От этих мыслей вам хочется нецензурно кричать и топать своими маленькими ножками.
Так или иначе, Белфорд поначалу казался неплохой партией. Даже сейчас вы не готовы признать, что богатство и эмоциональная стабильность – плохая замена для savoir-vivre, a непробиваемая порядочность может действовать на нервы. Но один простой факт вы все же готовы признать: лучше уж пустить себе пулю в лоб, чем прожить остаток дней с каким-то соцработником. в конце концов так оно, возможно, и случится: выпустите себе мозги, как сделала ваша мать.
Выбравшись на тротуар, Кью-Джо хлопает Белфорда по руке:
– Как поживаешь, озорной гуляка?
Белфорд не дурак, он понимает, что над ним подшучивают, – однако улыбается тепло и открыто. Такую улыбку можно принести домой и показать маме (если у вас есть мама); ее можно гладить, как пони, или напевать, как любимую мелодию; ее можно пить, как лимонад. Рядом с такой улыбкой не страшно гулять в темном переулке. Правда, Белфорд никогда не поведет вас гулять в темный переулок. За исключением редких турпоходов и рыбалок – крайне утомительных, грязных и скучных, – он вас вообще никуда не водит. Ни романтических путешествий, ни роскошных пансионатов, ни спонтанных поездок на водопады. Три года назад, сразу после знакомства с вами, он слетал в Европу – просто чтобы посмотреть, как они живут. А вы остались дома, так уж вышло. Надеясь полететь, вы даже отдались ему раньше, чем планировали. Не помогло: турне оказалось комплексным, с предоплатой. Ну что ж, пусть летит, утешались вы. Ему на пользу. Посмотрит Лондон, посмотрит Рим, станет более утонченным… Увы, кто бы мог предположить, что Белфорд целый месяц просидит в Сан-Тропезе, пытаясь усыновить обезьяну, которая поставила на уши всю Францию.
22:00
Обезьяне есть где спрятаться в Куин-Энн-Хилл. Это район довольно плотной частной застройки, окруженный кольцом многоэтажных зданий (таких, как ваше). А частные дома имеют участки – большие и маленькие, с огородами, кустами, деревьями, сараями и беседками. Добавьте сюда несколько школьных дворов, парочку скверов и ничейные дикорастущие посадки, где запросто может укрыться небольшое животное. Еноты, скунсы и опоссумы ухитряются здесь выживать год за годом, посреди Растущего мегаполиса, – так что же говорить о предприимчивом примате!
Судя по состоянию Белфорда (его поцелуй практически не отличался от символического родительского чмока), можно было подумать, что он намерен вести поиск хаотически, принимая за Андрэ каждую встречную кошку. В его действиях, однако, прослеживается определенный порядок – правда, весьма условный. Метод заключается в следующем: 1) в течение двадцати минут медленно объезжать какой-нибудь сектор Куин-Энн-Хилла; 2) мчаться домой, чтобы проверить, не вернулся ли мартышкообразный беглец; 3) приходить в отчаяние; 4) приступать к следующему сектору. При желании вы могли бы радикально оптимизировать эту стратегию. В обычных обстоятельствах так бы и случилось. Но сегодня черный день, судьба спустила с цепи злых колдунов, и только токийское чудо может защитить вас от вредоносных заклинаний.
Итак, Белфорд продолжает поиски, как делал это уже много часов, – с той лишь разницей, что вы помогаете ему, без особого энтузиазма просматривая свою сторону улицы. А на заднем сиденье, до отказа заполнив оставшийся объем, беспрестанно дымя вонючими самокрутками, вцепившись в отвороты засаленного халата, Кью-Джо сканирует окрестности экстрасенсорным радаром.
– Ну как, есть сигнал? – спрашивает Белфорд.
– Нет, конечно! А чего ты хотел? Я вообще обезьян не чую.
– С каких это пор? – бросаете вы через плечо.
– Только ослов и шакалов. Порой бабуинов – когда они стоят на двух ногах.
– Андрэ может ходить на двух ногах, – возражает Белфорд.
– Пожалуй, да. Для того, чем он занимался, нужны свободные руки.
Сейчас самый удачный момент, чтобы завести разговор о прошлых делишках Андрэ. О том, что он мог опять взяться за старое. Самое время, чтобы прислушаться к совету Кью-Джо и перенести поиск в центр города, к ювелирным магазинам, музеям и дорогим отелям. Но ни у вас, ни у вашей подруги не хватает мужества поднять этот вопрос: есть нечто обескураживающее в облике мужчины, вот-вот готового зарыдать. Белфорд даже в полицию до сих пор не заявил. Парень отказывается посмотреть правде в лицо… Вы отворачиваетесь к окну и продолжаете небрежный дозор, прокручивая в голове череду ошибок, сделавших вас легкой добычей биржевого краха. Пытаетесь посмотреть в лицо собственной правде.
