Словно не было другого места и другого времени. Клер глубоко вздохнула. Наверное, потому, что раньше просто было некогда плакать – удавалось все время находить дела. Волнения по поводу теста на ВИЧ и приготовления к юбилею Леонарда отнимали моральные и физические силы и требовали немало времени. И вот теперь, когда волнения и заботы отступили, случился нервный срыв.
Совсем не вовремя и некстати.
Клер почувствовала за спиной присутствие Себастьяна, Вон стоял не вплотную, но так близко, что ощущалось тепло его сильного тела.
– Ты плачешь?
– Нет.
– Плачешь.
– Извини, но мне хотелось бы побыть одной.
Разумеется, Себастьян никуда не ушел. Вместо этого он положил руки на ее голые плечи.
– Не плачь, Клер.
– Хорошо, не буду. – Она стерла со щек ручейки. – Все в порядке. Можешь идти к гостям. Лео, наверное, волнуется.
– Во-первых, не все в порядке, а во-вторых, Лео прекрасно знает, что я уже большой мальчик и не потеряюсь в густом саду твоей мамы. – Себастьян провел теплыми ладонями по голым рукам Клер. – Не стоит плакать из-за того, кто недостоин слез замечательной девушки.
Клер посмотрела вниз, на ноги. В темноте смутно виднелся яркий лак на ногтях.
– Я понимаю, тебе кажется, что ситуация не столь трагична, чтобы так переживать. Но ведь я любила Лонни. Видела в нем того самого человека, с которым можно провести всю оставшуюся жизнь. У нас было так много общего. – Слеза скатилась по щеке и упала на грудь.
– Но не секс.
Да, кроме близости. Но ведь не все определяется сексом. Лонни всегда поддерживал меня в работе, да и вообще мы постоянно заботились друг о друге.
Большие теплые ладони скользнули вверх, к плечам.
– Секс важен, Клер.
– Согласна. И все-таки не он определяет суть отношений. – Себастьян презрительно фыркнул, но Клер сделала вид, будто не заметила его реакции. – Мы собирались провести медовый месяц в Риме, чтобы я могла собрать материал для новой книги. А теперь все пропало. Чувствую себя глупо и… странно. – Она замолчала и снова провела рукой по щеке. – Как можно любить кого-то сегодня и вдруг завтра разлюбить? Если бы знать…
Себастьян повернул ее к себе и бережно сжал лицо обеими руками.
– Не плачь, – повторил он и большими пальцами провел по щекам, стирая влажные дорожки.
Отдаленный стрекот кузнечиков вторил тихому голосу Дасти Спрингфилд. Из колонок доносилась мягкая мелодия «Сына проповедника». Сквозь туман Клер посмотрела в темные глаза.
– Ничего, через минуту я приду в себя, – соврала она.
Себастьян склонился ниже. Легкое прикосновение губ почти остановило дыхание Клер.
– Тсс, – прошептал он в уголок ее рта. Руки Себастьяна скользнули на затылок, и пальцы погрузились в волосы Клер. Мягкие нежные поцелуи согрели ее щеки, виски, лоб.
– Никогда больше не плачь.
Вряд ли бы ей это удалось – даже при огромном желании. Дасти пела о единственном на свете парне, который мог бы научить ее любви, а в это время в груди Клер обосновался комок. Да так прочно, что едва не лишил дыхания.
Себастьян поцеловал ее в нос и прошептал над ухом:
– Нужно найти что-то новое и думать о предстоящих впечатлениях.
Он нежно запрокинул ее голову, и губы Клер сами собой приоткрылись.
– Ну, например, о забытых объятиях сильного мужчины, способного дать радость женщине.
Клер положила ладони на полосатую рубашку и почувствовала тепло кожи, и прочность мускулатуры. Поцелуи Себастьяна? А может, и темный сад, и нежность, и аромат теплых губ всего лишь сон?
– Нет, – с отчаянием в голосе возразила она. – Я помню.
– А, по-моему, забыла. – Губы снова прижались к губам, а потом слегка отстранились, – Неплохо, если бы тебе кое-что напомнил тот, кто умеет ловко пользоваться собственной вилкой для солений.
– Хотелось бы, чтобы глупые образы не задерживались в твоей памяти надолго, – пробормотала Клер, преодолевая сопротивление мыслей и слов.
– Почему же? Очень яркое сравнение. Хотя я с трудом представляю, какую именно пользу способно принести орудие размером с вилку для солений.
