Печально. Ведь он всегда праздновал Рождество дома, вместе с Джойс и Клер, так что без него будет пусто и очень грустно.
– Мне пора. – Клер встала из-за стола. – Обещала маме помочь с праздничными приготовлениями.
Люси удивленно взглянула на нее:
– А я думала, ты откажешься ей помогать после всех ваших бурных событий.
– Знаю. Но она хорошо вела себя в День благодарения и даже, ни разу не вспомнила о фирменном заливном Лонни. – Клер сняла со спинки кресла теплое шерстяное полупальто и сунула руки в рукава. – Держится из последних сил, но не заводит никаких разговоров. Так что мама заслужила награду, и я обещала ей помочь.
На черное полупальто лег длинный красный шарф.
– А еще я добилась от нее обещания никогда больше не врать насчет моих книг.
– И что же, надеешься, что она сумеет сдержать слово?
– Разумеется, нет. Но, во всяком случае, хотя бы постарается.
На этой оптимистичной ноте можно было и попрощаться. Клер повесила на плечо красную крокодиловую сумочку.
– Жду вас десятого.
Она повернулась и пошла к выходу.
На улице заметно потеплело, и снег начал таять. Свежий воздух ласково касался щек. Клер вытащила из кармана красные кожаные перчатки и, не спеша их натягивая, пошла вдоль террасы к гаражу. Каблучки сапожек мерно постукивали по черно-белым плитам. Возле итальянского ресторана она свернула направо. А если бы пошла прямо, то оказалась бы возле бара «Бэлкони». Лонни упорно уверял, что это вовсе не гей-бар, но теперь Клер было ясно, что лгал он ей и в этом – так же как и во многом другом. А она, как последняя дурочка, с готовностью верила.
Клер толкнула дверь гаража и направилась к своей машине. Мысль о Лонни уже не вбивала в сердце гвозди. Основным чувством теперь стал гнев – гнев на бывшего жениха за постоянное вранье и на саму себя за странное желание верить.
В бетонном гараже оказалось холоднее, чем на улице. Дыхание повисло перед лицом легким облачком. Клер подошла к «лексусу» и села за руль. Вообще-то если вдуматься, то сейчас уже не осталось и гнева. Разрыв с Лонни даже принес несомненную пользу: во всяком случае, заставил задуматься о собственной жизни. Наконец-то взглянуть на свои мысли и поступки со стороны. Да, через несколько месяцев ей исполнится тридцать четыре. Так сколько же можно довольствоваться отношениями, с самого начала обреченными на провал?
Вещий момент истины, которого Клер так ждала в надежде разобраться в событиях и решить проблемы, так и не наступил. Недели две назад, когда Клер складывала белье для стирки и механически поглядывала на экран телевизора, ей внезапно открылось, что на самом деле проблема была не одна. Проблем было несколько. Начиная с отдельного проживания отца, его постоянно сменяющихся подружек и ее, Клер, подсознательного стремления любой ценой угодить матери. Потому она и встречалась с мужчинами, которые вписывались в соответствующие рамки. Очень не хотелось признавать, что мать оказала решающее влияние на ее личную жизнь. Но ничего не поделаешь: именно так оно и было. А в довершение ко всем неприятностям сама Клер была настоящей наркоманкой. Да, наркоманкой любви. Она любила любовь. Это, несомненно, помогало в профессии, но очень мешало в личной жизни.
Клер тронулась с места и медленно поехала к паркомату. Ее немного смущало, что лишь в тридцать три года к ней пришло осознание деструктивных сил и определенное желание нейтрализовать их тлетворное действие.
Конечно, давно пора взять в собственные руки контроль за всем, что происходит в ее жизни. Разорвать пассивно-агрессивный круг отношений с матерью; перестать влюбляться в каждого, кто обратит на нее внимание. Все, больше никакой любви с первого взгляда. Никогда. На сей раз, решение принято серьезно, окончательно и бесповоротно. Никакой терпимости к лжецам, изменникам и притворщикам. А если когда-нибудь все-таки ей и придет в голову завязать отношения – при очень большом «если» и очень неопределенном «когда-нибудь», – то пусть мужчина считает себя вечным ее должником, да и вообще счастливчиком.
