А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Поздороваемся после. Вы, наверно, замерзли. Пожалуйте наверх.
Она пошла вперед. Горничные заторопились, стараясь всячески услужить гостье. На стене, у самого входа, висели огромные часы, больше ничего в вестибюле не было. Женщины поднялись по широкой массивной лестнице. Отделенный коридором от других номеров, номер Йоко состоял из трех смежных комнат. Комнаты были чисто прибраны, из железных чайников, стоявших на хибати, шел пар, разливая вокруг приятное тепло.
– Мне следовало бы проводить вас в гостиную, но вы, наверно, устали; пожалуйста, располагайтесь, как вам удобно. Все три комнаты приготовлены для вас.
Хозяйка провела Йоко в самую маленькую комнату, где стояло продолговатое хибати.
Здесь они обменялись несколькими словами – и знакомство состоялось. Затем хозяйка, как будто понимая состояние Йоко, быстро удалилась вместе с горничными. Йоко действительно хотелось хоть немного побыть одной. Она сняла хаори из плотного шелка, вытащила из-за оби какие-то мелкие вещи и с облегчением расправила затекшие плечи. Почувствовав вдруг сильную усталость, она уселась в непринужденной позе на циновке, опершись локтем на широкий край хибати. Из потемневшего от времени чайника, стоявшего на хибати, с легким шумом вырывался густой белый пар. В хибати тлели угли из очень ценного вишневого дерева. В стену был вделан небольшой изящный шкафчик, а рядом с ним находилась неширокая ниша, где висела тонкая фарфоровая ваза с белыми хризантемами. В воздухе стоял легкий аромат благовонных курений. Потолок из полированной криптомерии с прожилками, пилястры, украшенные отшлифованной корой, – все радовало глаз Йоко, вырвавшейся наконец из тесной, душной каюты, и она осматривала комнату с таким чувством, словно нашла наконец надежное пристанище. Придвинув к себе коробку из тутового дерева, Йоко положила туда сумочку, кошелек и другие мелочи и с удовольствием провела рукой по ее гладким лакированным стенкам.
Где-то весело играла музыка, которую обычно можно было услышать в этом районе. Праздник ощущался и здесь. Снаружи непрерывно доносилось постукивание детских деревянных башмачков и женских гэта. Йоко вслушивалась в их перестук и представляла себе, как спешат нарядно одетые гейши, невольно ускоряя шаг из-за ночного холода, покалывающего их густо напудренные лица. С шумом проносились большие двухместные коляски. И Йоко вновь подумала, что нашла себе наконец надежное убежище. Здесь, пожалуй, никто не станет коситься на нее.
Поужинав одной только свежей рыбой, Йоко приняла ванну и вымыла волосы, они стали шелковистыми, как новенькие ассигнации. На пароходе она их не мыла – не хватало пресной воды. Появилось приятное ощущение легкости. Хозяйка, поужинав, пришла побеседовать с нею.
– Приедет ли он сегодня? Уже поздно, – сказала хозяйка, словно угадав, о чем думала сейчас Йоко.
– Да-а… – неопределенно протянула Йоко и зябко поежилась.
Надо сменить юката на что-нибудь более теплое, подумала она и вдруг почувствовала отвращение ко всем своим нарядам. Ей не хотелось появляться перед горничными в ярких, кричащих кимоно. С выражением отчаяния на лице Йоко перевела взгляд на хозяйку:
– Поглядите на эти кимоно. Я рассчитывала, что зиму проведу в Америке, и нашила себе все это, а теперь видеть их не могу. Не найдется ли у вас лишнего будничного платья? Я была бы вам так признательна…
– Что вы? Посмотрите на меня! – И хозяйка с шутливым видом выпрямилась, чтобы показать, какого она маленького роста. Потом задумалась, хлопнула себя по колену, словно гейша в танце, и сказала:
– Хорошо. Я помогу вам удивить Курати-сан. У моей сводной сестры фигура точь-в-точь как у вас. Вы уж простите меня за такое сравнение. Да и ровесница она вам. Не взять ли у нее кимоно для вас? И прическу сделаем… Ну как, согласны?
Затея показалась Йоко очень соблазнительной, и она без колебаний согласилась.
В двенадцатом часу ночи в «Сокакукан» в сопровождении четырех рикш приехал Курати. По совету хозяйки Йоко не вышла его встречать. Лукаво улыбаясь, она старалась сохранить спокойствие, но от охватившей ее робости дрожали колени. Курати не стал дожидаться, пока хозяйка проводит его, и с шумом ввалился в комнату. Он был изрядно пьян. Взглянув на Йоко, он, видимо, решил, что ошибся комнатой, слегка смутился и хотел было ретироваться, но вдруг в сидящей перед ним женщине с высокой прической, в кимоно с черным воротником узнал Йоко, и обычно хмурое лицо его расплылось в улыбке.
