А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Дедюховские сказки -

Ирина Дедюхова
Снежная сказка
Работали, значит, на одной кафедре старший преподаватель Пысюк Нелли Владимировна и лаборант Жарикова. Хотя… Сложно было в отношении Жариковой употребить какой-то глагол, в особенности — «работать». Эта Жарикова вечно спала на ходу. С полураскрытым ртом. Такая романтическая бледная немочь неопределенного возраста. Возраст у таких, знаете ли, сходу не определяется. Смотришь — вроде ей двадцать восемь, а потом думаешь, а вдруг ей уже тридцать восемь?.. Может, кто дал бы Жариковой и сорок восемь, — как говорится, не жалко. Но, поскольку Жарикова была, так сказать, свободной женщиной, то есть ни разу замужем не побывала, а все какими-то надеждами бредила, то уж ей старались сорок восемь не давать все-таки. Была такая молчаливая договоренность на кафедре. Народ там больше культурный работал, не звери все же. Поэтому так и решили: не давать Жариковой сорок восемь! Решили раз и навсегда давать Жариковой где-то в интервале от двадцати восьми до тридцати восьми. Интервал, в принципе, подходящий был, каждый мог выбрать цифру под настроение.
Жарикова заполняла кафедральные табели, выдавала методички студентам, через пень-колоду печатала одним пальцем распоряжения заведующего, иногда после обеда она уходила на полдня «уточнить расписание» в первый корпус, но обычно сидела на кафедре и отвечала на звонки замороженным боязливым шепотом: «Алё? Кто это?»
Цветы поливать и чайник ставить входило в обязанности все той же Жариковой. Свои полторы тыщи она, между нами, оправдывала. Еще она постоянно что-то читала, не поднимая головы. Поэтому ни в каких склоках или брожении никогда не участвовала. За это ее, в сущности, и ценили.
Непонятно что и как их сдружило с Пысюк. На кафедре все только угорали, как Жарикова оживлялась при виде Пысюк и тащилась на максимуме для таких — ставить чайник. Что-то даже пыталась за чаем поведать Пысюк из прочитанного. Впрочем, сами понимаете, кто, собственно, может выдавать методички за полторы штуки в месяц.
Ну, а Нелька Пысюк была напротив женщиной независимой и самостоятельной. По поводу вычитанных Жариковой историй она всегда могла выдать какое-то глубокомысленное резюме, над которым Жарикова в прострации размышляла до вечера. В молодости ее все звали с душевной простотой — «Нелька». Да, так и звали: Нелька, да Нелька. А как ей за тридцатник перевалило, так стали звать Пысюк, да Пысюк. Как бы некоторое уважение в коллективе Нелька к тому времени завоевала.
Закончила она когда-то что-то такое заочное в области юриспруденции. На жизнь подрабатывала у нотариуса, с которым, по слухам, их тесно связывали не только производственные отношения. И со стародавних времен вела незначительное количество часов приписанных почему-то к этой кафедре дисциплин по трудовому законодательству. Потом стародавние времена поменяли вначале на «новые», а уже позднее — на «наше тяжелое время», но, странное дело, часов у этой Пысюк вовсе даже не убавлялось, хотя, в общем и целом, само по себе трудовое законодательство стало терять первоначальный смысл. В «новых» временах работать стало можно по любому, можно стало говорить все, что вздумается. В «наши тяжелые времена» на лекции вообще стало можно ходить с голым пупом, пирсингом, тату и фиолетовым ежиком на голове. Только вот платили за педагогические изыскания все скупее. Если вообще платили. Странно даже было говорить о каком-то трудовом законодательстве, если денег за труд по любому платили с длительными перебоями.
Кроме всех этих странностей, много еще новых дисциплин на кафедре стало появляться с прогрессивными веяниями из ректората. Преподаватели только за голову хватались, получая через флегматичную Жарикову расчасовку, в которой предлагалось за 14 лекционных часов дать студентам «основы менеджмента и маркетинга» в отдельно взятой отрасли в стране и во всем мире. Но этой кафедре повезло-таки с Нелькой Пысюк, которой было совершенно без разницы, что преподавать, она никогда не унывала! Каких только «колбасных обрезков» ей не набрасывали щедрые коллеги на закуску к ее криминальному лекционному чтиву, на судьбу она не роптала. Впрочем, все и так знали, что любую тему Пысюк незаметно для окружающих могла свести к так называемойвиктимности (что-то такое вроде бы из ст.61 УК РФ), т. е. особо актуальному современному направлению криминалистики и психологии, по которому получалось, что на самом деле все жертвы и потерпевшие различных преступных актов и правонарушений — сами во всем виноваты. Поэтому менеджмент в толковании Пысюк состоял в рациональной организации следственных мероприятий на производстве таким образом, чтобы как можно скорей выявить провоцирующее поведение наёмного персонала и прочих терпил-заказчиков. Маркетинг по Пысюк соответственно заключался в разъяснительной работе среди населения путем рекламы и наглядной агитации на счет поведения в обществе и в быту по месту жительства. Как говорится, не провоцируй — не провоцируемым будешь.