Оставался всего один день до ежегодного рождественского праздника в доме Джойс Уингейт. Клер надела старые джинсы и толстый свитер. А еще белую лыжную куртку и теплые перчатки. Ворот куртки она обвязала светло-голубым шарфом, закрывшим всю нижнюю часть лица. В этом зимнем боевом наряде Клер в течение нескольких часов ходила, лазила и прыгала вокруг дома на Уорм-Спрингс-авеню, нанося последние праздничные штрихи внешнего убранства.
После встречи с подругами за ленчем незаметно в постоянных хлопотах промелькнули две недели: пришлось выполнять данное матери обещание помочь с празднуемыми приготовлениями, и сейчас посреди холла возвышалась елка от фирмы «Дуглас» – двенадцать футов душистой хвои, украшенной старинными игрушками, красными бантами и золотыми фонариками. Все до одной комнаты первого этажа преобразились до не узнаваемости: зеленые ветки, медные подсвечники, маленькие вертепы и даже уникальная коллекция щипцов для орехов – все пошло в ход. Рождественский фарфор от «Споуд» и хрусталь от «Уотерфорд» подвергались тщательной инспекции и чистке, а белоснежные безупречно отглаженные праздничные скатерти терпеливо ждали своего часа в багажнике «лексуса».
Пару дней назад Леонард простудили, а потому Клер и Джойс настояли, чтобы он не выходил на улицу и уж тем более оставил все работы в саду. Вместо этого больному поручили полировать столовое серебро и украшать дубовые перила гирляндами из веток и красного бархата.
Вот потому-то Клер и оказалась на улице. Всякий раз, когда она заскакивала в дом, чтобы выпить чашечку кофе или просто погреться, Леонард начинал суетиться и убеждать ее, что вполне здоров и в состоянии сам развесить на кустах гирлянды и украсить фасад лампочками. Возможно, так оно и было, но рисковать в его возрасте не стоило: меньше всего на свете Клер хотелось, чтобы простуда Лео перешла в пневмонию.
Работа на улице не была ни сложной, ни тяжелой, но до скуки однообразной. Большой дом сиял вереницами огней. Иллюминация сверкала над дверью, вдоль козырька крыльца и вокруг внушительных каменных колонн. Возле дома красовались два оленя, каждый высотой в пять футов, а вдоль главной дорожки на деревьях висели конфеты в золотистых фантиках.
Клер передвинула лестницу к последнему кусту и размотала последнюю электрическую гирлянду. Оставалось лишь художественно развесить вот эти лампочки – и все, дело сделано. Можно будет поехать домой, залезть в горячую ванну и наслаждаться теплом до тех пор, пока не сморщится кожа.
Солнышко сочувственно освещало долину, и воздух нагрелся до нуля градусов. По сравнению со вчерашними минус тремя крошечное повышение температуры казалось заметным. Клер забралась на лестницу и обернула гирлянду вокруг вершины высокого густого куста – около восьми футов от земли. Удивительно, но Леонард знал и научные – латинские, – и общепринятые названия всех растений в саду. В этом отношении с ним никто не мог сравниться.
Замерзшая листва сухо, неприветливо шуршала по рукавам куртки, а окоченевшие пальцы на ногах уже час назад скрючились, пытаясь согреться. Щеки Клер давно потеряли чувствительность, но руки в теплых, с меховой подкладкой перчатках пока еще служили ей верой и правдой. Она наклонилась и почти легла на куст, чтобы пропустить гирлянду с противоположной стороны, и вдруг почувствовала, как из кармана выскользнул сотовый телефон. Клер попыталась его подхватить, но не успела: тонкая пластинка исчезла среди веток.
– Черт! – Она отважно нырнула в глубину куста и заметила серебряный отсвет. Раздвинула густой куст, но от неосторожного движения телефон скользнул глубже, в самую середину. Клер наклонилась еще ниже, перегнулась через верхнюю площадку лестницы и попыталась дотянуться как можно дальше. Кончики пальцев коснулись телефона. Однако вредное чудо информационных технологий явно решило поиграть с ней в прятки и провалилось вниз, исчезнув среди сухой листвы. Клер вылезла из куста и краем глаза заметила, что за угол дома сворачивает машина. Но когда ей, наконец, удалось повернуться, машина уже исчезла. Наверное, цветочник приехал пораньше, решила она. К празднику были заказаны гиацинты, галантусы, сенполии, нарциссы, крокусы и амариллисы.
Клер обошла куст и раздвинула ветки со стороны дома. Замерзшие стебли касались лица, напомнив ей о пауках. Впервые за сегодняшний день Клер была благодарна холоду. Летом она скорее отправилась бы за новым телефоном, чем рискнула столкнуться лицом к лицу с отвратительными созданиями, а уж тем более ощутить в волосах их цепкие лапки.
