А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

По странной ассоциации Йоко с болью в душе подумала о Садако. Бедная девочка! После поездки в Камакура Йоко твердо решила вырвать дочь из своего сердца и забыть навсегда!
Йоко проплакала всю дорогу и, когда коляска остановилась у больницы, горько пожалела о том, что решила переехать сюда. Ей невыносима была мысль показаться Цуе такой жалкой.
Йоко провели в темную комнату на втором этаже и уложили в постель, уже приготовленную Айко. Йоко не произносила ни слова, а только плакала и плакала. Сквозь открытые окна в палату заползала удушливая вонь, поднимавшаяся с канала. У покрытых копотью сёдзи Айко распаковала вещи и приготовила все необходимое для Йоко. Как всегда молчаливая, Айко не сказала ни слова в утешение сестре. Снаружи было шумно, и от этого в комнате казалось еще тише.
Наконец Йоко подняла голову и осмотрелась. В этот день небо и комнаты были пасмурно-унылыми, и потому казалось, что лицо Айко отливало желтизной. На пыльной, словно покрытой плесенью, пухлой циновке стоял круглый поднос с лекарствами, привезенными из университетской клиники. Единственным украшением был туалетный столик с зеркалом. На полке в боковой нише стояли шкатулка и ящик с принадлежностями для письма. В стенной нише, вместо картины или вазы с цветами, лежал узел с одеждой, завернутый в темно-зеленый платок, и зонтик с черной ручкой. Поднос, на котором стояли лекарства, был в свое время куплен у торговца, постоянно посещавшего их дом, по краям он уже местами облез, сверху дешевым золотом была нарисована картина: красная стрела одним концом поражает цель, а к другому прикреплена длинная вертикальная полоска бумаги, на которой написано пятистишие. «Уж не могли подноса найти получше», – подумала Йоко. Одного этого оказалось достаточно, чтобы вывести Йоко из себя.
– Ай-сан, хоть это и нелегко, но придется тебе приезжать сюда каждый день. Мне трудно без тебя обходиться. Кроме того, ты будешь сообщать мне о здоровье Саа-тян… Прошу тебя, хорошенько заботься о ней. Надеюсь, что к тому времени, когда к ней вернется сознание и спадет жар, я буду здорова и смогу ее навестить… Слышишь, Ай-сан?
Айко, как всегда, вяло реагировала на ее слова, продолжая приводить в порядок вещи, и Йоко, которую уже душила ярость, окликнула ее резким, суровым голосом. На этот раз Айко повернулась к ней и, подняв глаза, кротко ответила:
– Да, сестрица.
Приподнявшись в постели и опираясь на локоть, Йоко быстро и испытующе взглянула на нее. Ее растрясло в коляске, и сейчас она едва сдерживалась, чтобы не закричать от боли.
– Ответь мне, пожалуйста, вот на какой вопрос, только ясно. Надеюсь, ты не давала Ока никаких дурацких обещаний?
– Нет, – без колебаний ответила Айко, снова опустив глаза.
– А Кото-сан?
– Тоже нет.
На этот раз Айко вскинула голову и пристально, с нескрываемым удивлением посмотрела на Йоко. Йоко это еще больше взбесило. Почему, когда речь зашла об Ока, Айко опустила глаза, словно совесть у нее была не чиста, а о Кото ответила, глядя ей прямо в лицо, будто не понимая, в чем дело. Впрочем, может быть, это ей только показалось? Просто она задала подряд два странных вопроса, и Айко вправе была удивиться. Йоко намеревалась было расспросить ее подробнее и о Курати, но вдруг пропала охота говорить. Задавать подобные вопросы было, по крайней мере, глупо. Женщина куда умнее и искуснее мужчины и всегда сумеет скрыть то, что ей нужно. Йоко очень хорошо это знала. Но сама она почему-то допустила других к своим тайнам – и сейчас это вызвало в ней еще большее раздражение.
– Они, наверно, говорили тебе что-нибудь такое? Что ты им ответила?
Айко по-прежнему молчала, не поднимая глаз. Йоко решила, что попала в самую точку, и продолжала допрос.
– Я думаю о твоем будущем, поэтому хотела бы получить от тебя ясный ответ. Слышишь?
– Никто из них ничего такого не говорил.
