– Это не душещипательная фраза! – возразила Джейн. – С какой стати я стала бы так же много думать о Фару?
Она прочитала на лице Фанни удивление, которое Фару называл «оцепенением симпатичной рыбки», и торопливо продолжила:
– Ну да… То, что вы не понимаете сразу, вы называете ложью. Вы такая непосредственная, Фанни…
Она растрогалась, протянула к разгорячённому лицу Фанни сложенную лодочкой ладонь, словно желая повторить рукой приятный и выразительный овал её щеки:
– Такая непосредственная… такая нетронутая… Такая непохожая на меня…
– Да-да, – резко и поспешно оборвала её Фанни, вдруг по-детски испугавшись, что сейчас к разговору будут примешаны и Кемере, и Мейрович, и Дейвидсон, и…
– Вы говорите «да-да», но разве вы можете понять в вашем состоянии? А? Да, в этом вашем состоянии нетронутости, состоянии молодой девушки, в котором вы проводите вашу жизнь… Для вас существует Фару, и опять Фару, и только Фару, и никого другого, кроме Фару… Это прекрасно – хотя я не уверена, что это так уж прекрасно, – но ведь я-то не смотрю и никогда не смотрела на Фару теми же глазами, что и вы, или, скажем, – тем же сердцем, что и вы… Мне нетрудно было увидеть разницу между вами обоими, Фанни, и с того момента, когда я её увидела… О! С того момента!..
Она суетилась, меняла тон, словно дошла наконец до самого трудного момента в разговоре и почти преодолела его. Жестом руки она отстраняла, потом снова притягивала к себе то, что хотела выразить. Чистосердечие то уходило от неё, то подступало к ней, словно какое-то искушение.
– С того момента, вы понимаете, это не затянулось надолго! Нет, это не затянулось!
– Что не затянулось, в конце концов? – спросила Фанни.
Джейн повела под платьем плечами с провинциальной неловкостью, которую Фанни заметила за ней впервые.
– Мне трудно это сказать. Фанни… Мне легче говорить с вами о Фару. Фару – мужчина, мужчина соблазнительный, известный, обладающий большим талантом; в общем, я признаюсь, Фанни, что не очень много нужно, чтобы соблазнить такую женщину, как я, у которой нет никаких причин быть серьёзной и пребывать в целомудрии и одиночестве… Нет ничего удивительного в том, что я легко сделалась влюблённой, ревнивой, недовольной – одним словом, такой, какой вы меня видели… Но в общем и целом в Фару, кроме того, что он Фару, нет ничего необыкновенного как в мужчине… Тогда как в вас, Фанни, в вас…
Джейн вдруг села, достала платок и расплакалась обильно, легко и деликатно, в такой манере, которая казалась ей новой и приятной.
Она высморкалась и не спеша продолжила:
– Вы, Фанни, вы как женщина гораздо лучше, чем Фару как мужчина. Много, много лучше…
– О! – сказала Фанни высокопарно, – значит, вы его плохо знаете!
Джейн обратила к ней взгляд проницательной женщины.
– Доказательство тому… – сказала она с усмешкой, – то, что вы чуть было не убедили меня в том, что он действительно несравненный…
– Это так, – сказала Фанни, кивнув головой, – пусть это будет моей виной.
– И да и нет… В каком-то смысле.
Она, вероятно, хотела объяснить Фанни, изложить ей теорию новых крепостных элегантных дам, ни к чему не привязанных и путешествующих, как путешествуют по воздуху снабжённые оперением семена, хотела рассказать про их лёгкость, их анонимную соблазнительность, но вынуждена была отказаться перед лицом темноволосой упрямой самки, осёдлой и живущей в согласии с более древними традициями.
– Я говорю, конечно, о первых порах. А потом…
– Потом вы стали моей подругой, – подсказала Фанни с мягкостью, не предвещавшей ничего хорошего.
– Нет, – твёрдо возразила Джейн. – Я была ею и раньше. Я не могла перестать быть ею…
– …из-за такого пустяка, – подсказала Фанни.
– Во мне и в самом деле нет ничего от роковой женщины, – продолжала Джейн. – Ни от корыстной шлюхи, ни от честолюбивой особы. Здесь вы можете отдать мне должное. Чем вы рисковали со мной? Очень немногим…
– Да… Вы лишь хотели быть единственной, кто меня обманывает, – уточнила Фанни с той же мягкостью.
