И все. Но мы, изводимые комплексами с самого рождения, сначала тратим всю молодость, чтобы выяснить ответ на вопрос «я ль на свете всех милее?». Потом тяжело переживаем, что нет, не мы. Что в глубине дискотек танцуют куда более «милые» создания, а нам надо бы еще подэпелироваться, похудеть, подзагореть и подкрасить волосы. И вообще. Если у вас широкая кость в бедре, это уже не лечится. Со временем еще и целлюлит, естественно. Непобедимая апельсиновая корка, которая, как сорняк, заращивает прекрасные луга ваших ног, чтобы навсегда закрыть вопрос с мини-юбками. Дальше мы, как правило, переходим к поискам души. Не родись красивой и так далее. Живешь не с лицом, а с человеком. Кстати, вторым вопросом на повестке дня стоит «Нужен ли я кому» или «чего я на самом деле стою». К тридцати годам начинаем судорожно оглядываться, пытаясь понять, кого мы перегнали, потому что те от кого мы отстали, и так известны.
– Помнишь Катю из первой группы?
– Катю? Какую? Ту, маленькую, в очках?
– Да. У нее своя передача. Правда, на кабельном телевидении, но все же свое ток-шоу.
– И о чем оно?
– Как стать счастливой.
– А она что, знает?
– По-крайней мере, уверяет, – и ты понимаешь, что до своей передачи, пусть даже на кабельном телевидении тебе далеко. Это обидно.
– Зато Ирка из параллельного класса совсем опустилась. Пьет с мужиками около стекляшки. И в домино играет, – сразу становится легче. Не все еще потеряно, пока меня не интересует домино. Интересно, а что будет в сорок лет. Мы будем хвастаться детьми, собаками и дачами? Тогда, если верить психологам, нас всех накроет кризис среднего возраста. Наши мужчины страшно испугаются старости и обложатся как падишахи молодыми безмозглыми наложницами. А мы… Мы будем искать, чем можно жить еще, если жить женским уже нет необходимости. Женский век короток. Как только ты родил всех, кого смог и захотел, остается только ревниво следить, ценит ли все твои муки по-прежнему твой спутник жизни. Не прожита ли жизнь зря. Ну и доказывать самому себе, что она еще не прожита. Что сорок лет – не возраст. Баба ягодка опять и все такое…. Искать бревна в чужом глазу. Мне лично почему-то делать это совершенно не хочется. Почему вообще мы не можем тихо мирно идти каждый своими путями? Ведь как ни крути, у меня самой полные глаза соломы. И жизнь, которую я когда-то собиралась писать набело, которая переливалась золотом и бриллиантами, стоило посмотреть на нее сквозь прищуренные ресницы, теперь выглядит как импульсивно расчирканный черновик. Москва так и не поверила моим слезам. Может, хоть Костя поверит. Мне вдруг до ужаса захотелось, чтобы моя жизнь стала более подлинной, что ли. Чтобы то, что происходило, происходило по-настоящему. Чтобы переживать горе – как горе, радость – как радость. Не прятаться за спины других, не искать тех, кому хуже. И если уж мне попадутся крупицы настоящего счастья, тратить их без остатка. Когда я подошла к дому и вставила ключ в дверную скважину, то мне показалось совершенно удивительным, что Костя и есть тот человек, от которого теперь зависит, как будет складываться дальше моя жизнь. Как ни крути, а от меня уже мало чего зависело.
– Поль, это ты? – спросил он, щелкая пультом от телевизора. Я сняла пальто, отряхнула с шапки снег.
– Я. Ты дома?
– Дурацкий вопрос! – тут же отреагировал Костя. – А ты?
– Я дома! – улыбнулась я и принялась подлизываться к валяющемуся на диване Косте. – Но если бы ты меня не подколол, я бы решила, что ты заболел.
– Ты считаешь, что я – предсказуем?! – деланно возмутился Костя. И прижал меня к себе.
– Я уверена, – кивнула я. – А вот я – просто кладезь сюрпризов!
– Да что ты? Что, у тебя сменился твой пресловутый НН? Или он решил повысить тебе зарплату? У него что, отшибло разум? – перебирал версии супруг. Мне стало очень хорошо и уютно лежать у него «под лапкой», даже захотелось спать. Я подумала, что может, стоит отложить разговор о ребенке на завтра…или на послезавтра.
– Не угадал, – зевнула я. – И ни за что не угадаешь. Это вообще не связано с работой. Я, кстати, вообще там сегодня не была!
