— С ребятами. С любым, кто готов был играть.
— Эти люди с вашего корабля?
— Да, сэр. Хотя не всегда. Точно не помню.
— Подумайте и постарайтесь вспомнить, Лэнд. Потому что я проверю ваши слова, и, если вы лжете, вам сильно не поздоровится. Вы и так уже попали в довольно неприятную историю, а эти занятия азартными играми могут усугубить дело.
— Да, сэр. — Мускулы на лице Лэнда напряглись в попытке подавить страх. — Я заработал эти деньги в азартной игре. Это правда. Мне везет в таких делах...
— Это утверждаете вы. Сходите в камбуз и посмотрите, нет ли там чего-нибудь съестного для нас. Сейчас уже почти время завтрака.
Лэнд вскочил, как будто под ним распрямилась пружина, и чуть ли не бегом припустил в камбуз.
— Как ты думаешь, он говорит правду?
— Откуда мне знать? — ответил Эрик вопросом с некоторой сухостью. — Черный никогда не скажет правды белому, если может придумать что-нибудь другое. Тут ему грозит многое.
Захрипел громкоговоритель, прикрепленный к судовой переборке:
"Лейтенант Свэнн, спуститесь на ют. Вас приглашают к телефону. Телефонный звонок на юте для..."
— Возможно, это из полиции, — сказал Эрик усталым голосом. — Как фамилия этого сыщика?
— Крэм.
Действительно, из Гонолулу звонил сыщик Крэм. Он хотел, чтобы мы с Эриком дали официальные показания, связанные с обстоятельствами смерти мисс Шолто и с обнаружением ее тела.
— Он хочет поговорить с тобой, — добавил Эрик, объяснив мне суть дела.
Я взял трубку и сказал:
— У телефона Дрейк.
— Говорит Крэм. Не могли бы вы заехать в полицейское управление сегодня утром? Я хочу, чтобы вы изложили, как обстояло дело.
— Да, но сначала мне надо доложиться в транспортном отделе. Я не могу уехать отсюда без предварительного предупреждения.
— Да, я знаю об этом. Мы собираемся провести дознание сегодня же, во второй половине дня. Вам надо быть там, как и лейтенанту Свэнну.
— Мы приедем. Что-нибудь новенькое удалось узнать?
— Нет, но следователь сомневается в том, что это было самоубийство. Беда в том, что у нас нет улик. Это мог сделать любой человек, включая и саму пострадавшую. Во всем этом деле нет никакой ясности, и я не знаю, удастся ли нам его распутать. А что думаете вы по этому поводу?
— Ничего.
— Ладно, мы поговорим обо всем этом, когда вы приедете в управление. В девять часов вас устроит?
— Вполне.
Мы почти два часа обсуждали это дело в кабинете Крэма, но нисколько не продвинулись. Мисс Шолто могли убить Лэнд, Эрик, ваш покорный слуга. Джин Хэлфорд, Мэри Томпсон, доктор Саво или любой другой человек из сотни присутствовавших на вечеринке людей. Никто не мог дать полного описания своих действий. К тому же не было оснований ограничивать число возможных подозреваемых только теми, кто участвовал в вечеринке. Двери "Гонолулу-Хауза" были широко открыты для всех весь вечер.
Упрямый факт, который ставил нас в безвыходное положение, загонял в тупик любую новую версию, заключался в том, что ни у кого не было очевидной причины убивать Сью. Эрик и Мэри — вот два человека, с которыми у Сью были какие-то личные отношения, насколько мы знали, но ни тот, ни другая не подпадали под подозрение. И я не был удивлен, когда в результате дознания, как и во время нашего утреннего разговора, пришли к выводу о том, что Сьюзен покончила с собой.
Во время дознания, проводившегося скучно и нечетко, я наблюдал за Мэри. Она была единственным человеком в этой голой и душной комнате, на которой можно было без усилий остановить взгляд. По ней, конечно, было видно; что она потеряла свою подругу. Это проявлялось в желтоватой бледности кожи, страдальческой прямоте взгляда, в напряженно сжатых руках, когда она давала показания. Ее голос несколько раз прерывался, когда она описывала привычную веселость Сью, с которой резко контрастировала неожиданная и непонятная подавленность вчерашнего вечера.
— И все же я не думаю, что это была подавленность самоубийцы, — заявила Мэри. Сью очень эмоциональная, страстная натура, никогда бы не поддалась подобному... черному отчаянию. — Ее глаза потемнели от ужаса, который нарисовало воображение: податливое, скрюченное и обвисшее тело, ясное лицо отупело и посинело. Мэри, чувствовалось, было трудно говорить, и ее перестали расспрашивать.