Получалось так у Нельки потому, что когда она еще была студенткой-заочницей, то жестоко и бесповоротно влюбилась в преподавателя криминалистики. Молодая потому что была, совсем зеленая. А, может, он там что-то другое у них преподавал? Неважно. Короче, с той вешней поры Нелька почему-то на любой лекции скатывалась к той давней криминалистической тематике, когда она слушала своего бородача в миленькой синенькой кофточке в обтяжечку… А в груди у нее просыпались дремавшие жизненные силы, обладающие, как известно, самой непредсказуемой виктимностью… Глубокое впечатление на всю жизнь у Нельки тогда получилось. Хотя с тем преподавателем у нее так ничего и не вышло… Как и со многими после него.
Еще со стародавних времен на кафедре все привыкли, что деньги на различные торжества, юбилеи и похороны собирает с них Пысюк. Все ей доверяли потому что. Знали, что уж чему-чему, а ихней виктимности последних лохов, с которой они скидывались, чем могли, Пысюк ни за что не поддастся. Поскольку, раз обжегшись на молоке, потом ведь и на воду дуешь, так-то.
А тут, значит, приходит эта Пысюк из профкома и сообщает, что денег нынче на Деда Мороза и Снегурку нет, поскольку Фонд социальной защиты населения не выделил денег на новогодние подарки детям. Поэтому все средства, собранные представителями разных кафедр, все профсоюзные отчисления пойдут на оплату уже заказанных на местную кондитерскую фабрику подарков.
Народонаселение кафедры тогда подумало, что пришли уже какие-то вообще небывалые времена, когда дети и к контингенту населения не относятся. А эта Пысюк сказала, что руководство Фонда социальной защиты населения проявляет особо изощренную виктимность. Так что, если их там всех придушат к чертовой матери перед самым Новым годом, то ни один уважающий себя криминалист не станет сомневаться в том, что они сами злодеев провоцировали-провоцировали и допровоцировались до ручки. До такой крепкой ручонки пролетарского возмездия.
* * *
Погоревав, за чаепитием решили однако обойтись своими силами и не заводиться от демонстративной виктимности социальных Фондов. Тем более что Виктор Дорогин у них подрабатывал этим самым Дедом Морозом в одной частной фирме, организовывавшей разные нерядовые мероприятия. У него, кстати, дома вообще лежало два комплекта костюмов: традиционного Деда Мороза и Санта Клауса для более продвинутой публики. Кстати, Снегурка у него тоже на примете была. Нормальная веселая девушка, не то, что «занудные кафедральные бабы», как он выразился. Девушка эта съездить с Витькой за труд вообще не считала. Он попросил только об этом жене не сообщать, просто заехать за девушкой в стриптиз-бар «Молодежный», где она кем-то работала.
Скрепя сердце, решили скинуться Витьке «на посошок», родители пообещали добавить от себя на дому и Снегурке, чтобы своей виктимностью ни Виктора, ни Снегурку, ни собственных деток лишний раз не раздражать.
Машину, конечно, стали опять у Пысюк цыганить. Забыла сказать, что у Пысюк была личная тачка — белая шестерка. Но выводила она ее только тогда, когда ее уже провокативно для кафедральных нужд на коленях упрашивали. У тачки был за четыре года не пройденный техосмотр потому что. Да и страховать свою водительскую ответственность Пысюк виктимно не пожелала. Что-то в этом государственном движении в пользу страховых агентов она для себя недостойное усмотрела. Вообще Пысюк всегда была очень ответственной ячейкой общества. По ее личному убеждению, конечно. Поэтому она была глубоко оскорблена решением правительства — застраховать ее ответственность на всякий пожарный случай. С другой стороны, с кем чего не бывает, верно? Но никаких разумных доводов в пользу такого страхования Пысюк слушать не желала, а на всех чаепитиях требовала, чтобы все правительство и депутаты вначале свою гражданскую ответственность, а главное, неподкупность застраховали. А такого ведь не бывает, правда? Вот из-за такой мелочи теперь вся кафедра пользовалась тачкой Пысюк украдкой, чувствуя себя правонарушителями какими-то. Но с ней вообще бесполезно было на эту тему говорить. Как об стенку горох.