Его губы приоткрылись, и язык дерзко проник в рот Клер. Принес привкус виски и еще чего-то и в самом деле почти забытого. Того, чего она давным-давно не чувствовала. Желания. Вожделения, горячего и заразительного, направленного прямо и непосредственно на нее. Наверное, ей следовало встревожиться. И Клер действительно встревожилась. Заволновалась. Но вкус во рту оказался очень приятным. Сладким, соблазнительным, богатым, новым. Он разлился по всему телу, проник в самые дальние уголки, согрел мучительные пустоты.
Окружающая действительность отхлынула, словно волна во время отлива. Гости. Стрекот кузнечиков. Голос Дасти Спрингфилд. Мысли о Лонни.
Себастьян был прав. Оказывается, она действительно забыла, какими могут быть поцелуи мужчины. Больше того, даже не могла вспомнить, когда губы дарили ей подобное наслаждение. Возможно, Себастьян обладал какими-то особенным даром? Или отточенным мастерством? Ладони Клер сами собой скользнули на его плечи, на шею. Коварный язык дразнил, манил, увлекал до тех пор, пока она, наконец, не сдалась и не ответила на поцелуй, возвращая страсть и даря то самозабвенное обладание, которого он требовал.
Пальцы ног в босоножках от Кейт Спейд поджались, а пальцы рук возбужденно ерошили густые светлые волосы. Странно: Себастьян ни на мгновение не убирал губ от ее рта, и все же поцелуи ощущались повсюду. Нетерпеливые влажные губы и своевольный язык заставляли каждую клеточку мечтать и молить о большем.
Клер встала на цыпочки и прижалась к Себастьяну всем телом. Он застонал прямо ей в губы, и глубокий зов вожделения мгновенно разбудил страсть, раздул вечное пламя женственности, которое было загнано в дальний уголок ее существа и удушено до состояния крошечного, едва тлеющего уголька. Клер на мгновение повернула голову, чтобы вздохнуть, а потом вновь приникла к живительному источнику.
Руки Себастьяна скользнули вниз. Большие пальцы прошлись по животу: платье оказалось совсем тонким. Он крепко обхватил ладонями бедра Клер и прижал ее к себе – к распухшему и каменному от нетерпеливого вожделения члену. Да, он хотел ее. Хотел по-настоящему. Она давно забыла, как это приятно. И теперь целовала его так, словно хотела немедленно и жадно поглотить целиком, без остатка. Нет, немного не так: мечтала съесть его не торопясь, наслаждаясь вкусом и ароматом каждого кусочка. В эти абсолютно необъяснимые мгновения не имело значения, кто этот человек и что он собой представляет. Главными были те ощущения, которые он дарил. А еще сознание собственной привлекательности и желанности. Неожиданно Себастьян отстранился и с шумом втянул воздух.
– О Господи, стоп!
– Почему? – спросила Клер, целуя его в шею.
– Да потому, – хрипло, через силу произнес он, – Что мы оба достаточно взрослые, чтобы понимать, куда заведет эта опасная тропинка.
Уткнувшись носом ему в плечо, Клер улыбнулась.
– И куда же?
– В кусты.
Нет, до этого еще не дошло. Она все-таки владела собой, а потому опустилась на пятки, отошла на несколько шагов и прислонилась спиной к дереву, пытаясь выровнять дыхание и вернуть себе способность соображать. А заодно наблюдала, как Себастьян Вон приглаживал взъерошенные волосы. Так что же произошло? А произошло следующее: Клер Уингейт только что целовалась с Себастьяном Воном и, как бы чудовищно это ни звучало, ничуть не раскаивалась в столь предосудительном поступке.
– Похоже, с тех пор, как тебе исполнилось девять, ты упорно тренировался, – произнесла она, медленно приходя в себя.
– Этого не следовало допускать. Прости. Но дело в том, что об объятии, о поцелуе я грезил с той самой ночи, когда ты устроила стриптиз. Прекрасно помню, как ты выглядишь без одежды. И вот самоконтроль внезапно дал сбой и… – Он потер лицо ладонями, словно стараясь отогнать наваждение. – Если бы ты не заплакала, ничего бы не случилось.
Нахмурившись и приложив руку к еще влажным от поцелуев губам, Клер смотрела в темную глубину парка. Лучше бы он не извинялся. Она понимала, что должна была бы злиться, обижаться и возмущаться и его и своим поведением, однако не испытывала даже самого слабого намека на негативные чувства. А главное, ни о чем не жалела. Просто чувствовала, что жива и продолжает жить.