– Эй, Белоснежка!
Клер выпрямилась и обернулась так резко, что едва не потеряла равновесие. По дорожке неторопливо шагал Себастьян Вон. Солнце запуталось в его светлых волосах, и от золотых лучей вокруг головы возникло сияние, очень похожее на нимб. Однако джинсы, черная куртка, а главное, улыбка решительно развенчивали впечатление святости.
– Когда же ты приехал? – удивилась Клер, вылезая из-за огромного куста.
– Да вот только что. И как только въехал на дорожку, сразу увидел симпатичную попу.
Клер нахмурилась.
– А Леонард ничего не говорил о твоем приезде. – Ей вдруг вспомнился поцелуй в темном саду, как оказалось, прощальный. Воспоминание заставило ее покраснеть, не смотря на холод.
– А он и сам не знал, пока я не приземлился в Бойсе час назад.
При каждом дыхании изо рта вылетало облачко пара – Клер снова подумала о комиксах. Себастьян вытащил из кармана голую, без перчатки, руку и протянул в сторону Клер.
Она отшатнулась и схватила его за запястье.
– Что ты делаешь?
В зеленых глазах появилась улыбка.
– А как, по-твоему, что я собирался сделать!
Внезапно воображение с пугающей ясностью нарисовало все, что он делал на дне рождения Леонарда. Но еще явственнее вспомнился Клер ее собственный ответ. А самое неприятное заключалось в том, что ей и сейчас очень хотелось снова испытать те же чувства, которые так коварно, без намека и предупреждения, захватили ее в тот вечем. Ей хотелось того, чего хочет любая женщина, – желать самой и чувствовать себя желанной.
– От тебя можно ожидать чего угодно.
Себастьян вынул из волос Клер запутавшуюся в них веточку и показал ей.
– А ты покраснела.
– Это от мороза. – Самое удобное – свалить все на погоду. Клер убрала руку и на шаг отступила. Прежней Клер Уингейт для достойной самооценки непременно требовалось мужское внимание. Однако новая, умная и уверенная в себе Клер прекрасно чувствовала себя и без допинга.
– Почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное? Например, набрать мой номер. То есть номер моего сотового.
– Зачем?
Она ткнула пальцем через плечо.
– Потому что я уронила его вон туда и не могу найти.
Себастьян усмехнулся и снял с пояса телефон.
– Говори номер.
Клер назвала цифры, и через секунду из куста раздалась знакомая мелодия: «Не играй с моим сердцем».
– У тебя рингтон от «Блэк Айд Пис»? – удивился Себастьян.
Клер пожала плечами и снова нырнула в заросли.
– Это мой новый девиз. – Она раздвинула ветки и увидела пропажу.
– Можно ли из этого сделать вывод, что ты наконец-то пережила разрыв с женихом-геем?
Она больше не любила Лонни. Потянувшись изо всех сил, Клер схватила телефон.
– Есть! – тихо торжествуя, она выбралась на свободу.
Повернулась, неожиданно наткнулась на Себастьяна и едва не упала. Он крепко схватил ее за плечи, чтобы удержать. Перед глазами мелькнула молния на черной куртке. Клер подняла голову и увидела сначала шею и подбородок, потом губы и наконец глаза. Они очень внимательно смотрели на нее сверху вниз.
– А что здесь делаешь ты? – поинтересовался Себастьян. Не отпуская Клер, он еще крепче сжал ее плечи и немного приподнял так, что ей пришлось встать на цыпочки. Зеленые глаза оказались еще ближе. – Кроме того, что рыскаешь по кустам в поисках телефона?
– Готовлю рождественскую иллюминацию. – Теперь можно было сделать шаг назад и попытаться освободиться.
Взгляд Себастьяна остановился на ее замерзших губах.
– Здесь холоднее, чем на дне колодца.
Да, освободиться было можно, но Клер почему-то этого не делала.
– А ты когда-нибудь бывал на дне колодца?
Он покачал головой.
– Тогда откуда знаешь, что там холодно?
– Это все знают. Темно, холодно и сыро. Потому так и говорят. Общепринятое сравнение.
Голос постепенно затих, остались лишь белые облачка дыхания. Себастьян заглянул в глаза Клер и нахмурился.
– Ты всегда все понимала слишком прямолинейно.
