.. и снова тишина. В окне - ни зги. Значит, Луна уже зашла. Ночь скоро кончится, и страх пройдет... Страх! Почему? Кого это он испугался? Он не боится Вожака! Вожак - это глупый, дремучий дикарь. Да и все рыки таковы, все они дикари. То здесь, то там они выходят на Равнину, грабят поселки свинарей, а то и подступают к самым городам, но наши храбрые дружины гонят врагов обратно в Лес, сжигают их разбойничьи лежбища. Лягаш, первый равнинский воевода, он говорил... Да-да, он говорил и, если будет надо, повторит: "Лес и Луна не для тебя, твоя судьба - быть лучшим среди лучших". И Рыжий лег, прижался боком к печке. Ночь - и тепло. Как это непривычно, хорошо! А что хорошего в Луне? Она всегда холодная, значит, она - совсем не молоко, ведь молоко холодным не бывает, он помнит это, р-ра! Оно было и теплое, и сладкое, и жирное, он жадно пил его, причмокивал, повизгивал; о, как он счастлив был тогда! А мать, прижав его к себе, шептала: "Пей, сынок, пей, расти скорей и знай: они, в Лесу, здесь все такие, а твой отец был не таким, за это он и был ими убит. И ты не забывай, сынок, чья на них кровь, но и не мсти, не надо им за это мстить, месть ни к чему не приведет. Молчи, сынок, терпи и жди; я верю, ты дождешься!" И помнил ты, рос и терпел, и ждал, и никому не говорил о тех словах, которые в тебя впитались вместе с материнским молоком, и кровь их разнесла по жилам. А кровь на то она и кровь, она еще теплее молока, нет горячее; кровь - как огонь, кровь обжигает и пьянит, и ты теряешь голову и поступаешь так - и только так - как кровь тебе велит. Пять лет ты жил в Лесу и никогда не видел южаков, но только стоило явиться Лягашу, как сразу твоя кровь... Вот именно! Пришел Лягаш - и сразу же увел тебя. И правильно увел! Спи, Рыжий, спи, все позади, Луна - не молоко, но Солнце - это кровь, огонь, вот до чего оно горячее. И печь горячая, прижмись к ней посильней, согреешься, и дрожь пройдет, веки нальются тяжестью и мысли потекут все медленней и медленней, пока совсем...
И сон сковал его, Рыжий опять заснул - на этот раз уже без сновидений.
Глава седьмая
КОГТИ РВАТЬ
Утром Рыжий проснулся от зычного крика:
- Двор-р! Двор-р!
Он подскочил...
- Двор-р! Двор-р! - кричал Брудастый, стоя на пороге казармы. Мимо него стремглав бежали лучшие - на четырех конечно же, сон, значит, в лапу, х-ха! И Рыжий тоже побежал - как все, на четырех - в дверь, через сени, по крыльцу, и выбежал во двор.
Во дворе еще было довольно темно; заря еще только-только занималась. Толкаясь и урча, грызясь - не по злобе, а от избытка удали, - лучшие мало-помалу построились в двойную шеренгу и встали на нижние лапы - на стопы. И Рыжий встал, как все, молчал, считал удары сердца. Когда он досчитал до сорока, так сразу же надсадно заскрипели ворота, и из тягарни медленно выехала волокуша, запряженная тройкой мохнатых пегих южаков. Эти сразу шли на четырех. Мотали головами, щерились. Вот тоже служба - княжьи тягуны. В нее берут только рослых да крепких, да верных. Им тоже полагаются ремни, им выдают двойной паек. Но против лучших тягуны - это никто, холопы. Тягун в казарму не входи, он если только сунется, так сразу ему...
- Стр-рой! - рявкнул Брудастый.
Строй сразу замер, все задрали головы. Князь не спеша сошел с крыльца, важно сел в волокушу, глянул на строй, потом на тягунов - и зычно скомандовал:
- Порс!
Тягуны сразу взяли в галоп, повлекли волокушу в ворота. А лучшие, ломая всякий строй, толкаясь и лягаясь, тотчас погнались вслед за ними - на четырех, ведь так вдвое быстрей - и закричали, заорали, завизжали!..
Вот так, пыля, крича и хохоча, княжий поезд стремительно мчался по заспанным улицам Дымска, а попадавшиеся ему навстречу редкие в такую пору прохожие испуганно жались к заборам.
- Порс! На Гору! - кричали лучшие. - Порс! Порс!
Бег опьянял. Азарт - как на охоте. И Рыжий наддавал и наддавал. Ар-р! Р-ра! Скорей! Ты и они - вы лучшие, вон как вас все боятся! Ар-р! Ар-р! Скорей! Налево! Прямо! Порс! Крик, топот, визг, пыль в горле, сушь. Еще! Еще, еще, еще, не отставай! Вверх-вверх-вверх-вверх!..