– Так значит, во всем виновата я? Но ведь не я совершила бессовестное нападение на твои губы.
– Нападение? Я вовсе не нападал. – Себастьян ткнул в нее пальцем. – Просто не выношу женских слез. Знаю, звучит банально, но так оно и есть. Ради того, чтобы успокоить тебя, я был готов на все.
Клер понимала, что очень скоро она пожалеет о своей непростительной слабости. Раскается, как только увидит Себастьяна при свете дня.
– Ты вполне мог бы уйти.
– Конечно. А ты бы совсем расклеилась, как в ту ночь в отеле. – Он глубоко вдохнул, а потом медленно выдохнул. – Видишь, я снова оказал тебе услугу.
– Издеваешься?
– Вовсе нет. Ты же перестала плакать, правда?
– Это что же, опять твоя чушь насчет тайного мотива? Значит, ты поцеловал меня, чтобы я перестала реветь?
– Никакая это не чушь.
– О, как благородно с твоей стороны! – Клер рассмеялась. – Значит, ты разогрелся потому… А интересно почему?
– Клер, – произнес Себастьян с долгим вздохом. – Ты привлекательная женщина, а я мужчина. Разумеется, ты меня возбуждаешь. Тем более что даже не приходится стоять здесь и представлять, как именно ты выглядишь нагишом. И без того мне отлично известно, как ты прекрасна вся целиком. Так что вполне естественно, что снизошло нечто. Вот если бы не возникло желания, пожалуй, следовало бы встревожиться.
Клер не сочла нужным указать, что мера желание достигла не менее восьми дюймов твердой, как камень, напряженной плоти. Неплохо было бы изобразить подобие праведного гнева или хотя бы возмущение, но как-то не хотелось суетиться и хлопотать. Подобная реакция означала бы сожаление. А она ни о чем не жалела, по крайней мере, сейчас, в данную минуту. Всего лишь одним страстным поцелуем, Себастьян сумел вернуть состояние труднообъяснимое, давно утраченное и даже забытое. Власть над мужчиной, способность пробудить в нем острое желание, ничего для этого не предпринимая.
– Тебе следует сказать мне спасибо.
Что, правда, то, правда. Ей действительно стоило поблагодарить Себастьяна, но вовсе не за то, что он считал своей заслугой.
– А тебе следует не останавливаться на достигнутом. Так что можешь поцеловать меня в задницу.
О Боже, она заговорила на том языке, на котором говорят в десять лет! Но вот только ощущения испытывала несколько иные. И все это благодаря непредсказуемому, но сильному и нежному мужчине. Себастьян усмехнулся, но промолчал.
– Если вдруг я тебя нечаянно смутила, то не беспокойся: это не приглашение.
– А прозвучало как самое настоящее приглашение, – парировал он. Сделал несколько шагов в сторону и добавил:
– Когда в следующий раз окажусь в городе, непременно воспользуюсь.
Себастьян повернулся и, не добавив больше ни слова, пошел прочь от гостей к притаившемуся в глубину сада домику с красной дверью и неяркой лампой над крыльцом.
Клер Уингейт знала Себастьяна всю жизнь. Кое-что в нем совсем не изменилось. Например, попытки затащить в словесную паутину, чтобы доказать, что белое – это черное, а день – это ночь, Желание запутать и одурачить. А порой умение доставить радость и удовольствие. Как, например, это было, когда он вдруг сказал, что ее глаза такого же цвета, как ирисы в саду. Клер уже забыла, сколько тогда ей было лет, но хорошо помнила, как долго хранила в душе неожиданный тонкий комплимент.
Клер стояла, прижавшись спиной к старому дубу. Тонкое платье не могло смягчить неровностей твердой шероховатой коры. Она смотрела, как Себастьян поднялся на крыльцо. Фонарик над головой окрасил его волосы золотом, а белые полоски на рубашке засветились, подобно неоновым трубкам. Он открыл красную дверь и исчез за ней.
Клер снова притронулась пальцем к губам. Они еще не остыли от поцелуя. Да, она действительно знала Себастьяна с раннего детства и могла вполне авторитетно свидетельствовать: он уже не мальчик. Вырос и превратился в мужчину. В настоящего мужчину. Такого, который, сам того не желая, заставляет женщин, подобных Лорне Деверз, набрасываться на него жадно и безоглядно, как на воплощение силы и страсти. Набрасываться с непреодолимым желанием хотя бы раз вонзить зубы в вожделенную жертву.
