А Филиппыч покачал седой головой, повернулся, хотел было уже пойти прочь, как натолкнулся на свою жену. Софья и Матрена Филимоновна уже шли от пруда и тоже услышали слова Филиппыча.
– Да что ты тут такое разглагольствуешь? – напустилась на мужа Матрена Филимоновна. – Твое ли дело барыне советы давать! Тебя забыли спросить! Ступай-ка да принеси плед и корзину!
Смущенный резкой отповедью, Филиппыч потрусил прочь.
– Господи помилуй, он у вас что, неужто книжки умные читает? – изумилась Толкушина. – А я полагала, что он и вовсе неграмотный.
– Нет, матушка, он грамоту знает, в церковной школе учился, книжек вроде как и не читает, да у него память хорошая. Где что услышит, умные люди говорят, вот он и пересказывает, – фыркнула Матрена, думая, что муж своими неуместными словами оскорбил Толкушину. – Простите его, Христа ради, дурака. Я ему скажу, чтобы язык свой за зубами держал, да надеру седые вихры. Ишь, выдумал, проповеди читать господам! – Матрена подбоченилась и уже представила себе, как лупцует своего ненаглядного мужа, которого только третьего дня не могла дождаться.
– Нет, нет, он не обидел меня, Матрена. Совсем наоборот. В его словах, мне кажется, я услышала то, что не могла понять. Да, кажется, я поняла…
Ангелина Петровна сорвала травинку и закусила ее.
– А что, Соня, говоришь, вода теплая? Пожалуй, действительно надо искупаться!
Глава девятнадцатая
Если у вас болит голова и дерет горло, то это признак простуды. Если скрипят и болят коленки, то подагра, если тяжело в груди и болит сердце, то грудная жаба. Если тошнит – съел чего-то несвежего. А если сердце колотится, в животе тепло, голова слегка кружится и невозможно заснуть, и все это при виде или при воспоминании о некоем человеке? Это признаки какого заболевания?
Софья и не заметила, как Нелидов занял все ее помыслы. Нет, конечно, она думала о нем и раньше, иногда даже позволяла себе немножко помечтать. Но то были мечты сродни мечтаниям о полете на Луну. Нелидов всегда казался ей далекой недоступной звездой. И вдруг она в его доме. И вдруг он рядом каждый день, и каждый день она видит внимательного и заботливого хозяина дома, гостеприимного и радушного. Да, он по-прежнему немного печален, иногда угрюм, но все чаще на его лице мелькает нечто светлое. В глазах зажигается нежность, когда он разговаривает с ней. Или ей это мерещится, или это просто вежливость воспитанного человека, под крышей которого временно живут дамы? Она ловила себя на мысли, что ей хочется смотреть на него бесконечно. И почему она раньше не примечала, что он удивительно красив? Нет, конечно, она и раньше это видела. Но только теперь она поняла, что это совершенно необычная красота. Когда смотришь на тонкий фарфор, сквозь его нежную поверхность пробивается свет. Так и тут, изнутри Феликса, как ей казалось, струился некий особый свет. Он притягивал ее, таких мужчин она не встречала никогда. Она только грезила о подобном, и вот мечта стала явью.
К тому же Нелидов позволил гостье пользоваться огромной библиотекой, доставшейся ему в наследство от дяди, а также своими книгами, которые он собирал в Германии. И девушка погрузилась в мир сказки. Немецкие, французские, норвежские, английские. Они поразили ее. Незнакомые образы, сюжеты будоражили ее воображение. Софья стала понимать, откуда рождалось творчество самого Нелидова. Это еще больше заин-триговало девушку. Она оказалась посвященной в великую тайну рождения литературного произведения. Ее допустили в святая святых, в мастер-скую гения – посмотреть, из каких кусочков рождается шедевр. От этих мыслей у нее просто голова шла кругом. Ей нестерпимо хотелось говорить с Нелидовым об этом, но она не смела, полагая, что нелепо и нетактично лезть в душу художнику с досужими и любопытными расспросами.
«И как вам пришло в голову подобное?»
«А что вы чувствовали, когда писали то-то и то-то?»
К тому же она смущалась и боялась показаться малообразованной, чего-то не знающей. Ей, учительнице, подобное подозрение было смерти подобно. И она продолжала читать и впитывать в себя этот мир, волшебный, чудесный мир, в котором жил Он, ее принц. Она жаждала познать этот таинственный мир, чтобы приблизиться к Нему, понять Его. Погружаясь в сказочные дебри, Софья в какой-то миг вообще перестала отличать реальность от вымысла, Нелидов стал казаться ей действительно неземным существом, волшебником, магом, который околдовал ее, сразил своими чарами.