– Прогуляла? – ухмыльнулся Костя. – И что, тебя теперь уволят? Это твоя новость?
– Нет. Теперь меня никто никуда не уволит. Не имеют права, – сонно пробормотала я и попыталась провалиться в сон. Однако я недооценила мужа. Очень может быть, что я его недооценивала всю жизнь.
– Не имеют права? – наморщил лоб он. – Ты что, беременна?
– Что? – я дернулась и от неожиданности сползла с дивана на пол. – С чего ты взял?
– Ну, у нас не так много вариантов, когда женщину не имеют права уволить. У меня сейчас секретарша ушла в декрет. Целый скандал! Так, постой, я что – прав? – вытаращился на меня Константин. По-моему, он даже побледнел. Я моментально пошла на попятный.
– Ну что ты. Нет, конечно. Просто разве кто-то может уволить такого ценного кадра, как я?
– Такого кадра действительно уволить невозможно! – немного расслабился Костя. Потом снова собрался в узел и с подозрением повернулся ко мне. – Ты уверена, что нет?
– Да уверена я, уверена, – безапелляционным тоном заверила его я. Потом еще минут десять я объясняла, почему это невозможно. Звучали словосочетания «взрослый ответственный человек», «было бы неразумно, да и не вовремя», «еще не решен квартирный вопрос» и «как вообще ты мог так обо мне подумать». Я вещала аргументировано и убедительно, мне показалось, что это вообще моя самая лучшая на свете речь.
– Слушай, ты что – псих? – вдруг помрачнел мой Костя. Он, недоумевая, рассматривал меня, словно бы я была неизвестным насекомым, которое по предварительным оценкам вполне может оказаться ядовитым.
– Почему? – оторопела я. Если бы мне сказали такую речь, я бы аплодировала и скандировала «шайбу-шайбу».
– Какой на хрен квартирный вопрос! Мне тридцать девять лет, и если уж ты бы оказалась беременной, я бы не вспомнил ни про какие сложности!
– Правда? – запнулась я. На повестке дня оставался вопрос, зачем я так нелепо завралась на ровном месте.
– Еще бы! – рявкнул Константин Яковлевич, после чего зачем-то хлопнул дверью и ушел на кухню греметь посудой. Я сидела и думала, как теперь выбираться из самолично созданного дурацкого положения. В голову не лезло ничего кроме банального «как-нибудь все само рассосется», которое обычно выполняло для меня роль Скарлетова «я подумаю об этом завтра». Только я, в отличие от нее, не собиралась напрягать мозг ни завтра, ни послезавтра, ни в любой другой день недели. А уж когда по первому каналу началась «Большая стирка», я вообще расслабилась и решила дать Косте спокойно попить чаю. Малахов азартно раскручивал тему «стоит ли иметь детей, когда стоишь одной ногой в могиле». Закономерно, молодая часть женского общества склонялась к тому, что дети – прерогатива тех, кто сможет их содержать, даже если ему семьдесят. Пожилая часть дам уверяла, что такие отцы – позор общества, но их позиция в основном базировалась на личном опыте. Ведь эти самые «молодые» папаши когда-то были их вероломными мужьями, променявшими их мудрость и понимание на молодость и способность к деторождению. Мужская же часть аудитории целиком и полностью одобряла все эскапады престарелых ловеласов. Независимо от возраста и социального положения. В этом, видимо, и проявилась пресловутая мужская солидарность.
– Тебе правда интересно смотреть эту муру? – сердитым голосом спросил невесть как появившийся около дивана Константин Яковлевич. Его ноздри до сих пор возмущенно вздымались. Видимо, чай не помог. «Не скажу», подумала я. От греха подальше.
– Нормальная передача.
– Конечно. Вполне возможно, что это будет про нас. Возможно, ты родишь ребенка как раз к моей пенсии. И нам будут на улицах говорить: «ах какой у вас симпатичный внучок!».
– А у тебя будут уже трястись от старости руки и ты будешь всех доставать разговорами о маленькой пенсии, – расхохоталась я. Костя попытался состроить сердитое лицо, но не выдержал и прыснул.
– И нас включат в книгу рекордов Гиннеса, как самых старородящих родителей в мире!
– Не включат! – заверила его я, улыбаясь. Господи, какой же он у меня все-таки прекрасный мужчина! С ним просто невозможно всерьез поругаться.