Да, главное, рулила Пысюк с такой зверской виктимной рожей, что ни один инспектор ГИБДД ее вообще никогда не останавливал. Видно было по ней, что лучше ее не провоцировать, что она вполне готова ответить преступным деянием на любую ничтожную виктимность.
Ну, так вот. Собрали, значит, на кафедре все подарки в мешок, прицепили к мешку снежинки, вырезанные из прошлогодних курсовых. Потом малохольную Жарикову приставили к мешку на морозе дожидаться, пока Пысюк на своей тачке подворотнями к корпусу вывернет.
С самого начала, конечно, было у коллектива подозрение, что Жарикова тут же увяжется с Пысюк, чтобы посмотреть на Витькину Снегурку. С утра на мордочке лаборантки такая настойчивая мысль была нарисована. Так и получилось. Только Жарикова увидела тачку Пысюк, как тут же, на максимальной для таких скорости подхватила мешок и полезла вместе с ним в машину. Еще, главное, рукой из окна всем помахала! Мол, не ждите к обеду чайник ставить! И ведь уволить никак такое чудо было никак нельзя. Невозможно даже было представить, какая еще падаль на такую ставку может приползти.
Догадывалась об том же и Пысюк, поэтому не стала выталкивать Жарикову, а только лично проверила, как та закрыла дверцу машины. Тут, знаете ли, всякого можно было ожидать. Честно говоря, Жарикова уже один раз вываливалась из машины Пысюк с мешком канцтоваров на каком-то крутом повороте, когда они пост ГАИ пытались дворами объехать. Кроме того, Пысюк еще раньше подумала, что лучше будет, если и Жарикова с ними поедет. Для всех. Все-таки подозрений меньше. Жена у Виктора Дорогина была весьма ревнивой особой, однажды она даже приходила в профком с жалобами на какой-то коллективный поход в сауну. И потом все равно кто-то должен был караулить машину, пока сама Пысюк за Витькой ходить будет.
Дверь Витькиной квартиры открыла его жена. Она два раза была у них на кафедре — то ли на похоронах, то ли на юбилее. Поэтому Пысюк ее на личность знала и даже помнила, что жену у Витьки, вроде, Зиной зовут.
Но на этот раз Витькина Зина была чем-то очень расстроена, а в руках она держала объемистый бюстгальтер, расшитый сиреневыми блестками. Из-за ее широкой спины о чем-то сигналил сам Витька с хорошими сливами под заплывшими щелками глаз.
— От кого уж, дорогая, но от тебя я такой подлянки не ожидала! — заорала Витькина жена вместо приветствия. — Нашла вот этот твой лифон, еще трусы-стринги… Извини, но твои трусы я порвала в мелкие клочья. Я вообще и ваш профком к чертовой матери на клочки разнесу!
Пысюк ничего не нашлась ответить на многозначительное обещание лучшей Витькиной половины. Сам Витька показывал что-то у себя на шее. Мол, если Пысюк не признает лифчик своей собственностью, то он немедленно повесится. Вроде того. Дурацкая какая-то ситуация вырисовывалась…
— Слушай, Зин, — нерешительно промямлила Пысюк. — За лифчик и трусы ты меня, падлу, извини, конечно, сама не понимаю, как до такой виктимности опустилась, короче… м-да… Но ведь подарки же развозить надо! И к вам надо ведь, то есть к вашим детям надо заехать через час… Ты же мать все-таки!.. Должна же, как мать…
— Твою мать! — завизжала Зинаида. — Твою мать, Пысюк! И этот подлец тоже меня целый день детьми и Новым годом шантажирует! Но ты-то! Ты-то! Как ты, действительно, могла докатиться до такой виктимности! Ведь всю дорогу по эту виктимность бухтела! Пра-альна! Я так и знала, что на деле вся эта виктимность обычным бытовым блядством обернется! На! Забирай! Не жалко!