Потом наконец-то убрал с ее плеч руки и показал на гирлянду:
– Помощь нужна?
– Твоя?
– А разве здесь есть кто-нибудь еще?
Руки Клер замерзли, а ноги совсем окоченели, и, казалось, превратились в ледышки. Вдвоем, конечно, они закончат все быстрее. А значит, попасть домой и наконец-то согреться удастся не через полчаса, а уже спустя десять минут.
– И каков же тайный мотив?
Себастьян усмехнулся и легко забрался на лестницу.
– Честно говоря, пока еще не знаю. – Он ловко ухватил гирлянду и несколько раз обернул вокруг верхних веток. С его ростом и длинными руками удавалось дотянуться довольно далеко, так что часто спускаться было не нужно. – Но скоро обязательно придумаю.
Придумал через пятнадцать минут.
– Вот. Мой любимый напиток. – Себастьян протянул Клер большую кружку какао. Он уговорил ее вместе пойти в дом отца и теперь с некоторым удивлением спрашивал себя, зачем это сделал. Себастьян не стал бы утверждать, что общество Клер сулило ему безоблачное счастье. – А еще обожаю маленькие хрустящие сухарики.
Клер сделала несколько глотков и подняла на него свои светло-голубые глаза. И в этот момент Себастьян ясно понял, зачем привел ее сюда, зачем уговорил снять куртку, почти силой заставив расстаться с привычной одеждой, словно улитку с родным домиком. Не то чтобы открытие доставило ему радость, но трудно было отрицать, что в последние месяцы он часто думал о Клер. Размышляя, Себастьян налил какао и себе. Да, по каким-то необъяснимым причинам мысли сами собой упрямо возвращались к неожиданно ворвавшемуся в его жизнь образу.
– Вкусно, – оценила Клер и опустила кружку. Себастьян смотрел, как она слизывает с верхней губы шоколадную пенку. Простое, непосредственное движение отдалось болью вожделения.
– Ты приехал на Рождество?
Да, Клер Уингейт притягивала его, словно магнитом. Причем совсем не по-дружески. Себастьяну почему-то очень захотелось самому слизать пенку с этих восхитительных пухлых губок.
– Честно говоря, я не собирался приезжать. Был в Денвере и сегодня утром позвонил отцу. Он раскашлялся и расчихался прямо в трубку. Вот я и поменял билет и вместо Сиэтла прилетел в Бойсе.
– Леонард простудился.
Да, его влекло к Клер, физически влекло. Но и все, низких чувств. Он мечтал о красивом теле. Как жаль, что она не относилась к числу тех женщин, которые с удовольствием соглашаются на несколько интимных встреч без взаимных обязательств.
– По телефону мне показалось, что он задыхается, – добавил Себастьян. О том, как испугало его состояние отца, он не хотел сейчас вспоминать. Вон тут же позвонил в авиакомпанию и поменял рейс. И все два часа пути прокручивал в голове разнообразные сценарии. Один страшнее другого. Так что к концу полета в горле прочно застрял комок, а воображение рисовало гробы различных видов. Состояние тем более странное, что, как правило, опытный журналист не склонен к панике.
– Однако, судя по всему, я несколько преувеличил опасность. Когда позвонил из аэропорта Бойсе, отец сказал, что полирует серебро в кухне твоей матушки и злится на вынужденное безделье. Обиделся на вас за то, что заперли его в доме, как ребенка. А еще больше обиделся на меня: слишком часто звоню и проверяю.
Клер улыбнулась испачканными какао соблазнительными губами и прислонилась бедром к кухонной консоли.
– Это замечательно, что ты о нем беспокоишься. Леонард знает, что ты уже здесь?
– Нет. Я еще не заходил в большой дом. Слишком увлекся видом торчащей из куста симпатичной пятой точки. – Себастьян скорее готов был насмехаться над собой, чем признать, что на самом деле чувствовал себя по-дурацки. Наверное, то же самое испытывает страдающая паранойей старуха. – Но отец уже наверняка увидел арендованную машину и придет, как только освободится.
– А что ты делал в Денвере?
– Вчера вечером выступал в Боулдере, в Университете Колорадо.
Клер удивленно подняла брови и осторожно подула на все еще горячее какао.
– И о чем же ты говорил?
– О роли журналистики в военное время.
На нежную, розовую от холода щеку упала темная прядь.
– Здорово! – восхищенно произнесла Клер и сделала еще один глоток.