– Ты что это дурачишься? – проворчал он и тяжело опустился напротив нее на циновку.
Вошедшая вслед за ним хозяйка с минуту смотрела то на него, то на Йоко, потом рассмеялась и, усевшись вместе с ними, весело затараторила:
– Ну, ну… Забавно… Вы как кукольные принц с принцессой.
Все трое громко расхохотались. Вдруг хозяйка с серьезным видом обратилась к Курати:
– Вы сегодняшнюю «Хосэй-симпо»…
Йоко бросила в ее сторону быстрый предостерегающий взгляд, и хозяйка осеклась.
– Что вы хотели сказать? – повысив голос, спросил Курати, глядя на хозяйку посоловевшими глазами.
– Глухой хорошо слышит то, что не нужно, – как ни в чем не бывало отпарировала хозяйка. И все трое опять рассмеялись.
Курати и хозяйка некоторое время болтали о том, что произошло с тех пор, как они расстались, потом Курати повернулся к Йоко и бесцеремонно сказал:
– Иди спать.
Йоко внимательно посмотрела на Курати и хозяйку, поняла, что им надо решить, как лучше уладить все дела, и послушно встала.
В большой комнате была приготовлена постель на двоих. Из маленькой комнаты временами довольно ясно доносился разговор Курати с хозяйкой. И хотя их отношения не вызывали у Йоко ни малейшего подозрения, она не могла не прислушиваться.
Йоко показалось, что Курати все время роется в карманах, ему, видно, вдруг что-то понадобилось. Потом он сказал: «В саквояж положил, что ли». Йоко вздрогнула. Ведь там спрятана вырезка из «Хосэй-симпо». Бежать в ту комнату было поздно.
– Разве она знает об этом? – слегка повысив голос, с удивлением спросил Курати. Он, несомненно, обнаружил заметку.
– Конечно, ведь она сделала мне знак молчать, когда я начала разговор. Видно, не хотела вас расстраивать. Какая милая, правда? – Это сказала хозяйка, затем наступило молчание.
«Может быть, пойти к ним?» – подумала Йоко. Но тут же решила, что пока лучше оставить все на усмотрение Курати и хозяйки, и с головой залезла под одеяло. Когда спустя долгое время пришел Курати, Йоко спала легким, спокойным сном.
24
Все утро прошло в разговорах с хозяйкой и торговцем тканями, а когда Йоко собралась наконец выйти из гостиницы, солнце уже стояло довольно высоко. Курати, хотя и лег очень поздно, чуть свет уехал в Йокогаму. Досадливо морщась, Йоко надела раздражавшее ее яркое кимоно, а поверх накинула еще одно – из черного шелка с гербами, взятое у родственницы хозяйки. Стоял погожий осенний день. Йоко нарочно не стала вызывать рикшу из гостиницы, а наняла его, когда вышла на мощенную камнем соседнюю улицу, причем выбрала самого опрятного и велела ехать в Икэнохата. С замиранием сердца мечтала она о встрече с Садако, о том, как будет гладить ее ручки, перебирать мягкие, как шелк, волосы. Когда коляска миновала мост Мэганэбаси и стали видны большие часы в конце улицы, нетерпение Йоко достигло предела, ей казалось, что рикша бежит слишком медленно и никогда не доберется до места. В волнении она то вертела в руках игрушку и шляпку, которые везла в подарок Садако, то впивалась пальцами в толстый матерчатый полог коляски, тщетно пытаясь успокоиться. Наконец рикша добрался до Икэнохата и побежал по узким улочкам. Йоко указывала ему дорогу, заставляя сворачивать то вправо, то влево. На углу маленького переулка за усадьбой Ивасаки Йоко вышла из коляски. Она была здесь всего лишь месяц назад, но ей казалось, будто с тех пор прошел год, даже целых два года, и ее удивляло, что все осталось по-прежнему. Она пересекла двор небольшого храма, обнесенный прогнившим дощатым забором, протянувшимся вдоль канавки с водой. На арендованном у храма участке стоял небольшой домик. Здесь жила старая нянька Йоко. Перед кухней росли две зонтичные сосны с безжалостно подрезанными кронами. Между ними был перекинут шест. На шесте под теплыми лучами солнца сушились детские кимоно и теплые вещи, не распоротые, как это делалось обычно перед стиркой. Эти маленькие вещички так растрогали Йоко, что она едва не расплакалась. Голоса Садако не было слышно.
