался с запахом жженого кофе, исходящего от подстриженных деревьев.
– Я думаю, ты не обиделся на Чарльза?
– Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.
– Значит, обиделся. О, Мартин!
– Мне не понравилось, как он говорил о моем зяте.
– Он извинился за это.
– Да. Я не буду думать об этом.
– Чарльз был очень добр ко мне. И он очень щедрый. На прошлой неделе он дал мне двадцать пять фунтов, чтобы я их истратила так, как хочу, я замечательно провела время, выбирая ткани для зимних платьев.
Она оглядела себя: свое черное шелковое платье, которое освежалось лишь серым кружевом на воротнике.
– Я не скоро надену платье другого цвета. Я чувствую себя такой старой в черном. Но папа очень строг в некоторых вопросах, так что мне теперь век его носить.
Они покинули сад и остановились под цветущим деревом.
– Не правда ли, оно прекрасно?
– Да.
– Как жестоко, что все вокруг так прекрасно этим летом, а Хью не может этого увидеть. Я не могу привыкнуть к тому, что у меня нет брата. Я иногда ловлю себя на том, что хочу что-то рассказать ему… а потом вспоминаю, что его больше нет.
Начали бить часы. Джинни опять взяла Мартина за руку.
– Двенадцать часов. Ленч будет готов через полчаса. Кэтрин, должно быть, уже освободилась, вернемся в дом, ты сможешь увидеть малыша Дика. – Она посмотрела на него с грустной улыбкой и добавила:– Нового наследника Ньютон-Рейлз.
* * *
Покинув Рейлз, Мартин пошел не домой, а отправился в контору Эдварда, на Принс-стрит.
– Что Чарльз Ярт имеет против тебя? – спросил он и рассказал о том, что произошло утром.
– Ну, у нас было несколько стычек за последние недели в Хайнолте. Он жаловался, что мы не закончили к назначенному сроку, но это, как тебе известно, произошло из-за тех изменений, которые сам он вносил. Он задержал оплату счетов за работу на том основании, что мы не выполнили условия контракта. Чепуха, конечно, теперь все разъяснилось. Его бухгалтер только что известил нас, что мы в скором времени получим чек.
– И что стоит за всем этим? – спросил Мартин.
– Я полагаю, ему нужно было время, чтобы расплатиться, и он выбрал этот путь, чтобы не говорить нам об этом открыто.
– Ты хочешь сказать, что он неплатежеспособен?
– Нет, я полагаю, что он достаточно платежеспособен. Но он истратил деньги на перестройку фабрики, на приобретение новых ткацких станков и в настоящее время испытывает денежные затруднения. Торговля оживляется, Ярт приобрел новые станки, он получит хорошую прибыль. Хайнолт будет впереди, и хотя другие фабриканты уже последовали его совету, он сохранит преимущество в ближайшие годы.
– Я рад слышать это, – сказал Мартин. Он подумал о жене Чарльза Ярта, затем произнес: – Ты не говорил мне ни слова о спорах с ним.
– Нет. Не говорил. Потому что, как правило, такие вещи остаются между сторонами. Но поскольку Ярт позволил себе какие-то намеки, я считаю вправе объяснить позицию Клейтонов. А то, что он не хочет нанимать нас на работу по перестройке поместья, так это, мой дорогой Мартин, просто старый трюк: отказаться, прежде чем откажут тебе, ведь после Хайнолта мы вряд ли согласились бы работать с ним, и он это знает.
– Но он мог предполагать, что я спрошу тебя об этом, и мы будем знать, что к чему.
– Я думаю, Ярту все равно, что мы о нем думаем, он будет удовлетворен тем, что обставил нас. Мы недостойны его внимания, во всяком случае, это касается меня. Ты другое дело, ты друг семьи, и это еще одна причина, по которой я не рассказывал тебе об этом раньше.
– Мне все равно, что Ярт не желает замечать меня, но что касается Тэррэнтов, туг все иначе. Меня очень огорчает, что девушка из этой семьи, достойная всяческого уважения, вышла замуж за человека столь сомнительной честности.
– Ну, это уж ты хватил! Он, возможно, и беспринципен, но не сделал ничего по-настоящему бесчестного, и не один деловой человек, пожалуй, сказал бы, что методы Ярта просто часть его ежедневной практики.
– Да, в этом нет сомнения, но миссис Ярт – это сама честность, и я думаю, что она не разделяет этих взглядов.
– Я не думаю, что миссис Ярт когда-нибудь узнает об этом, так что можно не опасаться, что это причинит ей страдания.
– Надеюсь, что ты прав, – согласился Мартин.
В конце августа камень для реставрации был доставлен в Рейлз и каменщики Мартина уже начали вытесывать отдельные детали дома. Сам Мартин приезжал два или три раза в неделю, частично для того, чтобы присмотреть за работой, частично для бесед со строителями, но, в основном, потому что ему был рад Джон Тэррэнт, который хотел, чтобы он присутствовал на строительстве.