– Да, это действительно интересная тема.
Себастьян поправил непослушную прядку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Мне пора. – Клер встала из-за стола. – Обещала маме помочь с праздничными приготовлениями.
Люси удивленно взглянула на нее:
– А я думала, ты откажешься ей помогать после всех ваших бурных событий.
– Знаю. Но она хорошо вела себя в День благодарения и даже, ни разу не вспомнила о фирменном заливном Лонни. – Клер сняла со спинки кресла теплое шерстяное полупальто и сунула руки в рукава. – Держится из последних сил, но не заводит никаких разговоров. Так что мама заслужила награду, и я обещала ей помочь.
На черное полупальто лег длинный красный шарф.
– А еще я добилась от нее обещания никогда больше не врать насчет моих книг.
– И что же, надеешься, что она сумеет сдержать слово?
– Разумеется, нет. Но, во всяком случае, хотя бы постарается.
На этой оптимистичной ноте можно было и попрощаться. Клер повесила на плечо красную крокодиловую сумочку.
– Жду вас десятого.
Она повернулась и пошла к выходу.
На улице заметно потеплело, и снег начал таять. Свежий воздух ласково касался щек. Клер вытащила из кармана красные кожаные перчатки и, не спеша их натягивая, пошла вдоль террасы к гаражу. Каблучки сапожек мерно постукивали по черно-белым плитам. Возле итальянского ресторана она свернула направо. А если бы пошла прямо, то оказалась бы возле бара «Бэлкони». Лонни упорно уверял, что это вовсе не гей-бар, но теперь Клер было ясно, что лгал он ей и в этом – так же как и во многом другом. А она, как последняя дурочка, с готовностью верила.
Клер толкнула дверь гаража и направилась к своей машине. Мысль о Лонни уже не вбивала в сердце гвозди. Основным чувством теперь стал гнев – гнев на бывшего жениха за постоянное вранье и на саму себя за странное желание верить.
В бетонном гараже оказалось холоднее, чем на улице. Дыхание повисло перед лицом легким облачком. Клер подошла к «лексусу» и села за руль. Вообще-то если вдуматься, то сейчас уже не осталось и гнева. Разрыв с Лонни даже принес несомненную пользу: во всяком случае, заставил задуматься о собственной жизни. Наконец-то взглянуть на свои мысли и поступки со стороны. Да, через несколько месяцев ей исполнится тридцать четыре. Так сколько же можно довольствоваться отношениями, с самого начала обреченными на провал?
Вещий момент истины, которого Клер так ждала в надежде разобраться в событиях и решить проблемы, так и не наступил. Недели две назад, когда Клер складывала белье для стирки и механически поглядывала на экран телевизора, ей внезапно открылось, что на самом деле проблема была не одна. Проблем было несколько. Начиная с отдельного проживания отца, его постоянно сменяющихся подружек и ее, Клер, подсознательного стремления любой ценой угодить матери. Потому она и встречалась с мужчинами, которые вписывались в соответствующие рамки. Очень не хотелось признавать, что мать оказала решающее влияние на ее личную жизнь. Но ничего не поделаешь: именно так оно и было. А в довершение ко всем неприятностям сама Клер была настоящей наркоманкой. Да, наркоманкой любви. Она любила любовь. Это, несомненно, помогало в профессии, но очень мешало в личной жизни.
Клер тронулась с места и медленно поехала к паркомату. Ее немного смущало, что лишь в тридцать три года к ней пришло осознание деструктивных сил и определенное желание нейтрализовать их тлетворное действие.
Конечно, давно пора взять в собственные руки контроль за всем, что происходит в ее жизни. Разорвать пассивно-агрессивный круг отношений с матерью; перестать влюбляться в каждого, кто обратит на нее внимание. Все, больше никакой любви с первого взгляда. Никогда. На сей раз, решение принято серьезно, окончательно и бесповоротно. Никакой терпимости к лжецам, изменникам и притворщикам. А если когда-нибудь все-таки ей и придет в голову завязать отношения – при очень большом «если» и очень неопределенном «когда-нибудь», – то пусть мужчина считает себя вечным ее должником, да и вообще счастливчиком.
Оставался всего один день до ежегодного рождественского праздника в доме Джойс Уингейт. Клер надела старые джинсы и толстый свитер. А еще белую лыжную куртку и теплые перчатки. Ворот куртки она обвязала светло-голубым шарфом, закрывшим всю нижнюю часть лица. В этом зимнем боевом наряде Клер в течение нескольких часов ходила, лазила и прыгала вокруг дома на Уорм-Спрингс-авеню, нанося последние праздничные штрихи внешнего убранства.