– …но против меня, против нас была ваша снисходительность по отношению к Фару, ваша проклятая снисходительность, ваше так называемое понимание Фару… Ваша мания осыпать его похвалами и бранными словами, в сто раз ещё более льстивыми… Это ваше «превосходство», которое состояло в том, что вы отдавали Фару в распоряжение всех женщин, и которое вы находили почтенным, Фанни? А я – нет. О, нет! А я – нет… Эта ваша черта роняла вас в моих глазах, портила моё представление о вас… Ведь вы, – сказала Джейн, глядя на Фанни с пристрастным восхищением, – вы были мной, но только много лучше.
Она отошла к окну, приподняла на мгновение штору и тотчас уронила её снова, словно желая скрыть то, что увидела там, в застывшей ночи. Она вернулась и, положив руку на плечо Фанни, легонько тряхнула её:
– И вы ещё спрашиваете, не страшно ли мне. А мне очень страшно, я умираю от страха, Фанни! Вы, вы собираетесь избавиться от меня, вы считаете, что маленькие физические любовные упражнения являются преступлениями, когда в них замешана я, вы думаете оторвать меня от Фару, как будто он сам уже давно не сделал этого; вы намереваетесь очистить свой дом и, возможно, обкурить благовониями мою комнату… Но это же чудовищно – столько думать о любви! Ведь это не так уж серьёзно – мужчина, и это не вечно! Мужчина – это… это всего лишь мужчина… Вы думаете, можно встретить хоть одного мужчину – самостоятельного, свободного, готового посвятить вам жизнь? Мужчина никогда не бывает один, Фанни, и это в самом деле ужасно, что у него всегда есть жена, другая любовница, мать, служанка, секретарша, родственница – одним словом, она! Если бы вы знали, каких только женщин мне ни довелось обнаружить возле любовника!.. Это просто омерзительно. Я бы хотела выразиться поделикатнее, но не могу.
Она стояла скрестив руки, причём напряжение в сжимавших предплечья кончиках пальцев было таким сильным, что они побелели. Она вдруг резко налила себе воды в стакан, поднесла было его к губам, потом передумала и протянула его Фанни.
– Извините. Мне страшно хочется пить.
– Мне тоже, – сказала Фанни.
Они молча пили воду, предупредительные, словно животные, заключившие перемирие у водопоя. Волнение сказалось на них по-разному: у Джейн на скулах выступил румянец, а Фанни была бледной, с сероватыми кругами у глаз и оставшимися без помады лиловыми, как у негритянки, губами. Когда Фанни утолила жажду, у неё вырвался глубокий усталый вздох, и Джейн опять сделала округлый жест, поднеся руку к её щеке, но не коснувшись её:
– Бедная Фанни!.. Сколько мучений из-за меня… Вы не хотите…
Она не осмелилась продолжить. Фанни сказала отрывисто: «Нет, спасибо» и углубилась в воспоминания, желая точно воспроизвести слова давнего упрёка, сделанного Джейн Фару:
«Она сказала ему: "Вы бы лучше подали ей руку" или "взяли её за руку", теперь я уже точно не помню… Она также говорила ему в тот день, когда они думали, что со мною обморок: "Не стукните ей ноги о двери", или что-то вроде этого, и: "Разве так несут женщину?.."»
– Я вам обязана тем, что познала желание служить, – мягко сказала Джейн.
Фанни не смогла сдержать своего волнения, встала и начала кружить на месте, как делала это в минуты веселья, с ловкостью и непринуждённостью толстушки.
– Нет, – сказала она, – нет, я не могу этого вынести… Раз всё рухнуло, надо, чтобы вы сменили язык, чтобы вы перестали взывать к нашим чувствам, злоупотреблять нашими отношениями, нашим прошлым, нашей…
Позади неё отворилась дверь.
– А-а-а-а! – громко зевнул весёлый голос. – Ох, эти женщины! Уж эти женщины! Уж эти женщины в доме моём!
Он возвратился домой весь встрёпанный и довольный: его красивые жёлтые глаза, томные и непроницаемые, говорили о том, что он только что либо получил мимолетное удовольствие, либо долго работал. Легко доставшиеся деньги на несколько месяцев и всё возраставший успех придали ему молодости, не то чтобы не вязавшейся с его нынешним видом, но какой-то несвоевременной, и он носил её словно пышный галстук бантом и в горошек.
– Я только что встретил Пьера Вульфа, – громко воскликнул он. – Должно быть, я выглядел чертовски хорошо, потому что он стал пугать меня атеросклерозом, каким-то трясучим параличом и…
Тут он заметил, что ни Фанни, ни Джейн не двинулись с места при его появлении. Он вгляделся в их лица, увидел, что они совсем не похожи на те, какие были у них обеих утром, и спросил тоном хозяина:
– Что случилось?