– Почему? – утирая выступившие от смеха слезы, переспросил Костя. Я посерьезнела.
– Потому что я все-таки действительно беременна.
– Что? – замер он.
– Я беременна. Сегодня делала УЗИ, – решила рассекретиться я. Костя каким-то вьюном закрутился по комнате, поменялся в лице. Потом застыл, надавливая себе на виски большими пальцами.
– Ага, ага. Мне надо подумать.…И что УЗИ?
– Девять недель. Бьется сердце, – сообщила я.
– Ну, красота, – кивнул от и сел за письменный стол. Потом он молча что-то принялся писать у себя в ежедневнике, не глядя на меня. Я с изумлением наблюдала за его сосредоточенно-неподвижной спиной.
– Ты как? – осторожно поинтересовалась я через несколько минут этой странной тишины, которую разбавлял только энергичный голос Малахова.
– Не мешай, – досадливо бросил мне он и снова погрузился в какие-то там расчеты. Ну и дела, подумала я. И как мне это понимать? Может, он пытается составить смету беременности? Или вообще релаксирует, составляя график роста курса рубля? Может, это такая странная реакция на шок!
– Хорошо, – недоумевая кивнула я. Прошло еще минут пятнадцать. Я зевнула и пошла пить чай. Попила. Ситуация стала напоминать плохой анекдот. Не хватало еще мне одеть противогаз, а он чтобы спросил у меня, выщипала ли я брови. Поняв, что больше чая мне в себя не влить, я вернулась в комнату, легла на диван, принялась переключать каналы. Остановилась на познавательной программе «спокойной ночи, малыши». Увлеченно послушала слюнявые сюсюканья с Хрюшей. Понравилось. Потом снова посмотрела на Костю. Картина была все той же. Я уже было испугалась, что он внезапно превратился в соляной столп, но тут он, наконец, разогнулся и повернулся ко мне.
– Знаешь, мы пожалуй можем взять ипотеку прямо сейчас, – выдал он и посмотрел на меня взглядом победителя. Я так и обмерла.
– Ты считал? Просчитывал ипотеку?
– Ну да! Теперь мы не можем себе позволить слоняться по чужим углам! – весомо изрек он. – Ребенок не должен рождаться где попало. Мы вполне можем позволить себе однокомнатную квартиру. Не в этом районе, конечно, но где-нибудь в Измайлово.
– Стой-стой-стой! – я замотала головой. – Скажи мне, что ты чувствуешь. Ты рад?
– Что? – непонимающе посмотрел на меня Костя. Родной, такой изумленный и взъерошенный. Прелесть!
– Ты рад?
– Что за глупости, конечно рад, – он тряхнул челкой и принялся тереть глаза, словно в них разом что-то попало.
– И то хлеб, – вздохнула я. Костя подошел ко мне и порывисто прижал к себе.
– Я не то что рад – я просто в неописуемом, в невыразимом восторге. Это самая лучшая новость, которую я только слышал за всю свою жизнь!
– Вот это как раз то, что я и хотела услышать, – удовлетворенно кивнула я. И подумала, что наверное, и в моей жизни до сего дня не происходило ровно ничего, что можно было бы сопоставить с этим. Весь вечер мы говорили с мужем о том, как будем растить ребенка, как купим квартиру, в которой будем счастливы. О том, как все будет хорошо и больше никогда не испортится. Что он никогда и никому не даст меня в обиду. Что надо начать откладывать деньги на образование ребенка, потому что «образование – это самое главное». Костя волновался и поминутно спрашивал меня, как я себя чувствую.
– Прекрасно, просто прекрасно, – пыталась заверить его я, но он мне не верил, осматривал со всех сторон и спрашивал, что у меня болит.
– Ну, должна же ты хоть что-то чувствовать?! – возмущался он.
– Я – да. Я чувствую, что ты меня достал! – смеялась я.
– Прости. Может, тебя положить спать? Может, тебе теперь все время надо лежать?
– Ага, и как корове все время жевать траву! – пыталась достучаться до его разума я.
– Почему траву? Может, тебе чего-то хочется? Я где-то слышал, что беременным часто хочется какого-нибудь деликатеса! Хочешь, я схожу и куплю?
– Можешь ты хоть минуту просто полежать со мной рядом. Просто спокойно полежать? – я устало отмахивалась от его назойливой заботы, разом обвалившейся на меня.
– Полежать? Конечно, – он прижал меня к себе и, по-моему, попытался перестать дышать. Я улыбнулась и запустила руку к нему под рубашку.