После встречи с подругами за ленчем незаметно в постоянных хлопотах промелькнули две недели: пришлось выполнять данное матери обещание помочь с празднуемыми приготовлениями, и сейчас посреди холла возвышалась елка от фирмы «Дуглас» – двенадцать футов душистой хвои, украшенной старинными игрушками, красными бантами и золотыми фонариками. Все до одной комнаты первого этажа преобразились до не узнаваемости: зеленые ветки, медные подсвечники, маленькие вертепы и даже уникальная коллекция щипцов для орехов – все пошло в ход. Рождественский фарфор от «Споуд» и хрусталь от «Уотерфорд» подвергались тщательной инспекции и чистке, а белоснежные безупречно отглаженные праздничные скатерти терпеливо ждали своего часа в багажнике «лексуса».
Пару дней назад Леонард простудили, а потому Клер и Джойс настояли, чтобы он не выходил на улицу и уж тем более оставил все работы в саду. Вместо этого больному поручили полировать столовое серебро и украшать дубовые перила гирляндами из веток и красного бархата.
Вот потому-то Клер и оказалась на улице. Всякий раз, когда она заскакивала в дом, чтобы выпить чашечку кофе или просто погреться, Леонард начинал суетиться и убеждать ее, что вполне здоров и в состоянии сам развесить на кустах гирлянды и украсить фасад лампочками. Возможно, так оно и было, но рисковать в его возрасте не стоило: меньше всего на свете Клер хотелось, чтобы простуда Лео перешла в пневмонию.
Работа на улице не была ни сложной, ни тяжелой, но до скуки однообразной. Большой дом сиял вереницами огней. Иллюминация сверкала над дверью, вдоль козырька крыльца и вокруг внушительных каменных колонн. Возле дома красовались два оленя, каждый высотой в пять футов, а вдоль главной дорожки на деревьях висели конфеты в золотистых фантиках.
Клер передвинула лестницу к последнему кусту и размотала последнюю электрическую гирлянду. Оставалось лишь художественно развесить вот эти лампочки – и все, дело сделано. Можно будет поехать домой, залезть в горячую ванну и наслаждаться теплом до тех пор, пока не сморщится кожа.
Солнышко сочувственно освещало долину, и воздух нагрелся до нуля градусов. По сравнению со вчерашними минус тремя крошечное повышение температуры казалось заметным. Клер забралась на лестницу и обернула гирлянду вокруг вершины высокого густого куста – около восьми футов от земли. Удивительно, но Леонард знал и научные – латинские, – и общепринятые названия всех растений в саду. В этом отношении с ним никто не мог сравниться.
Замерзшая листва сухо, неприветливо шуршала по рукавам куртки, а окоченевшие пальцы на ногах уже час назад скрючились, пытаясь согреться. Щеки Клер давно потеряли чувствительность, но руки в теплых, с меховой подкладкой перчатках пока еще служили ей верой и правдой. Она наклонилась и почти легла на куст, чтобы пропустить гирлянду с противоположной стороны, и вдруг почувствовала, как из кармана выскользнул сотовый телефон. Клер попыталась его подхватить, но не успела: тонкая пластинка исчезла среди веток.
– Черт! – Она отважно нырнула в глубину куста и заметила серебряный отсвет. Раздвинула густой куст, но от неосторожного движения телефон скользнул глубже, в самую середину. Клер наклонилась еще ниже, перегнулась через верхнюю площадку лестницы и попыталась дотянуться как можно дальше. Кончики пальцев коснулись телефона. Однако вредное чудо информационных технологий явно решило поиграть с ней в прятки и провалилось вниз, исчезнув среди сухой листвы. Клер вылезла из куста и краем глаза заметила, что за угол дома сворачивает машина. Но когда ей, наконец, удалось повернуться, машина уже исчезла. Наверное, цветочник приехал пораньше, решила она. К празднику были заказаны гиацинты, галантусы, сенполии, нарциссы, крокусы и амариллисы.
Клер обошла куст и раздвинула ветки со стороны дома. Замерзшие стебли касались лица, напомнив ей о пауках. Впервые за сегодняшний день Клер была благодарна холоду. Летом она скорее отправилась бы за новым телефоном, чем рискнула столкнуться лицом к лицу с отвратительными созданиями, а уж тем более ощутить в волосах их цепкие лапки.