И окружающий мир, разумеется, ему под стать. Конечно, волшебник должен жить в безлюдном месте, его старый дом должен находиться в глухом лесу, полном чудищ. Софья невольно стала оглядываться по сторонам, присматриваться к неосвещенным углам, вдруг да появится гном или тролль. Что там за странная лягушка скачет, что у нее на голове? Господи, неужели корона? Ах нет, просто прилип скрученный листок. Как густо растет шиповник у ограды, просто на глазах! Еще немного, и дом скроется за непроходимой колючей зарослью, которую может преодолеть только волшебное заклинание.
И даже собственный кот стал казаться ей необычным в повадках. Его взгляд изменился, Софье стало мерещиться, что животное хочет ей поведать нечто необычное. Ведь он по ночам прогуливается в волшебном лесу, ходит к таинственному пруду. Он слышит голоса и звуки, ей недоступные, он вхож в иные миры! Ведь недаром Нелидов был первым его воспитателем, и он не случайно, совершенно не случайно отдал Зебадию Софье!
Ох, так можно додуматься невесть до чего! Бог знает, что лезет в голову. Нельзя, нельзя так много читать на ночь. Душно, наверное собирается гроза, надо пройтись. Который час? Скоро полночь? Уже все спят. Будить Матрену? Или идти одной? Страшновато. Да чего бояться-то? Глупости!
И Софья решительно накинула шаль на плечи. Когда она вышла из дома, смелости поубавилось. Действительно собиралась гроза, нечем было дышать от духоты. Шаль оказалась лишней, и она повесила ее на ветку сирени около дома. Ничего страшного, можно немного пройтись по парку, чуть-чуть. До пруда и обратно. Софья двинулась вперед. Луна еще не полностью скрылась за тучами, и ее бледный свет освещал девушке путь. Вот и знакомая русалка, сидит бедняжка в одиночестве! Софья погладила прохладную поверхность статуи. Ей показалось, что как будто толчок крови прошелся по русалке от головы до конца хвоста, как будто тепло разлилось мгновенно по ее изогнутому телу. Девушка двинулась дальше и, уходя, краем глаза заметила, или ей почудилось, что русалка повернула голову ей вслед. Софья приблизилась к пруду и отчетливо услышала, как сзади раздался шлепок о воду и всплеск. Софья замерла. Неподвижная вода отражала в себе темноту неба, стремительно убегающую луну. Поверхность воды чернела на глазах. Вдруг что-то изменилось, вода дрогнула. Софье послышался колокольный звон. Откуда, если до ближайшей церкви полсотни верст? Софья с недоумением подошла поближе. Звук, глубокий и полный, исходил, как ей показалось, из глубины пруда, из самой толщи воды. Она отпрянула. Этого не может быть, на дне только ил да лягушки, Филиппыч говорил! Но звон, протяжный и завораживающий, нарастал. Софья, не в силах двигаться от изумления, присела на лежачее сухое дерево. И тут прямо ниоткуда на поверхности воды возник корабль. Тогда Софья поняла, что удивляться нечего. Ведь она в мире волшебства!
Золотой корабль с алмазными мачтами и шелковыми парусами медленно двинулся по глади пруда. Луна освещала его, он сверкал, и девушка могла разглядеть неописуемую красоту. Откуда он взялся, мог ли он вообще тут оказаться, как он движется без команды на борту, паруса неподвижны? Эти мысли мелькнули, но как-то вяло, и растаяли. Корабль вроде как двигался, но и не приближался. Потемнело. Софья с трудом оторвала глаза от невиданного зрелища, взглянула на небо и поразилась еще больше. Черная туча страшной огромной рукой, высунувшейся из тьмы посреди неба, натянула арбалет и выстрелила молнией вниз, прямо в пруд. Раздался грохот, корабль исчез, как не бывало. Пруд вздрогнул всей гладью и ответил протяжным звоном подводного колокола. Софья встала, ужас и восторг одновременно обуревали ее, сердце рвалось, глаза, казалось, выпадут из орбит, рот открылся. Она издала стон и упала на траву. Загрохотал гром, словно дикий хохот, и хлынул дождь.