Стараясь унять волнение, Йоко остановилась у калитки и потихоньку заглянула через изгородь во двор. На освещенной солнцем веранде спиной к Йоко в подвязанном длинным шнурком кимоно сидела на корточках Садако и с очень серьезным видом играла поломанными игрушками. У Йоко всегда навертывались на глаза слезы при виде человека, увлеченного своим делом, – будь то крестьянин, сосредоточенно обрабатывающий поле, женщина у железнодорожного переезда с ребенком за спиной и флажком в руке или муж с женой, которые, обливаясь потом, толкают нагруженную тележку в гору. И теперь при виде Садако Йоко почувствовала такую щемящую грусть, словно перед ней и впрямь была очень печальная картина.
– Сада-тян! – крикнула Йоко со слезами в голосе. Садако, вздрогнув, оглянулась. Йоко распахнула калитку и подбежала к дочери. Трогательно тоненькая, похожая на отца, девочка была так поражена внезапным появлением матери, недавно исчезнувшей неизвестно куда, что не могла вымолвить ни слова и лишь испуганно на нее смотрела.
– Сада-тян, ты не узнаешь маму? Как я рада, что ты здорова! И как ты хорошо игра… – Голос Йоко дрогнул.
– Мамочка! – вдруг закричала Садако, вскочила и стремглав бросилась на кухню.
– Бабушка, мамочка пришла!
– Да что ты?! – изумленно воскликнула нянька. Послышались торопливые шаги, и нянька, запыхавшись и стягивая на ходу полотенце с головы, вбежала в гостиную. Садако она держала на руках. Женщины сели друг против друга и молча потупились. У обеих на глазах были слезы.
– Дай мне Сада-тян! – помолчав, сказала Йоко и, приняв Садако с колен старой кормилицы, прижала ее к груди.
– Госпожа… Я ничего не понимаю. Я так огорчена! Почему вы вернулись? Наслушаешься всяких разговоров, и тяжело становится… Я уж стараюсь не слушать… Не надо мне ничего объяснять, все равно я старая, не пойму. Я только беспокоилась, не больны ли вы. Ну, а раз вы здоровы, все хорошо. Конечно, жаль бедную Садако-сан…
Йоко с горечью выслушала упреки безгранично преданной старухи. Кормилица только говорила, что выживает из ума, а на самом деле была женщиной разумной, с твердым характером, но старого закала. Рано лишившись мужа, она жила затворницей и никак не могла поверить в легкомыслие Йоко, о котором столько слышала от родственников. Старуха гордилась Йоко, единственным своим сокровищем в этом мире. И Йоко хорошо понимала ее переживания.
Няня и Садако… Йоко невольно подумала, что хорошо было бы жить с ними в атмосфере чистой любви, жить мирно, достойно, как подобает всякой порядочной женщине.
Но едва только она вспоминала Курати, в ней закипала кровь. Чего стоит тихая, похожая на загробную, жизнь? Чего стоит чистая любовь, от которой ни холодно, ни жарко? Если жить, то жить так, чтобы ощущать, что живешь! Если любить, то любить, не жалея жизни! И это было сильнее Йоко. В ее сознании странным образом уживались два взаимно исключающих стремления. И она со свойственной ей широтой души легко переходила от одного к другому. Чаще всего у нее это получалось бессознательно. Она могла быть бесконечно сентиментальной и жестокой. Порой ей даже казалось, что в ней живут два разных человека: Йоко то гордилась собой, то себя презирала.
– Сада-тян, вот радость-то, что мамочка так скоро вернулась… Вы знаете, Йоко-сан, девочка была такой послушной, ни разу даже не спросила о маме, только вдруг задумается о чем-то. Сердце болело глядеть на нее. Однажды я подумала даже, что девочка наша захворала. А все оттого, что истосковалась она по вас.
Няня рассказывала, поглядывая то на Йоко, то на Садако, которая примостилась на коленях у матери и внимательно смотрела на нее. Йоко слушала, прижавшись щекой к ее теплой, покрытой, как персик, нежным пушком щеке.