И - вот оно, домчали! На вершине Священной Горы волокуша резко остановилась. Остановились - падая, смеясь - и лучшие... Но тотчас присмирели и построились, встали на нижние и замерли. А тягуны легли и положили головы на лапы. Стало тихо. Князь тяжело, кряхтя, спрыгнул на землю, прошел к обрыву, сел прямо на землю и нахмурился. Лучшие, стоявшие поодаль, почтительно молчали. А там, за рекой, небо быстро светлело. Рыжий вывалил пересохший язык и, с трудом сдерживая шумное дыхание - ведь с непривычки, р-ра! - покосился налево, направо. Вот этот, справа от него это Овчар. Лягаш о нем рассказывал, этот надежен. А слева - это Бобка, он так себе, и трусоват, и вороват, но языкаст, ох, языкаст! А дальше кто? Это Клыкан. Это Бесхвостый. Это Левый. А это кто? Ну, как его...
А небо на востоке, за рекой, все светлеет и светлеет! Еще совсем немного, и там из-за горизонта покажется Солнце. Но здесь, на Священной Горе, его называют Светило. И здесь они его сейчас и ждут, встречают. Уж такой у них в Дымске обычай - князь каждый день встречает Солн... Э, Светило, конечно, Светило! А лучшие его всегда сюда, на это самое высокое в городе место, должны сопровождать. А после вместе с ним ждать и встречать. Вот и сейчас они молчат, ждут, щурятся, не дышат. Но никакого страха, как в Лесу в Час Бдения, в них нет. И это правильно. Лягаш это так объяснял: "А страха просто быть не может. Чего им страшиться? Наступающего дня? Или Солнца? Так солнце - это свет и тепло, значит, жизнь, а жизнь - это радость. И потому я каждый раз, всегда с неодолимым трепетом..." А вот и не всегда! Сегодня он чего-то не спешил за этим своим трепетом. А ведь он не в отлучке - в тереме. Там, в тереме, он и остался. Стоял в окне второго этажа, смотрел, как остальные строились, как после выбегали, и даже лапой тебе помахал. Но вот ты уже здесь, и вот ты уже ждешь, правда, без трепета, а его, Лягаша, вовсе нет. А небо розовеет, тишина...
А вот и первый луч!
- Ар-р! - тотчас крикнул князь.
- Ар-р! - подхватили лучшие. - Ар-р! Ар-р!
И вот он, долгожданный день! Засверкала роса на траве, запиликал кузнечик. Взлетела бабочка, за ней вторая - и закружились в танце; выше, выше. А и действительно, какая красота! И также, впрочем, и в Лесу, когда порой лежишь в густой траве - один - и ждешь, пока подгонят дичь, но их еще не слышно, они далеко, наверное, след потеряли. А ты и рад тому! Лежишь себе раскинувшись, дремота тебя одолела, а прямо перед носом, по травинке, ползет букашка...
- Ар-р!
Рыжий вздрогнул, вскинулся. Бобка ехидно захихикал, что-то шепнул Бесхвостому...
Но тут же замолчал, ибо князь уже встал, потянулся, глянул на лучших, сурово зевнул... А после не спеша вернулся к волокуше, лег поудобнее, лениво приказал:
- Гони.
Тягуны подскочили, рванули и с места понесли в галоп! Хрип, вой! А следом - лучшие! Р-ра, Рыжий, р-ра! Вниз-вниз-вниз-вниз! Тебя толкают - ты толкай, бей, рви, вперед, еще вперед, всех обойди, всех, всех! Вот так! Еще! Еще! Р-ра! И вдоль по улицам! Через толпу! Костярни, бани, лавки, нищие, базар, налево, за угол, вверх, вверх, в ворота, р-ра, к крыльцу...
А вот возле крыльца Рыжий резко осадил и даже отскочил назад, посторонился. И это правильно, это по чину. То есть без чина лезть вперед нельзя. А здесь особенно, ибо первым на крыльцо всегда всходит князь. Всходит один, без провожатых. Мало того: пока князь не взойдет на самую верхнюю ступеньку, никто к крыльцу не приближается, все ждут. Но даже и потом взбегать наверх еще нельзя, а можно только подойти к крыльцу, точнее, молча к нему протолкаться, и, наступив стопой на нижнюю ступеньку, задрать вверх голову и снова терпеливо, молча ждать. А князь тем временем проходит через сени, заходит в трапезную, шумно нюхает воздух и морщится, он, кстати, морщится всегда, а повар, он тоже всегда - с испуганным видом суетится перед ним, юлит, утверждает, что кормежка ему нынче удалась, как никогда. Но князь его не слушает, проходит дальше, садится во главе стола. Повар несет ему попробовать, князь пробует и снова морщится, гневно зовет Брудастого. Брудастый уже тут, он жадно пробует и хвалит, тогда князь снова пробует и еще пуще морщится... а после говорит всегда одно и то же:
- Пусть сами разбираются. А что по мне, так... тьфу! Зови!