Когда дознание закончилось, Мэри первая покинула комнату, быстро зашагала к двери. Но когда я вышел в фойе, то увидел, что она ждет меня.
— Я надеялась, что смогу поговорить с вами до того, как вы отсюда уйдете, — сказала она.
— Я собирался позвонить вам, если бы мы этого не сделали. Завтра я уезжаю.
— Уже завтра? Так быстро!
— Для меня это не очень-то быстро. Теперь от Гавайев у меня останется неприятный привкус.
— У меня тоже. Я начинаю чувствовать, что здесь ничего хорошего не может произойти. Есть что-то зловещее и бесчеловечное в этих горах и облаках, в яркой зелени моря, да и в самом климате, который слишком хорош круглый год.
— И все-таки здесь может произойти и что-то хорошее. — На меня произвели угнетающее впечатление ее слова, но я совсем не хотел сдаваться. — Если вы, например, пообедаете со мной.
— Боюсь, что не составлю вам веселую компанию. Но я бы хотела пообедать с вами.
— Думаю, что мы можем попытаться забыть обо всем этом на некоторое время. Как вы отнесетесь к предложению поехать на северный берег и там искупаться? Я смогу достать джип в транспортном отделе.
— Для этого мне надо поехать домой, переодеться, взять купальник.
Когда я за ней заехал, она уже переоделась в белое полотняное платье, повязала волосы цветным платком. Мы поехали через остров. Вдали от моря стало теплее, но в открытом джипе свистел ветер, и ее щеки раскраснелись. Воздух был пронизан светом, нежные зеленые побеги молодых ананасов на полях таили в себе обещания, стволы пальм уходили прямо к солнцу, как звонкие песни. Но по мере того как мы катили по дороге, все чаще стали встречаться на нашем пути выступы и валуны вулканического происхождения, будто бы преисподняя показала из земли свое плечо.
По взаимному согласию мы избегали говорить о смерти Сью. В общем-то мы почти и не разговаривали, экономя энергию для плаванья и бега. Возле берега не было подводных скал, о которые мог бы разбиваться прибой, и волны мощно накатывались на белый песок пляжа. На них можно было кататься, как на резвых конях. Мэри плескалась в волнах, словно дельфин. С нее слетело угнетенное настроение, и она отдалась воле своих чувств, как это делают молодые зверьки.
Когда мы устали плавать, то улеглись на чистом шершавом песке, и она вздремнула, а я смотрел на нее: на гладкие плечи, на завитушки волос цвета меда на шее, на округлые руки, на стройные загорелые ноги. Я не трогал ее и не говорил с ней, а любовался ее телом.
Только когда опять спустились сумерки, к ней вернулось безрадостное настроение. Мы шли по пляжу, от гостиницы, где пообедали. Вечерний свежий ветерок потянул с исчезающего из виду моря. Слабо различимые буруны набегали на берег и отступали, усиливая и понижая шум, напоминая по тональности грустные песни этих мест.
— Мне холодно, — произнесла Мэри. Ее слегка знобило, я это чувствовал своей рукой. — И я боюсь.
— Единственное, что вам надо, — это пропустить еще рюмочку. Или две.
— Думаю, тут не обойдешься без десятка. Но это лишь отодвинет мрачное настроение до завтра.
— Отодвинет мрачное настроение?
— Да. То, как я себя чувствую. А чувствую очень уныло, одиноко и напуганно. Мне противен этот остров, Сэм. У меня такое чувство, будто что-то ужасное должно здесь произойти.
— Что-то ужасное уже случилось, но не с вами. Эгоистично так смотреть на вещи, однако мне приходилось видеть, как умирают мужчины. Горе и жалость всегда смягчает тот факт, что это касается многих. Война наносит шрамы чувствительности каждого человека.
— Конечно же нельзя все валить на войну. Правда?
— Я излагаю свою точку зрения... Вы помните, что сказал Джин Хэлфорд о вражеских агентах на этих островах? Примерно в то время настроение Сью изменилось, а вскоре после этого она... погибла. Вполне может быть, не правда ли, что тут есть какая-то связь?
— Пожалуйста, не говорите этого. Вы меня пугаете.
Теперь мы стояли лицом друг к другу на отдаленном участке темного и пустынного пляжа. Я подошел поближе, чтобы посмотреть ей в лицо. Ее глаза потемнели, как ночное небо, а темно-красные губы напоминали глубокую и мучительную рану, вздрагивающую и вызывающую жалость.