Матрена всегда ночью вставала поглядеть барышню, – привычка няньки, как спит ненаглядное дите. А дитя-то и нет в постели! Встревоженная Матрена обошла весь дом и выглянула наружу. Тут-то ей и попалась на глаза шаль, висевшая на ветке. Через несколько минут весь дом уже был на ногах. Искали барышню. Нелидов, белый как мел, с фонарем в руках, метался по парку. Первым, кто прибежал к пруду и нашел пропавшую, оказался Филипп Филиппович. Девушку перенесли в дом и уложили в постель. Матрена была сама не своя от ужаса. Наконец Софья открыла глаза и улыбнулась.
– Что, что случилось с тобой, милая моя? – в страхе спросила Ангелина Петровна. – Кто тебя напугал?
– Гром, меня напугала гроза. Так загрохотало, что я испугалась и упала.
– Да с чего бы ты стала бояться грозы, дитя мое? – изумилась Матрена. – Отродясь такого не было! И понесло же тебя ночью-то на пруд! Да в грозу! Господи помилуй! Спаси и сохрани! – И она обняла свою барышню.
Нелидов внимательно выслушал слова девушки и пристально посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал. Тайна, между ними родилась тайна! И Софья поняла это в тот же миг, и счастье снова забилось у нее в груди.
– Как ты нашел-то ее? – спросила Матрена мужа, когда уже все страхи оказались позади.
– Так это не я нашел, а кот, – пожал плечами Филипп Филиппович.
– Не плети мне тут ерунды! – осерчала Матрена. – У меня и так голова кругом.
– А ты не шуми, – как всегда спокойно возразил муж. – Я по тропе бегу. В темноте, ничего не видать, дождь в лицо. Глядь, Зебадия передо мной. Вот, думаю, диво дивное, чтобы такая нежная животина из дому в дождь выскочила! А он смотрит на меня и мяучит, вроде как зовет за собой, и так бежит, бежит впереди. Манит, словом. Я снова подивился, иду следом за ним и смотрю, батюшки, лежит, родимая! Глаза закрыты, руки раскинула! Вот, стало быть, он ее и отыскал!
– Господи Иисусе! Чудеса в решете! – Матрена с изумлением выслушала мужа и перекрестилась. – Дурное место! Нечистое! Нехорошее! Скорее надо возвращаться домой!
С этими словами она легла в кровать и вскорости, несмотря на все переживания, захрапела.
Глава двадцатая
Ни на следующий день, ни потом Софья никому не рассказала о том странном и таинственном видении, которое она лицезрела ночью. Наутро, проснувшись в своей постели и перебирая детали увиденного, она скорее была склонна признать свое временное умопомешательство, вызванное избыточным чтением. По счастью, она не простыла, только небольшой насморк напоминал о летнем дожде и сырой траве. За завтраком все старались не говорить о прошедшей ночи. Соне было неприятно, что она доставила беспокойство, всем прочим не хотелось ее смущать расспросами. И только к вечеру состоялся разговор между нею и Нелидовым. Феликс первым заговорил, и заговорил о том, о чем она мечтала услышать: о своем творчестве, об истоках этого творчества, о сказках. Он долго и увлеченно посвящал своих собеседниц в тонкости немецких сказочных сюжетов, в их отличия от английских, объяснял им, какие бывают сказки, какие можно выделить общие сюжетные линии, образы, что за всем этим кроется.
– Надо же, – подивилась Ангелина Петровна, – а я-то думала – сказки и сказки, на потеху детям малым. Кто бы мог подумать, что тут все так непросто!
Однако рассуждения на филологические темы ее так утомили, что, сославшись на усталость, она покинула гостиную. Дело было около пяти часов вечера, когда уже отобедали и попили чаю и хочется вздремнуть. Матрена, вязавшая в углу, засыпала со спицами в руках. Она неуклонно придерживалась старых традиций: молодая девушка не может оставаться одна в компании мужчины, если это не родственник или муж. Спицы упали на колени, клубок скатился на пол. Зебадия тут как тут и давай его катать.
– Ой, пропало Матренино вязание! – воскликнула Софья и, подхватив кота, поспешно вынесла его на просторную веранду. Нелидов неторопливо вышел следом. Они стояли рядом и молчали. Порой между людьми, которые и двух слов не сказали друг другу, молчание может заменить длинную беседу. Они даже не глядели друг на друга. Но как-то разом оба стали тяжело дышать и стараться смотреть куда угодно, только не в глаза друг другу.
– Я слышала колокольный звон со дна пруда, – едва промолвила девушка.