И вот только тогда Брудастый появляется на верхней ступеньке крыльца, зовет - и все, толкаясь и визжа, скопом бегут наверх. Так и сегодня они побежали. И вместе с ними побежал и Рыжий. А что? Так здесь давно уже заведено, такой у князя нрав; Лягаш, когда рассказывал, смеялся...
Но все бегут - и ты беги, не то затрут, затопчут. А ну плечом его! А этому под дых! И этому! И этому! Вот и взбежали скопом, скопом через сени, там через дверь, через порог, через кого-то, и, уже в трапезной, рассыпались горохом - и с двух сторон - к столу! Там Рыжий протиснулся между Клыканом и Левым, схватил из общей мисы кус побольше - и сразу рвать его, рвать, рвать! Так и соседи похватали, повпивались!...
- Ар-р! - выкрикнул Лягаш.
За столом сразу стало значительно тише. Лягаш сидел при князе, справа. Лягаш вел трапезу, ибо не княжье это дело смотреть за порядком. Князь вообще никуда не смотрел, но только в свою мису, молчал и ел, посапывал. И все молчали, чавкали, вгрызались. И было ведь во что вгрызаться! Свин был порублен щедрыми кусками, поджарен с корочкой. Р-ра, сытно, сочно как! Но тишина, князь любит тишину. Рыжий, стараясь не спешить, чинно жевал, порой поглядывал на Лягаша. Но только один раз глаза их встретились; Лягаш кивнул ему, даже едва заметно подмигнул - и сразу отвернулся. Р-ра, вот и все!
И что? И это правильно. Лягаш еще в пути предупреждал, что в Дымске он ему помогать уже не будет, что в Дымске будет так: что сам возьмешь, урвешь, то и твое. А то, что сразу прозевал, того потом уже не трожь, оно уже чужое - такой у них закон. Вот и бери, и рви, пока еще не поздно, тем более смотри, какое мясо сочное! И Рыжий брал, хватал. Да и другие тоже не зевали. Все, кроме Лягаша. И вообще, он не такой, как все. Он даже не такой, каким он был в Лесу, а потом на реке. Да, он теперь совсем другой. Даже ремень на нем уже не тот, а новый, и этот новый много лучше прежнего. И шерсть на Лягаше так и блестит - холеная. Сразу видно, был в бане. А как он важно держит голову, как строго смотрит! А как он ест!.. Ну, ест! И что? И правильно. И так оно теперь и должно быть, он же теперь не в Выселках, а на Верху, он воевода, он при князе. А ты - просто один из своры, пусть даже и лучшей, да, ты, значит, просто... Р-ра! Смотри, еще несут! Хватай скорей! Что сам возьмешь, то и твое!
И он хватал и рвал, еще хватал, рвал, запивал...
И с непривычки захмелел. А что! В Лесу хмельного не было, они там такого не знали. А здесь браги хватил, еще хватил - и что теперь тебе Лягаш! Ну, воевода он, ну, он при князе; сейчас они, как поедят, поднимутся на Верх, начнут судить-рядить про подати, дрова, про воровство, пожар... Ну, скукота! А мы зато - свободные! И мы...
И точно - в трапезную вошел полусонный, взъерошенный Брудастый (а он, как водится, давно уже поел, небось уже почти переварил), рыкнул, зевнул и зло сказал:
- Хва, засиделись. Порс! Когти рвать!
И Рыжий, как и все, сразу вскочил из-за стола - и в дверь, и через сени, кубарем по лестнице, и - через площадь, в подворотню, и - вдоль по улице.
Ар-р! Р-ра! Кружилась голова, кипела кровь, вокруг кричали, он кричал, бежали, он бежал - скорей, скорей, скорей!...
На перекрестке они вдруг остановились, встали на нижние, маленько отдышались. Смотрели друг на друга и молчали. Только глаза у всех сверкали. Отвага, лихость, р-ра! Клыкан сказал:
- Туда!
Левый:
- И я туда!
Скрипач:
- А мы?
Бобка:
- За мной! - и снова пал на все четыре и рванул!
Скрипач - за ним! И Рыжий...
Тоже побежал - за ними. Р-ра, пыль и грязь, прохожие, столбы, заборы, р-ра, р-ра-ра-ра! Спешил, но и не обгонял, ведь как-никак впервой бежал, тут надо прежде осмотреться, ну а потом уже, Лягаш ведь объяснял...
Бежали плотно, сворой, ухо в ухо. Их было четверо: Бобка, Скрипач, Храп, Рыжий. Храп - тощий, остроухий, злой. Скрипач - сосед по тюфяку, а Бобка - пьяница, плясун, наглец, каких не сыщешь. В нем силы, росту - тьфу! Но гонору, но прыти! Бежал, покрикивал:
- За мной! Не отставай!
