— Если он затонет, мы не сможем стронуться с места.
— Ну нельзя же гоняться сразу за двумя зайцами.
* * *
— Ничего не имею против, — сказал Хокинс — Тем более что иного выбора у Монтгомери нет. Когда он собирается приступить к работе?
— Прямо сейчас. Может, вы сперва переговорите с ним? Я, правда, сказал, что вы возражать не будете, но лучше, если вы ему скажете это сами.
— Хорошо, — согласился Хокинс — Какой прогноз погоды?
— Ничего успокаивающего. Кстати, вы уже получили какие-нибудь ответы из вашингтонского банка, ФБР и Ираклиона?
— Пока ничего. Зато масса всяческой чепухи от каких-то там руководителей штатов, президентов, премьеров и прочих шишек, которые, все как один, выражают нам сочувствие и интересуются, почему мы не принимаем никаких мер. Просто диву даешься, как они умудрились обо всем разузнать. Интересно, где произошла утечка информации?
— Понятия не имею, сэр. Впрочем, меня это уже не волнует.
— Меня тоже, — сказал адмирал и жестом показал на радиограммы, которыми был завален его стол. — Хотите почитать? Они еще не знают, что тиканье прекратилось.
— Что-то не хочется мне их читать.
— Я так и думал. Что вы предпримете теперь, Джон?
— Прошлой ночью мне не пришлось толком поспать. Возможно, что и ночью не удастся. Так что иного времени для сна мне не остается, как только сейчас. К тому же мне пока все равно делать нечего.
— Превосходная идея. Я, пожалуй, сделаю то же самое, как только вернусь с «Килчаррана».
* * *
Тальбот вышел из своей каюты в седьмом часу вечера. Обычно в это время солнце еще светило вовсю, но сейчас черные облака висели так низко, что, казалось, наступили сумерки. Ван Гельдер и Денхольм с нетерпением ждали его появления.
— Мы не бездельничали, — сказал Ван Гельдер. — И капитан Монтгомери тоже. У него бомбардировщик унесло на юго-восток, вытянуло трос на всю длину. Но самолет пока не развалился. Сила ветра — шесть-семь баллов. Монтгомери осветил самолет импровизированным прожектором — шестидюймовой сигнальной лампой, чтобы знать, не оторвало ли самолет, а заодно отбить охоту у горячих голов избавиться от груза. Хотя не могу вообразить, кто бы мог это предпринять. Я бы не советовал вам выходить на палубу, сэр. Может смыть.
Небо затянули черные свинцовые тучи. Дождь лил как из ведра, временами напоминая тропический циклон штормовой и ураганной силы. Тяжелые теплые капли отскакивали от палубы на высоту чуть ли не в пятнадцать сантиметров.
— Понимаю. — Тальбот бросил взгляд на коричневый металлический ящик, лежащий на палубе. — А это что такое?
— То, чего мы так долго ждали. Важнейшая часть.
И Денхольм дернул крышку за ручку, как заправский фокусник, который хочет показать свой последний трюк. У прибора была старомодная по виду панель управления, очень похожая на довоенное радио, с двумя дисками, на которых была нанесена градуировка, какими-то ручками, кнопкой и двумя полукруглыми выпуклыми вставками из оранжевого стекла обрамлении.
— Как я понимаю, — сказал Тальбот, — это критрон.
— Он самый. Следует крикнуть «гип-гип-ура» в честь президента. Все-таки он сдержал свое слово.
— Чудесно, просто чудесно. Остается надеяться, что мы воспользуемся им, как бы это сказать, при оптимальных условиях.
— Хорошо вы подметили, — согласился Денхольм, — «оптимальный» как раз подходящее слово. Кстати, довольно простое устройство. Я имею в виду его использование, хотя внутри наверняка все чертовски сложно. Эта модель — говорят, есть и другие — работает на батарейке в двадцать четыре вольта. — Он положил указательный палец на кнопку. — Стоит на нее нажать — и все готово!
— Если вы хотите заставить меня нервничать, Джимми, то уже добились этого. Уберите палец с чертовой кнопки!
Денхольм нажал на кнопку несколько раз.
— Видите, батарейки нет, хотя нам их поставили. Установим, когда понадобится. Нет проблем! Вон там, под оранжевыми стеклянными вставками, две ручки, которые надо повернуть на сто восемьдесят градусов. Специально сделаны для таких бестолковых идиотов, как я. Есть еще одна мера предосторожности: нельзя откручивать эти вставки. Легкий удар металлическим предметом, говорится в инструкциях, и они моментально разлетятся на кусочки. Как я понимаю, все сделано для таких людей, как я. Вдруг мы задумаем открутить вставки и начнем вертеть ручки во все стороны? Вообще прибор предназначен для разового использования. Ручки настраиваются перед самым нажатием кнопки взрыва бомбы.