Пасха приходится на первое воскресенье после полнолуния, которое следует за весенним равноденствием. Иными словами, поскольку ночь безоблачная, в небе должна быть более-менее полная луна. Так и есть: вот она, висит над радиовышкой Куин-Энн, – большая, яркая и пористая, как нос водевильного комика.
Но вы равнодушны к чарам луны: перистые облака забот затянули небо бледной пеленой, глаза не замечают прелестей ночи. Однако слух продолжает верно служить, и когда «линкольн» по пути к дому Белфорда проезжает популярное кафе «Файв-Спот», где у входа наслаждаются луной несколько парочек, вы ясно различаете, как некоторые из них воют по-собачьи.
22:25
– Ямагучи-сан, – комментирует Кью-Джо, подражая японскому акценту.
– Да уж, доктор Ямагучи, – кивает Белфорд и даже умудряется издать нечто похожее на смешок.
– Может, кто-нибудь расскажет наконец? – требуете вы. – Почему все воют, как собаки? При чем тут доктор Ямагучи?
Наверняка это какая-то новая дурацкая шутка, ничего особенного. Вас просто раздражает, что во всем Сиэтле вы единственная, кто не в курсе.
– Я не видела, как интервью показали по телеку, – начинает Кью-Джо. – Но должна сказать…
– Смотрите! – прерывает Белфорд. – Это не он?
– Где?
– Что?
Белфорд жмет на тормоза и поворачивает направо – так резко, что переднее колесо оставляет на бордюре черную отметину. Пахнет резиновой гарью. Сейчас бордюр запоет «мамми», как куклуксклановец, вымазавший лицо жженой пробкой. Через лужайку перед ближайшим домом на четвереньках проносится человекоподобная тень. Всего одна миллисекунда разделяет два нервных импульса: первый сообщает, что силуэт похож на Андрэ, а второй – что пробежавшее существо гораздо крупнее обезьяны.
– Это человек, – говорит Кью-Джо.
– Да, – уныло соглашается Белфорд. Его вздох наполняет машину горьким угаром разочарования.
Вы с интересом наблюдаете, как незнакомец заползает под рододендрон и прячется в тени.
– Грабитель?
– Да какой грабитель, Гвен? – фыркает Кью-Джо. – Ты же видела, мужик без штанов!
– Бедняга скорее всего пьян, – говорит Белфорд. – Или потерял рассудок.
– Значит, это брокер, – предполагаете вы, взглянув на золотой «Ролекс». – Через полчаса такие парни будут под каждым кустом сидеть.
Рассмеявшись, вы трогаете руку Белфорда. Первый раз за вечер.
– Поехали, милый!
Но милый уже берется за дверную ручку:
– Человек в беде, надо ему помочь.
Попробуйте остановить добропорядочного гражданина, захватившего в прицел страждущую цель! Вы откидываетесь на сиденье: пусть идет. Кью-Джо дергается вслед за ним, затем благоразумно передумывает и поджигает очередную мерзкую цигарку.
– Ну и правильно, не ходи, – одобряете вы. – Вдруг это наркоман.
– Хорошо бы. Наркоманы не так опасны, как пьяницы.
Вы следите за Белфордом, который приближается к полуночному ползуну, двигаясь чересчур элегантно, даже вычурно для бывшего дровосека, – и пытаетесь вспомнить, в каком состоянии отец был более опасен: пьяный или обкурившийся? Хотя «опасен» – неточное определение. Фердинанд Мати никогда никого не обижал. Просто был никудышным отцом.
Из кустов высовывается рука – длинная, кажущаяся гипсовой в свете луны, как в старых фильмах «ужасов», где отрубленные конечности ползают по готическим замкам, душат спящих обитателей и играют этюды Рахманинова на черных фамильных роялях. Рука яростно отмахивается от Белфорда. Тот склоняется и спрашивает ее:
– Вы в порядке, дружище?
В этот миг двери дома распахиваются, и на крыльцо вылетает человек в форме почтальона с крокетным молотом в руках. Человек выглядит возбужденным и потенциально опасным, несмотря на тот факт, что у него на воротнике, сдерживая атакующий напор, висит не менее возбужденная женщина в красном бюстгальтере и без трусов. Женщина визгливо плачет, а молотобоец, привыкая к тусклому наружному освещению, пытается ее стряхнуть.