– Эй, Белоснежка!
Клер выпрямилась и обернулась так резко, что едва не потеряла равновесие. По дорожке неторопливо шагал Себастьян Вон. Солнце запуталось в его светлых волосах, и от золотых лучей вокруг головы возникло сияние, очень похожее на нимб. Однако джинсы, черная куртка, а главное, улыбка решительно развенчивали впечатление святости.
– Когда же ты приехал? – удивилась Клер, вылезая из-за огромного куста.
– Да вот только что. И как только въехал на дорожку, сразу увидел симпатичную попу.
Клер нахмурилась.
– А Леонард ничего не говорил о твоем приезде. – Ей вдруг вспомнился поцелуй в темном саду, как оказалось, прощальный. Воспоминание заставило ее покраснеть, не смотря на холод.
– А он и сам не знал, пока я не приземлился в Бойсе час назад.
При каждом дыхании изо рта вылетало облачко пара – Клер снова подумала о комиксах. Себастьян вытащил из кармана голую, без перчатки, руку и протянул в сторону Клер.
Она отшатнулась и схватила его за запястье.
– Что ты делаешь?
В зеленых глазах появилась улыбка.
– А как, по-твоему, что я собирался сделать!
Внезапно воображение с пугающей ясностью нарисовало все, что он делал на дне рождения Леонарда. Но еще явственнее вспомнился Клер ее собственный ответ. А самое неприятное заключалось в том, что ей и сейчас очень хотелось снова испытать те же чувства, которые так коварно, без намека и предупреждения, захватили ее в тот вечем. Ей хотелось того, чего хочет любая женщина, – желать самой и чувствовать себя желанной.
– От тебя можно ожидать чего угодно.
Себастьян вынул из волос Клер запутавшуюся в них веточку и показал ей.
– А ты покраснела.
– Это от мороза. – Самое удобное – свалить все на погоду. Клер убрала руку и на шаг отступила. Прежней Клер Уингейт для достойной самооценки непременно требовалось мужское внимание. Однако новая, умная и уверенная в себе Клер прекрасно чувствовала себя и без допинга.
– Почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное? Например, набрать мой номер. То есть номер моего сотового.
– Зачем?
Она ткнула пальцем через плечо.
– Потому что я уронила его вон туда и не могу найти.
Себастьян усмехнулся и снял с пояса телефон.
– Говори номер.
Клер назвала цифры, и через секунду из куста раздалась знакомая мелодия: «Не играй с моим сердцем».
– У тебя рингтон от «Блэк Айд Пис»? – удивился Себастьян.
Клер пожала плечами и снова нырнула в заросли.
– Это мой новый девиз. – Она раздвинула ветки и увидела пропажу.
– Можно ли из этого сделать вывод, что ты наконец-то пережила разрыв с женихом-геем?
Она больше не любила Лонни. Потянувшись изо всех сил, Клер схватила телефон.
– Есть! – тихо торжествуя, она выбралась на свободу.
Повернулась, неожиданно наткнулась на Себастьяна и едва не упала. Он крепко схватил ее за плечи, чтобы удержать. Перед глазами мелькнула молния на черной куртке. Клер подняла голову и увидела сначала шею и подбородок, потом губы и наконец глаза. Они очень внимательно смотрели на нее сверху вниз.
– А что здесь делаешь ты? – поинтересовался Себастьян. Не отпуская Клер, он еще крепче сжал ее плечи и немного приподнял так, что ей пришлось встать на цыпочки. Зеленые глаза оказались еще ближе. – Кроме того, что рыскаешь по кустам в поисках телефона?
– Готовлю рождественскую иллюминацию. – Теперь можно было сделать шаг назад и попытаться освободиться.
Взгляд Себастьяна остановился на ее замерзших губах.
– Здесь холоднее, чем на дне колодца.
Да, освободиться было можно, но Клер почему-то этого не делала.
– А ты когда-нибудь бывал на дне колодца?
Он покачал головой.
– Тогда откуда знаешь, что там холодно?
– Это все знают. Темно, холодно и сыро. Потому так и говорят. Общепринятое сравнение.
Голос постепенно затих, остались лишь белые облачка дыхания. Себастьян заглянул в глаза Клер и нахмурился.
– Ты всегда все понимала слишком прямолинейно.
Потом наконец-то убрал с ее плеч руки и показал на гирлянду:
– Помощь нужна?