— Когда вы собираетесь вставить в прибор батарейку?
— Только перед самым использованием. Это дополнительная мера предосторожности — на сей раз с моей стороны. Для установки батарейки используются специальные зажимы-крокодильчики на пружинках. Потребуется всего две секунды. Три секунды, чтобы разбить эти стеклянные вставки и настроить ручки. Одна секунда, чтобы нажать на кнопку. Нет ничего проще. Остался только один пустячок, сэр... Чтобы бомба, когда мы нажмем на кнопку, взорвалась где-нибудь подальше от нас.
— Вы хотите совсем немного, Джимми, — сказал Тальбот и бросил взгляд на мрачное небо, откуда не переставая лил дождь, затем на темные пенящиеся волны моря. — Придется немного подождать — в лучшем случае час или два, в худшем всю ночь. А затем отправимся в путь. Что-нибудь еще?
— Я повторяю, дурака мы не валяли, — сказал Ван Гельдер. — Мы получили сообщение с военно-воздушной базы в Ираклионе. Поблизости от нас было обнаружено водолазное судно, если, конечно, считать, что западная оконечность Крита вблизи от нас.
— Так я не понял, это судно находилось или сейчас там находится?
— Находилось. Пару дней оно еще было на стоянке в Суда-Бее, а сегодня в час ночи снялось с якоря. Проход в тот район ограничен, почти запрещен, Суда-Бей — секретная греческая военно-морская база. Во всяком случае судам, даже безобидным прогулочным яхтам, там делать нечего. В Суда-Бее заинтересовались этой посудиной. Впрочем, подозрительность их, особенно после того как район стал театром действий НАТО, вполне объяснима.
— Ну и что они обнаружили?
— Немногое, но весьма существенное. Судно называется «Таормина» и зарегистрировано в Панаме.
— Название, похоже, сицилийское. Понятия не имею, что оно означает, а Панама — удобное место для регистрации судов. Многие проходимцы там регистрируются. Впрочем, название можно сменить на другое без особого труда. Достаточно несколько банок краски и трафарет. Откуда оно прибыло?
— Это им неизвестно. Поскольку судно бросило якорь вдали от берега, оно не проходило таможню, не отмечалось у местных портовых властей. Они сообщают, что судно снялось с якоря и направилось в северо-восточном направлении, то есть на Санторин, хотя вполне возможно, что это совпадение. А поскольку Суда-Бей находится отсюда всего в ста милях, то, как бы медленно ни двигалось судно, оно могло оказаться в этом районе задолго до падения бомбардировщика. Так что предчувствие вас не обмануло, сэр. Одна лишь проблема: мы это судно в глаза не видели.
— Возможно, действительно совпадение. Возможно, «Делос» послал ему предупреждение. Из Ираклиона не сообщали, собираются ли они отправиться на поиски этого судна?
— Нет, не сообщали. Мы с Джимми, кстати, обсудили эту идею, но решили, что не настолько она важна, чтобы беспокоить вас, когда вы едва заснули. Как, впрочем, и адмирала.
— Возможно, это и не имеет никакого значения, но попытаться стоит. В какой стороне отсюда находится Ираклион? Прямо на юг?
— Пожалуй.
— Достаточно послать на разведку пару самолетов: один — прочесать район на севере, другой — на востоке, и если эта посудина находится в этом районе, то через полчаса, а может, и меньше его засекут. Внезапные маневры НАТО, ну, вы понимаете. К сожалению, условия сейчас далеки от нормальных. Видимость близка к нулю. Посылать самолеты — пустая трата времени. Можно только надеяться на то, что погода улучшится. Что-нибудь еще?
— Да. Мы получили сообщения из вашингтонского банка и из ФБР. Из банка сообщают, что под инициалами К.К. у них есть вклад на некоего Кирьякоса Кадзаневакиса.
— Многообещающее начало. Более греческого имени не найдешь.
— Под инициалами Т.Т. у них числится Томас Томпсон. Типичное англосаксонское имя. ФБР утверждает, что среди офицеров Пентагона, под которыми, я думаю, они имеют в виду адмиралов и генералов ВВС, а также вице-адмиралов и генерал-лейтенантов, ни одного человека с такими инициалами нет.