– Может ли это быть? – превозмогая боль, усилившуюся от гнева, нарочито мягким тоном возразила Йоко, продолжая следить за каждым движением Айко. Но Айко молчала. Молчание было для нее убежищем. Тут и Йоко ничего не могла сделать. Если Кото или Ока что-нибудь сболтнули, наверное, думает Айко, она поймет это из слов самой Йоко и, по крайней мере, не попадется на удочку. Поэтому она молчит. Если бы только Йоко узнала что-нибудь от Кото или Ока, она не преминула бы воспользоваться этим. Но, к сожалению, она ничего не знала. Йоко не могла отделаться от мысли, что Айко начинает презирать ее. Они все вместе плетут сеть лжи, затягивают в эту сеть Йоко и потешаются над ней. Ни Ока, ни Кото она не могла больше доверять… И ей пришлось действовать напрямик.
– Говори же, Ай-сан. У тебя скверная привычка – отделываться молчанием. Не думай, что я настолько глупа. Ты что, собираешься и дальше молчать? Нет, наверно. Я думаю, ты мне скажешь ясно и отчетливо, да или нет, все как есть. Ты что, меня уже не уважаешь, да?
– Вовсе нет, – растерянно возразила Айко, видимо оробев от этих резких слов.
– Подойди поближе.
Айко не двигалась. Ненависть Йоко достигла предела.
Забыв про боль, она вскочила и попыталась схватить Айко за волосы. При всей своей медлительности, Айко на этот раз проворно увернулась. Тогда Йоко, чтобы не упасть, вцепилась в сёдзи, проткнула рукой бумагу, но равновесия не удержала и, падая, успела все же схватить Айко за рукав кимоно и привлечь к себе. Завязалась отвратительная драка. Сестры плакали, кричали, выли. Лицо и руки Айко были исцарапаны, волосы растрепались. Наконец ей удалось вырваться и выскочить в коридор. Йоко попыталась догнать ее, но не хватило сил. На лестничной площадке Йоко задержала Цуя. Йоко приникла к ее плечу и громко, как ребенок, разрыдалась.
Несколько часов пролежала Йоко в беспамятстве. Потом сознание ее прояснилось, и она вспоминала ссору с Айко, как дурной сон. Но это не было сном. В сёдзи у изголовья кровати зияла большая дыра, проделанная рукой Йоко. Ее имя, наверно, не сходит с уст злоязычных больных. Йоко казался невыносимым каждый час пребывания здесь, и она стала просить Цую немедленно перевезти ее в другую больницу. Однако Цуя ни за что не соглашалась. Она хотела, чтобы Йоко оперировали именно в этой больнице, где Цуя сможет сама за нею ухаживать. Цуя, как видно, забыла, что в свое время Йоко рассчитала ее, и, неизвестно почему, была очень к ней привязана. Йоко тоже питала искреннюю симпатию к Цуе. Ее смуглая, гладкая, здоровая кожа, под которой в тонких прозрачных сосудах свободно обращалась чистая кровь, восхищала Йоко. Тронутая душевностью Цуи, Йоко решила остаться в этой больнице.
Освободившись от забот о Садаё, Йоко вдруг почувствовала страшную усталость и, когда ее не мучили боли, мирно, как ребенок, спала. Однако Садаё не шла у нее из головы, в ушах звучали слова, слетавшие с пересохших, потрескавшихся губ бредившей девочки… Йоко отчетливо видела лицо Садаё, ее безучастный взгляд. Из-за постоянных видений и галлюцинаций чувства Йоко еще сильнее обострились. То вдруг ей мерещилось, что рядом сидит Курати. Испытывая невыносимую тяжесть, Йоко закрывала глаза и шарила рукой по циновке. Но все, что она видела или слышала с такой удивительной ясностью, оказывалось обманом, и Йоко овладевала грусть.
Айко каждый день приходила в больницу и сообщала Йоко о состоянии Садаё. Буйные выходки, такие, как в первый день, больше не повторялись, но одним своим видом Айко действовала на Йоко как дурная болезнь. Особенно ее злило, когда Айко говорила, что Садаё лучше. Она, Йоко, с такой любовью ухаживала за сестрой, а ей не становилось легче, так что могла сделать эта никчемная Айко или другие? Опять Айко лжет, чтобы успокоить Йоко. Садаё, видно, скоро умрет. Но когда то же самое она узнала от Ока, которого допросила с пристрастием, сомнения сами собой рассеялись. Волей-неволей Йоко думала, что судьба готовит ей какой-то удивительный сюрприз. Если болезнь излечима без любви, значит, человеческую жизнь можно изготовить даже на машине. А такого никто еще не слыхал. Но, наперекор всему, Садаё поправляется. Не только люди, сам Бог хочет сделать ее игрушкой законов, отличных от законов природы. Бывали мгновения, когда Йоко, скрипя зубами, желала смерти Садаё.