– Милый, родной, – прошептала я. Он напрягся.
– Ты что! Тебе теперь, наверное, нельзя.
– Ну конечно. Прямо на все девять месяцев, – тихонько засмеялась я. Костя поцеловал меня в лоб, а потом вся наша супружеская любовь напоминала попытку разминировать часовой механизм очень хрупкой, практически хрустальной бомбы. И я не могу сказать, что мне это не понравилось. Во всяком случае, могу сказать точно, что так меня еще никогда не любили. Мужчина, особенно в таком возрасте, как Константин Яковлевич, если его женщина ждет первенца, смотрит на нее, словно на богиню, способную вершить его судьбу. Это чувство безграничной власти, власти, которая превращает «Мужус обыкновенус» в «Настоящего Мужчину – защитника, кормильца, опору, лучшего друга, няньку и во все, что душа пожелает», и было самым прекрасным, что мне довелось испытать в жизни. По крайней мере, в семейной.
Утром Костя виновато собирался на работу. Он на цыпочках передвигался по квартире, стараясь меня не разбудить. В то время как меня как раз надо было разбудить. Ведь меня еще никто не освободил от исполнения служебных обязанностей. Потоки желающих потратить кровные деньги на отдых увеличивались с каждым днем. Зима была на излете, но лаяла, как обезумевший от голода цепной пес. Самые страшные холода, самые ледяные ветры бывают именно в конце февраля. И все эти атмосферные явления гонят граждан в теплые края еще до того, как начнется официальный сезон. Официальный сезон – это безумие, сводящее с ума менеджеров и туроператоров. А февраль-март-апрель – ненапряжная, но довольно насыщенная трудовая пора.
– Почему ты меня не разбудил, – поймала я его на месте преступления. Он как раз пытался бесшумно одеть ботинки.
– Ты так сладко спала, – оправдался он. – Тебе надо больше спать.
– Меня уволят!
– Ты сама сказала, что теперь это невозможно! – парировал Костя.
– Невозможно, если я буду работать. А если я работать брошу, никто мне на дом зарплату носить не будет. Особенно НН, – я лихорадочно напяливала на себя рейтузы.
– Осторожней! – с замиранием сердца воскликнул Костя, когда я споткнулась о вторую штанину.
– Слушай, ты прекращай так дергаться, – разозлилась я. – Ты так не доживешь до родов!
– Да, ты права, – поник супруг. И принялся уговаривать меня поехать на такси.
– Если я буду ездить на такси, как мы купим квартиру? – приперла его к стенке я. Он молчал с выражением лица а-ля «побитый пес». – И вообще, я всегда права.
– Тогда я тебя провожу! – уперся Костя и действительно доставил меня до самых Ленгор. Там он, не обращая внимания на мои вопли, сдал с рук на руки НН. Пригрозил Аллочке, чтобы она не смела нагадать мне всякую гадость («Я вообще не буду ей гадать», ответила Аллочка, хотя и ей, и мне было ясно, что без этого не обойдешься). Дальше он сделал героический взгляд и все-таки ушел. А я осталась сидеть в кресле менеджера среднего звена, обалдевшая от такой реакции мужа на простую новость о беременности жены.
– ВАУ! – сказала Аллочка и быстренько нагадала мне безоблачного семейного счастья.
– ВАУ! – сказала Динка по телефону. – Я тебе говорила?!
– ВАУ! – ответила я. – И что теперь будет?
– Будешь счастливой! – сказали все хором. И я расслабилась. Пусть все идет как идет. Раз уж мне достался такой чудесный муж, зачем напрягаться. Да, возможно, что это и не его ребенок! Возможно, что это – ребенок Дениса. Но кому будет лучше, если этот маленький факт станет общеизвестным? Денису точно нет. Мне – так станет только хуже. А уж Косте и подавно. Мужику тридцать девять лет! Ему просто необходимо стать отцом. Разве нет?
– Конечно, – кивнула Аллочка. – Ты совершенно права.
– Ты считаешь? – задумалась я. Вдруг оставшись одна, без этого постоянного восторженного прессинга со стороны моего дорогого благоверного, я почувствовала себя мошенницей, незаконно прикарманившей огромное богатство. Богатство, конечно, прекрасно и неописуемо мне нравится. Но оно чужое. Как только меня вычислят, все станет гораздо хуже. Гораздо хуже.