Теперь Клер тоже познала такое чувство.
Глава 10
На второй неделе сентября Себастьян сел в «Боинг» и полетел в Индию, в Калькутту. А через двадцать четыре часа и семь с лишним тысяч миль уже на менее претенциозном воздушном судне отправился в штат Бихар. Туда, где жизнь и смерть во многом зависели от настроения муссонов и способности жителей найти несколько сотен долларов, необходимых для защиты от пятнистой лихорадки Скалистых гор, которую иначе называли черной лихорадкой.
Самолет приземлился на небольшом аэродроме в Музафарпуре, и Себастьян, сопровождаемый местным доктором и фотографом, за четыре часа на машине преодолел путь до деревни Раджвара. Издалека деревня выглядела буколической картинкой, не тронутой современной цивилизацией. Мужчины в традиционных белых одеждах – дхоти курта – работали на полях. Буйволы тянули громоздкие деревянные телеги. Однако Себастьяну уже не раз приходилось бывать в отсталых уголках мира, и он прекрасно понимал, что идиллический пейзаж – всего лишь иллюзия.
Приехавшие окунулись в грязные улочки Раджвары. Появление незнакомцев вызвало живое любопытство детей: смуглые шустрые ребятишки стайками бежали следом, голыми пятками поднимая столбы пыли. Себастьян предусмотрительно защитил глаза от палящего солнца бейсбольной кепкой с длинным козырьком, а по карманам рассовал запасные батарейки для диктофона. Доктора в деревне знали хорошо. Из крытых соломой хижин выходили женщины в ярких сари и что-то быстро говорили на хинди. Себастьян и без перевода понимал, о чем речь. У молящих о помощи бедняков один язык – не важно, в каком забытом Богом уголке земли они живут.
Годы работы приучили Себастьяна возводить профессиональную защитную стену между собой и событиями, помогавшую ему не погрузиться в черный туман безнадежной депрессии под влиянием страшных картин. И все же подобные сцены трудно было наблюдать спокойно.
В штате Бихар Вон провел три дня. Все это время он без устали брал интервью у сотрудников организаций «Здоровье мира» и «Врачи без границ». Посещал больницы. Беседовал с фармацевтом из США, которому удалось разработать новое, более эффективное лекарство. Однако, как и в любом важном исследовании, успех в немалой степени зависел от наличия денег. Вечером третьего дня Себастьян заглянул еще в одну больницу, медленно прошел между тесными рядами коек, а рано утром отправился на аэродром, чтобы вернуться в Калькутту.
После утомительного перелета прохладная комната отеля показалась ему раем в стороне от душного, набитого людьми города, раздражающих запахов и постоянного, никогда не стихающего шума. Индия блистала неповторимыми, неподвластными человеческой фантазии пейзажами и храмами, но она же пугала самой глубокой и беспросветной бедностью. Порой крайности существовали рядом, бок обок. Именно так выглядела Калькутта.
Когда-то Себастьян откровенно презирал тех коллег-журналистов, которых считал «неженками». Ребята старой колониальной закваски прятались в удобных отелях и там же заказывали еду. Сам он по молодости и неопытности полагал, что лучшие статьи ждут своих авторов на жарких пыльных улицах, в окопах и на полях сражений, в ночлежках и трущобах. Хорошему журналисту остается лишь суметь не пропустить волнующую историю и донести ее до читателя.
В чем-то он был прав. И все же не только эти истории оказывались достойными и важными. Да, раньше он был уверен, что необходимо слышать свист пуль у виска, но со временем понял: от постоянного существования под высоким напряжением репортер способен потерять перспективу. Горячка ведет к утрате объективности. Лучшие репортажи рождаются в результате спокойного и непредвзятого наблюдения. С содами Себастьяну Вону удалось постичь нелегкое искусство журналистского равновесия.
К тридцати пяти он несколько раз переболел дизентерией и пережил несколько ограблений. Попадал в канализационные стоки и видел столько смертей, что страшных впечатлений вполне хватило бы на несколько насыщенных событиями жизней. Побывал везде, где был нужен, все испытал на собственной шкуре и честно заработал каждую каплю профессионального успеха. Заслужил громкое журналистское имя. И теперь, после долгих лет безостановочной гонки, нескончаемых испытаний на выносливость и живучесть, он наконец-то мог позволить себе укрыться в комфорте отеля и включить кондиционер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Совсем не вовремя и некстати.