— На первый взгляд, информация отрицательная, с другой стороны, это может быть цепь из мелких звеньев, чтобы труднее было добраться до хозяина. ФБР вступало в контакт с банком? Конечно, нет. Мы ведь упомянули им о банке. Это оплошность с нашей стороны, скорее даже с моей. В банке наверняка имеются адреса этих господ. Думаю, у нас будут только адреса гостиниц, но тем не менее они могут навести нас на след. И еще один недосмотр — опять-таки моя вина. Мы не сообщили ФБР, что нам известны фамилия и адрес самого Джорджа Скеперциса. Надо исправить ошибку сейчас же. Вполне возможно, ФБР удастся установить наличие связи между Скеперцисом, К.К. и Т.Т. А какова реакция президента на сообщение, что тиканье бомбы прекратилось?
— Похоже, у него нет слов.
* * *
Монтгомери с мрачным видом потягивал что-то из стакана и время от времени бросал взгляд в иллюминатор своей каюты. В конце концов он подмигнул своему отражению и отвернулся.
— Коммандер Тальбот, погода за последние полчаса стала еще хуже.
— Не похоже.
— Я спец в этих вопросах, — со вздохом произнес Монтгомери. — При такой погоде я всегда чувствую тоску по родному дому в Моурнских горах. У нас там такие же дожди. Вы считаете, что в ближайшее время прояснится?
— Вряд ли раньше полуночи.
— И я думаю, это в лучшем случае. А к тому времени, когда мы подтащим самолет к борту корабля, вырежем в фюзеляже дыру, откачаем воду и извлечем бомбу, будет уже рассвет, а то и утро. Как вы понимаете, ваше предложение пообедать я вынужден отклонить. Немного перекушу и сразу в постель. Ночью меня могут поднять в любое время. На корме на всю ночь я оставлю двух вахтенных, которые будут наблюдать за самолетом и сразу меня разбудят, если погода начнет улучшаться и мы сможем подтянуть самолет поближе.
* * *
— Что вы скажете о речи, которую я собираюсь произнести сегодня вечером за столом? — сказал доктор Уикрэм. — По-моему, не слишком длинная и не слишком короткая.
— Как раз то, что нужно. Только интонации должны быть более обреченными.
— На пол-октавы ниже? Странно, как легко лезет в голову такая чепуха.
— На борту «Ариадны» подобное становится эпидемией.
* * *
— Я только что перекинулся парой слов с Евгенией, — сказал Денхольм. — Думаю, вам следует знать о нашем разговоре.
— Как я понимаю, вы говорили с нею с глазу на глаз, так?
— Да, сэр. У нее в каюте, точнее, в каюте первого помощника.
— Вы меня поражаете, Джимми.
— Сэр, мы обсуждали вопросы на чисто интеллектуальном уровне, если так можно сказать. Евгения — очень умная девушка. Учится в университете. Изучает греческий язык и литературу, древнюю и современную.
— Теперь все ясно. Два сапога пара.
— Да нет, я объяснялся только по-английски и был уверен, что она не сомневается в том, что я не знаю ни слова по-гречески.
— А теперь она уже в этом сомневается? Наблюдательная малышка, ничего не скажешь. Видимо, вы каким-то образом отреагировали на ее слова, произнесенные по-гречески, хотя по логике вещей должны были проявлять невозмутимость. Я подозреваю, что по наивности вы попались в хитрую женскую ловушку.
— Сэр, а как бы вы отреагировали, если бы вам сказали, что по вашему ботинку ползет скорпион?
— Как я понимаю, — с улыбкой произнес Тальбот, — говорила она по-гречески. А вы немедленно поспешили проверить, так ли это. Кто угодно мог попасть в такой капкан. Надеюсь, вы не очень краснели и смущались?
— В общем-то нет, сэр. Она оказалась чудесной девушкой. И очень встревоженной. Она хотела довериться мне.
— Да что вы? А мне почему-то казалось, что дни, когда очаровательные девушки плачутся вам в жилетку, уже прошли.
— Мне кажется, сэр, она вас немного боится. Как и Ирен. Она желала поговорить об Андропулосе. Все, конечно, девичьи домыслы, но, похоже, девушкам просто не с кем обсудить положение. Согласитесь, это несправедливо. Как я понял, Ирен пересказала подруге свой утренний разговор с первым помощником. Оказывается, Евгении известно об этом дяде кое-что такое, о чем его племянница даже представления не имеет. Можно мне выпить воды, сэр? Я с самого рассвета только и делаю, что пью тоник с лимоном.