– Не будь дурой! – разозлилась Динка, когда я поделилась с ней своими сомнениями. Она доступно и популярно объяснила мне все, заставив поверить в неизбежность того, что происходит. Впрочем, я не сильно сопротивлялась. Что я, Жанна Д’ Арк, чтобы самой наступать на горло собственному счастью? Костя завалил меня букетами, книгами с фотографиями малышей в разных ракурсах. Мы с ним могли часами разговаривать о том, как сейчас выглядит наш ребенок.
– Ты представляешь, у него уже практически сформированы все органы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Помнишь Катю из первой группы?
– Катю? Какую? Ту, маленькую, в очках?
– Да. У нее своя передача. Правда, на кабельном телевидении, но все же свое ток-шоу.
– И о чем оно?
– Как стать счастливой.
– А она что, знает?
– По-крайней мере, уверяет, – и ты понимаешь, что до своей передачи, пусть даже на кабельном телевидении тебе далеко. Это обидно.
– Зато Ирка из параллельного класса совсем опустилась. Пьет с мужиками около стекляшки. И в домино играет, – сразу становится легче. Не все еще потеряно, пока меня не интересует домино. Интересно, а что будет в сорок лет. Мы будем хвастаться детьми, собаками и дачами? Тогда, если верить психологам, нас всех накроет кризис среднего возраста. Наши мужчины страшно испугаются старости и обложатся как падишахи молодыми безмозглыми наложницами. А мы… Мы будем искать, чем можно жить еще, если жить женским уже нет необходимости. Женский век короток. Как только ты родил всех, кого смог и захотел, остается только ревниво следить, ценит ли все твои муки по-прежнему твой спутник жизни. Не прожита ли жизнь зря. Ну и доказывать самому себе, что она еще не прожита. Что сорок лет – не возраст. Баба ягодка опять и все такое…. Искать бревна в чужом глазу. Мне лично почему-то делать это совершенно не хочется. Почему вообще мы не можем тихо мирно идти каждый своими путями? Ведь как ни крути, у меня самой полные глаза соломы. И жизнь, которую я когда-то собиралась писать набело, которая переливалась золотом и бриллиантами, стоило посмотреть на нее сквозь прищуренные ресницы, теперь выглядит как импульсивно расчирканный черновик. Москва так и не поверила моим слезам. Может, хоть Костя поверит. Мне вдруг до ужаса захотелось, чтобы моя жизнь стала более подлинной, что ли. Чтобы то, что происходило, происходило по-настоящему. Чтобы переживать горе – как горе, радость – как радость. Не прятаться за спины других, не искать тех, кому хуже. И если уж мне попадутся крупицы настоящего счастья, тратить их без остатка. Когда я подошла к дому и вставила ключ в дверную скважину, то мне показалось совершенно удивительным, что Костя и есть тот человек, от которого теперь зависит, как будет складываться дальше моя жизнь. Как ни крути, а от меня уже мало чего зависело.
– Поль, это ты? – спросил он, щелкая пультом от телевизора. Я сняла пальто, отряхнула с шапки снег.
– Я. Ты дома?
– Дурацкий вопрос! – тут же отреагировал Костя. – А ты?
– Я дома! – улыбнулась я и принялась подлизываться к валяющемуся на диване Косте. – Но если бы ты меня не подколол, я бы решила, что ты заболел.
– Ты считаешь, что я – предсказуем?! – деланно возмутился Костя. И прижал меня к себе.
– Я уверена, – кивнула я. – А вот я – просто кладезь сюрпризов!
– Да что ты? Что, у тебя сменился твой пресловутый НН? Или он решил повысить тебе зарплату? У него что, отшибло разум? – перебирал версии супруг. Мне стало очень хорошо и уютно лежать у него «под лапкой», даже захотелось спать. Я подумала, что может, стоит отложить разговор о ребенке на завтра…или на послезавтра.
– Не угадал, – зевнула я. – И ни за что не угадаешь. Это вообще не связано с работой. Я, кстати, вообще там сегодня не была!
– Прогуляла? – ухмыльнулся Костя. – И что, тебя теперь уволят? Это твоя новость?
– Нет. Теперь меня никто никуда не уволит. Не имеют права, – сонно пробормотала я и попыталась провалиться в сон. Однако я недооценила мужа. Очень может быть, что я его недооценивала всю жизнь.
– Не имеют права? – наморщил лоб он. – Ты что, беременна?
– Что? – я дернулась и от неожиданности сползла с дивана на пол. – С чего ты взял?