– Да, разумеется, только вы и могли его слышать, – последовал ответ, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
– Почему?
– Потому что вы чувствуете и думаете, как я, только вам под силу войти в мой мир и понять его, как понимаю его я. Никогда, никогда я не предполагал, что такое может произойти. Это удивительно!
– Но разве ваша жена не понимала вас, не чувствовала все это? – робко спросила Софья.
– Жена? Которая? – теперь он глядел ей прямо в лицо.
– Разве у вас их было много? – она почувствовала, что холодеет.
– Увы, это так. Я никому не говорил правды, она для меня чрезвычайно неприятна. Да и вам бы не следовало говорить. Впрочем, это не имеет никакого значения.
– Как это не имеет значения? – запальчиво воскликнула девушка. – Все, что относится к вам, вашей жизни, вашему творчеству, все для меня имеет значение!
Она покраснела, поняв, что проговорилась. Краска стыда ползла по ее лицу и шее. Нелидов смотрел не отрываясь. Она опустила глаза и не видела, как он подавил то ли вздох волнения, то ли крик в горле. Резко, мгновенно он схватил ее за руки и притянул к себе. Она откинулась назад и замерла. Их глаза встретились, их губы сближались.
– Я… – она хотела сказать, но он перебил ее.
– Нет, не говори. Ничего нельзя говорить! Ничего нельзя! – и с этими словами он поцеловал ее, и так страстно, что у обоих подкосились ноги. В этот момент послышались тяжелые шаги Матрены.
– Зебадия, куда ты? – И Софья стремительно сбежала с веранды.
– Ох уж этот кот! – заворчала Матрена. – Столько с ним хлопот!
Нелидов молча и быстро пошел в комнаты. Придя в спальню, он захлопнул дверь и заскрежетал зубами. Как дикий зверь, он стал метаться из угла в угол, бормоча что-то невнятное. И тут раздался бешеный стук в дверь. Он кинулся и распахнул, думая, что увидит там Софью. Но на пороге стояла Ангелина Петровна с белым лицом и трясущимися губами. В руках она держала газету, полученную с почтой, которую взялась читать после обеда.
– Вот! – она сунула ему газету. – Что теперь делать?
Но Нелидов еще не мог прийти в себя от собственных переживаний. Он несколько мгновений стоял, как истукан, а потом схватил газету. На второй странице, на половине листа во всех подробностях рассказывалось о том, как в Петербурге была убита известная актриса, прима модного театра «Белая ротонда» Изабелла Кобцева. Подозреваемого в убийстве любовника актрисы купца Тимофея Толкушина полиция уже арестовала и допрашивает. Дело ведет известный в столице следователь Сердюков.
Нелидов только и мог, что покачать головой. Что делать, не приходило ему на ум. Между тем Ангелина Петровна как-то вдруг быстро вся внутренне собралась, ушла к себе и возвратилась в шляпе, жакете и с ридикюлем в руках.
– Феликс Романович, вы так много для меня сделали, я вам бесконечно благодарна! Я жизнью вам обязана! Прошу вас о последней услуге, прикажите заложить лошадь и отвезти меня на станцию.
– Вы собрались в Петербург? – изумился Нелидов.
– Разумеется, – последовал спокойный ответ. – Я поеду в Петербург и буду рядом с ним.
– И вы простили его, вы простили после всего, что было? – Феликс потерял дар речи.
– Нет. О прощении речь, разумеется, не идет. Я не простила его и никогда, наверное, не прощу. Но он мой муж, и я должна быть рядом с ним. Быть может, я помогу ему, быть может, нет. Но я должна быть с ним.
– Но он не нуждается в вас, в вашей помощи и любви! Он предал вас!
– Нуждается. Только он сам еще этого не знает. Прошу вас, распорядитесь о лошади!
Софья, погруженная в переживания и опьяневшая от поцелуя, не сразу поняла, что происходит в доме, а когда поняла, ужаснулась и остолбенела. Значит, если Ангелина спешно покидает дом, то и ей пора собираться. И надо же такому случиться, что именно теперь, именно в такой день пришло это проклятое известие!
– Милая моя, я уезжаю, а ты не торопись возвращаться в Эн-ск. Задержись тут, – Толкушина обняла подругу и шепнула ей на ухо, – задержись тут на всю жизнь.
Софья же была так потрясена происходящим, что плохо осознавала, что делается вокруг.