— Чего вы боитесь? — спросил я. — Мне это непонятно. Если только вам не пришла та же мысль.
— Какая мысль?
— Мысль о том, что ее смерть связана с войной. Приходила ли вам в голову такая мысль?
— Нет, не совсем такая. Но мы работали вместе и выполняли одинаковые обязанности. Если ее убили, то кто бы ни был убийца, он может постараться убить и меня. Я знаю, что это может выглядеть по-детски, но все равно боюсь.
— Это вы уже сказали раньше, но я не вижу причин для страха. Может быть, конечно, вам известно больше, чем мне.
— Нет, я знаю не больше вашего. И в этом весь ужас положения. Вся эта история не имеет разумного объяснения.
— Ну хорошо. Если вы так боитесь, то почему бы вам не уехать с этого острова? Поезжайте в Штаты, к своим родителям. Оаху приводит в отчаяние некоторых людей, и, кажется, вы относитесь к таким людям.
— Я собираюсь уехать отсюда, — произнесла она тихо, но твердо. — К тому же не смогу работать на радиостанции без Сью. Я сегодня уже подала заявление об уходе.
— Для станции будет большим ударом потерять сразу вас обеих.
— Вы думаете, что я из тех, кто готов принести себя в жертву?
— Ничего подобного. Люди — творцы своей собственной жизни. Если Оаху вас пугает, то понятно, что вы должны отсюда уехать.
Когда мы повернули назад, дальше по берегу слева от нас раздались голоса и звуки выстрелов. Мэри подалась ко мне, я обнял ее за плечи и почувствовал нервную дрожь во всем ее теле.
— Не беспокойтесь, — успокаивал я ее. — Здесь почти каждую ночь проводятся противовоздушные тренировки.
Трассирующие пули улетали ввысь, как яркие шарики жонглера, уносясь за пределы видимости в мягком и устрашающем полете. Канонада нарастала, превращаясь в сплошную хриплую трескотню. Длинные светлые лучи прожекторов начали метаться по пустой темноте, пересекая друг друга и сплетаясь, как пальцы нервных рук.
Мэри повернулась ко мне лицом, а я тем временем обнял ее за талию.
— Поцелуйте меня, — прошептала она.
Мы стояли под зеброобразными небесами, прижавшись друг к другу, согревшись, но испытывая легкое головокружение. Выстрелы орудий и стук наших сердец слились в единый шум.

Часть вторая
Детройт
Глава 4
Через две недели, проехав пять тысяч миль, я снова встретился с Мэри. И не в результате стечения обстоятельств. Мы были знакомы всего лишь немногим больше двадцати четырех часов, но ни я, ни она не хотели прерывать это знакомство. Перед тем как расстаться той ночью на Гавайях, мы обменялись адресами и номерами телефонов.
Свою холостяцкую квартиру в Детройте я сдал своему приятелю. И когда приехал домой, поселился вместе с ним. В течение первой недели моего пребывания в Детройте внешне со мной ничего особенного не произошло, но того же нельзя было сказать о моей внутренней жизни. Я поехал повидаться со своей знакомой девушкой Сандрой, но узнал, что она отколола номер: отправилась во Флориду со своим новоиспеченным мужем, летчиком, полк которого размещался в Пенсаколе. Мысль о Мэри смягчила этот удар, и я подивился, как мало значения придал этому.
Меня вполне устраивала холостяцкая жизнь с приятелем, журналистом из утренней газеты по имени Джо Скотт. Я посиживал себе в разных уютных местечках, почитывал и выпивал. Пил я главным образом пиво по вечерам, потому что мне не надо было ни от чего убегать, я находился в своей тарелке. Я сходил на пару концертов, на одну или две вечеринки, где был среди знакомых, но не друзей. Почти все мои друзья были в армии, или в Вашингтоне, или с войсками на флоте. Но все равно было приятно побыть дома целых двадцать дней. Еще не закончилась неделя, а я уже задавал себе вопрос о том, как заставлю себя опять возвратиться на Тихий океан. Я уже стал чувствовать себя наполовину гражданским человеком.
На фоне войны смерть Сью Шолто отступила, как рассеивается ночной кошмар на следующее утро. Более ярко и более часто я вспоминал длинное коричневое тело Мэри на песке, свежесть ее губ, то, как она прижималась ко мне в последний вечер. Самое неприятное случилось со мной за день до того, как позвонила Мэри. Я поехал в Энн-Арбор, чтобы навестить жену Эрика Свэнна.