Шли дни, а от Курати не было никаких вестей. Снедаемая тоской, Йоко так отчетливо рисовала в своем воображении его образ, что казалось: стоит протянуть руку – и она коснется его тела. Блуждая в причудливом лабиринте, ею самою созданном, Йоко впадала в транс. Сознание ее словно дремало. Зато потом наступало полное изнеможение. Йоко тошнило от собственных диких фантазий, и она проклинала Курати и всех мужчин.
На следующий день была назначена операция. Йоко шла на нее без страха. Из толстой медицинской книги, которую она купила как-то, возвращаясь от врача, она узнала, что операции подобного рода проходят сравнительно легко. Но и уверенная в благополучном исходе операции, она почему-то никак не могла избавиться от печали и раздражения. Айко теперь приходила реже – раз в два, а то и в три дня. Ока совсем не показывался. Она издавна уверовала в то, что своей магнетической силой способна покорить не только всех мужчин, но и всех женщин, встречающихся на пути, что, однажды привязавшись к ней, они уже не в силах ее покинуть, что ей открыто бесчисленное множество сердец. Но сейчас все о ней забыли, даже дорогие ее сердцу Садако и Курати, ну а она разве мысленно не покинула их? Она лежит в углу убогой комнаты, скорее похожей на кладовую, чем на палату, закутав в одеяло свое уже начавшее разрушаться тело и изнывая от жары. Йоко не хотела верить, что очутилась в такой обстановке, но это было именно так, и она ничего не могла поделать.
Все же Йоко еще надеялась подняться. «Дайте мне только вылечиться – тогда увидите, как я приберу к рукам Курати», – думала она.
Страдая от нестерпимой боли, проникавшей, казалось, в самый мозг, Йоко сосредоточила все свои мысли на Курати. Она уже не отнимала платок от лица. Не проходило и нескольких минут, как он становился мокрым насквозь, и Цуя приносила ей другой.
47
В седьмом часу вечера пришла Цуя. Она раздвинула сёдзи, чтобы Йоко могла полюбоваться полной луной, всплывшей над множеством черепичных крыш. Потом вошла незнакомая Йоко медсестра и передала Цуе красивый букет цветов и письмо в большом европейском конверте. Но Йоко ничего не хотела, даже цветов. Электричества еще не дали, и она попросила Цую прочитать ей письмо. С трудом разбирая иероглифы в сумеречном свете, Цуя прочла следующее:
«Я был поражен, узнав от Ока-кун, что Вы легли на операцию. Сегодня как раз получил увольнительную и хотел навестить Вас. Но не могу заставить себя сделать это. Такой уж я человек. Мне искренне жаль Вас. Я был очень удивлен, прочитав в газете, что некто по имени Курати замешан в выдаче военных секретов Японии и сейчас скрывается от полиции. В газете сообщалось также, что у него две любовницы, и я от души пожалел Вас.
Не примите эти слова за насмешку. Я не способен смеяться над чужим горем.
Прошу Вас не отчаиваться. В следующий понедельник еду на учения в Нарасино. Кимура пишет, что попал в крайне бедственное положение. Но я надеюсь, что он выпутается.
Я принес Вам цветы. Берегите себя.
Уважающий Вас Кото».
Йоко, всегда считавшая Кото ребенком, отнеслась к его письму равнодушно, почти с презрением. Она ничего не знала о любовницах Курати. Но ведь это сообщала газета. Можно ли ей верить? Газетчик мог просто сболтнуть, имея в виду ее и Айко, живших в «Усадьба красавиц». И Йоко перестала думать об этом.
Цуя поставила цветы в вазу и украсила ею стенную нишу. Йоко все еще прижимала платок к глазам, силясь подавить волнение.
Вдруг смерть постучала в сердце Йоко, сама смерть, о которой до этого Йоко лишь отвлеченно рассуждала. Если во время операции у нее получится прободение матки, это приведет к перитониту, и тогда – никакой надежды. Ни в палате, ни в душе Йоко ничего не изменилось, но она не могла избавиться от ощущения, что где-то совсем рядом бродит смерть. Ничего подобного она никогда не испытывала. До сих пор Йоко могла изредка думать о том, как приблизить смерть. Но сейчас смерть сама тихонько подкралась к ней.
Луна светила все ярче. Между крышами, возвышавшимися у нее перед глазами, слабо курился дымок, не то из кухни, не то от костра, который защищал от москитов. Дым поднимался вверх и таял в прозрачном, как речная вода, небе. Шаги, шум проезжающих колясок, гудки, надоедливые голоса людей – все это оставалось за стенами больницы, а в палате, как всегда, было чисто, горел свет, но где-то, Йоко сама не знала где, притаилась смерть. Йоко вздрогнула и похолодела, словно в сердце ей попал кусочек льда. Она не умерла, когда хотела умереть. А сейчас она меньше всего хотела смерти. Слезы мгновенно исчезли, как ветерок перед надвигающейся бурей. Охваченная тревогой, Йоко изо всех сил напрягала слух, стараясь проникнуть взглядом в каждую вещь, уловить каждый звук, что-то ей мерещилось, но она не могла разобраться во всем этом.