Решено было, что Алтухова двинется из Грушевки через несколько дней, после неспешных сборов. Вещи Толкушиной пошлют багажом в столицу. Ехать в Петербург и Софье не следует, пока ситуация совершенно непонятна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Да что ты тут такое разглагольствуешь? – напустилась на мужа Матрена Филимоновна. – Твое ли дело барыне советы давать! Тебя забыли спросить! Ступай-ка да принеси плед и корзину!
Смущенный резкой отповедью, Филиппыч потрусил прочь.
– Господи помилуй, он у вас что, неужто книжки умные читает? – изумилась Толкушина. – А я полагала, что он и вовсе неграмотный.
– Нет, матушка, он грамоту знает, в церковной школе учился, книжек вроде как и не читает, да у него память хорошая. Где что услышит, умные люди говорят, вот он и пересказывает, – фыркнула Матрена, думая, что муж своими неуместными словами оскорбил Толкушину. – Простите его, Христа ради, дурака. Я ему скажу, чтобы язык свой за зубами держал, да надеру седые вихры. Ишь, выдумал, проповеди читать господам! – Матрена подбоченилась и уже представила себе, как лупцует своего ненаглядного мужа, которого только третьего дня не могла дождаться.
– Нет, нет, он не обидел меня, Матрена. Совсем наоборот. В его словах, мне кажется, я услышала то, что не могла понять. Да, кажется, я поняла…
Ангелина Петровна сорвала травинку и закусила ее.
– А что, Соня, говоришь, вода теплая? Пожалуй, действительно надо искупаться!
Глава девятнадцатая
Если у вас болит голова и дерет горло, то это признак простуды. Если скрипят и болят коленки, то подагра, если тяжело в груди и болит сердце, то грудная жаба. Если тошнит – съел чего-то несвежего. А если сердце колотится, в животе тепло, голова слегка кружится и невозможно заснуть, и все это при виде или при воспоминании о некоем человеке? Это признаки какого заболевания?
Софья и не заметила, как Нелидов занял все ее помыслы. Нет, конечно, она думала о нем и раньше, иногда даже позволяла себе немножко помечтать. Но то были мечты сродни мечтаниям о полете на Луну. Нелидов всегда казался ей далекой недоступной звездой. И вдруг она в его доме. И вдруг он рядом каждый день, и каждый день она видит внимательного и заботливого хозяина дома, гостеприимного и радушного. Да, он по-прежнему немного печален, иногда угрюм, но все чаще на его лице мелькает нечто светлое. В глазах зажигается нежность, когда он разговаривает с ней. Или ей это мерещится, или это просто вежливость воспитанного человека, под крышей которого временно живут дамы? Она ловила себя на мысли, что ей хочется смотреть на него бесконечно. И почему она раньше не примечала, что он удивительно красив? Нет, конечно, она и раньше это видела. Но только теперь она поняла, что это совершенно необычная красота. Когда смотришь на тонкий фарфор, сквозь его нежную поверхность пробивается свет. Так и тут, изнутри Феликса, как ей казалось, струился некий особый свет. Он притягивал ее, таких мужчин она не встречала никогда. Она только грезила о подобном, и вот мечта стала явью.
К тому же Нелидов позволил гостье пользоваться огромной библиотекой, доставшейся ему в наследство от дяди, а также своими книгами, которые он собирал в Германии. И девушка погрузилась в мир сказки. Немецкие, французские, норвежские, английские. Они поразили ее. Незнакомые образы, сюжеты будоражили ее воображение. Софья стала понимать, откуда рождалось творчество самого Нелидова. Это еще больше заин-триговало девушку. Она оказалась посвященной в великую тайну рождения литературного произведения. Ее допустили в святая святых, в мастер-скую гения – посмотреть, из каких кусочков рождается шедевр. От этих мыслей у нее просто голова шла кругом. Ей нестерпимо хотелось говорить с Нелидовым об этом, но она не смела, полагая, что нелепо и нетактично лезть в душу художнику с досужими и любопытными расспросами.
«И как вам пришло в голову подобное?»
«А что вы чувствовали, когда писали то-то и то-то?»
К тому же она смущалась и боялась показаться малообразованной, чего-то не знающей. Ей, учительнице, подобное подозрение было смерти подобно. И она продолжала читать и впитывать в себя этот мир, волшебный, чудесный мир, в котором жил Он, ее принц. Она жаждала познать этот таинственный мир, чтобы приблизиться к Нему, понять Его. Погружаясь в сказочные дебри, Софья в какой-то миг вообще перестала отличать реальность от вымысла, Нелидов стал казаться ей действительно неземным существом, волшебником, магом, который околдовал ее, сразил своими чарами.