– Ну, у нас не так много вариантов, когда женщину не имеют права уволить. У меня сейчас секретарша ушла в декрет. Целый скандал! Так, постой, я что – прав? – вытаращился на меня Константин. По-моему, он даже побледнел. Я моментально пошла на попятный.
– Ну что ты. Нет, конечно. Просто разве кто-то может уволить такого ценного кадра, как я?
– Такого кадра действительно уволить невозможно! – немного расслабился Костя. Потом снова собрался в узел и с подозрением повернулся ко мне. – Ты уверена, что нет?
– Да уверена я, уверена, – безапелляционным тоном заверила его я. Потом еще минут десять я объясняла, почему это невозможно. Звучали словосочетания «взрослый ответственный человек», «было бы неразумно, да и не вовремя», «еще не решен квартирный вопрос» и «как вообще ты мог так обо мне подумать». Я вещала аргументировано и убедительно, мне показалось, что это вообще моя самая лучшая на свете речь.
– Слушай, ты что – псих? – вдруг помрачнел мой Костя. Он, недоумевая, рассматривал меня, словно бы я была неизвестным насекомым, которое по предварительным оценкам вполне может оказаться ядовитым.
– Почему? – оторопела я. Если бы мне сказали такую речь, я бы аплодировала и скандировала «шайбу-шайбу».
– Какой на хрен квартирный вопрос! Мне тридцать девять лет, и если уж ты бы оказалась беременной, я бы не вспомнил ни про какие сложности!
– Правда? – запнулась я. На повестке дня оставался вопрос, зачем я так нелепо завралась на ровном месте.
– Еще бы! – рявкнул Константин Яковлевич, после чего зачем-то хлопнул дверью и ушел на кухню греметь посудой. Я сидела и думала, как теперь выбираться из самолично созданного дурацкого положения. В голову не лезло ничего кроме банального «как-нибудь все само рассосется», которое обычно выполняло для меня роль Скарлетова «я подумаю об этом завтра». Только я, в отличие от нее, не собиралась напрягать мозг ни завтра, ни послезавтра, ни в любой другой день недели. А уж когда по первому каналу началась «Большая стирка», я вообще расслабилась и решила дать Косте спокойно попить чаю. Малахов азартно раскручивал тему «стоит ли иметь детей, когда стоишь одной ногой в могиле». Закономерно, молодая часть женского общества склонялась к тому, что дети – прерогатива тех, кто сможет их содержать, даже если ему семьдесят. Пожилая часть дам уверяла, что такие отцы – позор общества, но их позиция в основном базировалась на личном опыте. Ведь эти самые «молодые» папаши когда-то были их вероломными мужьями, променявшими их мудрость и понимание на молодость и способность к деторождению. Мужская же часть аудитории целиком и полностью одобряла все эскапады престарелых ловеласов. Независимо от возраста и социального положения. В этом, видимо, и проявилась пресловутая мужская солидарность.
– Тебе правда интересно смотреть эту муру? – сердитым голосом спросил невесть как появившийся около дивана Константин Яковлевич. Его ноздри до сих пор возмущенно вздымались. Видимо, чай не помог. «Не скажу», подумала я. От греха подальше.
– Нормальная передача.
– Конечно. Вполне возможно, что это будет про нас. Возможно, ты родишь ребенка как раз к моей пенсии. И нам будут на улицах говорить: «ах какой у вас симпатичный внучок!».
– А у тебя будут уже трястись от старости руки и ты будешь всех доставать разговорами о маленькой пенсии, – расхохоталась я. Костя попытался состроить сердитое лицо, но не выдержал и прыснул.
– И нас включат в книгу рекордов Гиннеса, как самых старородящих родителей в мире!
– Не включат! – заверила его я, улыбаясь. Господи, какой же он у меня все-таки прекрасный мужчина! С ним просто невозможно всерьез поругаться.
– Почему? – утирая выступившие от смеха слезы, переспросил Костя. Я посерьезнела.
– Потому что я все-таки действительно беременна.
– Что? – замер он.
– Я беременна. Сегодня делала УЗИ, – решила рассекретиться я. Костя каким-то вьюном закрутился по комнате, поменялся в лице. Потом застыл, надавливая себе на виски большими пальцами.
– Ага, ага. Мне надо подумать.…И что УЗИ?
– Девять недель. Бьется сердце, – сообщила я.