– Ага, значит, их двое! – ревет ревнивец и бросается вперед с такой яростью, что женщина падает, выпустив воротник. – Вдвоем тебя пердячили!
Размахивая молотом, он сбегает с крыльца.
– Белфорд! – пискляво кричите вы. И умолкаете, стесняясь что-нибудь добавить.
Бесхозная рука исчезает в кустах; Белфорд выпрямляется и делает успокаивающий жест – он хочет помирить, разобраться. Но ни логика, ни здравый смысл уже не предотвратят того, что должно произойти под покровом ночи. Не замедляя бег, почтальон берет богатырский размах.
– Пересядь за руль! – командует Кью-Джо.
Вы продолжаете сидеть как изваяние, зачарованно глядя на описываемую молотом свистящую дугу.
– Гвен, черт возьми! – Кью-Джо изо всех сил тычет в спину мундштуком. – Сядь за руль и заведи машину!
Очнувшись, вы перелезаете на водительское сиденье и, хныкая, поворачиваете ключ. Самый черный день, наверное, никогда не кончится.
Хрясь! – звук молота, бьющего в лицо, напоминает шлепок бейсбольного мяча о перчатку кетчера. Последний раз Бедфорду доводилось отведать столько целлюлозы, когда на него в начале лесорубской карьеры рухнул отпиленный сук. Перед глазами несчастного летают пятнистые совы и ангелочки в горящих памперсах. Он шатается, потрясенный. Молот возносится для нового «хрясь», но тут из кустов выскакивает полуночный ползун и задает стрекача. Переключив прицел, предполагаемый рогоносец устремляется в погоню.
Повинуясь настойчивым тычкам мундштука, вы подаете машину вперед; Кью-Джо распахивает Белфорду дверцу. Вы испытываете двойное чувство: ужас при виде капающей крови и ревность, когда он машет рукой, прощаясь с голозадой блондинкой.
22:55
Квартира Белфорда опрятна, чиста и невыносимо воняет обезьяной. Дурные сигареты Кью-Джо быстро забивают запах зверя, но от табачного дыма тошнит ничуть не меньше. Вы убегаете на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ночная прохлада не может справиться с плащом от «Армани». Недавно зазеленевшие кроны деревьев закрывают вид на городские огни; небо над ними усыпано звездочками, а луна похожа на радиационный ожог, который невежда-фельдшер помазал серой. Мысль о том, что эти безумно далекие огненные шары состоят в физическом родстве с клетками вашего мозга, кажется дикой и нелепой; однако еще более нелепа мысль об эмоциональном родстве с человеком, который лежит на диване, прижав к лицу ледяной пузырь.
Ни вы, ни ваша подруга не можете похвастаться сноровкой в оказании первой помощи; случайные встречные бедняги, рассчитывающие на искусственное дыхание, могут заранее исповедаться и попрощаться с жизнью. Общими усилиями вы верно диагностировали, что нос Белфорда не сломан, а просто разбит, и рассеченную губу зашивать не нужно. Кью-Джо заставила его зажать ноздри, чтобы остановить кровь, а вы отерли чело любимого влажной салфеткой. При этом вы действовали не так нежно, как могли бы – Познер пусть идет к чертям со своими советами насчет больничной сиделки! – но Белфорд безропотно терпел. Он вообще был тих и молчалив; лишь изредка сетовал о тяжкой доле участников любовного треугольника. Вы презрительно фыркали, ибо верите, что мировой порок должен быть наказан.
Постепенно Белфорд разговорился и сейчас болтает без умолку. Слова, приглушенные ледяным пузырем, не долетают до балкона. Вы снова смотрите на небо, словно пытаясь разглядеть ответ в рисунке созвездий (если бы человеческий взгляд мог проникать в окрестности Сириуса, вы и впрямь увидели бы ответ – правда, совсем не на те вопросы, которые вас интересуют). Вздохнув, вы возвращаетесь в комнату.
– О чем вы тут говорили?
– Белфорд хочет еще поискать Андрэ, – поясняет Кью-Джо. – Ты можешь его покатать?
– Да, наверное, – отвечаете вы без энтузиазма. – А сколько сейчас времени?
Это риторический вопрос; однако на часах – о боже! – на часах…
23:13
Повалив стул, вы бросаетесь к телефону. О боже! Прозевать такой момент! Проклятый Белфорд со своей бесстыжей пролетарской настырностью! Проклятая макака и проклятые созвездия!
Телефон в офисе «Познер, Лампард, Мак-Эвой и Джейкобсен» звонит и звонит; первые несколько гудков звучат как сирена «скорой помощи», последующие – как сигналы умирающего сердца. «Быстро же они разбежались! – думаете вы. – «Никкей» закрылся пятнадцать минут назад, а они уже слиняли с дискотеки». Как это понимать? Банзай или харакири?