– Я ничего не имею против этого строителя. Я уверен, что он первоклассный специалист. Чарльза не останавливают расходы, он считает, что весь материал должен быть самым лучшим. Вот посмотри, Все это не сгорит так просто. Но я рад, что ты присматриваешь за всем, ведь как бы ни был хорош этот строитель, никто не знает этот дом так хорошо, как ты, и когда ты здесь, я чувствую себя спокойно.
Мартин, приезжая в Рейлз, редко видел Кэтрин Ярт: материнские обязанности удерживали ее в доме. Нечасто встречал он и ее мужа: он был занят новыми станками. Но Джинни всегда выбегала из дома ему навстречу и, если была возможность, просила его погулять с ней по саду. Она всегда была очень рада видеть его, потому что в эти месяцы траура гости были редки в Ньютон-Рейлз, и семья редко покидала дом, чтобы навестить кого-нибудь.
– Как это глупо, – жаловалась она однажды. – Мы почти никого не видим. Лишь нескольких близких друзей, и все. И нас не будут приглашать на вечера и балы еще два или три месяца, хотя именно в такое время нам нужно ободриться. Ничего – у меня есть ты! Посмотри на этот маленький дубок, который Кэт и Чарльз посадили в честь рождения малыша Дика.
Здоровье Джона Тэррэнта все ухудшалось, и это печалило Мартина. В каждый визит он замечал все новые перемены в нем, видел, что он по-прежнему страдает от боли, хотя старается скрыть это, особенно, когда рядом дочери. Наедине с Мартином он делился своими мыслями: на прошлое он смотрит с сожалением, а на будущее – с покорностью…
– Меня печалит, что когда я уйду, со мной уйдет имя Тэррэнтов. Оно жило здесь с 1565 года. Но с этим ничего не поделаешь. Нам все посылается свыше, и мы должны смириться с этим. По крайней мере, Ньютон-Рейлз будет в хороших руках… Чарльз почти так же гордится домом, как и я сам… Более того, у него есть деньги, чтобы содержать его в должном порядке. Я этого никогда не мог себе позволить, как ни старался все эти годы…
Наступила пауза, что теперь было его привычкой. Он сидел на скамье, откуда мог наблюдать за работой строителей. Мартин сидел с ним рядом.
– Чарльз полон замыслов, хочет усовершенствовать все и здесь, и там. Он всегда обсуждает это со мной, спрашивает моего мнения… но меня не будет, когда его замыслы воплотятся в жизнь. Эта работа – возможно, но не все остальное… Силы оставляют меня, Мартин, я знаю это. И Чарльз знает. Я думаю, что и мои дочери знают, в глубине души. Пожалуйста, не расстраивайся, мой мальчик. Для меня конец будет облегчением, избавлением. Я иногда волнуюсь за Джинни… Я хотел бы видеть ее устроенной, с хорошим мужем, который присматривал бы за ней… Я благодарен Чарльзу. Он и Кэт позаботятся о ней, проследят, чтобы она нашла удачную партию. Сейчас она несчастна. На нее тяжело давят ограничения траура, а когда я умру, она, бедное дитя, опять будет в трауре.
В конце сентября работа каменщиков была закончена, и Мартину было больше нечего делать в Рейлз.
– Но ты будешь приходить навещать нас? – спросила Джинни повелительно. – Конечно, будешь! Приходи просто как друг…
– Хорошо…
– Ты должен прийти. Я настаиваю на этом. Папе нравится беседовать с тобой, и мне тоже. Правда, я не знаю, что буду делать, если перестану ждать твоих визитов. Кроме Джорджа Уинтера и тебя, я не вижу никого из своих сверстников, пожалуйста, приходи, Мартин, дорогой, иначе… – Ее губы задрожали, голос оборвался. – Иначе я умру.
– Хорошо. Я приду.
– Ты сказал, что принесешь мне книгу, когда закончишь читать ее.
– Хорошо, принесу, – сказал он.
Но когда через несколько дней он пришел в Рейлз с книгой, он узнал, что Джинни уехала.
– Она была в таком настроении, что мы стали опасаться за ее здоровье, – объяснил Джон Тэррэнт. – Мы отправили ее к нашим друзьям в Ллаголлен, она пробудет там две или три недели. Мы уже получили письмо от миссис Ллойд, которая пишет, что девочка поправляется.
– Я уверен, что вы поступили правильно, – согласился Мартин.
Джинни приехала домой в конце недели, потому что ее отцу стало хуже. Через три дня он умер, и холодным мокрым октябрьским утром был похоронен недалеко от могилы сына. Мартин написал Кэтрин Ярт, послал цветы и присутствовал на похоронах. Обе сестры были под вуалью, по их лицам ничего нельзя было прочитать; но Джинни в конце службы не выдержала и разрыдалась, закрыв лицо руками.
В конце октября Мартин впервые в жизни отправился в отпуск. Ему всегда хотелось побывать в Лондоне, теперь у него были деньги, чтобы осуществить эту мечту. Оставив каменоломню под присмотром Томми Ника, он мог отсутствовать на протяжении двух недель.