– Ну, красота, – кивнул от и сел за письменный стол. Потом он молча что-то принялся писать у себя в ежедневнике, не глядя на меня. Я с изумлением наблюдала за его сосредоточенно-неподвижной спиной.
– Ты как? – осторожно поинтересовалась я через несколько минут этой странной тишины, которую разбавлял только энергичный голос Малахова.
– Не мешай, – досадливо бросил мне он и снова погрузился в какие-то там расчеты. Ну и дела, подумала я. И как мне это понимать? Может, он пытается составить смету беременности? Или вообще релаксирует, составляя график роста курса рубля? Может, это такая странная реакция на шок!
– Хорошо, – недоумевая кивнула я. Прошло еще минут пятнадцать. Я зевнула и пошла пить чай. Попила. Ситуация стала напоминать плохой анекдот. Не хватало еще мне одеть противогаз, а он чтобы спросил у меня, выщипала ли я брови. Поняв, что больше чая мне в себя не влить, я вернулась в комнату, легла на диван, принялась переключать каналы. Остановилась на познавательной программе «спокойной ночи, малыши». Увлеченно послушала слюнявые сюсюканья с Хрюшей. Понравилось. Потом снова посмотрела на Костю. Картина была все той же. Я уже было испугалась, что он внезапно превратился в соляной столп, но тут он, наконец, разогнулся и повернулся ко мне.
– Знаешь, мы пожалуй можем взять ипотеку прямо сейчас, – выдал он и посмотрел на меня взглядом победителя. Я так и обмерла.
– Ты считал? Просчитывал ипотеку?
– Ну да! Теперь мы не можем себе позволить слоняться по чужим углам! – весомо изрек он. – Ребенок не должен рождаться где попало. Мы вполне можем позволить себе однокомнатную квартиру. Не в этом районе, конечно, но где-нибудь в Измайлово.
– Стой-стой-стой! – я замотала головой. – Скажи мне, что ты чувствуешь. Ты рад?
– Что? – непонимающе посмотрел на меня Костя. Родной, такой изумленный и взъерошенный. Прелесть!
– Ты рад?
– Что за глупости, конечно рад, – он тряхнул челкой и принялся тереть глаза, словно в них разом что-то попало.
– И то хлеб, – вздохнула я. Костя подошел ко мне и порывисто прижал к себе.
– Я не то что рад – я просто в неописуемом, в невыразимом восторге. Это самая лучшая новость, которую я только слышал за всю свою жизнь!
– Вот это как раз то, что я и хотела услышать, – удовлетворенно кивнула я. И подумала, что наверное, и в моей жизни до сего дня не происходило ровно ничего, что можно было бы сопоставить с этим. Весь вечер мы говорили с мужем о том, как будем растить ребенка, как купим квартиру, в которой будем счастливы. О том, как все будет хорошо и больше никогда не испортится. Что он никогда и никому не даст меня в обиду. Что надо начать откладывать деньги на образование ребенка, потому что «образование – это самое главное». Костя волновался и поминутно спрашивал меня, как я себя чувствую.
– Прекрасно, просто прекрасно, – пыталась заверить его я, но он мне не верил, осматривал со всех сторон и спрашивал, что у меня болит.
– Ну, должна же ты хоть что-то чувствовать?! – возмущался он.
– Я – да. Я чувствую, что ты меня достал! – смеялась я.
– Прости. Может, тебя положить спать? Может, тебе теперь все время надо лежать?
– Ага, и как корове все время жевать траву! – пыталась достучаться до его разума я.
– Почему траву? Может, тебе чего-то хочется? Я где-то слышал, что беременным часто хочется какого-нибудь деликатеса! Хочешь, я схожу и куплю?
– Можешь ты хоть минуту просто полежать со мной рядом. Просто спокойно полежать? – я устало отмахивалась от его назойливой заботы, разом обвалившейся на меня.
– Полежать? Конечно, – он прижал меня к себе и, по-моему, попытался перестать дышать. Я улыбнулась и запустила руку к нему под рубашку.
– Милый, родной, – прошептала я. Он напрягся.
– Ты что! Тебе теперь, наверное, нельзя.