Клер почувствовала за спиной присутствие Себастьяна, Вон стоял не вплотную, но так близко, что ощущалось тепло его сильного тела.
– Ты плачешь?
– Нет.
– Плачешь.
– Извини, но мне хотелось бы побыть одной.
Разумеется, Себастьян никуда не ушел. Вместо этого он положил руки на ее голые плечи.
– Не плачь, Клер.
– Хорошо, не буду. – Она стерла со щек ручейки. – Все в порядке. Можешь идти к гостям. Лео, наверное, волнуется.
– Во-первых, не все в порядке, а во-вторых, Лео прекрасно знает, что я уже большой мальчик и не потеряюсь в густом саду твоей мамы. – Себастьян провел теплыми ладонями по голым рукам Клер. – Не стоит плакать из-за того, кто недостоин слез замечательной девушки.
Клер посмотрела вниз, на ноги. В темноте смутно виднелся яркий лак на ногтях.
– Я понимаю, тебе кажется, что ситуация не столь трагична, чтобы так переживать. Но ведь я любила Лонни. Видела в нем того самого человека, с которым можно провести всю оставшуюся жизнь. У нас было так много общего. – Слеза скатилась по щеке и упала на грудь.
– Но не секс.
Да, кроме близости. Но ведь не все определяется сексом. Лонни всегда поддерживал меня в работе, да и вообще мы постоянно заботились друг о друге.
Большие теплые ладони скользнули вверх, к плечам.
– Секс важен, Клер.
– Согласна. И все-таки не он определяет суть отношений. – Себастьян презрительно фыркнул, но Клер сделала вид, будто не заметила его реакции. – Мы собирались провести медовый месяц в Риме, чтобы я могла собрать материал для новой книги. А теперь все пропало. Чувствую себя глупо и… странно. – Она замолчала и снова провела рукой по щеке. – Как можно любить кого-то сегодня и вдруг завтра разлюбить? Если бы знать…
Себастьян повернул ее к себе и бережно сжал лицо обеими руками.
– Не плачь, – повторил он и большими пальцами провел по щекам, стирая влажные дорожки.
Отдаленный стрекот кузнечиков вторил тихому голосу Дасти Спрингфилд. Из колонок доносилась мягкая мелодия «Сына проповедника». Сквозь туман Клер посмотрела в темные глаза.
– Ничего, через минуту я приду в себя, – соврала она.
Себастьян склонился ниже. Легкое прикосновение губ почти остановило дыхание Клер.
– Тсс, – прошептал он в уголок ее рта. Руки Себастьяна скользнули на затылок, и пальцы погрузились в волосы Клер. Мягкие нежные поцелуи согрели ее щеки, виски, лоб.
– Никогда больше не плачь.
Вряд ли бы ей это удалось – даже при огромном желании. Дасти пела о единственном на свете парне, который мог бы научить ее любви, а в это время в груди Клер обосновался комок. Да так прочно, что едва не лишил дыхания.
Себастьян поцеловал ее в нос и прошептал над ухом:
– Нужно найти что-то новое и думать о предстоящих впечатлениях.
Он нежно запрокинул ее голову, и губы Клер сами собой приоткрылись.
– Ну, например, о забытых объятиях сильного мужчины, способного дать радость женщине.
Клер положила ладони на полосатую рубашку и почувствовала тепло кожи, и прочность мускулатуры. Поцелуи Себастьяна? А может, и темный сад, и нежность, и аромат теплых губ всего лишь сон?
– Нет, – с отчаянием в голосе возразила она. – Я помню.
– А, по-моему, забыла. – Губы снова прижались к губам, а потом слегка отстранились, – Неплохо, если бы тебе кое-что напомнил тот, кто умеет ловко пользоваться собственной вилкой для солений.
– Хотелось бы, чтобы глупые образы не задерживались в твоей памяти надолго, – пробормотала Клер, преодолевая сопротивление мыслей и слов.
– Почему же? Очень яркое сравнение. Хотя я с трудом представляю, какую именно пользу способно принести орудие размером с вилку для солений.