И окружающий мир, разумеется, ему под стать. Конечно, волшебник должен жить в безлюдном месте, его старый дом должен находиться в глухом лесу, полном чудищ. Софья невольно стала оглядываться по сторонам, присматриваться к неосвещенным углам, вдруг да появится гном или тролль. Что там за странная лягушка скачет, что у нее на голове? Господи, неужели корона? Ах нет, просто прилип скрученный листок. Как густо растет шиповник у ограды, просто на глазах! Еще немного, и дом скроется за непроходимой колючей зарослью, которую может преодолеть только волшебное заклинание.
И даже собственный кот стал казаться ей необычным в повадках. Его взгляд изменился, Софье стало мерещиться, что животное хочет ей поведать нечто необычное. Ведь он по ночам прогуливается в волшебном лесу, ходит к таинственному пруду. Он слышит голоса и звуки, ей недоступные, он вхож в иные миры! Ведь недаром Нелидов был первым его воспитателем, и он не случайно, совершенно не случайно отдал Зебадию Софье!
Ох, так можно додуматься невесть до чего! Бог знает, что лезет в голову. Нельзя, нельзя так много читать на ночь. Душно, наверное собирается гроза, надо пройтись. Который час? Скоро полночь? Уже все спят. Будить Матрену? Или идти одной? Страшновато. Да чего бояться-то? Глупости!
И Софья решительно накинула шаль на плечи. Когда она вышла из дома, смелости поубавилось. Действительно собиралась гроза, нечем было дышать от духоты. Шаль оказалась лишней, и она повесила ее на ветку сирени около дома. Ничего страшного, можно немного пройтись по парку, чуть-чуть. До пруда и обратно. Софья двинулась вперед. Луна еще не полностью скрылась за тучами, и ее бледный свет освещал девушке путь. Вот и знакомая русалка, сидит бедняжка в одиночестве! Софья погладила прохладную поверхность статуи. Ей показалось, что как будто толчок крови прошелся по русалке от головы до конца хвоста, как будто тепло разлилось мгновенно по ее изогнутому телу. Девушка двинулась дальше и, уходя, краем глаза заметила, или ей почудилось, что русалка повернула голову ей вслед. Софья приблизилась к пруду и отчетливо услышала, как сзади раздался шлепок о воду и всплеск. Софья замерла. Неподвижная вода отражала в себе темноту неба, стремительно убегающую луну. Поверхность воды чернела на глазах. Вдруг что-то изменилось, вода дрогнула. Софье послышался колокольный звон. Откуда, если до ближайшей церкви полсотни верст? Софья с недоумением подошла поближе. Звук, глубокий и полный, исходил, как ей показалось, из глубины пруда, из самой толщи воды. Она отпрянула. Этого не может быть, на дне только ил да лягушки, Филиппыч говорил! Но звон, протяжный и завораживающий, нарастал. Софья, не в силах двигаться от изумления, присела на лежачее сухое дерево. И тут прямо ниоткуда на поверхности воды возник корабль. Тогда Софья поняла, что удивляться нечего. Ведь она в мире волшебства!
Золотой корабль с алмазными мачтами и шелковыми парусами медленно двинулся по глади пруда. Луна освещала его, он сверкал, и девушка могла разглядеть неописуемую красоту. Откуда он взялся, мог ли он вообще тут оказаться, как он движется без команды на борту, паруса неподвижны? Эти мысли мелькнули, но как-то вяло, и растаяли. Корабль вроде как двигался, но и не приближался. Потемнело. Софья с трудом оторвала глаза от невиданного зрелища, взглянула на небо и поразилась еще больше. Черная туча страшной огромной рукой, высунувшейся из тьмы посреди неба, натянула арбалет и выстрелила молнией вниз, прямо в пруд. Раздался грохот, корабль исчез, как не бывало. Пруд вздрогнул всей гладью и ответил протяжным звоном подводного колокола. Софья встала, ужас и восторг одновременно обуревали ее, сердце рвалось, глаза, казалось, выпадут из орбит, рот открылся. Она издала стон и упала на траву. Загрохотал гром, словно дикий хохот, и хлынул дождь.