С этими словами Витькина жена выбросила на лестничную площадку, прямо под ноги окончательно ошалевшей Пысюк кафтан Деда Мороза, его шапку, его же посох и валенки, белобрысую косичку с блестками, беленькую девичью шапочку и белый, расшитый такими же, как на бюстгальтере, блестками, балахончик.
— А этот говнюк всю дорогу до самого православного Рождества дома будет сидеть! Будет картошку чистить и пеленки стирать! Так всем блядям и передай! — рявкнула Зинаида, швырнула ей прямо в лицо злополучный бюстгальтер и хлопнула дверью.
Пысюк еще некоторое время потопталась перед дверью Витькиной квартиры, но звонить все же не решилась. Собрав шмотки вместе с лифчиком, повисшим у нее на плече, она постаралась незаметно шмыгнуть к машине, поскольку чувствовала, что все население Витькиного дома прильнуло к квартирным глазкам и окнам, выходившим во двор.
— Я прямо вся в растерянности нынче, — огорченно сказала Пысюк Жариковой, вкратце описав встречу с семейством сослуживца. Потом она помолчала и одарила Жарикову очередным философским резюме: «Понятно, что в нашем паскудном городе невозможно в такой момент найти нормального мужика. Вот Витька и идет вразнос. Нарасхват он нынче. Повезло гаду! А ведь на роль Деда Мороза нужен не обычный мужик, здесь солидняк требуется, с подтекстом! Здесь мощнейшая аура и харизма личности необходимы! Витька, правду сказать, совершенно для этой цели не подходил. На безрыбье, для пьяных корпоративных вечеринок — он еще туда-сюда… У нас даже президент для такой роли не годится. Хлипкий какой-то и ненадежный. Обыкновенный, одним словом. Только на лыжах с горок кататься умеет. А в наше тяжелое время — это, согласись, неактуально. Так, блин, и ждешь от него очередного подарочка… Да-а… Если бы у меня среди этих плюгашей был подходящий мужик на примете — я бы каждый день Новогоднюю ночь отмечала! Собирала бы я тогда деньги на венки и подарки, как же! Кукиш вам всем с маслицем! Я бы тогда даже разорилась в дупель и купила бы себе… пеньюар!»
Подруги еще немного помолчали, думая об одном и том же. Потом они вздохнули и, смирившись с непостижимым устройством бытия, принялись напяливать на себя выброшенное Зинаидой барахло.
…В самую последнюю очередь Пысюк надела клочковатую бороду с усами и очки, обнаруженные в кармане кафтана. Не оборачиваясь, она строго сказала Жариковой: «Ксения, прекрати это свинство немедленно!», поскольку зеркало заднего вида показало ей вполне прогнозируемую картину: Жарикова пыталась надеть огромный чужой бюстгальтер поверх беленького балахона Снегурки.
— Это все равно не твой размер, — утешила она Жарикову, у которой от ее окрика немедленно задрожали губы и выступили слезы.
А между тем накатывали ранние зимние сумерки. Включив ближний свет, Пысюк, наконец, начала выворачивать с злополучного Витькиного двора. Вдруг при полном штиле с серого неба посыпались крупные, мохнатые снежинки, покрывая слякотную дорогу, грязные дворы и голые, ободранные деревья.
— Вот это я понимаю! Новый год! — с удовлетворением крякнула Пысюк в бороду. — Так и надо! «Все белым-бело вокруг!» — процитировала она неожиданно и, вспомнив что-то, даже притормозила. — Ксюха! Я же ни одного стишка не знаю, ни одной загадки! Помню только похабное… Зима, крестьянин, торжествуя, надел пимы на кончик… этого самого, короче. Как мы детей-то поздравлять будем?
— А я помню! — утешила ее Жарикова, ставшая почти хорошенькой в белой шапочке и шубке Снегурки. С нескрываемым сожалением перебирая блестки на бесполезном теперь бюстгальтере, она звонким, радостным голосом произнесла: «Белая береза под моим окном принакрылась снегом, словно серебром!»
— Что же, для начала хорошо! — похвалила ее Пысюк. — Постарайся вспомнить теперь про елочку, про хоровод, про то, как огоньки зажигать на елке. Что-то вроде «как у нашей елки — зеленые иголки». Нейтральное, аполитичное… Будешь мне там все подсказывать тихонько. Давай, к Терехиной первой заедем. Если что будет не так, она нас поправит и смеяться потом не будет. Она, в отличие от этой Зинки, баба не вредная.
1 2 3 4 5 6 7 8