Его губы приоткрылись, и язык дерзко проник в рот Клер. Принес привкус виски и еще чего-то и в самом деле почти забытого. Того, чего она давным-давно не чувствовала. Желания. Вожделения, горячего и заразительного, направленного прямо и непосредственно на нее. Наверное, ей следовало встревожиться. И Клер действительно встревожилась. Заволновалась. Но вкус во рту оказался очень приятным. Сладким, соблазнительным, богатым, новым. Он разлился по всему телу, проник в самые дальние уголки, согрел мучительные пустоты.
Окружающая действительность отхлынула, словно волна во время отлива. Гости. Стрекот кузнечиков. Голос Дасти Спрингфилд. Мысли о Лонни.
Себастьян был прав. Оказывается, она действительно забыла, какими могут быть поцелуи мужчины. Больше того, даже не могла вспомнить, когда губы дарили ей подобное наслаждение. Возможно, Себастьян обладал какими-то особенным даром? Или отточенным мастерством? Ладони Клер сами собой скользнули на его плечи, на шею. Коварный язык дразнил, манил, увлекал до тех пор, пока она, наконец, не сдалась и не ответила на поцелуй, возвращая страсть и даря то самозабвенное обладание, которого он требовал.
Пальцы ног в босоножках от Кейт Спейд поджались, а пальцы рук возбужденно ерошили густые светлые волосы. Странно: Себастьян ни на мгновение не убирал губ от ее рта, и все же поцелуи ощущались повсюду. Нетерпеливые влажные губы и своевольный язык заставляли каждую клеточку мечтать и молить о большем.
Клер встала на цыпочки и прижалась к Себастьяну всем телом. Он застонал прямо ей в губы, и глубокий зов вожделения мгновенно разбудил страсть, раздул вечное пламя женственности, которое было загнано в дальний уголок ее существа и удушено до состояния крошечного, едва тлеющего уголька. Клер на мгновение повернула голову, чтобы вздохнуть, а потом вновь приникла к живительному источнику.
Руки Себастьяна скользнули вниз. Большие пальцы прошлись по животу: платье оказалось совсем тонким. Он крепко обхватил ладонями бедра Клер и прижал ее к себе – к распухшему и каменному от нетерпеливого вожделения члену. Да, он хотел ее. Хотел по-настоящему. Она давно забыла, как это приятно. И теперь целовала его так, словно хотела немедленно и жадно поглотить целиком, без остатка. Нет, немного не так: мечтала съесть его не торопясь, наслаждаясь вкусом и ароматом каждого кусочка. В эти абсолютно необъяснимые мгновения не имело значения, кто этот человек и что он собой представляет. Главными были те ощущения, которые он дарил. А еще сознание собственной привлекательности и желанности. Неожиданно Себастьян отстранился и с шумом втянул воздух.
– О Господи, стоп!
– Почему? – спросила Клер, целуя его в шею.
– Да потому, – хрипло, через силу произнес он, – Что мы оба достаточно взрослые, чтобы понимать, куда заведет эта опасная тропинка.
Уткнувшись носом ему в плечо, Клер улыбнулась.
– И куда же?
– В кусты.
Нет, до этого еще не дошло. Она все-таки владела собой, а потому опустилась на пятки, отошла на несколько шагов и прислонилась спиной к дереву, пытаясь выровнять дыхание и вернуть себе способность соображать. А заодно наблюдала, как Себастьян Вон приглаживал взъерошенные волосы. Так что же произошло? А произошло следующее: Клер Уингейт только что целовалась с Себастьяном Воном и, как бы чудовищно это ни звучало, ничуть не раскаивалась в столь предосудительном поступке.
– Похоже, с тех пор, как тебе исполнилось девять, ты упорно тренировался, – произнесла она, медленно приходя в себя.
– Этого не следовало допускать. Прости. Но дело в том, что об объятии, о поцелуе я грезил с той самой ночи, когда ты устроила стриптиз. Прекрасно помню, как ты выглядишь без одежды. И вот самоконтроль внезапно дал сбой и… – Он потер лицо ладонями, словно стараясь отогнать наваждение. – Если бы ты не заплакала, ничего бы не случилось.
Нахмурившись и приложив руку к еще влажным от поцелуев губам, Клер смотрела в темную глубину парка. Лучше бы он не извинялся. Она понимала, что должна была бы злиться, обижаться и возмущаться и его и своим поведением, однако не испытывала даже самого слабого намека на негативные чувства. А главное, ни о чем не жалела. Просто чувствовала, что жива и продолжает жить.