Не отставали. И как бежали, так и забежали; грудью на дверь - бабах! В костярню "Без хвоста" ввалились как к себе в казарму. В костярне - дым и чад, смрад, полумрак и толкотня. Пробились, кинулись к столу, расселись, растолкав соседей. Храп заорал:
- Хозяин!
Подскочил хозяин. Бобка велел ему:
- По миске ежевичной - раз! По охапке ершей, и чтоб сухие были - два! И... костей для забавы. Шустри!
Хозяин пошустрил, принес, смел на пол то, что уже было на столе, расставил угощение. Рыжий принюхался, прищурился от удовольствия, придвинул к себе миску, замер...
Бобка тепло, напутственно сказал:
- Давай, давай! И не забудь, что это - твоя первая костярная.
А ведь действительно! Примета есть, Лягаш предупреждал: какой будет почин, так и потом пойдет. Так что же ты? Что, духу не хватает? Ну так тогда...
И Рыжий шумно пригубил настойку и причмокнул; какая она сладкая, душистая! А после... Одним махом ее - кв-вык! - и выпил, встал...
Да повело его! Р-ра, с непривычки, да! Хозяин, глядя на него, нахально засмеялся. И вот тогда-то...
- Р-ра! - крикнул Рыжий. - Что ты мне подсунул?! Кислятину! Протухшую! На, сам попробуй! Пей! - и миска полетела через стол...
В хозяина! И угодила ему в лоб! И разлетелась вдребезги - ба-бах! Хозяин, зашатавшись, устоял; весь мокрый, онемев от такой дерзости, воздевши лапы и разинув пасть, смотрел на Рыжего...
А Рыжий, не теряя времени, сгреб горсть ершей и снова заорал:
- А кто будет закусывать? Не дело не закусывать! На, жри! - и запустил в хозяина ершами! И опять: - Еще бери! Еще! Не жалко! - и снова горсть ершей в хозяина, и снова!
- Ар-р! - заревел хозяин. - Ар-р! Убью!
И - к кочерге! Схватил ее - и к Рыжему! Конечно, можно было бы его... Э, нет! Здесь тебе не в Лесу! И Рыжий рвать его, хозяина, в клочья не стал, а просто резво кинулся под стол, метнулся между лавками к стене, вскарабкался по ней под потолок...
Хозяин - вслед за ним! Рыжий лягнул его стопой, хозяин удержался, Рыжий еще лягнул - и они вместе полетели на пол! Сцепились! Р-ра! Хозяин кровожадно заорал... Но Рыжий тотчас вырвался и бросился в толпу! Визг, вой в костярне, радость, улюлюканье! Ар-ра-ра-ра-р! Скорей! На стол! Под стол! На печь! Под печь! К дровам! К котлам! Окорокам! По головам-по-мискам-лапам-спинам-по-столам! Бац-бряк-бух-шмяк-бабах! На стену! По стене! Под потолок, по потолку! Визжат они, им весело, а ты уже запыхался, куда теперь, зачем? Доколе это все? Круги в глазах! Язык на пле...
- В печь! Рыжий, в печь! За мной! - и этот...
Бобка, да! Он, Бобка, прыгнул прямо в печь, в огонь! И ты, Рыжий...
За ним! В огонь! Через огонь! Ар-р! Р-ра! Котлы гремят, дымят, в них мясо, кипяток; вперед, не отставай! Тьма в дымоходе, гарь и теснота, не продыхнуть! А снизу подпирают и кричат:
- Ар-р! Не зевай! Рыжий, скорей, сгорим!
Кто это еще там? Р-ра! Храп, Скрипач! Так, значит, и они вслед кинулись! Р-ра! Р-ра! Вот что такое лучшие; в печь - значит, в печь!
А снизу:
- Не замай! Ар-р! Ар-р! Скорей!
Да уж куда еще скорей!? И так спешу, ползу, щемлюсь, царапаюсь вверх, вверх по дымоходу, вверх, и...
Выбрался! Р-ра! Ф-фу! Теперь вздохнуть да отплеваться, отряхнуться. Теперь...
- Порс! - взвизгнул Бобка. - Зашибут! - и кинулся на брюхо, распластался, и так, распластанный, метнулся по коньку, и с этой крыши - на соседнюю! И Храп, Скрипач - за ним! И Рыжий - мах за ними! Мах-мах-мах! И побежали крышами, заборами, и снова крышами, заборами, плетнями, снова крышами! А снизу в них - камнями, палками, горшками, чем придется! Бросают, улюлюкают, свистят! Кричат:
- Бей лучших! Бей!
Да только лапы ваши коротки, зубы кривы - не взять! И лучшие конечно же ушли, погоню одурачили, и уже можно было не бежать, но все равно бежали - и в скок, и в перетоп, по крышам, ба-ба-бах, ба-бах, под свист и смех... И только в Хлюпкой Слободе они соскочили к кому-то во двор и там через плетень и огород сбежали на пустырь, и возле старой полусгнившей лодки попадали в пожухлую траву...