Телефон щелкает, пустой механический голос поздравляет с Пасхой и сообщает, что офис будет закрыт до понедельника. Вы вешаете трубку. Интересно, есть ли у бога автоответчик, чтобы фильтровать молитвы праздных и корыстолюбцев? И в какую из этих категорий попадаете вы?
Телефонный справочник! Под аккомпанемент неразборчивых Белфордовых утешений пальцы лихорадочно листают желтые страницы. «Эр» – рестораны. Сколько их развелось! Единственный раздел, который толще, чем рестораны, – это юристы. Все правильно: люди идут обедать, ломают зуб, находят в тарелке кусок стекла, получают несварение – и подают иск. Такая вот страна – Америка… Ara, вот оно: ресторан «Бык и медведь». Смелее, Гвен!
Трубка снова радует бесконечными длинными гудками. Что может заставить посетителей покинуть «Бык и медведь»? Воображение пасует перед такой задачей. Наконец гудки прерываются, и на фоне ресторанного гула звучит сухое барменское «алло».
Вы просите позвать Фила Крэддока – старину Фила, – и пока бармен его ищет, пытаетесь по шуму толпы определить, как закрылся «Никкей». Особого уныния не слышно, однако при желании можно различить, как тонкое лезвие паники рассекает аморфный бормочущий кисель.
– Нет такого, – хрюкает бармен.
Отчетливо, словно на мониторе камеры слежения, вы видите, как он вешает трубку.
– Ой, подождите!!!
– Да.
– Попробуйте Сола Финкельштейна, пожалуйста! Спасибо…
Фил специализируется на товарных биржах, это другая порода брокера. Сейчас он, наверное, дома в кроватке – храпит, как перевернувшийся трактор. Надо было с самого начала попросить Сола – старину Сола! Пока вы ждете, сквозь телефонный шорох пробивается далекое, словно бы случайной искрой залетевшее с соседнего провода слово «бозо». Чувствуя, как по спине бегут необъяснимые мурашки, вы пытаетесь разобраться в ощущениях. Но тут возвращается бармен:
– Нет такого.
– Ладно, тогда попробуйте…
– Знаете, я вам не секретарша! Мне работать надо.
Он бросает трубку, оставив в ухе пригоршню вибрирующей тишины.
Обхватив руками голову, вы буквально чувствуете, как в гуще черной блестящей прически стремительно, от фолликула к кончику, седеет очередной волосок. Номер двадцать четыре. А за ним двадцать пять, двадцать шесть… Друзья покидают в беде.
– Мы еще не раскидывали карты. – Кью-Джо топит окурок в дымящейся пепельнице. – Весь этот кризис может обернуться к лучшему.
– Гвен, любимая! – . Белфорд снимает с лица лед, садится на забрызганный кровью диван. – Давай спокойно подумаем: кому еще можно позвонить?
– Да какая разница? – Ваш голос тонок и сух, как колечко лука, упавшее на угли. – Какая разница, как закрылся Токио? Мне все равно уже конец…
– Ну что ты, малышка, не надо так говорить! – Белфорд обнимает вас окровавленной рукой.
Кью-Джо понимающе молчит. Ее не удивляет, что от землетрясения на Уолл-стрит в вашем шкафу гремят скелеты. Она уже давно подозревала – и карты лишь подкрепляли эти подозрения, – что в методичке, с которой вы ходите по грибы, черно-белые картинки.
Полночь
Тусклая лампада оптимизма, видимо, еще теплится в вашем сердце. Ибо зачем еще заглядывать в «Бык и медведь» в то время, как Белфорд, подвезший вас до машины, воодушевленно опустошает кошелек, одаривая делегацию бездомных алкоголиков? Скользнув за угол, вы направляетесь к ресторану в надежде узнать азиатские новости.
Кью-Джо отправилась спать: завтра у нее ранний клиент, и нужно набраться сил. А в полдень она должна ехать к некой престарелой вдове, чтобы наслаждаться огуречными сандвичами и дурно снятым фильмом об английских огородах. Ей за это платят. Такая вот «работа». Прощаясь, вы ориентировочно договорились, что заскочите к ней после первого клиента – погадать.