– Так значит, во всем виновата я? Но ведь не я совершила бессовестное нападение на твои губы.
– Нападение? Я вовсе не нападал. – Себастьян ткнул в нее пальцем. – Просто не выношу женских слез. Знаю, звучит банально, но так оно и есть. Ради того, чтобы успокоить тебя, я был готов на все.
Клер понимала, что очень скоро она пожалеет о своей непростительной слабости. Раскается, как только увидит Себастьяна при свете дня.
– Ты вполне мог бы уйти.
– Конечно. А ты бы совсем расклеилась, как в ту ночь в отеле. – Он глубоко вдохнул, а потом медленно выдохнул. – Видишь, я снова оказал тебе услугу.
– Издеваешься?
– Вовсе нет. Ты же перестала плакать, правда?
– Это что же, опять твоя чушь насчет тайного мотива? Значит, ты поцеловал меня, чтобы я перестала реветь?
– Никакая это не чушь.
– О, как благородно с твоей стороны! – Клер рассмеялась. – Значит, ты разогрелся потому… А интересно почему?
– Клер, – произнес Себастьян с долгим вздохом. – Ты привлекательная женщина, а я мужчина. Разумеется, ты меня возбуждаешь. Тем более что даже не приходится стоять здесь и представлять, как именно ты выглядишь нагишом. И без того мне отлично известно, как ты прекрасна вся целиком. Так что вполне естественно, что снизошло нечто. Вот если бы не возникло желания, пожалуй, следовало бы встревожиться.
Клер не сочла нужным указать, что мера желание достигла не менее восьми дюймов твердой, как камень, напряженной плоти. Неплохо было бы изобразить подобие праведного гнева или хотя бы возмущение, но как-то не хотелось суетиться и хлопотать. Подобная реакция означала бы сожаление. А она ни о чем не жалела, по крайней мере, сейчас, в данную минуту. Всего лишь одним страстным поцелуем, Себастьян сумел вернуть состояние труднообъяснимое, давно утраченное и даже забытое. Власть над мужчиной, способность пробудить в нем острое желание, ничего для этого не предпринимая.
– Тебе следует сказать мне спасибо.
Что, правда, то, правда. Ей действительно стоило поблагодарить Себастьяна, но вовсе не за то, что он считал своей заслугой.
– А тебе следует не останавливаться на достигнутом. Так что можешь поцеловать меня в задницу.
О Боже, она заговорила на том языке, на котором говорят в десять лет! Но вот только ощущения испытывала несколько иные. И все это благодаря непредсказуемому, но сильному и нежному мужчине. Себастьян усмехнулся, но промолчал.
– Если вдруг я тебя нечаянно смутила, то не беспокойся: это не приглашение.
– А прозвучало как самое настоящее приглашение, – парировал он. Сделал несколько шагов в сторону и добавил:
– Когда в следующий раз окажусь в городе, непременно воспользуюсь.
Себастьян повернулся и, не добавив больше ни слова, пошел прочь от гостей к притаившемуся в глубину сада домику с красной дверью и неяркой лампой над крыльцом.
Клер Уингейт знала Себастьяна всю жизнь. Кое-что в нем совсем не изменилось. Например, попытки затащить в словесную паутину, чтобы доказать, что белое – это черное, а день – это ночь, Желание запутать и одурачить. А порой умение доставить радость и удовольствие. Как, например, это было, когда он вдруг сказал, что ее глаза такого же цвета, как ирисы в саду. Клер уже забыла, сколько тогда ей было лет, но хорошо помнила, как долго хранила в душе неожиданный тонкий комплимент.
Клер стояла, прижавшись спиной к старому дубу. Тонкое платье не могло смягчить неровностей твердой шероховатой коры. Она смотрела, как Себастьян поднялся на крыльцо. Фонарик над головой окрасил его волосы золотом, а белые полоски на рубашке засветились, подобно неоновым трубкам. Он открыл красную дверь и исчез за ней.
Клер снова притронулась пальцем к губам. Они еще не остыли от поцелуя. Да, она действительно знала Себастьяна с раннего детства и могла вполне авторитетно свидетельствовать: он уже не мальчик. Вырос и превратился в мужчину. В настоящего мужчину. Такого, который, сам того не желая, заставляет женщин, подобных Лорне Деверз, набрасываться на него жадно и безоглядно, как на воплощение силы и страсти. Набрасываться с непреодолимым желанием хотя бы раз вонзить зубы в вожделенную жертву.