Матрена всегда ночью вставала поглядеть барышню, – привычка няньки, как спит ненаглядное дите. А дитя-то и нет в постели! Встревоженная Матрена обошла весь дом и выглянула наружу. Тут-то ей и попалась на глаза шаль, висевшая на ветке. Через несколько минут весь дом уже был на ногах. Искали барышню. Нелидов, белый как мел, с фонарем в руках, метался по парку. Первым, кто прибежал к пруду и нашел пропавшую, оказался Филипп Филиппович. Девушку перенесли в дом и уложили в постель. Матрена была сама не своя от ужаса. Наконец Софья открыла глаза и улыбнулась.
– Что, что случилось с тобой, милая моя? – в страхе спросила Ангелина Петровна. – Кто тебя напугал?
– Гром, меня напугала гроза. Так загрохотало, что я испугалась и упала.
– Да с чего бы ты стала бояться грозы, дитя мое? – изумилась Матрена. – Отродясь такого не было! И понесло же тебя ночью-то на пруд! Да в грозу! Господи помилуй! Спаси и сохрани! – И она обняла свою барышню.
Нелидов внимательно выслушал слова девушки и пристально посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал. Тайна, между ними родилась тайна! И Софья поняла это в тот же миг, и счастье снова забилось у нее в груди.
– Как ты нашел-то ее? – спросила Матрена мужа, когда уже все страхи оказались позади.
– Так это не я нашел, а кот, – пожал плечами Филипп Филиппович.
– Не плети мне тут ерунды! – осерчала Матрена. – У меня и так голова кругом.
– А ты не шуми, – как всегда спокойно возразил муж. – Я по тропе бегу. В темноте, ничего не видать, дождь в лицо. Глядь, Зебадия передо мной. Вот, думаю, диво дивное, чтобы такая нежная животина из дому в дождь выскочила! А он смотрит на меня и мяучит, вроде как зовет за собой, и так бежит, бежит впереди. Манит, словом. Я снова подивился, иду следом за ним и смотрю, батюшки, лежит, родимая! Глаза закрыты, руки раскинула! Вот, стало быть, он ее и отыскал!
– Господи Иисусе! Чудеса в решете! – Матрена с изумлением выслушала мужа и перекрестилась. – Дурное место! Нечистое! Нехорошее! Скорее надо возвращаться домой!
С этими словами она легла в кровать и вскорости, несмотря на все переживания, захрапела.
Глава двадцатая
Ни на следующий день, ни потом Софья никому не рассказала о том странном и таинственном видении, которое она лицезрела ночью. Наутро, проснувшись в своей постели и перебирая детали увиденного, она скорее была склонна признать свое временное умопомешательство, вызванное избыточным чтением. По счастью, она не простыла, только небольшой насморк напоминал о летнем дожде и сырой траве. За завтраком все старались не говорить о прошедшей ночи. Соне было неприятно, что она доставила беспокойство, всем прочим не хотелось ее смущать расспросами. И только к вечеру состоялся разговор между нею и Нелидовым. Феликс первым заговорил, и заговорил о том, о чем она мечтала услышать: о своем творчестве, об истоках этого творчества, о сказках. Он долго и увлеченно посвящал своих собеседниц в тонкости немецких сказочных сюжетов, в их отличия от английских, объяснял им, какие бывают сказки, какие можно выделить общие сюжетные линии, образы, что за всем этим кроется.
– Надо же, – подивилась Ангелина Петровна, – а я-то думала – сказки и сказки, на потеху детям малым. Кто бы мог подумать, что тут все так непросто!
Однако рассуждения на филологические темы ее так утомили, что, сославшись на усталость, она покинула гостиную. Дело было около пяти часов вечера, когда уже отобедали и попили чаю и хочется вздремнуть. Матрена, вязавшая в углу, засыпала со спицами в руках. Она неуклонно придерживалась старых традиций: молодая девушка не может оставаться одна в компании мужчины, если это не родственник или муж. Спицы упали на колени, клубок скатился на пол. Зебадия тут как тут и давай его катать.
– Ой, пропало Матренино вязание! – воскликнула Софья и, подхватив кота, поспешно вынесла его на просторную веранду. Нелидов неторопливо вышел следом. Они стояли рядом и молчали. Порой между людьми, которые и двух слов не сказали друг другу, молчание может заменить длинную беседу. Они даже не глядели друг на друга. Но как-то разом оба стали тяжело дышать и стараться смотреть куда угодно, только не в глаза друг другу.
– Я слышала колокольный звон со дна пруда, – едва промолвила девушка.
– Да, разумеется, только вы и могли его слышать, – последовал ответ, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
– Почему?