А вечером вместе куда-нибудь сходите: посмотреть легкое кино, если выбирать представится вам, или же поесть спагетти с фрикадельками в каком-нибудь людном месте, если на своем настоит Кью-Джо. «После жиденького чая и нечетких кадров с задницами огородников мне наверняка захочется чего-то шумного».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Так или иначе, Белфорд поначалу казался неплохой партией. Даже сейчас вы не готовы признать, что богатство и эмоциональная стабильность – плохая замена для savoir-vivre, a непробиваемая порядочность может действовать на нервы. Но один простой факт вы все же готовы признать: лучше уж пустить себе пулю в лоб, чем прожить остаток дней с каким-то соцработником. в конце концов так оно, возможно, и случится: выпустите себе мозги, как сделала ваша мать.
Выбравшись на тротуар, Кью-Джо хлопает Белфорда по руке:
– Как поживаешь, озорной гуляка?
Белфорд не дурак, он понимает, что над ним подшучивают, – однако улыбается тепло и открыто. Такую улыбку можно принести домой и показать маме (если у вас есть мама); ее можно гладить, как пони, или напевать, как любимую мелодию; ее можно пить, как лимонад. Рядом с такой улыбкой не страшно гулять в темном переулке. Правда, Белфорд никогда не поведет вас гулять в темный переулок. За исключением редких турпоходов и рыбалок – крайне утомительных, грязных и скучных, – он вас вообще никуда не водит. Ни романтических путешествий, ни роскошных пансионатов, ни спонтанных поездок на водопады. Три года назад, сразу после знакомства с вами, он слетал в Европу – просто чтобы посмотреть, как они живут. А вы остались дома, так уж вышло. Надеясь полететь, вы даже отдались ему раньше, чем планировали. Не помогло: турне оказалось комплексным, с предоплатой. Ну что ж, пусть летит, утешались вы. Ему на пользу. Посмотрит Лондон, посмотрит Рим, станет более утонченным… Увы, кто бы мог предположить, что Белфорд целый месяц просидит в Сан-Тропезе, пытаясь усыновить обезьяну, которая поставила на уши всю Францию.
22:00
Обезьяне есть где спрятаться в Куин-Энн-Хилл. Это район довольно плотной частной застройки, окруженный кольцом многоэтажных зданий (таких, как ваше). А частные дома имеют участки – большие и маленькие, с огородами, кустами, деревьями, сараями и беседками. Добавьте сюда несколько школьных дворов, парочку скверов и ничейные дикорастущие посадки, где запросто может укрыться небольшое животное. Еноты, скунсы и опоссумы ухитряются здесь выживать год за годом, посреди Растущего мегаполиса, – так что же говорить о предприимчивом примате!
Судя по состоянию Белфорда (его поцелуй практически не отличался от символического родительского чмока), можно было подумать, что он намерен вести поиск хаотически, принимая за Андрэ каждую встречную кошку. В его действиях, однако, прослеживается определенный порядок – правда, весьма условный. Метод заключается в следующем: 1) в течение двадцати минут медленно объезжать какой-нибудь сектор Куин-Энн-Хилла; 2) мчаться домой, чтобы проверить, не вернулся ли мартышкообразный беглец; 3) приходить в отчаяние; 4) приступать к следующему сектору. При желании вы могли бы радикально оптимизировать эту стратегию. В обычных обстоятельствах так бы и случилось. Но сегодня черный день, судьба спустила с цепи злых колдунов, и только токийское чудо может защитить вас от вредоносных заклинаний.
Итак, Белфорд продолжает поиски, как делал это уже много часов, – с той лишь разницей, что вы помогаете ему, без особого энтузиазма просматривая свою сторону улицы. А на заднем сиденье, до отказа заполнив оставшийся объем, беспрестанно дымя вонючими самокрутками, вцепившись в отвороты засаленного халата, Кью-Джо сканирует окрестности экстрасенсорным радаром.
– Ну как, есть сигнал? – спрашивает Белфорд.
– Нет, конечно! А чего ты хотел? Я вообще обезьян не чую.
– С каких это пор? – бросаете вы через плечо.
– Только ослов и шакалов. Порой бабуинов – когда они стоят на двух ногах.
– Андрэ может ходить на двух ногах, – возражает Белфорд.
– Пожалуй, да. Для того, чем он занимался, нужны свободные руки.
Сейчас самый удачный момент, чтобы завести разговор о прошлых делишках Андрэ. О том, что он мог опять взяться за старое. Самое время, чтобы прислушаться к совету Кью-Джо и перенести поиск в центр города, к ювелирным магазинам, музеям и дорогим отелям. Но ни у вас, ни у вашей подруги не хватает мужества поднять этот вопрос: есть нечто обескураживающее в облике мужчины, вот-вот готового зарыдать. Белфорд даже в полицию до сих пор не заявил. Парень отказывается посмотреть правде в лицо… Вы отворачиваетесь к окну и продолжаете небрежный дозор, прокручивая в голове череду ошибок, сделавших вас легкой добычей биржевого краха. Пытаетесь посмотреть в лицо собственной правде.