– Фару… – начала было Фанни.
– Фанни, я вас умоляю… – взмолилась Джейн.
– Что случилось? – громко и нетерпеливо повторил Фару. – Женские ссоры? Истории с прислугой?
Фанни посмотрела на Джейн и издала короткий смешок. Джейн всем телом сделала уступчивое движение, нечто вроде вежливой пантомимы, как бы говоря ей: «Я оставляю всё на ваше усмотрение, говорите…» На что Фанни ответила кивком головы, означавшим: «Я всё беру на себя».
– Фару, – заговорила Фанни, – мы с Джейн только что серьёзно объяснились. Ты видишь – мы очень спокойны. Мы намерены оставаться спокойными и впредь.
Губы её теперь были бледно-сиреневыми, и она старательно выговаривала слова. Фару только сейчас заметил на лице жены эти бледные губы и слишком большие, слишком красивые глаза, погасшие и лишившиеся всякого выражения. Должно быть, он подумал, что она сейчас упадёт в обморок, потому что выбросил руку по направлению к ней. Но она пояснила:
– Джейн – твоя любовница, я – твоя жена, мы ничего не можем решать окончательно без тебя…
Фару, успевший уже сесть, медленно встал с места. Его брови величественно изогнулись, и женщины на мгновение испугались лишь потому, что считали его красавцем. Обе чего-то ждали, ждали, что сейчас грянет гром.
– Кто из вас первой заговорил об этом? – спросил наконец Фару.
– Я, разумеется, – оскорблённо ответила Фанни. Он остановил на ней взгляд – не горящий, холодно-подозрительный:
– Как давно ты знала об этом?
Она солгала, скорее из фанфаронства:
– О!.. Очень давно…
– И так хорошо скрывала это? Браво.
Она нашла, что это вульгарные нападки, и пожала плечами.
– Вот только, – продолжал Фару, – если ты действительно долго скрывала это… то меня удивляет… да, меня удивляет… почему ты не стала делать этого и дальше?
Опешив на мгновение, Фанни взяла себя в руки и выкрикнула:
– Значит, ты думаешь, что такое можно хранить в себе, можно замалчивать до бесконечности?
– Убеждён в этом, – сказал Фару. Обратившись жестом за сочувствием к Джейн, Фанни забормотала:
– Ну знаете ли… Ну знаете ли…
– Особенно тебе, – добавил Фару.
– Ради привычки, не так ли?..
До сих пор Фару смотрел только на дрожащие руки Фанни. Но вот он взглянул на её полные слёз глаза и заговорил более непринуждённо:
– Ради привычки, если тебе так нравится это слово. Разве за двенадцать лет я лишил тебя когда-нибудь, что бы я ни делал, хоть малой толики нежности?
При этих словах Джейн мягко скользнула в полосу света, и Фару вздрогнул.
– Я прекрасно понимаю, Джейн, что эта сцена чрезвычайно тяжела для вас… Но любые ваши слова сделают её ещё более тяжкой, и я заклинаю вас помнить об этом.
– А я и не собиралась ничего говорить, – сказала Джейн.
– Впрочем, – продолжил Фару, – я готов взять на себя всю ответственность.
Фанни прервала его пронзительным восклицанием:
– Что, ответственность? Какую ответственность? Кто от тебя требует ответственности?.. Дело вовсе не в этом, Фару… Говори что хочешь, делай что-нибудь, займись нами, но только не это… Давай, Фару, давай!
Она пришла в ужас от того, что он сумел в такой момент проявить умеренность, и злилась на него за то, что он ведёт себя так, как испокон веков вели себя мужчины, оказывающиеся между двумя женщинами. Почему Фару ещё не взорвался, не послал к чёрту все законы человеческой справедливости, все предосторожности, чувствительность Джейн и Фанни, почему ещё не унёс на руках предмет, пусть временный, своего блистательного выбора? «Какой он медлительный, Боже мой, какой же он медлительный… Пусть было бы неистовство, но только любовное, предназначенное одной из нас – не важно, мне или ей, пусть было бы отчаяние, но любовное… Неужели же мы такие старые, что он остаётся таким холодным, что он даже не чертыхается?..»
– Мы ведь не сумасшедшие, – сказал Фару. – Я всего лишь мужчина, но мужчина, решивший сохранить максимум равновесия в ситуации, в какой столько мужчин и женщин его теряют. Если я был в отношении Джейн…
– Речь идёт не обо мне, – перебила его Джейн. – Ведь я, кажется, ничего не требую. Речь пойдёт обо мне, только если Фанни захочет, чтобы я удалилась… что вполне естественно.