– Ну конечно. Прямо на все девять месяцев, – тихонько засмеялась я. Костя поцеловал меня в лоб, а потом вся наша супружеская любовь напоминала попытку разминировать часовой механизм очень хрупкой, практически хрустальной бомбы. И я не могу сказать, что мне это не понравилось. Во всяком случае, могу сказать точно, что так меня еще никогда не любили. Мужчина, особенно в таком возрасте, как Константин Яковлевич, если его женщина ждет первенца, смотрит на нее, словно на богиню, способную вершить его судьбу. Это чувство безграничной власти, власти, которая превращает «Мужус обыкновенус» в «Настоящего Мужчину – защитника, кормильца, опору, лучшего друга, няньку и во все, что душа пожелает», и было самым прекрасным, что мне довелось испытать в жизни. По крайней мере, в семейной.
Утром Костя виновато собирался на работу. Он на цыпочках передвигался по квартире, стараясь меня не разбудить. В то время как меня как раз надо было разбудить. Ведь меня еще никто не освободил от исполнения служебных обязанностей. Потоки желающих потратить кровные деньги на отдых увеличивались с каждым днем. Зима была на излете, но лаяла, как обезумевший от голода цепной пес. Самые страшные холода, самые ледяные ветры бывают именно в конце февраля. И все эти атмосферные явления гонят граждан в теплые края еще до того, как начнется официальный сезон. Официальный сезон – это безумие, сводящее с ума менеджеров и туроператоров. А февраль-март-апрель – ненапряжная, но довольно насыщенная трудовая пора.
– Почему ты меня не разбудил, – поймала я его на месте преступления. Он как раз пытался бесшумно одеть ботинки.
– Ты так сладко спала, – оправдался он. – Тебе надо больше спать.
– Меня уволят!
– Ты сама сказала, что теперь это невозможно! – парировал Костя.
– Невозможно, если я буду работать. А если я работать брошу, никто мне на дом зарплату носить не будет. Особенно НН, – я лихорадочно напяливала на себя рейтузы.
– Осторожней! – с замиранием сердца воскликнул Костя, когда я споткнулась о вторую штанину.
– Слушай, ты прекращай так дергаться, – разозлилась я. – Ты так не доживешь до родов!
– Да, ты права, – поник супруг. И принялся уговаривать меня поехать на такси.
– Если я буду ездить на такси, как мы купим квартиру? – приперла его к стенке я. Он молчал с выражением лица а-ля «побитый пес». – И вообще, я всегда права.
– Тогда я тебя провожу! – уперся Костя и действительно доставил меня до самых Ленгор. Там он, не обращая внимания на мои вопли, сдал с рук на руки НН. Пригрозил Аллочке, чтобы она не смела нагадать мне всякую гадость («Я вообще не буду ей гадать», ответила Аллочка, хотя и ей, и мне было ясно, что без этого не обойдешься). Дальше он сделал героический взгляд и все-таки ушел. А я осталась сидеть в кресле менеджера среднего звена, обалдевшая от такой реакции мужа на простую новость о беременности жены.
– ВАУ! – сказала Аллочка и быстренько нагадала мне безоблачного семейного счастья.
– ВАУ! – сказала Динка по телефону. – Я тебе говорила?!
– ВАУ! – ответила я. – И что теперь будет?
– Будешь счастливой! – сказали все хором. И я расслабилась. Пусть все идет как идет. Раз уж мне достался такой чудесный муж, зачем напрягаться. Да, возможно, что это и не его ребенок! Возможно, что это – ребенок Дениса. Но кому будет лучше, если этот маленький факт станет общеизвестным? Денису точно нет. Мне – так станет только хуже. А уж Косте и подавно. Мужику тридцать девять лет! Ему просто необходимо стать отцом. Разве нет?
– Конечно, – кивнула Аллочка. – Ты совершенно права.
– Ты считаешь? – задумалась я. Вдруг оставшись одна, без этого постоянного восторженного прессинга со стороны моего дорогого благоверного, я почувствовала себя мошенницей, незаконно прикарманившей огромное богатство. Богатство, конечно, прекрасно и неописуемо мне нравится. Но оно чужое. Как только меня вычислят, все станет гораздо хуже. Гораздо хуже.
– Не будь дурой! – разозлилась Динка, когда я поделилась с ней своими сомнениями. Она доступно и популярно объяснила мне все, заставив поверить в неизбежность того, что происходит. Впрочем, я не сильно сопротивлялась. Что я, Жанна Д’ Арк, чтобы самой наступать на горло собственному счастью? Костя завалил меня букетами, книгами с фотографиями малышей в разных ракурсах. Мы с ним могли часами разговаривать о том, как сейчас выглядит наш ребенок.
– Ты представляешь, у него уже практически сформированы все органы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28