Теперь Клер тоже познала такое чувство.
Глава 10
На второй неделе сентября Себастьян сел в «Боинг» и полетел в Индию, в Калькутту. А через двадцать четыре часа и семь с лишним тысяч миль уже на менее претенциозном воздушном судне отправился в штат Бихар. Туда, где жизнь и смерть во многом зависели от настроения муссонов и способности жителей найти несколько сотен долларов, необходимых для защиты от пятнистой лихорадки Скалистых гор, которую иначе называли черной лихорадкой.
Самолет приземлился на небольшом аэродроме в Музафарпуре, и Себастьян, сопровождаемый местным доктором и фотографом, за четыре часа на машине преодолел путь до деревни Раджвара. Издалека деревня выглядела буколической картинкой, не тронутой современной цивилизацией. Мужчины в традиционных белых одеждах – дхоти курта – работали на полях. Буйволы тянули громоздкие деревянные телеги. Однако Себастьяну уже не раз приходилось бывать в отсталых уголках мира, и он прекрасно понимал, что идиллический пейзаж – всего лишь иллюзия.
Приехавшие окунулись в грязные улочки Раджвары. Появление незнакомцев вызвало живое любопытство детей: смуглые шустрые ребятишки стайками бежали следом, голыми пятками поднимая столбы пыли. Себастьян предусмотрительно защитил глаза от палящего солнца бейсбольной кепкой с длинным козырьком, а по карманам рассовал запасные батарейки для диктофона. Доктора в деревне знали хорошо. Из крытых соломой хижин выходили женщины в ярких сари и что-то быстро говорили на хинди. Себастьян и без перевода понимал, о чем речь. У молящих о помощи бедняков один язык – не важно, в каком забытом Богом уголке земли они живут.
Годы работы приучили Себастьяна возводить профессиональную защитную стену между собой и событиями, помогавшую ему не погрузиться в черный туман безнадежной депрессии под влиянием страшных картин. И все же подобные сцены трудно было наблюдать спокойно.
В штате Бихар Вон провел три дня. Все это время он без устали брал интервью у сотрудников организаций «Здоровье мира» и «Врачи без границ». Посещал больницы. Беседовал с фармацевтом из США, которому удалось разработать новое, более эффективное лекарство. Однако, как и в любом важном исследовании, успех в немалой степени зависел от наличия денег. Вечером третьего дня Себастьян заглянул еще в одну больницу, медленно прошел между тесными рядами коек, а рано утром отправился на аэродром, чтобы вернуться в Калькутту.
После утомительного перелета прохладная комната отеля показалась ему раем в стороне от душного, набитого людьми города, раздражающих запахов и постоянного, никогда не стихающего шума. Индия блистала неповторимыми, неподвластными человеческой фантазии пейзажами и храмами, но она же пугала самой глубокой и беспросветной бедностью. Порой крайности существовали рядом, бок обок. Именно так выглядела Калькутта.
Когда-то Себастьян откровенно презирал тех коллег-журналистов, которых считал «неженками». Ребята старой колониальной закваски прятались в удобных отелях и там же заказывали еду. Сам он по молодости и неопытности полагал, что лучшие статьи ждут своих авторов на жарких пыльных улицах, в окопах и на полях сражений, в ночлежках и трущобах. Хорошему журналисту остается лишь суметь не пропустить волнующую историю и донести ее до читателя.
В чем-то он был прав. И все же не только эти истории оказывались достойными и важными. Да, раньше он был уверен, что необходимо слышать свист пуль у виска, но со временем понял: от постоянного существования под высоким напряжением репортер способен потерять перспективу. Горячка ведет к утрате объективности. Лучшие репортажи рождаются в результате спокойного и непредвзятого наблюдения. С содами Себастьяну Вону удалось постичь нелегкое искусство журналистского равновесия.
К тридцати пяти он несколько раз переболел дизентерией и пережил несколько ограблений. Попадал в канализационные стоки и видел столько смертей, что страшных впечатлений вполне хватило бы на несколько насыщенных событиями жизней. Побывал везде, где был нужен, все испытал на собственной шкуре и честно заработал каждую каплю профессионального успеха. Заслужил громкое журналистское имя. И теперь, после долгих лет безостановочной гонки, нескончаемых испытаний на выносливость и живучесть, он наконец-то мог позволить себе укрыться в комфорте отеля и включить кондиционер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30