Он важно кивнул головой в знак согласия. Фанни пыталась обнаружить на его крупной лепки лице, увенчанном гривой волос, какое-нибудь мужское решение, обнаружить след волнения, вызванного у неё самой словами Джейн.
– Фанни прекрасно знает… – начал Фару. Он спохватился и повернулся к жене: – Ты прекрасно знаешь, Фанни, что ты – моя дорогая Фанни. И я всегда, что бы ни случалось, видел с твоей стороны на протяжении вот уже более десяти лет только нежность. И вот эти самые десять лет являются для меня залогом того, что ты пожалеешь ту, которая заслуживает того, чтобы её пожалели. Я заранее благодарен тебе за это.
«Та, которая заслуживает, чтобы её пожалели», не моргнув глазом восприняла и конец этой тирады, и немое изумление Фанни. Она даже слегка округлила губы, как бы собираясь присвистнуть от иронического восхищения. С приходом Фару она, казалось, утратила способность волноваться и удивляться и теперь спокойными глазами следила за движениями Фанни и Фару.
– Как это всё понимать, Фару? Как это всё понимать? – прошептала потрясённая Фанни.
Она посмотрела на Фару как раз в тот момент, когда он подавил зевок от нервного напряжения.
«Желание оказаться подальше отсюда сочится из всех его пор! – с возмущением подумала Фанни. – Сейчас он уйдёт… Он найдёт какой-нибудь предлог, чтобы уйти… И это всё, что он может сказать? Разве так ведут себя, когда в жизни наступает крутой перелом?..»
– Фару! – окликнула она его с мрачной печалью в голосе.
– Да, моя Фанни, я здесь. Я слушаю тебя. Ты хочешь, чтобы мы поговорили наедине?
– Фару!..
Она отвергла эту его мягкость и предупредительность, не желая, чтобы с ней разговаривали как с тяжелобольной. Она с удовольствием ударила бы Фару, лишь бы исторгнуть из него что-то невольное, непреодолимое – вспышку, проклятие, жалобный стон…
Фару рискнул положить ей руку на лоб и наклониться над ней, слегка запрокинув её голову. В глубине его больших жёлтых зрачков Фанни прочла желание убедить её с помощью чувственности, но где-то глубоко в них затаилась, как ей показалось, внимательная, трусоватая осторожность… Её злость сразу куда-то пропала, и она повела шеей, отчего его тяжёлая рука скользнула по волосам.
– Фару, послушай… Я сейчас не могу разговаривать с тобой… Ты вошёл слишком рано, понимаешь? Вот именно, ты вошёл слишком рано.
– Тем лучше, – сказал Фару с большим достоинством в голосе. – Моё место здесь. Покончим с этим.
Фанни обескураженно смотрела на него. У неё тоже возникло желание заговорить с ним на языке досадной в этой ситуации доброты.
– Нет, Фару, оставь… Нам с Джейн просто нужно закончить наш разговор и принять сегодня же вечером некоторые… практические решения. Между нами с Джейн не будет сказано ничего такого, что заставило бы нас повышать голос… Не так ли, Джейн?
– Естественно, – подтвердила Джейн.
Она стояла всё на том же месте, немного сзади Фанни, и смотрела внимательным взглядом.
– Хорошо… – согласился Фару. – Что ж… Я не вижу к этому препятствий. Ты не против, если я буду рядом, в своём кабинете? Я могу быть уверен, что ничто из того, что касается нас троих, не станет пищей для чьих-то пересудов? Даже для сплетен прислуги? Абсолютно уверен?..
Он воспользовался этой своей повисшей в воздухе фразой, чтобы медленно, пятясь задом, приблизиться к двери, устремляя то к одной, то к другой женщине свой падающий свысока жёлтый взгляд.
– Да, да, да, – всякий раз отвечала Фанни.
Она нетерпеливо кивала в знак согласия, отчего чёрный жгут её волос в конце концов рассыпался. Она поспешно собрала волосы обеими руками.
Фару внимательно смотрел на осунувшиеся лица женщин, на густую гриву распущенных волос, которую закручивали белые руки… В его глазах промелькнуло предложение мира, которое не могла видеть Фанни, но в нём было нечто такое, что Джейн агрессивно двинулась прямо на Фару.
– Да, можете быть уверены в этом. Но только дайте нам побеседовать наедине.
Фару с натужной улыбкой послушался. Джейн проводила его до самой двери и, закрыв её за ним, вернулась к Фанни, которая заканчивала приводить в порядок волосы.
– Вот так, – сухо сказала Джейн.
– Да… – удручённо вздохнула Фанни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17