И замерли. Лежали, тяжело дышали. День был конечно же, холодный, пасмурный, и небо было серое, и дух на пустыре стоял репейный, едкий... Но все равно как здесь легко, свежо, свободно, лихо! И здесь ты не один, а с лучшими, и ты им уже больше не чужой; вон смотрят они как - приятельски, по-свойски! И то сказать: какой лихой ты учинил почин - миской об голову! Разбил! Потом - ершей ему! Да о такой гульбе еще неделю будут вспоминать, не менее... Но не сейчас об этом говорить, сейчас надо лежать и усмирять дыхание и силы собирать, ибо вон солнце еще где, вон сколько еще дня в запасе, до вечера еще вон сколько можно...
- Ар-р!
Это Бобка встал, встряхнулся. Сказал:
- Айда! - и весело оскалился.
Храп встал. И встал Скрипач. И Рыжий встал. Пошли. Сперва шагали чинно, на стопах, после перешли на все четыре. Потом прибавили трусцой, потом рысцой, а там еще наддали - вскачь... Никто из них не спрашивал, куда они бегут, ибо все знали - Бобка зря не потревожит;
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Ведьмино отродье'
1 2 3 4 5 6 7
И сон сковал его, Рыжий опять заснул - на этот раз уже без сновидений.
Глава седьмая
КОГТИ РВАТЬ
Утром Рыжий проснулся от зычного крика:
- Двор-р! Двор-р!
Он подскочил...
- Двор-р! Двор-р! - кричал Брудастый, стоя на пороге казармы. Мимо него стремглав бежали лучшие - на четырех конечно же, сон, значит, в лапу, х-ха! И Рыжий тоже побежал - как все, на четырех - в дверь, через сени, по крыльцу, и выбежал во двор.
Во дворе еще было довольно темно; заря еще только-только занималась. Толкаясь и урча, грызясь - не по злобе, а от избытка удали, - лучшие мало-помалу построились в двойную шеренгу и встали на нижние лапы - на стопы. И Рыжий встал, как все, молчал, считал удары сердца. Когда он досчитал до сорока, так сразу же надсадно заскрипели ворота, и из тягарни медленно выехала волокуша, запряженная тройкой мохнатых пегих южаков. Эти сразу шли на четырех. Мотали головами, щерились. Вот тоже служба - княжьи тягуны. В нее берут только рослых да крепких, да верных. Им тоже полагаются ремни, им выдают двойной паек. Но против лучших тягуны - это никто, холопы. Тягун в казарму не входи, он если только сунется, так сразу ему...
- Стр-рой! - рявкнул Брудастый.
Строй сразу замер, все задрали головы. Князь не спеша сошел с крыльца, важно сел в волокушу, глянул на строй, потом на тягунов - и зычно скомандовал:
- Порс!
Тягуны сразу взяли в галоп, повлекли волокушу в ворота. А лучшие, ломая всякий строй, толкаясь и лягаясь, тотчас погнались вслед за ними - на четырех, ведь так вдвое быстрей - и закричали, заорали, завизжали!..
Вот так, пыля, крича и хохоча, княжий поезд стремительно мчался по заспанным улицам Дымска, а попадавшиеся ему навстречу редкие в такую пору прохожие испуганно жались к заборам.
- Порс! На Гору! - кричали лучшие. - Порс! Порс!
Бег опьянял. Азарт - как на охоте. И Рыжий наддавал и наддавал. Ар-р! Р-ра! Скорей! Ты и они - вы лучшие, вон как вас все боятся! Ар-р! Ар-р! Скорей! Налево! Прямо! Порс! Крик, топот, визг, пыль в горле, сушь. Еще! Еще, еще, еще, не отставай! Вверх-вверх-вверх-вверх!..
И - вот оно, домчали! На вершине Священной Горы волокуша резко остановилась. Остановились - падая, смеясь - и лучшие... Но тотчас присмирели и построились, встали на нижние и замерли. А тягуны легли и положили головы на лапы. Стало тихо. Князь тяжело, кряхтя, спрыгнул на землю, прошел к обрыву, сел прямо на землю и нахмурился. Лучшие, стоявшие поодаль, почтительно молчали. А там, за рекой, небо быстро светлело. Рыжий вывалил пересохший язык и, с трудом сдерживая шумное дыхание - ведь с непривычки, р-ра! - покосился налево, направо. Вот этот, справа от него это Овчар. Лягаш о нем рассказывал, этот надежен. А слева - это Бобка, он так себе, и трусоват, и вороват, но языкаст, ох, языкаст! А дальше кто? Это Клыкан. Это Бесхвостый. Это Левый. А это кто? Ну, как его...