— Наливайте себе сами. Короче говоря, последовали откровения.
— Даже не знаю, как это назвать, сэр. В любом случае было интересно. Оказывается, отец Евгении общается с отцом Ирен — они хорошие друзья, оба крупные бизнесмены, знают Андропулоса и считают его мошенником. Ну, это и нам хорошо известно. Мы все считаем его мошенником. Но отец Евгении, в отличие от отца Ирен, любит говорить обо всем в открытую и много чего рассказывал об Андропулосе. Евгения ничего не говорила Ирен об этом, потому что не хотела задеть ее чувства. — Денхольм допил воду и удовлетворенно вздохнул. — Оказывается, Адамантиос Спирос Андропулос патологически ненавидит американцев.
— Насколько нам известно, человек он интеллигентный, поэтому для ненависти должны быть основания.
— Они у него есть. Во-первых, это его сын, а во-вторых, его единственный племянник. Оказывается, он души в них не чаял. Евгения абсолютно уверена в этом. По ее мнению, поэтому он теперь так любит ее и Ирен. Испытывает чувства, которые они совершенно не разделяют.
— Что произошло с его сыном и племянником?
— Исчезли при самых таинственных обстоятельствах. И никто никогда их больше не видел. Андропулос убежден: это дело рук ЦРУ.
— ЦРУ действительно имеет репутацию — справедливую или нет, другой вопрос — организации, которая убирает тех, кого считает неугодными. Правда, обычно у нее есть к этому причины. Может, отец Евгении знает, что за причины?
— В том-то и дело, что знает. Он убежден, что оба молодых человека были торговцами героином.
— Ну и ну. Теперь все наши домыслы и подозрения увязываются в одну цепочку. А ведь бывают моменты, Джимми, когда я считаю ЦРУ просто раковой опухолью.
* * *
Вечером, за обедом, атмосфера за столом была более напряженной, чем днем. Разговор поддерживался с трудом, да и разговаривали всего три человека — Хокинс, Тальбот и Ван Гельдер. Они часто замолкали, временами устремляя свои взгляды на какой-то невидимый остальным объект на дальнем горизонте. Наконец, Андропулос не выдержал и сказал:
— Вы уж извините меня, господа, что я сую нос не в свои дела. Может, я не прав — подобное случается со мной довольно часто, — но у меня складывается такое впечатление, что сегодня за столом царит какое-то напряжение. — Он улыбнулся открытой, добродушной улыбкой, и слова его казались откровенными и искренними. — Или это только игра моего воображения? Вас, наверное, удивляет такое заявление, коммандер Тальбот?
— Да нет, не особенно. — Единственное, что удивляло Тальбота, почему Андропулос так долго терпел и молчал. — Вы очень наблюдательны, мистер Андропулос. Должен сказать, что я разочарован. Думал, по крайней мере, надеялся, что наша обеспокоенность не будет так бросаться в глаза.
— Обеспокоенность, капитан?
— Небольшая обеспокоенность. Пока еще не тревога. А почему бы, черт побери, вам не узнать то же, что знаем мы?
«Вот черт, — подумал Тальбот, — а ведь доктор Уикрэм прав, заявляя, что совсем немного нужно практики, чтобы ложь стала второй натурой. И потом, почему Андропулосу действительно не рассказать о том, что ему так хочется знать?»
— Вы, наверное, обратили внимание на то, что плохая погода вынудила нас прекратить работы по подъему бомбардировщика?
— Я заметил, что сейчас он находится в нескольких сотнях метров за кормой. Что это за работы? Неужели вы пытаетесь достать это ужасное оружие?
— Только одну бомбу, атомную.
— А почему только одну?
— Доктор Уикрэм, может быть, вы нам объясните?
— Конечно, конечно. Скажу все, что мне известно. У нас сейчас ситуация необыкновенно сложная, нам впервые приходится иметь дело с неизвестным. Вы, наверное, слышали, что ядерный взрыв происходит, когда достигается критическая масса урана или плутония. Мы не можем определить уровень радиации, исходящей от водородных бомб, которых — не забывайте — на борту пятнадцать. Радиоактивность в атомной бомбе, совершенно иной по своей конструкции, постоянно растет, пока не достигнет критической точки. После чего бомба взрывается. Пуф! И все. К несчастью, в результате так называемой сопутствующей детонации произойдет взрыв водородных бомб. Не буду говорить о том, что нас ждет. Обычно именно из-за этой, хорошо известной опасности водородные и атомные бомбы никогда не складируют на длительное время вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23