Только сердце ее по-прежнему тревожно билось, исполненное единственным стремлением, во что бы то ни стало удержаться. Трясущимися руками Йоко то поглаживала подушку, то мяла простыню, ладони покрылись липким, холодным потом. Он впала в отчаяние, так и не найдя опоры, потом снова попыталась ее отыскать. Однако чувствовала, вернее, знала, что все ее усилия напрасны.
Окружающий ее мир жил своей спокойной размеренной жизнью. Шаркая сандалиями, ходили по коридору сиделки – и даже в этом явственно ощущалась жизнь. Шаги слышались в коридоре, коридор стоял на фундаменте, фундамент был укреплен в земле. Каждое слово, произнесенное больными или сиделками, свидетельствовало о том, что те и другие существуют на земле. Но, как ни странно, все это уже не имело никакого отношения к Йоко, жило независимо от нее. У нее было ощущение человека, который летит в бездонную пропасть, хватаясь за воздух. Это ощущение не оставляло ее ни на минуту. Она оказалась совсем одна в самой глубине непроглядного мрака, который медленно и неотступно смыкался вокруг нее плотным кольцом, вопреки ее воле, равнодушно и лениво ее обволакивал. От страха у Йоко пропал голос, она дрожала, желая лишь одного – вырваться из этого мрака.
Но когда, вконец обессиленная, она уже готова была признать, что все кончено, таинственный призрак смерти вдруг исчез. Все осталось по-прежнему – только летний вечер готовился слиться с прохладной ночью. Йоко рассеянно глядела на плывущую в небе ярко-оранжевую луну.
Если где и произошли удивительные перемены, так это в душе Йоко. Подобно тому как волна за волной, непрестанно сменяясь, с силой разбиваются о скалистый берег, превращаясь в сноп белоснежных брызг, так все привязанности Йоко, ее гнев, печаль, горечь и досада переплелись между собой, терзая ее душу. Но после странных переживаний нынешнего вечера все эти чувства заслонила собой бесконечная грусть, прозрачная, как осенняя вода. Больше всего удивляло Йоко, что мучившие ее даже во сне головные боли как рукой сняло.
Йоко лежала в постели, распластавшись, в полном изнеможении. Так гипнотизер, подчинивший себе зрителей, становится похожим на выжатый лимон, стоит пройти нервному напряжению. Сейчас Йоко ясно как на ладони представлялось все ее прошлое и настоящее. И в душе Йоко стремительной струей забил холодный фонтан сожаления и раскаяния.
«Ошиблась… Мне следовало идти иным путем. Но кто виноват? Не знаю. И все равно раскаиваюсь. Пока жива, я должна во что бы то ни стало исправить свои ошибки».
Ей неожиданно вспомнился Утида. Навестит ли ее этот строгий проповедник христианства? Ей так хотелось еще раз увидеться с ним и поговорить.
Йоко позвонила. Пришла Цуя. Йоко велела ей достать из шкатулки записную книжку, кисть и продиктовала несколько коротеньких писем.
«Кимура-сан.
Я Вас обманывала. Я выхожу замуж за другого. Забудьте меня. Я не достойна быть Вашей женой. Вы поразмыслите и сами поймете, в чем Ваша ошибка».
«Курати-сан.
Я буду любить Вас до самой смерти, хотя поняла, что оба мы ошиблись. Поняла, заглянув в лицо смерти. Я ни о чем не жалею. Как поживает Ваша жена?.. Я могу поплакать вместе с нею».
«Дядюшке Утида.
Нынче вечером вспомнила о Вас. Кланяйтесь тетушке».
«Кибэ-сан.
К Вам, наверно, придет старушка с девочкой. Вглядитесь в лицо девочки». «Айко и Садаё.
Ай-сан! Саа-тян! Позвольте мне еще раз назвать вас так. Этого достаточно». «Ока-сан.
Я не сержусь на Вас». «Кото-сан.
Спасибо за цветы и письмо. После них я увидела смерть. 21 июля. Йоко».
Цуя записывала короткие отрывистые фразы и время от времени с недоумением поглядывала на Йоко. Губы Йоко дрожали, в глазах стояли слезы.
– Ну, вот и все. Спасибо, что хоть ты была со мной, когда мне стало очень… плохо… А я еще хотела перейти в другую больницу, боялась, что ты увидишь меня такой развалиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43