– При твоем характере тебя, пожалуй, ни в чем не убедишь, поэтому рассказывать о своих делах я не стану. Об одном прошу, не слушай ты родню. Вместе со мной на пароходе ехала одна вздорная женщина. Она по глупости написала сюда о том, что было, а еще больше о том, чего не было, смешав все в одну кучу, а об этом узнали люди, которые только и ждут какого-нибудь скандала. Трудно представить себе, какие еще ужасы могут обо мне наговорить. У меня с детства причуды, ты ведь знаешь, но я не стала бы такой, если бы меня не терзали. Я хочу, чтобы ты, именно ты поняла это. Я и впредь буду поступать по-своему. Запомни, мне все равно, что обо мне скажут. Ведь только ты одна по-настоящему, от души посочувствуешь мне, что бы я ни натворила… Я буду изредка вас навещать, а тебя прошу и дальше заботиться о ребенке. Слышишь, Сада-тян? Слушайся бабушку и будь умницей. Мамочка очень тебя любит и никогда не забывает, где бы она ни находилась. Ну, а теперь оставим этот тягостный разговор. Займемся лучше обедом. Сегодня мамочка приготовит вкусный обед, а Сада-тян будет помогать, да?
Йоко легко поднялась и вместе с Садако пошла на кухню. Няня поплелась за ними. Лицо у нее было скорбное, и, хлопоча по хозяйству, она то и дело украдкой шмыгала носом.
На кухне все еще хранилась старая посуда, та самая, которой Йоко пользовалась, когда жила с Кибэ в Хаяма. Взволнованная встречей с Садако, Йоко растрогалась до слез, увидев вещи, которые напомнили ей о прошлом. Весь этот день был полон блаженного счастья, какого она давно не испытывала. Умевшая все делать ловко и быстро, Йоко приготовила европейский обед из трех блюд и пирожное. Садако сияла от радости, старательно помогая матери: то подавала нож, то тащила тарелки.
Наконец все весело уселись за стол, а поев, приятно, по-домашнему провели время до вечера.
Вечером Йоко ждала сестер, поэтому она отказалась от ужина и покинула нянюшкин домик. Садако, грустная, стояла у калитки, а нянька ласково обнимала ее за плечи. Девочка провожала мать взглядом до той поры, пока та не скрылась из виду. Образ Садако все время стоял перед глазами Йоко, и в коляске, растворившейся в вечерней тьме, она не раз утирала слезы.
В гостинице настроение ее изменилось. Войдя в вестибюль, она заметила среди щеголеватой обуви постояльцев и прислуги грязные дешевые гэта. Значит, сестры уже пришли и ждут ее. Она попросила хозяйку, встретившую ее у входа, приготовить постель Курати в другом номере и потихоньку поднялась наверх.
Йоко раздвинула фусума. Сестры плакали, тесно прижавшись друг к другу. Услышав шаги сестры, Айко, стараясь скрыть слезы, еще ниже опустила голову. А Садаё сразу вскочила и, всхлипнув, прижалась к груди Йоко. Йоко села на свое обычное место, у хибати, а младшая сестра уткнулась в ее колени и еще долго не могла успокоиться. Ее худенькие плечи вздрагивали от плача. «Как они меня ждали, как радуются теперь!» – подумала Йоко, и ей стало очень хорошо при мысли, что сестры так привязаны к ней и так ей послушны. Однако Айко, чинно сидя в отдалении и глотая слезы, лишь церемонно поклонилась. Это рассердило Йоко. Ей хотелось быть поласковее с Айко, но она раздражала ее своим поведением, и Йоко гневным взглядом следила за маленькой толстушкой.
– Не хочется делать тебе замечаний при первой же встрече, но скажи, пожалуйста, что за манера кланяться мне, будто я тебе чужая. Могла бы быть и поприветливее, не так ли?
Айко молча и как-то растерянно подняла на Йоко глаза. Не было и намека на страх или злость в этих кротких, как у овечки, больших, с красивым разрезом, глазах, затененных длинными ресницами и похожих на две вечерние луны, в них лишь блестели слезы. «Взгляд ее только кажется печальным, он скорее чуть грустный, задумчивый, пожалуй, даже чувственный». Словно насмешливый критик, Йоко оценивала выражение глаз Айко. «Любой мужчина почувствовал бы себя польщенным, если бы удостоился этого исполненного поэтичности и душевной глубины взгляда», – мелькнуло в голове Йоко. Садаё пришла в кимоно с широким поясом, на Айко были поношенные хакама, что тоже не нравилось Йоко.
– Впрочем, все это не важно. Давайте ужинать, – предложила Йоко, прогнав неприятные мысли, и позвала горничную.
Садаё вела себя, словно избалованный ребенок, которому все дозволено. Она воодушевленно, с чисто детской непосредственностью рассказывала, как Кото привел их в пансион госпожи Тадзима, и как госпожа Тадзима их любит, и в какой комнате они живут, и чем их кормят. Айко вставляла короткие, но очень меткие замечания.
– Кото-сан хоть изредка навещает вас? – спросила Йоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43