А небо на востоке, за рекой, все светлеет и светлеет! Еще совсем немного, и там из-за горизонта покажется Солнце. Но здесь, на Священной Горе, его называют Светило. И здесь они его сейчас и ждут, встречают. Уж такой у них в Дымске обычай - князь каждый день встречает Солн... Э, Светило, конечно, Светило! А лучшие его всегда сюда, на это самое высокое в городе место, должны сопровождать. А после вместе с ним ждать и встречать. Вот и сейчас они молчат, ждут, щурятся, не дышат. Но никакого страха, как в Лесу в Час Бдения, в них нет. И это правильно. Лягаш это так объяснял: "А страха просто быть не может. Чего им страшиться? Наступающего дня? Или Солнца? Так солнце - это свет и тепло, значит, жизнь, а жизнь - это радость. И потому я каждый раз, всегда с неодолимым трепетом..." А вот и не всегда! Сегодня он чего-то не спешил за этим своим трепетом. А ведь он не в отлучке - в тереме. Там, в тереме, он и остался. Стоял в окне второго этажа, смотрел, как остальные строились, как после выбегали, и даже лапой тебе помахал. Но вот ты уже здесь, и вот ты уже ждешь, правда, без трепета, а его, Лягаша, вовсе нет. А небо розовеет, тишина...
А вот и первый луч!
- Ар-р! - тотчас крикнул князь.
- Ар-р! - подхватили лучшие. - Ар-р! Ар-р!
И вот он, долгожданный день! Засверкала роса на траве, запиликал кузнечик. Взлетела бабочка, за ней вторая - и закружились в танце; выше, выше. А и действительно, какая красота! И также, впрочем, и в Лесу, когда порой лежишь в густой траве - один - и ждешь, пока подгонят дичь, но их еще не слышно, они далеко, наверное, след потеряли. А ты и рад тому! Лежишь себе раскинувшись, дремота тебя одолела, а прямо перед носом, по травинке, ползет букашка...
- Ар-р!
Рыжий вздрогнул, вскинулся. Бобка ехидно захихикал, что-то шепнул Бесхвостому...
Но тут же замолчал, ибо князь уже встал, потянулся, глянул на лучших, сурово зевнул... А после не спеша вернулся к волокуше, лег поудобнее, лениво приказал:
- Гони.
Тягуны подскочили, рванули и с места понесли в галоп! Хрип, вой! А следом - лучшие! Р-ра, Рыжий, р-ра! Вниз-вниз-вниз-вниз! Тебя толкают - ты толкай, бей, рви, вперед, еще вперед, всех обойди, всех, всех! Вот так! Еще! Еще! Р-ра! И вдоль по улицам! Через толпу! Костярни, бани, лавки, нищие, базар, налево, за угол, вверх, вверх, в ворота, р-ра, к крыльцу...
А вот возле крыльца Рыжий резко осадил и даже отскочил назад, посторонился. И это правильно, это по чину. То есть без чина лезть вперед нельзя. А здесь особенно, ибо первым на крыльцо всегда всходит князь. Всходит один, без провожатых. Мало того: пока князь не взойдет на самую верхнюю ступеньку, никто к крыльцу не приближается, все ждут. Но даже и потом взбегать наверх еще нельзя, а можно только подойти к крыльцу, точнее, молча к нему протолкаться, и, наступив стопой на нижнюю ступеньку, задрать вверх голову и снова терпеливо, молча ждать. А князь тем временем проходит через сени, заходит в трапезную, шумно нюхает воздух и морщится, он, кстати, морщится всегда, а повар, он тоже всегда - с испуганным видом суетится перед ним, юлит, утверждает, что кормежка ему нынче удалась, как никогда. Но князь его не слушает, проходит дальше, садится во главе стола. Повар несет ему попробовать, князь пробует и снова морщится, гневно зовет Брудастого. Брудастый уже тут, он жадно пробует и хвалит, тогда князь снова пробует и еще пуще морщится... а после говорит всегда одно и то же:
- Пусть сами разбираются. А что по мне, так... тьфу! Зови!
И вот только тогда Брудастый появляется на верхней ступеньке крыльца, зовет - и все, толкаясь и визжа, скопом бегут наверх. Так и сегодня они побежали. И вместе с ними побежал и Рыжий. А что? Так здесь давно уже заведено, такой у князя нрав; Лягаш, когда рассказывал, смеялся...
Но все бегут - и ты беги, не то затрут, затопчут. А ну плечом его! А этому под дых! И этому! И этому! Вот и взбежали скопом, скопом через сени, там через дверь, через порог, через кого-то, и, уже в трапезной, рассыпались горохом - и с двух сторон - к столу! Там Рыжий протиснулся между Клыканом и Левым, схватил из общей мисы кус побольше - и сразу рвать его, рвать, рвать! Так и соседи похватали, повпивались!...
- Ар-р! - выкрикнул Лягаш.