Пасха приходится на первое воскресенье после полнолуния, которое следует за весенним равноденствием. Иными словами, поскольку ночь безоблачная, в небе должна быть более-менее полная луна. Так и есть: вот она, висит над радиовышкой Куин-Энн, – большая, яркая и пористая, как нос водевильного комика.
Но вы равнодушны к чарам луны: перистые облака забот затянули небо бледной пеленой, глаза не замечают прелестей ночи. Однако слух продолжает верно служить, и когда «линкольн» по пути к дому Белфорда проезжает популярное кафе «Файв-Спот», где у входа наслаждаются луной несколько парочек, вы ясно различаете, как некоторые из них воют по-собачьи.
22:25
– Ямагучи-сан, – комментирует Кью-Джо, подражая японскому акценту.
– Да уж, доктор Ямагучи, – кивает Белфорд и даже умудряется издать нечто похожее на смешок.
– Может, кто-нибудь расскажет наконец? – требуете вы. – Почему все воют, как собаки? При чем тут доктор Ямагучи?
Наверняка это какая-то новая дурацкая шутка, ничего особенного. Вас просто раздражает, что во всем Сиэтле вы единственная, кто не в курсе.
– Я не видела, как интервью показали по телеку, – начинает Кью-Джо. – Но должна сказать…
– Смотрите! – прерывает Белфорд. – Это не он?
– Где?
– Что?
Белфорд жмет на тормоза и поворачивает направо – так резко, что переднее колесо оставляет на бордюре черную отметину. Пахнет резиновой гарью. Сейчас бордюр запоет «мамми», как куклуксклановец, вымазавший лицо жженой пробкой. Через лужайку перед ближайшим домом на четвереньках проносится человекоподобная тень. Всего одна миллисекунда разделяет два нервных импульса: первый сообщает, что силуэт похож на Андрэ, а второй – что пробежавшее существо гораздо крупнее обезьяны.
– Это человек, – говорит Кью-Джо.
– Да, – уныло соглашается Белфорд. Его вздох наполняет машину горьким угаром разочарования.
Вы с интересом наблюдаете, как незнакомец заползает под рододендрон и прячется в тени.
– Грабитель?
– Да какой грабитель, Гвен? – фыркает Кью-Джо. – Ты же видела, мужик без штанов!
– Бедняга скорее всего пьян, – говорит Белфорд. – Или потерял рассудок.
– Значит, это брокер, – предполагаете вы, взглянув на золотой «Ролекс». – Через полчаса такие парни будут под каждым кустом сидеть.
Рассмеявшись, вы трогаете руку Белфорда. Первый раз за вечер.
– Поехали, милый!
Но милый уже берется за дверную ручку:
– Человек в беде, надо ему помочь.
Попробуйте остановить добропорядочного гражданина, захватившего в прицел страждущую цель! Вы откидываетесь на сиденье: пусть идет. Кью-Джо дергается вслед за ним, затем благоразумно передумывает и поджигает очередную мерзкую цигарку.
– Ну и правильно, не ходи, – одобряете вы. – Вдруг это наркоман.
– Хорошо бы. Наркоманы не так опасны, как пьяницы.
Вы следите за Белфордом, который приближается к полуночному ползуну, двигаясь чересчур элегантно, даже вычурно для бывшего дровосека, – и пытаетесь вспомнить, в каком состоянии отец был более опасен: пьяный или обкурившийся? Хотя «опасен» – неточное определение. Фердинанд Мати никогда никого не обижал. Просто был никудышным отцом.
Из кустов высовывается рука – длинная, кажущаяся гипсовой в свете луны, как в старых фильмах «ужасов», где отрубленные конечности ползают по готическим замкам, душат спящих обитателей и играют этюды Рахманинова на черных фамильных роялях. Рука яростно отмахивается от Белфорда. Тот склоняется и спрашивает ее:
– Вы в порядке, дружище?
В этот миг двери дома распахиваются, и на крыльцо вылетает человек в форме почтальона с крокетным молотом в руках. Человек выглядит возбужденным и потенциально опасным, несмотря на тот факт, что у него на воротнике, сдерживая атакующий напор, висит не менее возбужденная женщина в красном бюстгальтере и без трусов. Женщина визгливо плачет, а молотобоец, привыкая к тусклому наружному освещению, пытается ее стряхнуть.