Я и так откладывал эту поездку целую неделю. И дальше тянуть не мог. Мне было неудобно перед Эриком, хотя объективных причин испытывать такое неудобство и не было. История со смертью Сью не распространилась дальше местных гавайских газет. Эрика упомянули лишь вскользь, как участника вечеринки, который давал свидетельские показания на дознании. И все же я чувствовал неловкость, которая усиливалась в свете любви этой женщины и ее верности своему мужу. Хелен Свэнн была крупная светлая блондинка, излишне эмоциональная и немного нервозная, настоящий антипод Сьюзен. Женщина типа домашней немецкой матроны, но бездетная, поэтому всю свою любовь посвятившая мужу.
— Вы видели Эрика, правда? — принялась расспрашивать она нетерпеливой скороговоркой, высказав дежурные любезности по поводу моего загара и счастливой звезды, которая привела меня назад домой. — Он мне написал об этом. Расскажите мне, здоров ли он?
— Эрик выглядел молодцом, когда я его видел в Перле, — солгал я ей. — Он был в отличной форме.
— Я этому очень рада. Вы знаете, он всегда мне пишет, что чувствует себя очень хорошо, но я ему не совсем верю. Приятно получить от вас подтверждение. Видите ли, даже если бы он заболел, ни за что не сказал мне об этом, чтобы не беспокоить меня, мой дорогой человек.
— Вы сможете сами в этом убедиться, — сказал я, думая о том, как глубоко способны заглянуть ее любящие глаза. — Его корабль возвращается в Штаты.
— Я знаю, — произнесла она, и ее мягкий рот сложился в девичью улыбку, которая уколола меня. — Он приезжает домой завтра. Вот, посмотрите.
С видом волшебницы, которая легко преодолевает время и пространство, она взяла желтую телеграмму со стола и подала, чтобы я смог прочитать:
"Благополучно возвратился в Штаты Буду дома короткий отпуск среда восемнадцатого Всегда любящий тебя Эрик".
— Правда замечательно? — воскликнула она. — Не важно, что времени у него будет мало, главное, я смогу его опять увидеть. Он приезжает завтра.
— Прекрасно, — согласился я, но мой восторг прозвучал для моих собственных ушей с ноткой неуверенности. Я сомневался в способности Эрика легко переключиться с погибшей любовницы на живую жену. С другой стороны, робкая и безотчетная любовь Хелен требовала совсем немногого. Поэтому-то, думал я, муж и изменил ей.
Я оставался у нее достаточно долго, чтобы не нарушить приличий, хотя и не смог ответить на все ее нетерпеливые вопросы и обещал, что отобедаю с ними в дни отпуска Эрика. Потом вернулся в Детройт, чтобы продолжить чтение книги и забыть о женщинах.
На следующее утро из Кливленда позвонила Мэри Томпсон. Как только я услышал ее низкий сочный голос, сразу понял, почему всю неделю оставался скучным и полусонным. Я пребывал в подавленном ожидании — подавленном страхом, что никогда ее не увижу вновь.
— Вы быстро откликнулись. Я очень рад.
— Быстро для гражданского лица. Я тоже очень рада. Сколько вы уже находитесь дома?
— Неделю.
— Хорошо проводите время?
— Спокойно. Я сразу сообразил, когда услышал ваш голос, что с большим нетерпением ждал вашего звонка.
— Очень приятно, если это правда. Вы уверены, что вам в самом деле приятно услышать меня, или говорите это в порядке любезности, как джентльмен?
— Вы знаете, что это не так. Мои чувства к вам не очень похожи на джентльменские. Когда я вас увижу?
— Ну, я сегодня опять приезжаю в Детройт. Не потому, чтобы увидеть вас, а по поводу работы.
— Опять приезжаете в Детройт? Вы хотите сказать, что были здесь и не позвонили мне?
— Я была просто проездом из Чикаго. А заехала, чтобы повидать стариков. Никаких объяснений и не требуется. И не надо, пожалуйста, такого хозяйского тона. — В ее голосе слышалась насмешка, но и некоторые стальные нотки. — Как ваша знакомя девушка?
— Слава тебе Господи, вышла замуж. А поэтому, если хотите встретиться со мной в восемь часов у "Бук-Кадиллак", мы вместе пообедаем.
— С удовольствием. До встречи. — Она повесила трубку.
Через пару часов опять зазвонил телефон, и я начал себя чувствовать, как в Перл-Харборе неделю назад, ибо на этот раз звонил Эрик из аэропорта.
— Рад, что застал тебя, — сказал он, когда мы обменялись приветствиями. — Появилось кое-что новое.
— В связи с... этим?
— Не совсем, но может быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22