За столом сразу стало значительно тише. Лягаш сидел при князе, справа. Лягаш вел трапезу, ибо не княжье это дело смотреть за порядком. Князь вообще никуда не смотрел, но только в свою мису, молчал и ел, посапывал. И все молчали, чавкали, вгрызались. И было ведь во что вгрызаться! Свин был порублен щедрыми кусками, поджарен с корочкой. Р-ра, сытно, сочно как! Но тишина, князь любит тишину. Рыжий, стараясь не спешить, чинно жевал, порой поглядывал на Лягаша. Но только один раз глаза их встретились; Лягаш кивнул ему, даже едва заметно подмигнул - и сразу отвернулся. Р-ра, вот и все!
И что? И это правильно. Лягаш еще в пути предупреждал, что в Дымске он ему помогать уже не будет, что в Дымске будет так: что сам возьмешь, урвешь, то и твое. А то, что сразу прозевал, того потом уже не трожь, оно уже чужое - такой у них закон. Вот и бери, и рви, пока еще не поздно, тем более смотри, какое мясо сочное! И Рыжий брал, хватал. Да и другие тоже не зевали. Все, кроме Лягаша. И вообще, он не такой, как все. Он даже не такой, каким он был в Лесу, а потом на реке. Да, он теперь совсем другой. Даже ремень на нем уже не тот, а новый, и этот новый много лучше прежнего. И шерсть на Лягаше так и блестит - холеная. Сразу видно, был в бане. А как он важно держит голову, как строго смотрит! А как он ест!.. Ну, ест! И что? И правильно. И так оно теперь и должно быть, он же теперь не в Выселках, а на Верху, он воевода, он при князе. А ты - просто один из своры, пусть даже и лучшей, да, ты, значит, просто... Р-ра! Смотри, еще несут! Хватай скорей! Что сам возьмешь, то и твое!
И он хватал и рвал, еще хватал, рвал, запивал...
И с непривычки захмелел. А что! В Лесу хмельного не было, они там такого не знали. А здесь браги хватил, еще хватил - и что теперь тебе Лягаш! Ну, воевода он, ну, он при князе; сейчас они, как поедят, поднимутся на Верх, начнут судить-рядить про подати, дрова, про воровство, пожар... Ну, скукота! А мы зато - свободные! И мы...
И точно - в трапезную вошел полусонный, взъерошенный Брудастый (а он, как водится, давно уже поел, небось уже почти переварил), рыкнул, зевнул и зло сказал:
- Хва, засиделись. Порс! Когти рвать!
И Рыжий, как и все, сразу вскочил из-за стола - и в дверь, и через сени, кубарем по лестнице, и - через площадь, в подворотню, и - вдоль по улице.
Ар-р! Р-ра! Кружилась голова, кипела кровь, вокруг кричали, он кричал, бежали, он бежал - скорей, скорей, скорей!...
На перекрестке они вдруг остановились, встали на нижние, маленько отдышались. Смотрели друг на друга и молчали. Только глаза у всех сверкали. Отвага, лихость, р-ра! Клыкан сказал:
- Туда!
Левый:
- И я туда!
Скрипач:
- А мы?
Бобка:
- За мной! - и снова пал на все четыре и рванул!
Скрипач - за ним! И Рыжий...
Тоже побежал - за ними. Р-ра, пыль и грязь, прохожие, столбы, заборы, р-ра, р-ра-ра-ра! Спешил, но и не обгонял, ведь как-никак впервой бежал, тут надо прежде осмотреться, ну а потом уже, Лягаш ведь объяснял...
Бежали плотно, сворой, ухо в ухо. Их было четверо: Бобка, Скрипач, Храп, Рыжий. Храп - тощий, остроухий, злой. Скрипач - сосед по тюфяку, а Бобка - пьяница, плясун, наглец, каких не сыщешь. В нем силы, росту - тьфу! Но гонору, но прыти! Бежал, покрикивал:
- За мной! Не отставай!
Не отставали. И как бежали, так и забежали; грудью на дверь - бабах! В костярню "Без хвоста" ввалились как к себе в казарму. В костярне - дым и чад, смрад, полумрак и толкотня. Пробились, кинулись к столу, расселись, растолкав соседей. Храп заорал:
- Хозяин!
Подскочил хозяин. Бобка велел ему:
- По миске ежевичной - раз! По охапке ершей, и чтоб сухие были - два! И... костей для забавы. Шустри!
Хозяин пошустрил, принес, смел на пол то, что уже было на столе, расставил угощение. Рыжий принюхался, прищурился от удовольствия, придвинул к себе миску, замер...
Бобка тепло, напутственно сказал:
- Давай, давай! И не забудь, что это - твоя первая костярная.
А ведь действительно! Примета есть, Лягаш предупреждал: какой будет почин, так и потом пойдет. Так что же ты? Что, духу не хватает? Ну так тогда...
И Рыжий шумно пригубил настойку и причмокнул; какая она сладкая, душистая! А после... Одним махом ее - кв-вык! - и выпил, встал...
Да повело его! Р-ра, с непривычки, да! Хозяин, глядя на него, нахально засмеялся. И вот тогда-то...