– Ага, значит, их двое! – ревет ревнивец и бросается вперед с такой яростью, что женщина падает, выпустив воротник. – Вдвоем тебя пердячили!
Размахивая молотом, он сбегает с крыльца.
– Белфорд! – пискляво кричите вы. И умолкаете, стесняясь что-нибудь добавить.
Бесхозная рука исчезает в кустах; Белфорд выпрямляется и делает успокаивающий жест – он хочет помирить, разобраться. Но ни логика, ни здравый смысл уже не предотвратят того, что должно произойти под покровом ночи. Не замедляя бег, почтальон берет богатырский размах.
– Пересядь за руль! – командует Кью-Джо.
Вы продолжаете сидеть как изваяние, зачарованно глядя на описываемую молотом свистящую дугу.
– Гвен, черт возьми! – Кью-Джо изо всех сил тычет в спину мундштуком. – Сядь за руль и заведи машину!
Очнувшись, вы перелезаете на водительское сиденье и, хныкая, поворачиваете ключ. Самый черный день, наверное, никогда не кончится.
Хрясь! – звук молота, бьющего в лицо, напоминает шлепок бейсбольного мяча о перчатку кетчера. Последний раз Бедфорду доводилось отведать столько целлюлозы, когда на него в начале лесорубской карьеры рухнул отпиленный сук. Перед глазами несчастного летают пятнистые совы и ангелочки в горящих памперсах. Он шатается, потрясенный. Молот возносится для нового «хрясь», но тут из кустов выскакивает полуночный ползун и задает стрекача. Переключив прицел, предполагаемый рогоносец устремляется в погоню.
Повинуясь настойчивым тычкам мундштука, вы подаете машину вперед; Кью-Джо распахивает Белфорду дверцу. Вы испытываете двойное чувство: ужас при виде капающей крови и ревность, когда он машет рукой, прощаясь с голозадой блондинкой.
22:55
Квартира Белфорда опрятна, чиста и невыносимо воняет обезьяной. Дурные сигареты Кью-Джо быстро забивают запах зверя, но от табачного дыма тошнит ничуть не меньше. Вы убегаете на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ночная прохлада не может справиться с плащом от «Армани». Недавно зазеленевшие кроны деревьев закрывают вид на городские огни; небо над ними усыпано звездочками, а луна похожа на радиационный ожог, который невежда-фельдшер помазал серой. Мысль о том, что эти безумно далекие огненные шары состоят в физическом родстве с клетками вашего мозга, кажется дикой и нелепой; однако еще более нелепа мысль об эмоциональном родстве с человеком, который лежит на диване, прижав к лицу ледяной пузырь.
Ни вы, ни ваша подруга не можете похвастаться сноровкой в оказании первой помощи; случайные встречные бедняги, рассчитывающие на искусственное дыхание, могут заранее исповедаться и попрощаться с жизнью. Общими усилиями вы верно диагностировали, что нос Белфорда не сломан, а просто разбит, и рассеченную губу зашивать не нужно. Кью-Джо заставила его зажать ноздри, чтобы остановить кровь, а вы отерли чело любимого влажной салфеткой. При этом вы действовали не так нежно, как могли бы – Познер пусть идет к чертям со своими советами насчет больничной сиделки! – но Белфорд безропотно терпел. Он вообще был тих и молчалив; лишь изредка сетовал о тяжкой доле участников любовного треугольника. Вы презрительно фыркали, ибо верите, что мировой порок должен быть наказан.
Постепенно Белфорд разговорился и сейчас болтает без умолку. Слова, приглушенные ледяным пузырем, не долетают до балкона. Вы снова смотрите на небо, словно пытаясь разглядеть ответ в рисунке созвездий (если бы человеческий взгляд мог проникать в окрестности Сириуса, вы и впрямь увидели бы ответ – правда, совсем не на те вопросы, которые вас интересуют). Вздохнув, вы возвращаетесь в комнату.
– О чем вы тут говорили?
– Белфорд хочет еще поискать Андрэ, – поясняет Кью-Джо. – Ты можешь его покатать?
– Да, наверное, – отвечаете вы без энтузиазма. – А сколько сейчас времени?
Это риторический вопрос; однако на часах – о боже! – на часах…
23:13
Повалив стул, вы бросаетесь к телефону. О боже! Прозевать такой момент! Проклятый Белфорд со своей бесстыжей пролетарской настырностью! Проклятая макака и проклятые созвездия!
Телефон в офисе «Познер, Лампард, Мак-Эвой и Джейкобсен» звонит и звонит; первые несколько гудков звучат как сирена «скорой помощи», последующие – как сигналы умирающего сердца. «Быстро же они разбежались! – думаете вы. – «Никкей» закрылся пятнадцать минут назад, а они уже слиняли с дискотеки». Как это понимать? Банзай или харакири?