– Твоя?
– А разве здесь есть кто-нибудь еще?
Руки Клер замерзли, а ноги совсем окоченели, и, казалось, превратились в ледышки. Вдвоем, конечно, они закончат все быстрее. А значит, попасть домой и наконец-то согреться удастся не через полчаса, а уже спустя десять минут.
– И каков же тайный мотив?
Себастьян усмехнулся и легко забрался на лестницу.
– Честно говоря, пока еще не знаю. – Он ловко ухватил гирлянду и несколько раз обернул вокруг верхних веток. С его ростом и длинными руками удавалось дотянуться довольно далеко, так что часто спускаться было не нужно. – Но скоро обязательно придумаю.
Придумал через пятнадцать минут.
– Вот. Мой любимый напиток. – Себастьян протянул Клер большую кружку какао. Он уговорил ее вместе пойти в дом отца и теперь с некоторым удивлением спрашивал себя, зачем это сделал. Себастьян не стал бы утверждать, что общество Клер сулило ему безоблачное счастье. – А еще обожаю маленькие хрустящие сухарики.
Клер сделала несколько глотков и подняла на него свои светло-голубые глаза. И в этот момент Себастьян ясно понял, зачем привел ее сюда, зачем уговорил снять куртку, почти силой заставив расстаться с привычной одеждой, словно улитку с родным домиком. Не то чтобы открытие доставило ему радость, но трудно было отрицать, что в последние месяцы он часто думал о Клер. Размышляя, Себастьян налил какао и себе. Да, по каким-то необъяснимым причинам мысли сами собой упрямо возвращались к неожиданно ворвавшемуся в его жизнь образу.
– Вкусно, – оценила Клер и опустила кружку. Себастьян смотрел, как она слизывает с верхней губы шоколадную пенку. Простое, непосредственное движение отдалось болью вожделения.
– Ты приехал на Рождество?
Да, Клер Уингейт притягивала его, словно магнитом. Причем совсем не по-дружески. Себастьяну почему-то очень захотелось самому слизать пенку с этих восхитительных пухлых губок.
– Честно говоря, я не собирался приезжать. Был в Денвере и сегодня утром позвонил отцу. Он раскашлялся и расчихался прямо в трубку. Вот я и поменял билет и вместо Сиэтла прилетел в Бойсе.
– Леонард простудился.
Да, его влекло к Клер, физически влекло. Но и все, низких чувств. Он мечтал о красивом теле. Как жаль, что она не относилась к числу тех женщин, которые с удовольствием соглашаются на несколько интимных встреч без взаимных обязательств.
– По телефону мне показалось, что он задыхается, – добавил Себастьян. О том, как испугало его состояние отца, он не хотел сейчас вспоминать. Вон тут же позвонил в авиакомпанию и поменял рейс. И все два часа пути прокручивал в голове разнообразные сценарии. Один страшнее другого. Так что к концу полета в горле прочно застрял комок, а воображение рисовало гробы различных видов. Состояние тем более странное, что, как правило, опытный журналист не склонен к панике.
– Однако, судя по всему, я несколько преувеличил опасность. Когда позвонил из аэропорта Бойсе, отец сказал, что полирует серебро в кухне твоей матушки и злится на вынужденное безделье. Обиделся на вас за то, что заперли его в доме, как ребенка. А еще больше обиделся на меня: слишком часто звоню и проверяю.
Клер улыбнулась испачканными какао соблазнительными губами и прислонилась бедром к кухонной консоли.
– Это замечательно, что ты о нем беспокоишься. Леонард знает, что ты уже здесь?
– Нет. Я еще не заходил в большой дом. Слишком увлекся видом торчащей из куста симпатичной пятой точки. – Себастьян скорее готов был насмехаться над собой, чем признать, что на самом деле чувствовал себя по-дурацки. Наверное, то же самое испытывает страдающая паранойей старуха. – Но отец уже наверняка увидел арендованную машину и придет, как только освободится.
– А что ты делал в Денвере?
– Вчера вечером выступал в Боулдере, в Университете Колорадо.
Клер удивленно подняла брови и осторожно подула на все еще горячее какао.
– И о чем же ты говорил?
– О роли журналистики в военное время.
На нежную, розовую от холода щеку упала темная прядь.
– Здорово! – восхищенно произнесла Клер и сделала еще один глоток.
– Да, это действительно интересная тема.
Себастьян поправил непослушную прядку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30