- Р-ра! - крикнул Рыжий. - Что ты мне подсунул?! Кислятину! Протухшую! На, сам попробуй! Пей! - и миска полетела через стол...
В хозяина! И угодила ему в лоб! И разлетелась вдребезги - ба-бах! Хозяин, зашатавшись, устоял; весь мокрый, онемев от такой дерзости, воздевши лапы и разинув пасть, смотрел на Рыжего...
А Рыжий, не теряя времени, сгреб горсть ершей и снова заорал:
- А кто будет закусывать? Не дело не закусывать! На, жри! - и запустил в хозяина ершами! И опять: - Еще бери! Еще! Не жалко! - и снова горсть ершей в хозяина, и снова!
- Ар-р! - заревел хозяин. - Ар-р! Убью!
И - к кочерге! Схватил ее - и к Рыжему! Конечно, можно было бы его... Э, нет! Здесь тебе не в Лесу! И Рыжий рвать его, хозяина, в клочья не стал, а просто резво кинулся под стол, метнулся между лавками к стене, вскарабкался по ней под потолок...
Хозяин - вслед за ним! Рыжий лягнул его стопой, хозяин удержался, Рыжий еще лягнул - и они вместе полетели на пол! Сцепились! Р-ра! Хозяин кровожадно заорал... Но Рыжий тотчас вырвался и бросился в толпу! Визг, вой в костярне, радость, улюлюканье! Ар-ра-ра-ра-р! Скорей! На стол! Под стол! На печь! Под печь! К дровам! К котлам! Окорокам! По головам-по-мискам-лапам-спинам-по-столам! Бац-бряк-бух-шмяк-бабах! На стену! По стене! Под потолок, по потолку! Визжат они, им весело, а ты уже запыхался, куда теперь, зачем? Доколе это все? Круги в глазах! Язык на пле...
- В печь! Рыжий, в печь! За мной! - и этот...
Бобка, да! Он, Бобка, прыгнул прямо в печь, в огонь! И ты, Рыжий...
За ним! В огонь! Через огонь! Ар-р! Р-ра! Котлы гремят, дымят, в них мясо, кипяток; вперед, не отставай! Тьма в дымоходе, гарь и теснота, не продыхнуть! А снизу подпирают и кричат:
- Ар-р! Не зевай! Рыжий, скорей, сгорим!
Кто это еще там? Р-ра! Храп, Скрипач! Так, значит, и они вслед кинулись! Р-ра! Р-ра! Вот что такое лучшие; в печь - значит, в печь!
А снизу:
- Не замай! Ар-р! Ар-р! Скорей!
Да уж куда еще скорей!? И так спешу, ползу, щемлюсь, царапаюсь вверх, вверх по дымоходу, вверх, и...
Выбрался! Р-ра! Ф-фу! Теперь вздохнуть да отплеваться, отряхнуться. Теперь...
- Порс! - взвизгнул Бобка. - Зашибут! - и кинулся на брюхо, распластался, и так, распластанный, метнулся по коньку, и с этой крыши - на соседнюю! И Храп, Скрипач - за ним! И Рыжий - мах за ними! Мах-мах-мах! И побежали крышами, заборами, и снова крышами, заборами, плетнями, снова крышами! А снизу в них - камнями, палками, горшками, чем придется! Бросают, улюлюкают, свистят! Кричат:
- Бей лучших! Бей!
Да только лапы ваши коротки, зубы кривы - не взять! И лучшие конечно же ушли, погоню одурачили, и уже можно было не бежать, но все равно бежали - и в скок, и в перетоп, по крышам, ба-ба-бах, ба-бах, под свист и смех... И только в Хлюпкой Слободе они соскочили к кому-то во двор и там через плетень и огород сбежали на пустырь, и возле старой полусгнившей лодки попадали в пожухлую траву...
И замерли. Лежали, тяжело дышали. День был конечно же, холодный, пасмурный, и небо было серое, и дух на пустыре стоял репейный, едкий... Но все равно как здесь легко, свежо, свободно, лихо! И здесь ты не один, а с лучшими, и ты им уже больше не чужой; вон смотрят они как - приятельски, по-свойски! И то сказать: какой лихой ты учинил почин - миской об голову! Разбил! Потом - ершей ему! Да о такой гульбе еще неделю будут вспоминать, не менее... Но не сейчас об этом говорить, сейчас надо лежать и усмирять дыхание и силы собирать, ибо вон солнце еще где, вон сколько еще дня в запасе, до вечера еще вон сколько можно...
- Ар-р!
Это Бобка встал, встряхнулся. Сказал:
- Айда! - и весело оскалился.
Храп встал. И встал Скрипач. И Рыжий встал. Пошли. Сперва шагали чинно, на стопах, после перешли на все четыре. Потом прибавили трусцой, потом рысцой, а там еще наддали - вскачь... Никто из них не спрашивал, куда они бегут, ибо все знали - Бобка зря не потревожит;
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Ведьмино отродье'
1 2 3 4 5 6 7