Он остановился в маленьком отеле и проводил все время, посещая те места и здания, которые были связаны со знаменитыми именами или историческими событиями. Собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, новое здание Парламента, часть которого еще достраивалась. Замок Уинздор, Королевский ботанический сад. Он посещал концерты, где слушал знаменитостей, пение Дженни Линд и фортепианную игру Антона Харниша. Он посетил также собрание чартистов, но решил, что ораторы слишком яростны и ничего не способны сделать, кроме как причинить вред своему делу.
Он был дома уже более недели, когда воскресным вечером его навестила Джинни Тэррэнт. Коляска стояла у ворот. Она приехала сама и была одна.
– Ты ужасно шокирован? – спросила она, когда он проводил ее в гостиную. – Да, я это вижу по твоему лицу.
– Это безусловно вызовет разговоры среди моих соседей.
– И о чьем имени ты заботишься больше? О моем или о своем?
– В основном, я беспокоюсь о твоей сестре, знает ли она, что ты уехала одна.
– Да, да, конечно, она знает, хотя и не одобряет этого, должна заметить. И Чарльз тоже, не стоит и говорить. Но не обращай внимания на Кэт и Чарльза. Я хотела тебя увидеть, и вот я здесь.
Она сняла свою черную шляпку с густой черной вуалью и положила ее рядом. Ее лицо было уставшим и невыразительным, каким бывает после долгого плача; хотя она подкрасила губы, это лишь подчеркивало ее бледность и безжизненность.
– Мне бы хотелось бокал вина, если это не доставит тебе беспокойства. Все равно какого.
Мартин наполнил два бокала мальвазией и подал ей один из них. Он стоял и смотрел на нее.
– Джинни, что с вами? Почему вы приехали?
– Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Мне нужно было уехать из дома. Так что я храбро сказала Кэт и Чарльзу, что еду повидать тебя. Хотелось бы мне быть достаточно храброй для того, чтобы отказаться носить черную одежду. Посмотри, как она отвратительна! Мне кажется, что мне уже сто лет. Я ненавижу траур, я запретила бы его, если бы могла. Что в нем хорошего? Он не возвращает умерших к жизни. Из-за него только труднее все переносить.
Ее голос дрожал, она была готова расплакаться, но ее поддерживала злость.
– Ты можешь себе представить, что это такое? Мы почти никого не видим, а с друзьями разговариваем лишь на серьезные темы. Миссис Борн была шокирована, когда я спросила ее о концерте. И так мы будем жить еще пять месяцев, по крайней мере. Кэтрин хорошо – у нее есть Чарльз и крошка Дик, но у меня нет никого, единственный человек, который меня понимает, – это Джордж Уинтер. – Она сделала несколько глотков вина. – Ты помнишь Джорджа, не правда ли?
– Да, конечно.
– Он снова сделал мне предложение.
– Несмотря на траур?
– Да.
– И ты собираешься принять его?
– Я не знаю. Я не уверена. Но думаю, что возможно. Я не хочу больше жить в Рейлз… Я не могу вынести всех этих воспоминаний. О, Кэт и Чарльз сама доброта. Кэт говорит, что это по-прежнему мой дом, как и раньше, и Чарльз тоже это повторяет. Но ничего нет того, что было раньше, папы и Хью больше нет, и я хочу убежать оттуда.
Наступило молчание. Она пила вино. Некоторое время она смотрела в бокал, потом поднялась и подойдя к столу, поставила бокал на поднос. Она стояла совсем близко к нему, ее черная юбка касалась его колена.
– В любом случае, – сказала она легко, – мне придется за кого-нибудь выйти замуж, раньше или позже, ведь правда? Хотя бы для того, чтобы иметь свой собственный дом.
– Само по себе это не является причиной.
– А что же является причиной, по-твоему?
– В браке, безусловно, самое главное – любовь.
– Очень хорошо рассуждать о любви, но как узнать, любим ли мы кого-нибудь достаточно? Ты знаешь, что такое любовь?
– Мы обсуждаем не мои проблемы. Мы обсуждаем твои.
– Да. Хорошо. Кэт говорит, что когда любишь кого-то, то узнаешь об этом сразу же, без всяких сомнений. Конечно, у них с Чарльзом так и было. И у Джорджа нет сомнений по поводу чувств, которые он испытывает ко мне. Он был так заботлив и добр на протяжении всех этих ужасных, ужасных месяцев, и несмотря на то, что я в трауре, он сказал, что женится на мне прямо сейчас и увезет меня путешествовать на материк. Разговорам не будет конца, конечно, но он говорит, что ему все равно. И, подумать только, поехать за границу! Каждый день видеть что-то новое, иметь возможность забыть ужасное прошлое. Джордж говорит, что мы можем оставаться за границей так долго, как я захочу. Мы даже можем поехать в Стамбул.
– Кажется, все уже решено. – Мартин поднял свой бокал. – Я желаю вам обоим счастья.
– И это все, что ты хочешь мне сказать?
– А что еще я могу сказать?
– О, я не знаю. Сказать какое-нибудь слово! Подать какой-нибудь знак!
Мартин, поставив бокал, ответил с оттенком нетерпения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40