– Потому что вы чувствуете и думаете, как я, только вам под силу войти в мой мир и понять его, как понимаю его я. Никогда, никогда я не предполагал, что такое может произойти. Это удивительно!
– Но разве ваша жена не понимала вас, не чувствовала все это? – робко спросила Софья.
– Жена? Которая? – теперь он глядел ей прямо в лицо.
– Разве у вас их было много? – она почувствовала, что холодеет.
– Увы, это так. Я никому не говорил правды, она для меня чрезвычайно неприятна. Да и вам бы не следовало говорить. Впрочем, это не имеет никакого значения.
– Как это не имеет значения? – запальчиво воскликнула девушка. – Все, что относится к вам, вашей жизни, вашему творчеству, все для меня имеет значение!
Она покраснела, поняв, что проговорилась. Краска стыда ползла по ее лицу и шее. Нелидов смотрел не отрываясь. Она опустила глаза и не видела, как он подавил то ли вздох волнения, то ли крик в горле. Резко, мгновенно он схватил ее за руки и притянул к себе. Она откинулась назад и замерла. Их глаза встретились, их губы сближались.
– Я… – она хотела сказать, но он перебил ее.
– Нет, не говори. Ничего нельзя говорить! Ничего нельзя! – и с этими словами он поцеловал ее, и так страстно, что у обоих подкосились ноги. В этот момент послышались тяжелые шаги Матрены.
– Зебадия, куда ты? – И Софья стремительно сбежала с веранды.
– Ох уж этот кот! – заворчала Матрена. – Столько с ним хлопот!
Нелидов молча и быстро пошел в комнаты. Придя в спальню, он захлопнул дверь и заскрежетал зубами. Как дикий зверь, он стал метаться из угла в угол, бормоча что-то невнятное. И тут раздался бешеный стук в дверь. Он кинулся и распахнул, думая, что увидит там Софью. Но на пороге стояла Ангелина Петровна с белым лицом и трясущимися губами. В руках она держала газету, полученную с почтой, которую взялась читать после обеда.
– Вот! – она сунула ему газету. – Что теперь делать?
Но Нелидов еще не мог прийти в себя от собственных переживаний. Он несколько мгновений стоял, как истукан, а потом схватил газету. На второй странице, на половине листа во всех подробностях рассказывалось о том, как в Петербурге была убита известная актриса, прима модного театра «Белая ротонда» Изабелла Кобцева. Подозреваемого в убийстве любовника актрисы купца Тимофея Толкушина полиция уже арестовала и допрашивает. Дело ведет известный в столице следователь Сердюков.
Нелидов только и мог, что покачать головой. Что делать, не приходило ему на ум. Между тем Ангелина Петровна как-то вдруг быстро вся внутренне собралась, ушла к себе и возвратилась в шляпе, жакете и с ридикюлем в руках.
– Феликс Романович, вы так много для меня сделали, я вам бесконечно благодарна! Я жизнью вам обязана! Прошу вас о последней услуге, прикажите заложить лошадь и отвезти меня на станцию.
– Вы собрались в Петербург? – изумился Нелидов.
– Разумеется, – последовал спокойный ответ. – Я поеду в Петербург и буду рядом с ним.
– И вы простили его, вы простили после всего, что было? – Феликс потерял дар речи.
– Нет. О прощении речь, разумеется, не идет. Я не простила его и никогда, наверное, не прощу. Но он мой муж, и я должна быть рядом с ним. Быть может, я помогу ему, быть может, нет. Но я должна быть с ним.
– Но он не нуждается в вас, в вашей помощи и любви! Он предал вас!
– Нуждается. Только он сам еще этого не знает. Прошу вас, распорядитесь о лошади!
Софья, погруженная в переживания и опьяневшая от поцелуя, не сразу поняла, что происходит в доме, а когда поняла, ужаснулась и остолбенела. Значит, если Ангелина спешно покидает дом, то и ей пора собираться. И надо же такому случиться, что именно теперь, именно в такой день пришло это проклятое известие!
– Милая моя, я уезжаю, а ты не торопись возвращаться в Эн-ск. Задержись тут, – Толкушина обняла подругу и шепнула ей на ухо, – задержись тут на всю жизнь.
Софья же была так потрясена происходящим, что плохо осознавала, что делается вокруг.
Решено было, что Алтухова двинется из Грушевки через несколько дней, после неспешных сборов. Вещи Толкушиной пошлют багажом в столицу. Ехать в Петербург и Софье не следует, пока ситуация совершенно непонятна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26