Телефон щелкает, пустой механический голос поздравляет с Пасхой и сообщает, что офис будет закрыт до понедельника. Вы вешаете трубку. Интересно, есть ли у бога автоответчик, чтобы фильтровать молитвы праздных и корыстолюбцев? И в какую из этих категорий попадаете вы?
Телефонный справочник! Под аккомпанемент неразборчивых Белфордовых утешений пальцы лихорадочно листают желтые страницы. «Эр» – рестораны. Сколько их развелось! Единственный раздел, который толще, чем рестораны, – это юристы. Все правильно: люди идут обедать, ломают зуб, находят в тарелке кусок стекла, получают несварение – и подают иск. Такая вот страна – Америка… Ara, вот оно: ресторан «Бык и медведь». Смелее, Гвен!
Трубка снова радует бесконечными длинными гудками. Что может заставить посетителей покинуть «Бык и медведь»? Воображение пасует перед такой задачей. Наконец гудки прерываются, и на фоне ресторанного гула звучит сухое барменское «алло».
Вы просите позвать Фила Крэддока – старину Фила, – и пока бармен его ищет, пытаетесь по шуму толпы определить, как закрылся «Никкей». Особого уныния не слышно, однако при желании можно различить, как тонкое лезвие паники рассекает аморфный бормочущий кисель.
– Нет такого, – хрюкает бармен.
Отчетливо, словно на мониторе камеры слежения, вы видите, как он вешает трубку.
– Ой, подождите!!!
– Да.
– Попробуйте Сола Финкельштейна, пожалуйста! Спасибо…
Фил специализируется на товарных биржах, это другая порода брокера. Сейчас он, наверное, дома в кроватке – храпит, как перевернувшийся трактор. Надо было с самого начала попросить Сола – старину Сола! Пока вы ждете, сквозь телефонный шорох пробивается далекое, словно бы случайной искрой залетевшее с соседнего провода слово «бозо». Чувствуя, как по спине бегут необъяснимые мурашки, вы пытаетесь разобраться в ощущениях. Но тут возвращается бармен:
– Нет такого.
– Ладно, тогда попробуйте…
– Знаете, я вам не секретарша! Мне работать надо.
Он бросает трубку, оставив в ухе пригоршню вибрирующей тишины.
Обхватив руками голову, вы буквально чувствуете, как в гуще черной блестящей прически стремительно, от фолликула к кончику, седеет очередной волосок. Номер двадцать четыре. А за ним двадцать пять, двадцать шесть… Друзья покидают в беде.
– Мы еще не раскидывали карты. – Кью-Джо топит окурок в дымящейся пепельнице. – Весь этот кризис может обернуться к лучшему.
– Гвен, любимая! – . Белфорд снимает с лица лед, садится на забрызганный кровью диван. – Давай спокойно подумаем: кому еще можно позвонить?
– Да какая разница? – Ваш голос тонок и сух, как колечко лука, упавшее на угли. – Какая разница, как закрылся Токио? Мне все равно уже конец…
– Ну что ты, малышка, не надо так говорить! – Белфорд обнимает вас окровавленной рукой.
Кью-Джо понимающе молчит. Ее не удивляет, что от землетрясения на Уолл-стрит в вашем шкафу гремят скелеты. Она уже давно подозревала – и карты лишь подкрепляли эти подозрения, – что в методичке, с которой вы ходите по грибы, черно-белые картинки.
Полночь
Тусклая лампада оптимизма, видимо, еще теплится в вашем сердце. Ибо зачем еще заглядывать в «Бык и медведь» в то время, как Белфорд, подвезший вас до машины, воодушевленно опустошает кошелек, одаривая делегацию бездомных алкоголиков? Скользнув за угол, вы направляетесь к ресторану в надежде узнать азиатские новости.
Кью-Джо отправилась спать: завтра у нее ранний клиент, и нужно набраться сил. А в полдень она должна ехать к некой престарелой вдове, чтобы наслаждаться огуречными сандвичами и дурно снятым фильмом об английских огородах. Ей за это платят. Такая вот «работа». Прощаясь, вы ориентировочно договорились, что заскочите к ней после первого клиента – погадать.
А вечером вместе куда-нибудь сходите: посмотреть легкое кино, если выбирать представится вам, или же поесть спагетти с фрикадельками в каком-нибудь людном месте, если на своем настоит Кью-Джо. «После жиденького чая и нечетких кадров с задницами огородников мне наверняка захочется чего-то шумного».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40